Другая ночь

«Ах, солдатик, он не ведал, бедняга, Хоть прошел он через бури и стужи, Что понятней и милее — бумага Тем, кому даны бумажные души…» (Из сценария спектакля «Тень», театр ПГУ, 1976 год. Песня «Оловянный солдатик». Автор стихов — Валерий Ананьин)

В отличии от торгового зала магазина и уютной гостиной, спальня госпожи Аникеевой удивляла аскетичной скромностью. Никаких лишних предметов, украшений и безделушек. Узкая кровать, тумбочка, туалетный столик перед зеркалом — почти пустой, шкаф с одеждой, письменный стол. Шторы и покрывало на постели — темные, гладкие, без какой-либо отделки и узоров. С личными вещами, вроде фотографий и бумаг, тоже было негусто, вернее, они просто отсутствовали. Деловые письма и счета, аккуратно сложенные, хранились в папках, но все это касалось исключительно вопросов книготорговли. Хотя внимательно пересмотреть их, безусловно, придется. И только две вещи в этой безликой комнате выделялись на общем фоне. Прежде всего — флакон темного стекла с неким «Успокоительным», найденный в глубине тумбочки. От содержимого осталась капля на самом дне, и возможно, удастся выяснить его состав. Никаких других лекарств обнаружено не было, поэтому находка привлекала к себе пристальное внимание. Не здесь ли хранилась настойка наперстянки, которой отравили молоко для акушерки Коростелевой? Правда, времени с того убийства прошло довольно много. Зачем бы столь осторожная преступница стала держать у себя улику — остатки отравы? Что-то не давало покоя. Какая-то еще таинственная микстура мелькнула в этом деле. В запутанном клубке интриг Крутина и игр Теней. «— Доктор Скрябин рассердился, что я … веду себя, как в романе. Он считает это … неправильным. Говорит, что главное работа, а у меня есть все задатки стать настоящим специалистом, если не растрачивать себя на … на всякое. Тени это нравилось…» «Лекарство от дУхов», которым Скрябин потчевал Тень Анны! Оно, по ее словам, так и не помогло, напротив, делало еще боле нервной и слабой. Впрочем, микстура так действовала, или последствия «Привета от жены», сама Анна затруднялась определить. Жаль, что она не сумела вспомнить, куда подевался ее флакон. А не могла ли его забрать госпожа Аникеева? Если доктор Скрябин связан с этим делом, подозрительное лекарство — это улика, которую необходимо уничтожить. Именно — уничтожить. А не хранить бережно, пусть и темном углу прикроватной тумбочки. С другой стороны, хитрости Полины порой очень грубы и прямолинейны. Если она надеялась каким-то образом использовать флакон еще раз, то могла посчитать свою комнату вполне безопасным местом. В любом случае, находку надо показать Анне Викторовне. — Взгляните, Яков Платонович! — окликнул его Коробейников, занятый осмотром подзеркального столика. Там, в верхнем ящике, рядом с гребнем и шпильками, притулилась у борта новая темно-коричневая сигара. Штольман аккуратно взял ее в руки. Плотно скрученная, упругая, она явно была качественной и дорогой. Об этом свидетельствовал и ненавязчивый пряный аромат, который не успел выветриться. Жаль только, что этикетка была сорвана. Впрочем, теперь есть специалист, который, скорее всего, сумеет определить происхождение сигары. Госпожа Аникеева не курит. Ничего, что имела бы отношение к этому процессу в ее жилище нет. Нет и запаха табака, который все равно ощущался бы, тем более в небольших комнатах. Сигара не соответствует ничему, звучит явной фальшивой нотой. И чтобы она не значила, это необходимо выяснить. Как и назначение флакона. *** В смотровой — темно. Впрочем, темно во всем мире, и душа болит, полумертвая, измученная, почти ничего не способная осознавать. Тени тоже плохо, ее раздирают обида и гнев, и желание отомстить, посильнее ударить виновника. Но его тут нет… Чужой мужской голос, одновременно резкий и вкрадчивый, говорит о том, что особенные люди должны привыкать к одиночеству. Ибо толпа никогда не поймет тех, кто выше и умнее. Ожесточившейся Тени это лестно слышать. Она соглашается с собеседником, признавая свой трудный дар абсолютно ненужным, не принесшим ей ничего, кроме страданий и ненависти. Принимает флакон с лекарством, которое должно успокоить нервы, и навсегда прекратить видения. Доктор готов признать в ней личность, сильную и независимую женщину, которую портят только глупые чувства. Значит, она послушает его, и сделает все, чтобы никаких чувств больше не было. Флакон точно сам прилипает к пальцам, обещая избавление… — Не смей! — из последних сил шепчет сама Анна, — как же люди, которых мне удалось спасти? — А я не хочу больше мучиться, ничего не получая, кроме насмешек… — Аня! — зовут ее, тоже отрывисто и резко. Но как же дорог ей этот сердитый и встревоженный голос. Анна выныривает из прошлого, точно из черного омута к солнцу. Глубоко вздыхает, стараясь скрыть охватившую ее дрожь. — Это очень похоже на то… что дал мне доктор Скрябин, — тихо признается она, — но он говорил, что лекарство поможет не видеть духов. Зачем такое Полине? — Но ведь с вами микстура свое назначение не выполнила? — напомнил Штольман, — так может быть, дело вовсе не в дУхах? Снова нужно было прикасаться к болезненным воспоминаниям. Никуда не денешься. Не отводя взгляда от флакона, Анна обхватила себя за плечи, возвращаясь в страшные осенние дни, растянувшиеся между «Приветом» и дуэлью. — Духи никуда не делись, — ответила Анна, — Тень пила лекарство, но, кажется, становилась еще более… — она замялась, пытаясь подобрать слово, — нервной и злой. — Значит, к вашим видениям микстура отношения не имела, — сделал вывод Штольман, — она действовала иначе, и доктор это знал. Подавляла разум Анны. Расшатывала нервы, помогая расти разочарованию и ненависти, растравляя обиды. Превращало в удобную куклу. Но почему же почти использованный похожий флакон хранился у госпожи Аникеевой? Может быть, та надеялась постоянно подмешивать скрябинскую отраву в еду или питье для Анны, но не преуспела в этом, превратившись из близкой подруги — в персону нон грата? Но куда подевалась почти вся микстура? Слишком много неудачных попыток? Как-то не верится… — Они связаны — Полина и Скрябин, — быстро заговорила Анна, — они оба, пусть и по-разному, пытались добиться моего доверия, руководить, контролировать! Полина улыбалась и сочувствовала, а доктор ругал и требовал доказать, что я — «не такая». А лекарство это — наверняка наркотик. Нужно попробовать разобраться, из чего оно состоит. Штольман снова завернул флакон в платок и спрятал во внутренний карман. Очень уж пугающим казался взгляд Анны, прикованный к этой находке. — Опять придется просить о помощи Александра Францевича, — сказал сыщик, — правда, наши построения довольно шаткие. Скрябин мог сделать для госпожи Аникеевой совершенно иную микстуру, и тоже обозначить ее, как «Успокоительное». Но слишком много совпадений! — А … отпечатки вы сняли? — спросила вдруг Анна. — Сразу же, — кивнул Штольман, — все они принадлежат только Полине. Знать бы еще, как давно в ее доме находится флакон. Но прислуга у хозяйки книжного магазина была приходящей, к тому же в свою спальню хозяйка ее не пускала. Благо, простота обстановки позволяла наводить там порядок самостоятельно. — Надеюсь, после произошедшего, мне сообщат куда более подробные сведения о госпоже Аникеевой, — несколько ядовито произнес сыщик, — теперь на роль Крутина настоятельно просится именно она. Или, напротив, попытаются замять дело. И вот этого допустить нельзя! — Но ведь вы не думаете, что Крутин — это Полина? — Анна осторожно коснулась его руки. — Главный в этой сети — Аристократ, — напомнил Штольман, — Полина — помощник. Исполнитель. Крутин тоже, но думаю, рангом повыше. — А … Иван Евгеньевич может им быть? Сыщику самому не давали покоя вопросы относительно Скрябина. Этот человек — врач, а медицинский след последнее время виден повсюду. Ланге, или Лже-Ланге, трагедия семьи Голубевых, гипноз… Но Скрябин был выведен из строя ударом табуретки еще в ноябре. Однако, попытки захватить Анну не прекратились. Становились все более рискованными — да. Враг явно не чувствовал уже себя в безопасности, и торопился. Аристократ лишился одного из помощников, и работать стало тяжелей? Надеясь выиграть время, подсунул следствию несчастного Клюева. Теперь щитом может стать Полина, не сумевшая довести до конца порученное дело. Но ведь таинственный доктор приезжал к Володе в конце декабря, когда Скрябин уже находился в лечебнице. Это был кто-то другой — Мезенцев, например, или все же… Да, Штольман видел жертву табуретки в палате. Получал письменные подтверждения, что пациент находится на месте. Однако, явно назрела необходимость проверить местонахождение Скрябина еще раз. И снова лично. — Может быть дядя теперь сможет больше вспомнить про того господина, который рассказал ему о … Тени? — предположила Анна. — С Петром Ивановичем мне обязательно нужно поговорить, — согласился Штольман, — в комнате Полины найдена еще одна улика. И экспертное мнение вашего дядя может быть очень полезным. — Он очень плохо чувствовал себя, — покачала головой Анна, — освобождение от Тени отнимает много сил, вы знаете… Дядя сейчас спит. Штольман нахмурился. Безусловно, этот день вымотал всех, но до чего же раздражает необходимость ждать! А отдыхать после всего произошедшего сегодня следовал бы Анне. — А я ждала вас, — просто сказала она в ответ, — вы обещали прийти к ужину, и я ждала. Вы здесь, и я рада, что мы опять побудем вместе. … Ужин, наверное, был хорош. Сыщик заметил, что именно ест, уже только за чаем. Потому что на столе опять появилась знакомая банка. С вареньем из ежевики. *** Удивительная закономерность — Тени невероятно слепы в плане отношений с противоположным полом! Нет, он сам неоднократно попадал в самые разные истории, первопричиной которых являлись стрелы Амура, но чтобы вот так, легко и бессовестно разменять достоинства и честь на сомнительные удовольствия? И попались в сей капкан люди совершенно разные, ломая жизнь как себе, так и близким. Действие медицинских рекомендаций Аннетт, к сожалению, закончилось быстро. Петр Иванович хмуро смотрел в потолок, понимая, что в ближайшее время снова заснуть не удастся. Воспоминания, вызывавшие то горькую усмешку, то гримасу отвращения, не давали покоя. Оставалось сравнивать — и удивляться сходству. Что же есть Тень, если она падка на нечто самое мелкое, пошлое, фальшивое? Может быть, выбирает интуитивно, поскольку любовь ей не потянуть. И остаются бесчисленные связи и лихорадочный поиск новых ощущений. Или добровольный плен в болоте обмана, откуда и освобождаться уже не хочется. Ведь можно ничего не решать, и не отвечать за содеянное… Самое тягостное, что исправить случившееся нельзя. Поздно. Виктор, став собой, решительно порвал с Лизой и вернулся к семье. Яков Платонович упорно добивается развода, и Миронов был убежден — добьется. Обрекать Анну на двусмысленное, унизительное сожительство строгий принципиальный сыщик не станет никогда. А Петру Ивановичу уже не к кому возвращаться. Да, он соберется с силами, и согласится на предложение племянницы вызвать дух Зи-зи. Аннушка наверняка права, и его супруга все знает и так. И простит… Но что толку, если подарить ей новую жизнь, полную его любви и заботы невозможно? Только Петр знал, сколь ранима была несгибаемая, насмешливая Зи-Зи. Как нуждалась в близком человеке, перед которым можно не надевать маску иронии и вызова. Но семейный дом превратился для нее в очередное поле битвы, где ни о каком доверии не может быть и речи. Где остается только надежда хоть как-то защитить себя, сберечь гордость и не просить пощады. Потому что все равно ее не получишь. Остается голову поднимать выше, смеяться громче, и делать вид, что у тебя ничего не болит. Даже и без того нездоровое сердце… Не выдержав, Петр Иванович встал с постели. Укладываясь, он снял лишь сюртук, и сейчас прикрыл смявшуюся одежду халатом. Нужно спуститься вниз. Может быть, фляжка в буфете еще хранит в себе «медицинские рекомендации». На последней ступеньке он замер, увидев перед собой два маленьких зеленых огонька. И тут же выдохнул, едва не рассмеявшись, услыхав короткое тихое: «Мя!». Пушкин. Маленький храбрый тенеборец, чьи царапины на щиколотках, оставленные в день попытки Паразита «унаследовать» за страшим братом Лизу, только недавно окончательно зажили. — Ну что, поэт? — спросил Петр Иванович, — может быть, дашь, наконец, себя погладить? Он наклонился, и осторожно протянул руку. Котенок смотрел серьезно, и не слишком ласково, но убежать не пытался. Миронов тронул шерсть на макушке зверя, провел по его спинке. Пушкин даже выгнулся немного, снова мяукнул, и медленно отступил назад. А потом двинулся прямо к гостиной, то и дело оборачиваясь. Петр Иванович, заинтригованный, пошел следом, и только открывая двери, сообразил, что в комнате кто-то есть. Штольман и Анна обернулись к нему, и в свете лампы он хорошо разглядел одинаковые темные пятна на их лицах. Вареньем лакомились, что ли? И не только, судя по всему. Десерт был и повкуснее. Ну, Пушкин, ну удружил! Ворвались, куда… гм, не следует. Хотя все равно ведь собирался сюда — за лекарством. — Дядя, как хорошо, что это ты, — сказала Анна, — Якову нужна твоя помощь. Лицо сыщика радости не выражало, но Штольман кивнул, и, порывшись в кармане, протянул Миронову сигару. — Что можете сказать о ней, Петр Иванович? Он поднес сигару к лицу, вдохнул все еще хорошо ощутимый пряный аромат. Сосредоточился, ловя ускользающие воспоминания, смешанные с ароматом свечей, и гулом голосов. — Очень хороший дорогой сорт, — медленно ответил он, — кубинская, если я не ошибаюсь Яков Платонович. ______________________________ Продолжение следует.