Другая ночь

«Зачем у тебя любимых бросают, Бумажный солдат горит, А в море под алыми парусами Бродит пиратский бриг?» (Из сценария спектакля «Тень», театр ПГУ, 1976 год. Песня «Вступительная». Автор стихов — Валерий Ананьин)

К сожалению, выяснилось, что дядино исчезновение обнаружили слишком поздно, и свой побег он совершил около часа назад. Значит, уйти успел далеко. Прямо к Полине? — Думаю, сперва ему нужно было где-то привести себя в порядок, — возразил Штольман, — а потом уже отправляться к госпоже Аникеевой. — Мне и на ум не пришло, что Петр может сбежать таким образом, — сокрушенно признался отец, — видимо он подергал дверь, понял, что его пытаются удержать, и решил действовать тайно? — Скорее, его собственный характер, и любовь к подвигам наложились на гипноз, — покачал головой сыщик, — да и странности его … Тени сыграли роль. Вздохнув, Анна обхватила себя за плечи. Если вспомнить метания дядюшки по кустам, в той истории с несчастной цыганкой, удивляться не приходилось. Тень, лишившаяся возможности покуролесить хоть с Лизой, теперь опять забила копытом, и заржала, усыхав сигнал боевой трубы. Летом Анна сама оставалась пленницей, и у нее не было сил по-настоящему удивляться странностям в поведении близких. А после освобождения она, кажется, только один раз заговорила с дядей о его личных делах. Просто ей тогда была самой особенно больно и плохо, а он упрекнул ее в неразумном поведении, и потере стыда. Анна же спросила в ответ, почему он сам перестал беречь девушек и женщин, и, хотя бы немного думать об их чувствах и репутации?! Грешен был дядюшка раньше, конечно, грешен! Но не грязен. В отличии от Тени. Бедная Зинаида Петровна. Если дядя под властью Тени так легко изменял ей со служанкой в их доме, наверняка, он и в свете успел завести немало романов за время супружества. Может быть, потому Зи-зи и держала себя всегда так насмешливо и резко, чтобы никто не догадался, сколько разочарования принес ей брак? Мама в похожей ситуации плакала через фальшивый натужный эпатаж, и написание сентиментального романа… А ведь Зинаида Петровна тоже выходила замуж по любви. Дядя увидел ее на каком-то приеме еще весной 1890-го, до того, как вздумал позвать Тень. Он очень осторожно рассказал об этом Анне. Не желал расстраивать племянницу, которая сама ничего не могла узнать о любимом человеке. … — Представь, Аннушка, сегодня я встретил даму, с которой был знаком… неважно, сколько лет назад. Но время не властно над сильным характером и сердцем… Его улыбка — озорная, но при этом такая светлая. Видимо, дама и раньше, и теперь произвела на него впечатление, вызвав чувства горячие и искренние. Дай Бог, чтобы в этом холодном равнодушном Петербурге хотя бы дядя нашел свое счастье! Потому что «Любовь, это самая прекрасная вещь на Земле. И самая опасная…». — Но это я так, к слову, дитя мое, — дядя опять становится серьезным, — конечно, я не забыл о главном, но увы, порадовать тебя нечем… Никаких сведений о Якове Платоновиче… Но запомни, как и ты, я сдаваться не намерен! Стремясь помочь Анне и Штольману, дядя рискнул провести опасный эксперимент, и проиграл, освободив теневую сущность, точно Кощея из сказки. А Тень не волновали характер и сердце дядиной избранницы. Зато у Зинаиды Петровны были деньги. Очень большие деньги, с которыми можно было стать счастливым мужем при богатой жене. И даже не поступаться свободой, ведь вряд ли оскорбленная супруга пойдет на скандал и развод. А ведь Зи-зи была железо и сталь, и ее не могли пугать пересуды в свете, и статус разведенной. Наверное, она все-таки любила своего Петра, и до последнего на что-то надеялась. … — Анна, ты слышишь? — Анна Викторовна, что с вами? — Аннушка, тебе плохо? Родители и сыщик с тревогой смотрят на нее. Только папа и Яков при этом еще и сурово хмурятся. Почему опять главное — это она? Волноваться сейчас следует за дядю! Во что его втравят Полина и Тень? — Думаю, госпожа Аникеева будет всячески стараться через Петра Ивановича снова сблизиться с вами, — сказал Штольман, — она считает, что мы ни в чем не можем ее подозревать, потому что Крутин якобы, пойман. А значит, можно спокойно завершить начатое. И поэтому… — Я должна быть очень, очень осторожна, — закончила Анна. И вот она снова, как Принцесса в башне, вынуждена сидеть в своей комнате. На всякий случай, закрывшись на ключ. Штольман ушел организовывать слежку и охоту так, чтобы добыча этого не заметила, и ничего не заподозрила. Упомянул о необходимости поговорить с Полиной, изображая уверенность в том, что Крутин мертв. Ведь для ареста госпожи Аникеевой необходим очень веский повод. А чтобы таковой появился, Анна должна оставаться на месте, в особняке, и без видимой охраны. Подобные перспективы явно приводили сыщика в бешенство, и он жаждал внедрить в дом Мироновых отряд городовых. Но как это сделать, не вызывая подозрений, придумать так и не удалось. К тому же — не окажется ли кто-то из охранников еще одним «троянским конем», подвергшемся воздействию Крутина. Кого еще зацепила, или зацепит эта паучья сеть? Полностью доверять по-прежнему можно только родителям, доктору Милцу, и Антону Андреевичу. И, конечно, Штольману. *** Он вошел в книжный магазин, и сразу понял, что Петр Иванович сегодня еще здесь не появлялся. Иначе хоть какие-то следы хаоса успели бы сохраниться. Но ничего подобного не наблюдалось. Напротив — рабочий день двигался четко и спокойно. Полина, обсуживавающая какую-то даму, метнула на сыщика быстрый взгляд, на который он ответил самой широкой улыбкой. Ожидая своей очереди, окинул взглядом полки. Здесь ли загипнотизировали Зою Вернер? Или это было бы слишком на виду? Зал для покупателей невелик, и случайный посетитель не мог не обратить внимание на странный разговор, в результате которого девочке заложили в голову убийственное намерение. Хотя, пыталась же Полина, по своей воле, или нет, применить гипноз к Анне в коридоре больницы… Ну а запереть двери собственной лавки, вывесив табличку «Закрыто», — много времени не нужно. А потом вести беседу с жертвой. Покупательница покинула магазин. Полина приблизилась к Штольману. Как всегда, очень спокойная, прямая, сдержанная. И при этом — неуловимо, невыносимо фальшивая. — Вас ведь можно поздравить, Яков Платонович? — спросила она, — дело завершено. Страшный преступник пойман. Я… я должна поблагодарить вас. Она печально вздохнула, и отвела взгляд. — Я свободна от его власти. Окончательно. И все — благодаря вам. — Ваши показания очень помогли в установлении истины, — с легкой иронией отозвался сыщик. Но Полин не обратила внимания на его тон. Или не заметила вовсе? — Это было ужасно, — содрогнулась госпожа Аникеева, — даже мертвым, он так испугал меня. Кто бы мог подумать — господин Клюев! А я так часто встречалась с ним, приходила в гости! Приняла в подарок книги… Что теперь делать с ними? — Сжечь? — не удержался сыщик, — если вы считаете, что они в ответе за своего владельца. — Н-нет, кончено, — неуверенно отозвалась Полина, глядя на собеседника с легким недоумением, — но согласитесь, наследство очень… неприятное. Так, надо взять себя в руки, и, хотя попытаться изобразить того доверчивого глупца, с которым господа Аникеева привыкла иметь дело. — Прошу прощения, — как мог, убрал лед и колючки сыщик, — рад, что вам отныне ничего не грозит. Полина тонко улыбнулась. — И ведь не только мне, не правда ли? Благодаря блестящему расследованию, и вы теперь … почти свободны. Я очень рада за Анну, и так хотела поздравить ее, и пожелать счастья. Но мне сказали, она тяжело больна! В черных глазах засветилось искреннее участие, губы скорбно изогнулись. — Да, — сухо подтвердил Штольман, — взрыв в подвале даром не прошел. — Ужасно, — закивала Полина, внимательно глядя на сыщика, — такое потрясение. Но я надеюсь, что смогу вскорости ее навестить… — В ближайшее время — вряд ли, — ответил он. — А я ведь ее лучшая подруга, — с легким укором произнесла Полина, — ну что же, подожду. Я пока не собираюсь покидать Затонск. Здесь случилось много страшного, но… Но чем-то мне все равно нравится этот городок. Может быть, именно здесь и я буду счастлива? Штольман вопросительно приподнял бровь. Полина словно бы смутилась, стиснула руки в замок, и заговорила опять, медленно, и очень откровенно: — Да, настоящая любовь теперь не для меня, но… Но я могу быть благодарной и верной. И способна подарить счастье хорошему человеку, для которого мое прошлое не имеет никакого значения. Вы не верите мне? — Отчего же? — сыщик был серьезен, как никогда, — верю. Значит, вас тоже можно поздравить? Он смотрел поверх плеча Полины — за окно. Она обернулась, и замерла. Покачала головой с легкой извиняющейся улыбкой. — Ничего пока неизвестно, Яков Платонович. Но могу же я надеяться? К магазину твердым решительным шагом подходил Петр Иванович Миронов. Его лицо почти полностью скрывал пышный букет крупных багряных роз. *** … Анна села перед зеркалом в своей комнате. Слабо улыбнулась. Забавный здесь получился натюрморт: осыпавшаяся еловая ветка с тремя шишками, а рядом — банка ежевичного варенья. Для полноты картины не хватает только Пушкина. Котенок, словно услышав мысли хозяйки, вылез из-под кровати, и подошел к столику. Анна, повинуясь мгновенному желанию, взяла питомца на руки, и посадила перед собой. Пушкин изучающе понюхал ветку, чихнул, а потом принялся теребить лапой толстую серую нить, которой была обмотана холстинка на банке. Поднял мордочку, и прикусил кончик зубами. Анна быстро повернула ежевичный подарок другим боком, узелком к зеркалу. Пушкин фыркнул, зевнул, и сел, попытавшись обернуть лапы хвостом. Но длины на это пока никак не хватало. «И что теперь?» — светилось в его чуть прищуренных зеленых глазах. — А теперь нарисовать все это надо! — ответила Анна, тихонько трогая пальцем кошачий розовый нос, — напишу название внизу — «Самые лучшие подарки», и буду когда-нибудь внукам показывать! Но озорные мысли тут же исчезают. Нет, если рисовать сейчас, так то, что может помочь следствию. Например, портрет мужчины, который разговаривал с Людой Голубевой. Красивое здание, мелькнувшее среди зелени. Вдруг благодаря ее картинкам получится установить, где именно находятся бабушка и внучка? Тогда можно будет их тайком увезти в другое место, и спрятать. И Володя перестанет бояться за сестру, и тоже согласится исчезнуть из пансиона, про который знает Крутин. Страшно подумать, что он в любой момент может прийти к мальчику. Да, там есть человек Якова, но все равно… Насколько это все-таки подло и бесчестно, пользоваться несчастьями детей! Анна чувствует, что к глазам опять подступают злые слезы. Решительно встряхивает головой, выпрямляет спину, и глядя в зеркало произносит, негромко, уверенно: — Дух Ирины Голубевой, явись! Дух Ирины Голубевой, явись! Ничего… Вернее, Анна убеждена почему-то, что Володина мама где-то рядом, но страх снова не позволяет ей довериться медиуму. — Мы хотим помочь вам! — убеждает Анна невидимую собеседницу, — и вашим детям! Пожалуйста, подскажите еще что-нибудь. Словно легкое, едва ощутимое на границе сознания дуновение. Невнятный шепот… Ничего не разобрать! Анна делает глубокий вздох. Закрывает глаза. — Раймонда, — зовет она, — Раймонда Марти! Образы двух матерей из разных стран и эпох кружатся, сливаются, заслоняют друг друга. Раймонда, прижимающая к себе старшую девочку, и малыша, горестно и упрямо смотрит сквозь огонь. Потом вдруг отворачивается, и уходит куда-то, вместе с детьми, по бесконечной дороге… Ирина, за спиной которой тоже полыхает пламя, резко распахивает окно, и помогает забраться на подоконник дочери. «- Прыгай, Люда! Немедленно прыгай!» Дышать становится труднее. Холодно… Но ее рук касается что-то мягкое и теплое, давая новые силы. Анна разлепляет пересохшие губы, и спрашивает: — Где Люда? Как нам ее найти? Ирина, ужа не скрываясь, смотрит прямо на медиума, с отчаянием — и надеждой. И Анна опять погружается в прошлое. Тот же самый южный летний день, деревья, белая лестница. Люда Голубева, сидящая в коляске, тянет руки вперед, и радостно приветствует подошедшего к ней усатого мужчину: — Здравствуйте, Николай Николаевич! Голос бабушки куда более сдержан, но страха или недоверия в нем нет: — Добрый день, профессор Ланге… Продолжение следует.