Другая ночь

«А ночь, ледяней печальных камней, Столетий длинней, плыла. И тенью в окне ты чудилась мне — С той стороны стекла…» (Из сценария спектакля «Тень», театр ПГУ, 1976 год. «Мне снилось…» на стихи Г. Гейне. Перевод — Валерий Ананьин)

В их доме опять творился настоящий сумасшедший дом, но почему-то это вовсе не раздражало. Наоборот, в спутанном клубке мыслей и чувств одним из самых сильных было нервное, со всхлипом, но облегчение. Какое счастье, все именно так, как положено! Невредимая Аннушка, родной и единственный Витя, Штольман, который обещал вернуться к ужину… Петр Иванович со своими шуточками — и без упоминаний этой проклятой «Ночной фиалки», слава Богу! И Пушкин, который никак не может выбрать, кого сильнее одарить своими шерстинками, а потому требующий объятий от всех по очереди. Хотя нет, к Петру Ивановичу пока на руки не рвется, но ведь и не шипит уже! И хвостиком не дергает! Ох. Ну вот когда подобные вещи стали для Марии Тимофеевны привычными и желанными? А она ведь искренне радуется непутевому деверю, неудобному сыщику и мохнатому коту! Понятно, что сейчас, когда дочь спасена из очередной ловушки, рассуждать мешают эмоции, но… Мария Тимофеевна знала, что и успокоившись, оценивать произошедшее будет почти так же. Ну, может быть, и рассердится — по привычке. Если Петр Иванович свой стресс начнет слишком усердно лечить с помощью заветной фляжки, да еще и Виктора привлечет. И на Штольмана она поворчит с удовольствием — злодеев искать время у него есть, а пообедать по-человечески нет! И Анна туда же! А Пушкин… А Пушенька и вовсе ни в чем не виноват. Характер у него такой — боевой и справедливый. Как у Аннушки. И шерсти от их котенка не так уж и много. Вполне можно пережить. Как бы Мария Тимофеевна выдержала все, что обрушил сегодняшний день, если бы не Пушкин? Стоило услышать, что Анну увела госпожа Аникеева, так и сердце словно перестало биться! Штольман кажется, собрался придушить Петра Ивановича, который помог злодейке подобраться к племяннице, а Витя и вовсе влепил брату оплеуху… И тут… опять началось … Страшный двойник — на стене и в стекле гравюры, тяжело навалившийся на перила Петр Иванович. И собственный голос, подсказывающий правильные слова. А потом деверь жадно пил воду, из принесенного ею стакана, хрипло говорил, где может быть Аннушка. И толком не придя в себя, помчался искать ее — вместе со всеми мужчинами. — Витя! — метнулась было следом и Мария Тимофеевна. — Маша, ты остаешься дома, — припечатал муж, — не волнуйся, мы найдем Аню. Быстро сжал ее похолодевшие пальцы и ушел. А она осталась метаться по дому, кажется впервые до конца поняв, почему дочь предпочитает не ждать пугающих новостей, а спешить за ними вместе со своим сыщиком. Пока Мария Тимофеевна, ломая руки, перебегала от окна к окну, откуда-то сверху раздалось приглушенное требовательное мяуканье. Она вихрем взлетела по лестнице, и в одной из комнат обнаружила запертого Пушкина. Так, в обнимку с котенком, Мария Тимофеевна и пробыла до возвращения дочери. Гладила зверька, прижимала к себе, высказывая вслух многочисленные страхи и надежды. Пушкин не пытаясь вырваться, то и дело начинал мурлыкать, теребить лапками ее шаль, тереться о тыльную сторону ладони. От этого на душе становилось немного спокойнее. И задолго до того, как хлопнула входная дверь, пропуская в дом спасенную Аннушку, по уверенному «мяя» Мария Тимофеевна поняла, что на сей раз все закончилось хорошо. … Анна чувствовала, что снова впадает в какое-то оцепенение. Почти спит наяву. К счастью, это было следствием не гипноза, а усталости. Борьба с приказом Полины, лихорадочный поиск выхода из ловушки, в которую угодил ее разум, страх за Якова, — напряжение только сейчас ослабило хватку. Победа над чужим внушением, и возвращение дяди радовали, но на то, чтобы эту радость в полной мере ощутить тоже требовались силы. Анна опять и опять уверяла родных, что с ней все в порядке, но едва выпало мгновение тишины, прикрыла глаза, и мысленно потянулась к своей главной тайне. Тайна, несмотря на все волнения, к счастью была цела и невредима. Никакой угрозы своему положению Анна не ощущала. Но мама, торопливо объясняющая Домне, что подать на стол, права. Нужен горячий чай. Сладкий. Как она сама не так давно рекомендовала Зое. Получается, Зою загипнотизировала на убийство именно Полина… Или нет? Ведь госпожа Аникеева явно не единственная, и не главная в этой секте негодяев, которые ополчились на Штольмана и Анну, и ради своих легко приносят в жертву других людей. Что удастся сегодня выяснить сыщикам? Позже она все узнает. А сейчас ей просто необходим выпить чай, который уже принесла Домна. И дяде тоже. Ему, кстати, хорошо бы добавить еще кое-что. Вся семья с удивлением воззрилась на Анну, которая, почти сев, вдруг вскочила, отодвинула стул, и прошла к буфету, откуда извлекла «секретную» фляжку. Кажется, целую жизнь назад, с помощью этого «лекарства» Яков привел Анну в чувство после тяжелой и грязной сцены в «Монплезире», где пировали виновники гибели Саши Тобольцевой. Дяде сейчас ничуть не легче. Он одолел Тень, помог задержать Полину, но победный задор явно угасает, взгляд становится больными и тоскливыми. — Вот, — Анна решительно протягивает фляжку, — советую, как врач. — Ну уж, если наш доктор рекомендует, — пытается шутить Петр Иванович, разводя руками, — мне ли возражать? Что скажете, Мария Тимофеевна? Мама нахмурилась было, но получилось как-то не по-настоящему. Может быть, потому что глаза у нее были мокрыми. И не только пережитое волнение стало тому причиной, но и радость за всю, вновь воссоединившуюся семью. — Мя! — коротко провозгласил с колен хозяйки дома котенок. — Мы с Пушкиным совершенно не против… врачебных рекомендаций, — с достоинством объявила Мария Тимофеевна, выразительно подчеркнув последние слова. *** Увы, коньяк не помог. Дядя хмурился и молчал, почти не реагируя на попытки его разговорить. Впрочем, поддерживать беседу нелегко было всем. Хотелось отрешиться от произошедшего, и немного перевести дух, но несказанные слова сгущались темным облаком, не давая забыть о себе. В конце концов, Петр Иванович, пробормотав невнятно извинения, шумно поднялся, и вышел за дверь. Мария Тимофеевна бросила ему вслед огорченный и словно бы виноватый взгляд. Виктор Иванович кивнул ей, и встал, явно намереваясь последовать за братом. — Не надо, папа, — быстро сказала Анна, — лучше я… Она выскользнула из комнаты. Дядя ушел недалеко. Сидел на банкетке в передней, ссутулившись, и опустив голову, с видом настолько потерянным, что у Анны защемило сердце. Ее охватило знакомое чувство нежности и желание защитить дядю, успокоить, поддержать. Он вновь виделся ей маленьким одиноким мальчиком, который натворил бед, и сам страдает теперь и беспощадно себя судит. Как можно тише она приблизилась к нему, села рядом, обняла за плечи. Он вздрогнул. Не оборачиваясь, накрыл ладонью ее руку, и глубоко вздохнул. — Аннушка, — глухо спросил он то, что, видимо, мучило его все это время, — ты ведь тоже была… во власти этой дряни? — Да, — тихо ответила она, — и не только я. Дядя вскинул голову. Посмотрел на племянницу — в глазах его смешались удивление и зародившееся понимание. — Кто еще? — напряженно спросил он. — Папа, — сказала Анна, — Антон Андреевич. И… Яков… Петр Иванович глубоко вздохнул, точно пропуская ее ответ через себя. Потер ладонями лицо, усмехнулся невесело. — Да, да… — заговорил он, — значит, и Штольман… Вот в чем дело, а я-то не мог понять… И поверить. То, что случилось — это же ни в какие ворота! На последних словах Петр Иванович повысил голос, в котором звучало искреннее возмущение. Анна схватила дядю за руку, не давая продолжить. — Только после… дуэли, — Анна сглотнула, стараясь не выдать застарелый гнев на непрошенного секунданта, — я и Яков Платонович сумели вырваться от своих Теней. Но дядя все равно понял. Может быть, вспомнил абсурдную ночную беседу, в которой объяснял племяннице свое участие в поединке на стороне Клюева долгом дружбы и делом чести. А также требовал, чтобы Анна не позорила себя еще сильней, выхаживая тяжелораненого следователя. И не портила настроение Марии Тимофеевне, которая только из-за поведения дочери отказывается сочинять рекламу «Ночной фиалки» … «Ни один человек в мире не стоит наших слез, Аннетт. А тот, кто стоит, никогда не заставит их проливать…» — Аннушка, — начал дядя, морщась, точно от боли, — я не бы никогда не сказал… так… Племянница просто положила голову ему на плечо. — Я знаю. Они посидели так, в согласном молчании, несколько минут. — Подожди, — вновь заговорил дядя, — значит, и твой отец был… именно что сам не свой, когда затеял… Не в силах подобрать слова, он экспрессивно взмахнул рукой. — С Лизой? — Анна вздрогнула и выпрямилась, — да. Это тоже была Тень. — И когда Виктор неожиданно заболел, — сообразил Петр Иванович, — не случилось ли это после его победы над … столь одиозным альтер эго? Анна кивнула. — То есть, мы все попались… — нахмурился дядя, и тут же поправил сам себя, — нет, не все. Ты не назвала Марию Тимофеевну? — Верно, — грустно улыбнулась Анна, — мама не обращалась к Тени. Она даже не подумала об этом. — Но поняла и простила Виктора, — в ошеломлении подхватил дядя, — а уж как она сражается за тебя! Мда, кто бы мог подумать… Амазонка! Наша амазонка. Он вдруг отвел взгляд, и медленно произнес с горечью: — До чего же хорошо умеют Тени бить… по больному… Куда там средневековым палачам! Анна каким-то чудом сразу поняла, о чем, вернее — о ком сейчас подумал дядя. — Она тоже все знает, — голос звучал горячо и искренне, — особенно теперь. Я уверенна, что Зинаида Петровна знает, что это был не ты! И что ты любил ее. Петр Иванович молчал. Анна наклонилась, стараясь заглянуть ему в лицо. — Ну хочешь поговорить с ней? — продолжала она, — я позову ее, и… — Нет, — резко обернулся дядя, — не сейчас Аннетт. Пожалуйста, не сейчас. И тебе достаточно испытаний на сегодня. И я… не могу. Пока — не могу смотреть Зи-зи в глаза. Даже, если не вижу ее… Потом. Когда я сам хоть немного разберусь в произошедшем. Боль и стыд, которые мучили сейчас Петра Ивановича, Анне были знакомы на собственном опыте. — Мы вместе разберемся, дядюшка, — сказала она, — это коснулось нас всех не просто так! — Действительно, на совпадение непохоже, — дядины глаза опасно сверкнули, — но какова цель? Ну вот. Теперь у них будет еще один союзник и помощник. Близкий человек, умный и храбрый, которому можно полностью доверять, не ожидая подвоха. — Кто-то могущественный и сильный уже давно ненавидит меня, — решительно начала Анна, — и Штольмана. *** Штольман появился, когда уже совсем стемнело. С порога впился глазами в Анну, точно не веря до конца в то, что она здесь — живая и невредимая. Пришлось подойти поближе, и привести самые неоспоримые доказательства своего существования. И только когда дыхание закончилось, они оторвались друг от друга. — Проходите же, — потянула его Анна в сторону гостиной, — мы вас ждем! — Одну минуту, — остановил ее сыщик. Он вытащил из кармана что-то, тщательно обернутое платком. Развернул. Это оказался флакон темного стекла, с бумажной этикеткой. — Взгляните, Аня, — спросил Штольман, — мы нашли его при обыске в доме госпожи Аникеевой. Вы могли такой видеть раньше? Сердце стукнуло в груди сильно и больно, а память тут же выдала воспоминание — неприятное, но важное. Подобных флаконов, кончено, может существовать великое множество. Только вот почерк на этикетке ей очень хорошо известен. Буквы складываются в единственное лаконичное слово — «Успокоительное». Именно так, без всяких подробностей, было подписано лекарство от нервов и дУхов, на приеме которого настаивал Иван Евгеньевич Скрябин. _______________________________ Продолжение следует.