Другая ночь

«Был ты иль нЕ был, жил или нЕ жил, Оставил ли в жизни след? Видел ли в мире нечисть и нежить, Или остался слеп?» (Из сценария спектакля «Тень», театр ПГУ, 1976 год. «Станешь ты Тенью, иль человеком?». Песня-финал. Автор стихов — Валерий Ананьин)

— Она велела мне тебя убить… Ни слез, ни лихорадочной дрожи. Застывшие плечи под его руками. Бледное, неподвижное лицо, черные тени возле глаз. И только в этих огромных глазах мечется что-то живое, и никак не находит выхода. — Велела тебя убить, — опять повторяет Анна пугающе-спокойным голосом. Не выдержав, он встряхивает ее привычным жестом, надеясь вывести из оцепенения. Но неожиданно помогает вовсе не это, а два коротких слова: — Я знаю. — Что? — она вглядывается в его лицо с недоумением, которое постепенно уступает место гневу, — и ты шел ко мне, зная, что я могу… — Зная, что ты не сможешь! Штольман хватает ее в охапку, прижимает к себе. Анна, не сдаваясь, шепчет сдавленно и сердито: — Не смей! Никогда не смей так рисковать… Я сама не верила, что смогу побороть это… — Ну уж нет, Анна Викторовна, — решительно возражает он, — спасать меня таким образом я вам не позволю! — И как я буду… без тебя? — выдыхает она, и устало закрывает глаза. Все хорошо. Пусть он сердится и ворчит, и встряхивает ее. Нет, уже не встряхивает. Обнимает, поддерживает — крепко и надежно. Не дает упасть. А у нее точно силы закончились — вот сей миг рухнула бы в снег, если бы не Яков. Но они победили. Победили! К Анне возвращалась жизнь — в звуках, запахах, ощущениях. И небо над головой оказалось высоким и светлым, с редкими облаками, и солнце ярким и теплым. Мир вокруг дышал… Плотный занавес ужаса упал пыльной тряпкой, расползаясь по швам. Заледеневшую душу сперва омыло волной страха: «А если бы…», но почти сразу согрело невероятным облегчением. Никакого «бы…» не случилось. Его просто не могло произойти! — Аннушка! — услышала она за спиной. Все так же поддерживаемая Штольманом, она осторожно повернулась. Виктор Иванович, растрепанный, без головного убора, медленно приближался к дочери, неосознанно хватаясь за левый бок. — Господи, папа! Тебе плохо? — Ничего… — он уже совсем рядом, и старается выровнять дыхание, — главное, с тобой все… хорошо. Из одних объятий Анна попадает в другие, спешно призывая на помощь все оставшиеся силы. Отец сам сейчас нуждается в поддержке. Что еще произошло, пока она боролась с приказом госпожи Аникеевой? И, кстати, откуда о нем известно Якову? — Она сама сообщила нам, — отвечает отец. Лицо Штольмана становится жестким, в глазах вспыхивает недобрый огонь. — Вы ее … задержали? — спрашивает Анна. Почему-то очень трудно поверить в это. Сколько раз Полина выскальзывала прочь из всех ловушек, ловко находя оправдания для многих случайностей и совпадений, будучи надежно защищена доверием Охранки! Неужели попалась? — Петру Ивановичу спасибо, — усмехается вдруг сыщик, — его заслуга! — Дядя? — от изумления она с трудом находит слова, — но ведь… — Настоящий Петр вернулся, Аннушка, — говорит отец, — он тоже прогнал Тень. И остановил госпожу Аникееву. … Их пути пересеклись недалеко от реки. Впереди мужчины уже видели маленькую фигурку Ани, направлявшуюся к обрыву. Туда же, наперерез, быстро и целеустремлённо следовала Полина. И что хуже всего, у нее были все шансы успеть. Однако Петр Иванович успел раньше. Коротко свистнул пущенный нож, и ухватившись за левое предплечье, госпожа Аникеева рухнула на землю. Упала Полина прямо на раненную руку, но даже не вскрикнула. Неловко повернув голову, посмотрела на подошедших и вдруг ухмыльнулась. Вернее — оскалилась. — Здесь будьте, — коротко велел спутникам Штольман. — Поторопитесь, Яков … Платонович, — отчетливо прошипела Полина, — чтобы ваша … ненаглядная Анна могла… попасть вам сердце … — Петр Иванович и Коробейников остались с ней, — пояснил Штольман, — мы же бросились за вами. Почему вы пошли сюда? Он опять взял ее за плечи, развернул к себе, словно желая убедиться, что с ней все в порядке. Анна пытается улыбнуться — не слишком успешно. — Здесь пусто, — тихо говорит она, — а я должна была сделать выстрел. И боялась, что … — Пуля ушла в воду, — твердо заявляет Штольман — там точно никого нет. Анна только кивает, закусив губы. Взгляд ее темнеет от новой тревоги: — Полина может опять применить гипноз. Вдруг дядя и Антон Андреевич не справятся? … Они справились. Когда Виктор Иванович, Штольман и Анна спустились вниз, госпожу Аникееву уже усаживали в пролетку. Источник возможного гипноза нейтрализовали всеми возможными способами. Рану перевязали, но и руки спереди накрепко скрутили. Во рту дамы находился кляп, а глаза ей закрывал плотно обмотанный щегольской шарф Петра Ивановича. Однако, слух у Полины, судя по всему, оставался отменным. Потому что по звуку шагов она определила, что с обрыва вернулись все — живыми и здоровыми. Дернулась, захрипела зло. И обмякла на сиденье — лишившись не то сил, не то чувств. — Жива. Дышит, — коротко сообщил стоявший рядом Коробейников, голосом, лишенным какого бы то ни было сочувствия. Анна тоже ничего подобного не ощущала. Бог весть, за что еще несет ответственность Полина во всей этой теневой круговерти. Но именно она сделала все для того, чтобы Анна убила Якова! И явно получала удовольствие, внушая этот жуткий приказ. К тому же, Полина цинично использовала дядю, заставив его участвовать в похищении племянницы. — Аннетт! Анна вздрогнула, отпрянула машинально, схватившись за руку Штольмана. Но уже через секунду шагнула вперед, узнав и улыбку — широкую, искреннюю, и теплый взгляд. Не было больше лживой и лицемерной Тени. Петр Иванович Миронов — добрый, бесшабашный, и храбрый, довольный собой и виноватый одновременно, шел Анне навстречу. И она рванулась к нему, чувствуя, что горло перехватывает, а столь долго сдерживаемые слезы все-таки невозможно близки… — Дядя! — Аннушка… — он, как маленькую, гладил ее по голове, с которой окончательно соскользнул платок, — ты цела! Прости меня, Аннушка… — Ты вернулся, — повторяла она, — я все знаю… Но главное, что ты вернулся! *** Всех Мироновых ему удалось отправить домой, клятвенно пообещав приехать к ним при первой возможности. Анна нахмурилась сперва, но усталый вид отца и Петра Ивановича оказался лучшим аргументом. То, что ей самой нужен сейчас покой, она в расчет явно не принимала. Но тут можно было полностью понадеяться на Марию Тимофеевну. Ее усилиями дочь без настойки пустырника, чая и сна точно не останется. Анна уже совершенно привычным образом обняла его, нимало не смущаясь ни Коробейникова, ни родственников. Поцеловала, заглянула в глаза. — Спасибо тебе, — сказала она так, чтобы слышал только он. За что, интересно? Тут Петра Ивановича надо благодарить. И ее саму, сумевшую противостоять наваждению. — Я приеду, как смогу, — пообещал Штольман, — вы не волнуйтесь. Что же, теперь в доме Мироновых чужих нет. Дядя отныне тоже числится среди защитников. Так что волноваться за Анну можно немного меньше. … Рана госпожи Аникеевой была хоть и болезненной, но не опасной. Доктор Милц, вызванный в участок, это подтвердил, уже профессионально проведя все необходимые манипуляции. Арестованная вела себя тихо, не пытаясь использовать гипноз, что само по себе настораживало. Безусловно, ее слабость можно было списать на потерю крови, боль и сорвавшиеся планы, но лучше иметь ввиду, что змея могла просто затаиться. А как только противники расслабятся, она молниеносно бросится в атаку. Нет уж, такого шанса ей давать нельзя. Нужно распорядиться, чтобы по одиночке даже к дверям ее камеры никто не подходил, о чем бы Полина не просила. И не отпирали без его, Штольман, личного разрешения. Допросить бывшую хозяйку книжного магазина попытались сразу же. Но госпожа Аникеева молчала, безо всякого выражения глядя сторону, и не реагируя на вопросы. Легкий интерес в ней вызвал только один: — Зачем вы внушили Анне Викторовне убить меня? Неподвижное лицо тонкой трещиной прорезала улыбка. Штольман вспомнил, что однажды мысленно сравнивал уже госпожу Аникееву с автоматоном. Да, если бы механическая кукла, вопреки задумке мастера, вдруг улыбнулась — впечатление было бы столь же неприятное. — Жаль, что не вышло, — соизволила ответить Полина, — вы бы не мешали больше. А она — не смогла бы себя простить. И согласилась бы… Губы ее вновь замерли. Полина опустила голову, и сомкнула веки, точно сознание совсем ее покинуло… *** — Анечка! Мама бросилась к ней, смеясь и плача, ухитряясь еще и придерживать на плече громко мяукающего Пушкина. Котенок тут же перебрался к молодой хозяйке, тыкаясь носом в шею и ухо, смешно фырча прямо в безнадежно растрепанные волосы. — Мама, все хорошо, — повторяла Анна, — все в порядке, правда! Меня спас Яков. И дядя. И папа! — Мяя! — вторил Пушкин, выражая согласие и одобрение. Правда, пока было не очень ясно, с чем именно. Смущено хмыкнув, Петр Иванович отошел в сторону и взял со столика гравюру — участницу сегодняшней битвы. — Тигр сражается со змеей, — сказал он, рассматривая изображение, — надо же, какое вышло совпадение! — Это не тигр, — возразила Мария Тимофеевна, оборачиваясь к деверю, но продолжая стискивать руку Анна, — это тигрица! Которая защищает своих детенышей! — Действительно, — пробормотал Петр Иванович, — но сходства это не уменьшает… — Это вы на что намекаете? — нахмурилась Мария Тимофеевна. — Исключительно на силу духа наших женщин, — очень серьезно произнес Петр Иванович, поднимая взгляд, — которые за тех, кто им дорог, готовы стоять до конца. — И вот в этом, Петр, я с тобой совершенно согласен. Виктор Иванович подошел к жене и дочери со спины, положил им руки на плечи. Петр Иванович вернул гравюру на стол, вздохнул глубоко, и нерешительно приблизился к родным. Пушкин мяукнул опять, недоверчиво, но уже совсем не сердито глядя на последнего обитателя дома, который лишился такой неприятно пахнущей штуки, как Тень. *** Штольман уже хотел позвать дежурных, чтобы арестованную увели в камеру. Но вдруг Полина резко выпрямилась, снова открыла глаза, и объявила насмешливо и громко: — Благодарные граждане скоро опять будут потешаться над вами. И над вашей Анной. А он… Он все равно вас растопчет. После этого заявления взгляд госпожи Аникеевой потух, и она уже окончательно потеряла сознание. __________________________ Продолжение следует.