Другая ночь

За юридические консультации спасибо Jelizawietе.

«Но я не собираюсь, зевакам на потеху, Здесь ползать, словно я и в самом деле тень — Возможно, я устал, возможно — просто лень, А может, не забыл, что называюсь человеком…» (Из сценария мюзикла «Тень». Песня Ученого «Ну что же, проигравшему приходится платить…». Автор сценария и песен — Ирина Югансон).

Каким Виктор Иванович сам видел возможного избранника дочери? Долгое время он и вовсе не задумывался об этом. До той самой осени 88-го Аня казалась еще слишком маленькой. Даже после выпуска из гимназии. Ну какая невеста, Бог ты мой! Его девочка — пушистая коса, сияющий взгляд, книги, уроки фехтования. Велосипед, да тот смешной костюм с короткими штанишками, в котором Аня и вовсе смахивала на подростка. Это Маша начинала то и дело рассуждать о приданом, перечислять окрестных молодых людей, взвешивая их достоинства и недостатки… Отец семейства великим женским планам не препятствовал, но его самого эти разговоры, скорее, забавляли. Не соотносились брачные идеи с Аннушкой — столь юной, порывистой, наивной. Искренней. Именно это и было главным. Не терпел Виктор Иванович женской игры и жеманства. Очень не хотел увидеть подобной «московской барышней» * свою дочь. Ему и Маша отчего в сердце с первого взгляда запала — все на лице ее легко читалось. И грусть, и нежность, и радость от того, что вновь его, поручика Миронова через окошко увидела. Грусти и робости правда в то время куда больше было, чем счастья. Ну да Виктор Иванович сам себе поклялся, что с ним Маша горя знать не будет, и никому ее расстраивать он не даст. Сразу после венчания слово данное и выполнил, увезя от всех глупых обрядов, Олимпиадой Тимофеевной изысканных, да от ее же поучений… Маша притворяться так и не научилась. Все ее попытки изображать светскую даму терпели полный провал. Принуждала себя это делать, все тянулась к какому-то идеалу, который считала правильным. Странно ли, что не выходило ничего. Но это все равно для чужих спектакль был, а в кругу близких оставалась истинная Маша — любящая, вспыльчивая, неуверенная… Зато настоящая. Безмерно любимая. Маша не догадывалась о своей силе. Аня же знать ничего не хотела о слабости. Она вовсе не боялась быть собой. И однажды, когда взросление дочери уже нельзя было не заметить, адвокату Миронову стало страшно. Кто поймет и примет эту доброту и искренность, не посмеется, не воспользуется? Ведь не удержишь дома, не спрячешь под родным крылом. А мир бывает очень суров, особенно к таким, как Аня — непохожим и чистым. Может быть, потому он и против князя не стал возражать, поддержал жену, Анну пытался уговорить. Подумалось, что этот человек — немолодой, солидный, сам ей вроде отца станет, а уж княгиню никто не посмеет насмешкой тронуть. Точно — ум за разум зашел! Ведь с первого сиятельного визита было ясно, что не Анна Разумовского волнует, а ее дар. Как паук ведь к ней подбирался, и выжал, выпил бы без остатка. А он, отец, еще и подталкивал — «Может быть, князь — лучший выход…». Никого, мол, больше нет, кроме твоих духов. А ведь был! Был рядом человек, готовый безо всякой награды, — да что там, будучи отлученным от дома, выручать и спасать барышню Миронову. Почему же так пугала их с Машей сама возможность увидеть сыщика зятем? Из-за слухов? Вот уж аргумент неоспоримый! Опасной службы? Мда, только вам, господин офицер, добровольцем ушедшим на войну, такое кому в укор ставить… А будь вы поумнее, может быть и тогда, пять лет назад все сложилось бы счастливее. После внезапного исчезновения сыщика Виктор Иванович много чего передумал, глядя на Анну — измученную, повзрослевшую, полную горестным ожиданием. Появись в тот момент Штольман — адвокат принял бы его, как жениха дочери, не задумываясь **. Но… Тот словно в воду канул. А потом был отъезд Анны в Париж, одиночество, тревога. И дурацкое, глупое, страшное обращение к Тени. Ловушка, в которую, как выяснилось, угодил и Штольман. По той же причине, что и сам Миронов — желая защитить Аню. А получилось — что получилось. Теперь судьба дает Виктору Ивановичу еще один шанс. На новом витке, в обстоятельствах, куда более тяжелых понять дочь и ее избранника. Помочь им обрести, наконец, заслуженное счастье. Скрутив собственный норов, отставив несправедливые претензии. Тот, кому можно было их предъявить, изгнан в мир теней. Хотя и жаль, что Миронов сам не смог приложить к этому руку. Но это руку необходимо протянуть тому, кто любит его дочь. Кому можно доверить ее жизнь и счастье. Хотя для огромной части любопытствующих сограждан это будет выглядеть беззаконием и попустительством. Впрочем, о его собственном скандальном проживании на Боголюбской, тоже наверняка судачат все, кому не лень. Хватит! Пора, наконец, поговорить со Штольманом. Маша сегодня упомянула, что тот чувствует себя гораздо лучше, встал с постели, и собирается в самое ближайшее время покинуть их дом. Откладывать больше нельзя. А то, зная сыщика, дотянут они оба до очередного его ранения. Виктор Иванович вышел в коридор, и решительно двинулся в сторону гостевой спальни. … Штольман был гладко выбрит, полностью одет, и явно считал себя уже совершенно здоровым. Но собственный опыт, как и бледность сыщика, подсказывали Виктору Ивановичу, что это слишком сильное преувеличение. — Я хочу поблагодарить вас за то, что вы спасли мою дочь, Яков Платонович, — произнес Миронов. Штольман, видимо, ожидал каких-то других слов, потому что ничего не ответил. Только стиснул левый манжет, глядя на хозяина дома хмуро и несколько растерянно. Призвав на помощь всю свою многолетнюю практику произнесения речей, адвокат продолжил: — Так получилось, что в прошлый раз разговаривал не я. И не с вами. Думаю, настало время побеседовать именно нам и без… посредников. Последнее слово прозвучало с искренним отвращением, что моментально нашло поддержку у сыщика. Он сжал челюсти, катнув на щеках желваки, и быстро кивнул. — Я готов оказать вам любую помощь, — продолжил Виктор Иванович, — тем более — профессиональную. Но мне необходимо знать подробности. Каким образом ваш брак вообще мог быть заключен? Говорить о деле, — а не о его моральных аспектах, было намного легче. Как идти по трудной, разбитой, но хотя бы куда-то ведущей дороге, а не продираться через заросли, цепляясь за перепутанные ветки, и перешагивая рухнувшие деревья. Однако Штольман разговорчивее не стал. — Я сам понимаю — и помню слишком мало, — отрывисто произнес он, — но прошения на Высочайшее имя никто не подавал. Ни мой Двойник, ни Нежинская. Была высказана устная просьба, которую начальник тюрьмы каким-то образом почти моментально удовлетворил. — Он взял на себя такую ответственность? — удивился Виктор Иванович, — нарушив закон? — «В виде исключения», — ядовито процитировал сыщик, — но этот факт никого из начальства не возмутил. Напротив, все, к кому я обращался, ведут себя так, словно нет ничего странного в венчании двух подследственных. — А вы уверены, что священник был настоящим? — спросил адвокат. — Да, — жестко и коротко прозвучало в ответ, — брак заключен и признан. Виктор Иванович усилием воли подавил в себе вновь вспыхнувшее желание что-нибудь сломать. — Даже если так, — внешне спокойно продолжил он, — эта… женщина была приговорена к бессрочной каторге. Таким образом она лишилась всех прав состояния, следовательно, и прежних семейных прав. Закон 1892 года это подтверждает***. Таким образом, ее супруг тотчас, сразу после приговора, получает право на развод. Даже нет необходимости выжидать два года, как если бы наказанием значилась ссылка на житие в Сибирь. Вы подавали прошение в Духовную Консисторию? Штольман поморщился. Двойник — слабонервный и слабовольный, подчинился его настояниям, и нужную бумагу написал. Но первый же отказ лишил его и без того невеликих сил к сопротивлению. Свою нерешительность он оправдывал исключительно благородными словами. Дескать, нельзя же покинуть женщину в таком положении. Положение, в котором по его вине оказывалась Анна, Двойника не волновало вовсе. Что тогда, что потом, уже в Затонске. Сам Штольман, одолев Тень, подобными обращениями изводил и духовные, и светские власти постоянно, пока, увы, без всякого эффекта. — Подавал, — коротко ответил сыщик, — мне отказывают, ссылаясь на душевную болезнь Нежинской. — Но она ведь сошла с ума после того, как приговор вступил в силу? — уточнил Виктор Иванович. — Именно так, — кивнул Штольман, — и мое право на развод таким образом, должно сохраняться. Но этому всячески препятствуют. Дошло до того, что перевод Нежинской в частную клинику из тюремной больницы приравнивают к желанию следовать за ней в ссылку и сохранять брак. На лице Миронова очень хорошо читалось все, что он думает по этому поводу. И вполне закономерным итогом беседы мог стать категорический запрет даже приближаться к Анне. С таким-то постыдным настоящим и незаконным будущим. Но сколь бы не были понятны чувства отца, подчиниться ему не смогут ни сам Штольман, ни Анна. Сыщик смотрит ему прямо в глаза, с выражением безрадостным и упрямым. Он не отступится от Анны, от принятого ими решения быть вместе. И от борьбы за их будущее не откажется тоже, потому что видно — его самого положение любимой женщины режет по живому. Невозможно не уважать, но… Если бы еще не родная дочь была втянута во все эти игры! — Кто-то явно использует свои возможности, чтобы дело не двигалось с мертвой точки, — вслух произносит Миронов, медленно переводя дыхание, — кому вы так могли насолить, Яков Платонович? — Я думал над этим, — отвечает Штольман, — у меня всегда хватало недоброжелателей. Но чтобы вот так сошлись силы, возможности, желание… А главное — время. На создание всей этой ситуации ушло несколько лет. Начиная с … брака. — Но неужели среди влиятельных лиц нет никого, к кому могли бы обратиться вы? — спросил Виктор Иванович. Штольман коротко усмехнулся, и покачал головой. — Уже тогда, в декабре 89-го, я поступил так, как сам посчитал нужным. Доверять больше я никому не мог. «Кроме Анны Викторовны…». — С тех пор ничего не изменилось, — добавил он вслух. — Ну что ж, — после некоторого молчания произнес Миронов, — наша семья — уже сила. Да и закон на нашей стороне. Кто бы ни был этот ваш враг, он не мог купить, или запугать всех. Значит, надо продолжать настаивать и требовать. Но это лучше делать, постоянно находясь в Петербурге… Лицо Штольмана вновь закаменело. Предстояло рассказать Виктору Ивановичу вторую часть истории, которая может вызвать гнев едва ли не больший, чем первая. — Я не могу надолго покидать Анну Викторовну. Она находится в очень большой опасности… *** «– У меня нет больше дочери. Мне остается позор… Господи!.. Этого еще одного и недоставало! Нет больше у меня дочери!.. Понимаешь: нет, нет, нет дочери… — Я это знала… я сейчас ухожу… — Нет, ты не уйдешь… О господи! Надя, Надя!.. И кто тебя обманул?! Кто?.. — Меня никто не обманывал… — прошептала девушка, закрывая лицо руками; сквозь белые пальцы закапали крупные капли слез…»**** Анна, не выдержав, отложила книгу. Что в первый раз, читая этот эпизод, что сейчас, ей было почти физически больно. Нет, теперь даже больнее. Потому что представить себя ныне на месте Нади Бахаревой оказалось очень легко. Анна знает — каково это, отказываться от прошлой жизни. Делать шаг, который ставит тебя вне общества. Надеяться только на верность своего избранника… «– Если человек, которому я отдала все, хороший человек, то он и так будет любить меня всегда…» Она стиснула руки в замок, так, что ногти побелели. Да, Максим Лоскутов будет любить свою невенчанную жену, только вот умрет рано, от болезни. А старик Бахарев все-таки поймет дочь. И придет к ней — первым. И маленькая девочка, рожденная «во грехе», станет для него любимой внучкой. Но пока, вот, на той же самой странице: «– На прощанье?! Спокойно?! Боже мой… Нет, ты никуда не уйдешь… я живую замурую тебя в четыре стены, и ты не увидишь света божьего… На прощанье! Хочешь разве, чтобы я тебя проклял на прощанье?.. И прокляну… Будь ты проклята, будьте вы оба прокляты!..» Анна вскочила, обхватила себя за плечи, заходила по комнате. Так страшно, так больно! Самые родные люди, — почему? За что?! «– Папа… я ни в чем никогда не обманывала тебя… Я молилась на тебя… И теперь я все та же. Я ничего никому не сделала дурного, кроме тебя…» Какая же она, Анна, счастливая! Она замерла, пораженная этой мыслью. У нее есть семья. Ее уже поняли и поддержали. Никто не гонит прочь, и не призывает проклятия на голову непокорной дочери. И Яков уже почти вошел в семейный круг Мироновых. Общая беда сблизила всех, дала возможность увидеть друг друга по-новому. А жестокость, равнодушие и подлость пусть остаются на совести Теней. Впрочем, у Теней нет совести. И чести. Анна расправила плечи. Несколько раз глубоко вздохнула. Вот почему Яков попросил ее уйти? Сказал, что хочет привести себя в порядок… Ну и что? Она — врач, она — его жена. Зачем ее стесняться? Или он хотел таким образом заставить ее отдохнуть? Не может она так отдыхать. Ее место — рядом со Штольманом. Чтобы ни случилось. ________________________________________ * «Я не ревнив, да и знаю, что ты во все тяжкое не пустишься; но ты знаешь, как я не люблю все, что пахнет московской барышнею, все, что не comme il faut, всё, что vulgar…» (из письма А. С. Пушкина Н. Н. Пушкиной 30 октября 1833 г.) Письма поэта к жене впервые были опубликованы в журнале «Вестник Европы» в 1878 году. ** См. повесть Atenae (Ирины Плотниковой) «Конец игры». Глава Седьмая «На росстанях»: «Теперь предубеждение казалось глупым, а чувства Анны — такими настоящими, что появись Штольман сейчас, Виктор Иванович, не задумываясь, подал бы ему руку и намекнул, что в доме давно ждут сватов…» *** См. «О разводе. Причины и последствия развода и бракоразводное судопроизводство». Книга обер-секретаря Святейшего Синода Сергея Петровича Григоровского. «По закону 1892 года, вошедшему уже в отдельные издания частей Свода Законов, допускается расторжение брака не только за ссылкою в каторжную работу и на поселение, как было по прежним узаконениям, но и за ссылкою на житье в Сибирь (только в Сибирь, а не в какие-либо другие, хотя бы и отдаленные, места) и при том не только по просьбе невиновных супругов, но и по просьбе самих сосланных (Т.XV, Улож. о Наказ., по Продол. 1893г., ст.17, п.1 Примеч. и ст.46, прим. 2-е и Т.X, ч.I, по Продол. 1893г., ст.45, п.2). Невиновные супруги могут просить о разводе лишь при условии, если они не последовали за осужденными в место их ссылки, и притом при соблюдении известных сроков, а именно: невиновные супруги лиц, приговоренных в каторжные работы и на поселение — тотчас, а приговоренных к ссылке в Сибирь на житие — по истечении двух лет со дня вступления в законную силу судебного приговора о ссылке их виновных супругов (Т.X, ч.1, изд. 1887г., ст.50 Уст.Дух.Конс., ст.225 и Т.XIV Уст. о ссыльн., по Продол. 1893г., ст.501, п.1 Дополнение)» https://azbyka.ru/otechnik/pravila/o-ra … zvodstvo/2 **** Здесь и далее цитаты из романа Д. С. Мамина-Сибиряка «Приваловские миллионы». Продолжение следует.