Другая ночь

«Всё это так заманчиво, что даже не смешно, Совсем неплохо стать на время чьей-то тенью, Покорно исполнять чужие повеленья, О, в этом, право, есть разумное зерно!» (Из сценария мюзикла «Тень» «Зачем я буду лгать…». Первая Христиана-Теодора «Ну что же, проигравшему приходится платить…». Автор сценария и песен — Ирина Югансон)

Когда Антон вслед за начальником ворвался к Мироновым, то не сразу понял, что происходит. Штольман стоял у подножия лестницы, накрепко ухватив за ворот Петра Ивановича, так, словно собирался придушить. Держась за перила, тут же замерла бледная от ужаса Мария Тимофеевна. — Госпожа Аникеева — пособница преступника, которому нужна Анна! — яростно выкрикнул Штольман, — Петр Иванович, слышите меня? И вы помогли ее похитить! Подвижное лицо Миронова сморщилось, неуловимым, жутким образом объединяя насмешку, отчаяние и страх. Он попытался что-то сказать, вернее — прохрипеть, но в этот момент из кабинета шагнул Виктор Иванович, который мгновенно оказался рядом с братом. Дальнейшее произошло одновременно — Штольман ослабил хватку, адвокат Миронов резко и коротко размахнулся… И Петр Иванович повалился набок, прямо на ступени лестницы. Закричала Мария Тимофеевна. Но деверь был цел, и теперь, нелепо вздрагивая, медленно пытался встать, держась за стену. — Где Анна?! — голос адвоката Миронова был совершенно бешенным, — куда ее забрала твоя… Он задохнулся, не закончив фразы. А Петр Иванович, словно марионетка с перерезанными нитками, шарахнулся вдруг к перилам, не сводя глаз с висевшей над лестницей гравюры. В прямоугольнике деревянной рамки, за стеклом, смешавшись с изображением морды оскалившегося тигра, невероятно четко отразилось лицо младшего Миронова. Ниже по стене шла странная изломанная Тень, не повторившая последнего движения человека. … Молодец, брат. Паразиту давно пора было врезать как следует. За мою глупость, которая обернулась предательством. За Зинаиду… За тот спектакль с горничной… За Аннушку, которую я сейчас не смог защитить. Она не услышала меня, не поняла… Или тоже не смогла сопротивляться? Ваш храбрый котенок ринулся в бой, как тигр, но Полина не обратила внимание на впившиеся в складки пальто коготки. А Паразит ухватил Пушкина за шкирку, отрывая едва не с куском ткани, метнулся в коридор, и забросил в соседнюю комнату, захлопнув дверь. А возвратившись, увидел довольную Полину, и Анну, которая укладывала перед зеркалом волосы. В черных колодцах глаз госпожи Аникеевой мерцает холодная вода. — Благодарю вас, Петр Иванович! Сегодня вы сделали очень много для племянницы… и для меня! Видите, Анна так обрадовалась встрече, что выразила желание пройтись. Вы не откажетесь спровадить нас на воздух тем же скрытным путем? Не хотелось бы столкнуться с кем-то. Увы, лишь вы один доверяете мне! — Почту за честь протянуть нить Ариадны через это лабиринт! — мурлычет Паразит, прикладываясь к бестрепетной руке дамы. Я пытаюсь кричать, предупредить Анну, заставить ее очнуться, но… Через Паразита удается издать лишь чуть слышный хрип. Полина ловит мой взгляд, и с улыбкой теснит прочь из комнаты. — Анне нужно одеться, — поясняет она. А за порогом, точно бы оступившись, повисает на мне, и придя в крайне недостоверное смущение, впивается в мои губы поцелуем… … Но сейчас Паразит отделился. Я вижу его на стене… Почему? Неважно! Главное, не пустить обратно. — Сгинь, тварь! — хочется рычать, а получается глухо и сипло. Паразит изгибается в шутовском поклоне, бросает с ехидной усмешкой: — С какой стати? Неужели тебе было скучно со мной? Жаль, под рукой нет никакого оружия. Только деревянные столбики перил, которые не дают мне упасть — напоминая притом прутья клетки. Выломать хоть один вряд ли получится… — Я не пущу тебя больше… Исчезни! — Ты позволил один раз — этого достаточно, — шипит Паразит, — да и зачем гнать меня, ты всегда мечтал прикоснуться к запредельному. Разе наша дружба не пошла тебе на пользу? Ты же получил богатство. А деньги — это независимость и возможность поступать, как вздумаешь. Это женщины — любые, на выбор! Покупай и пользуйся! Что не так? И даже твой брат не может ныне читать тебе мораль — он сам не лучше. Не показывать страха. Не отступать. Неважно, какой ценой, но я должен переселить эту самоуверенную мерзость. Анна в беде, ей нужна помощь, но Паразит способен только испортить все! Как в случае с дуэлью… Что-то кричит Виктор. Или Штольман? Я не могу обернуться, я должен видеть это чудовище, держать его хотя бы взглядом! Бог весть, почему он выскочил прочь, но нельзя упускать этот момент. Срывающийся голос нашей Амазонки где-то за спиной повторяет: — «Тень, знай свое место!». Скажите так Петр Иванович! Скажите! Мария Тимофеевна подсказывает мне заклинание против нечисти? Чего еще я не знаю о моих близких? Пытаюсь выпрямиться, но меня опять ведет в сторону. Нет уж, тут как с хищником — слабины давать нельзя! — Петр Иванович! — резко и зло кричит мне в ухо Штольман, — повторяйте: «Тень, знай свое место!». — Не верь глупостям, — подбирается, словно перед прыжком, Паразит, — что они там понимают? Хочешь снова стать просто безобидным шалопаем, вечно младшеньким, всегда неправильным? Только со мной ты можешь сохранить власть… Мне некогда болтать с тобой. Я наслушался за эти годы, хватит! И если это и правда, выход, то: — Тень, знай свое место! Паразиту некуда отступать. Мечется туда-сюда по стене, взмахивая враз удлинившимся руками. Что-то пытается говорить о грязном мире, жадных и подлых людях, об инстинктах и черных сторонах души, без которых существовать невозможно. О силе и могуществе… Мол, не ты — так тебя… А потому — бери свое, бей первым! Ну вот и получи! — Знай свое место! Тень, знай свое место! Мой удар сносит со стены несчастную гравюру. Тигр… Нет, ядовитая змея, которая рвется сквозь стекло в последних попытках ужалить, извивается на ступеньках. Задыхаясь, я твержу заклинание, давлю ногами гадину, хотя умом понимаю, что вряд ли можно затоптать Тень… Но я чувствую, что сопротивление Паразита слабеет. Что-то, все это время почти незаметно сдавливающее мозг и сердце, соскальзывает ослабевшей петлей, распадется, тает. Я свободен. Теперь по-настоящему свободен! Только ноги не держат. Я сажусь на ступени. Виктор и наши сыщики что-то спрашивают, теребят… Вздрагивающая рука протягивает стакан с водой, — наверняка Амазонка побеспокоилась. Сейчас, друзья. Я переведу дух, и все скажу. И непременно поеду с вами. Аннушка… — Полина… упоминала… Управление… — удается, наконец, вполне четко произнести, — и вас, господин Штольман… Только не знаю — зачем… *** — Сейчас ты приведешь себя в порядок. Оденешься. И молча пойдешь со мной. Мы заедем в Управление полиции. Ты пройдешь в кабинет Штольмана… Тебя ведь впустят… Голос обволакивает туманом. Становится очень спокойно — не нужно думать, что-то решать. Просто слушаться, и выполнять приказы. Тогда все будет хорошо и правильно. Нельзя. Не смей. Возьми себя в руки, вспомни. Так уже было, и это плохо, очень плохо. Нужно причинить себе боль, и тогда ты проснешься. Но момент упущен. Пальцы перебирают волосы, заплетают, скручивают узел на затылке… Но не желают дернуть сильнее прядь, или уколоть шпилькой. Не получается опустить взгляд, — а ведь на столике есть что-то важное, то, что может помочь очнуться. Но она видит только собственное отражение — и то отстраненно, словно чужую фотографию. Повинуясь сказанному, встает. Одевается. Сорочка, корсет, платье. Пальто и теплый платок. — Вот так. Молодец, — одобрительно произносит голос, — в Управлении ты скажешь Штольману, что хочешь поговорить наедине. Попросишь запереть дверь. А потом подойдешь как можно ближе, и выстрелишь в сердце. Затем откроешь окно, и выберешься через него на улицу. Я буду рядом, и помогу тебе. Мы уедем. Прямо в руки ложится револьвер. Нет. Я не буду этого делать… Но просыпается нечто, уже забытое, слабое, мерзкое, липкое. Оно откликается на страшный приказ, тянется, рвется исполнить: «Он предал меня… Он достоин смерти…» Их двое. Полина, и Тень. Которая почувствовала, что можно попытаться снова стать главной. А я сейчас одна, и меня становится все меньше… Я несу смерть. Как бедная Зоя. Но Зоя победила. И я… Я не могу убить Якова. Нужно вспомнить хорошее. Но картинки прошлого скользят мимо, я не в состоянии зацепиться за них, удержать. Приказ стучит в висках, отгоняя все остальное. Управление все ближе. Что мне делать? «Все правильно. Мы отомстим…» — Когда ты увидишь Штольмана, то подойдешь, и выстрелишь, — еще раз спокойно напоминает Полина. Должен быть выход. Другой выход. Из полицейского участка. *** — Анна Викторовна? Так точно, была здесь, — докладывал вытянувшийся по стойке смирно дежурный, — еще утром. Вот как Антон Андреевич отбыл, к судье, так после и барышня Миронова зашла. Вас спросила… — А сейчас она где? — прервал его Штольман. — Не могу знать, — ответил тот, — я только хотел кабинет-то открыть, чтоб она там подождала. А барышня не дослушала, и по коридору пошла. А тут задержанного привели, я отвлекся, и больше Анну Викторовну не видел. К счастью, Анну заметили другие служащие. По их словам, она постояла у кабинета, потом двинулась дальше, причем очень медленно, через силу. — Почему не остановили? — гневно выкрикнул сыщик. — Так думали, она того, с духом говорит, — растерянно признался городовой, — бледная вся была, смотрит мимо, шепчет что-то… Нельзя ж мешать. Или страшно. — Где моя дочь? — не выдерживает Виктор Иванович. Мироновы — оба, тоже здесь. Ни больное сердце одного, ни слабость после победы над Тенью другого не смогли удержать братьев дома. Коробейникова Штольман отправил в книжную лавку — на случай, если Полина и ее жертва находятся там. — Так через черный ход и ушла! А потом — через калитку на заднем дворе. Оказалось, что уходила Анна, выбирая самые глухие маленькие улочки, по направлению к Затони. Ни с кем не говорила, не просила помощи, напротив — шарахалась от тех, кто пытался ее предложить. Почему она не осталась в Участке? Что внушила ей Аникеева? На окраине города к погоне присоединился Коробейников. Ни в магазине, ни в жилых комнатах, которые занимала Полина, он никого не обнаружил. — Я думаю, что Аннетт боится сделать нечто страшное, — с трудом переводя дыхание, говорит Петр Иванович, — и возможно, именно в отношении вас. Когда я… он выводил их через флигель… Аннушка прятала что-то под пальто… *** Револьвер кажется неподъемно тяжелым. И при этом невозможно разжать руки, отбросить его. Она должна выстрелить. Должна. В сердце… Нет. Нет. Никогда. Чего бы это не стоило! А если — в свое сердце? Тоже нельзя. Не потому что Анна боится, а потому что она не одна. Не одна… Маленькая искра. Тепло их ночи. Любовь и доверие. Никто не должен пострадать. Никто! Она останавливается на речном обрыве, тяжело привалившись плечом к дереву. Со всхлипом выдыхает воздух. Волосы, выбившиеся из-под платка, падают на лицо. Где-то в отдалении мерещатся голоса — такие знакомые, родные. Она вслушивается невольно, надеясь, что этот блаженный сон наяву придаст ей сил. — Аня! — раздается совсем близко. Яков… Руки сами собой стискивают и револьвер. — Не подходи… Пожалуйста, не подходи… Голос почти не слушается, но ей удается предупредить. Однако Штольман быстро идет прямо к ней, несмотря на поднятое ею оружие. Он уверен в Анне. Он знает, что она не может причинить ему вред. Или убежден, что успеет спасти ее — от нее самой. Я люблю тебя. Я не убийца! Я не хочу… Она медленно, чувствуя в мышцах острую боль, отводит руки в сторону и вниз. Туда, где за краем обрыва течет не замерзшая до конца река. Там пусто. Никого нет. Закрыв глаза, Анна представляет черную полынью, чьи кривые очертания напоминают неумело нарисованное сердце. Гремит выстрел, и оружие наконец-то падает на снег. Продолжение следует.