Другая ночь

«Не вопросы членских взносов Волновали их ряды: Нужен был моральный кодекс В отношение еды…» (Из сценария спектакля «Тень», театр ПГУ, 1976 год. Песня «Песня людоедов». Автор стихов — Валерий Ананьин)

— Кубинская сигара, — повторил Петр Иванович, — марки «H.Upmann» *… … — Не побеседовать ли нам наедине, господин Миронов? Как ценителям тонких миров, и хороших сигар. Могу предложить «H.Upmann». — Не откажусь, — соглашается он, ни в коем случае не желая упустить собеседника. Даже, если бы не курил — непременно принял бы приглашение. Но к счастью, подобная жертва не требуется, и полезное можно будет совместить с приятным. В комнате, предназначенной для тех, кто подвержен сей дурной привычке пусто. Сладковатый, пряный аромат успокаивает, а слова незнакомца — мудрые, искренние, кажутся необыкновенно созвучными мыслям самого Миронова. Незнакомца? Позвольте, они же представились друг другу! Но имя выскользнуло из памяти, а переспрашивать как-то неловко. — Так вы говорили, что показания мертвых помогали живым? — спрашивает владелец сигар, — это еще раз доказывает нашу с вами правоту. Глупо бояться переходить грань, если это необходимо для добычи ценных сведений! Что-то неприятно царапает в произнесенных словах, точно камушек, попавшийся в розетке с вареньем. — Необходимо для восстановления справедливости, — уточняет Миронов. — Безусловно! — соглашается собеседник. — Именно такие сигары были у человека, рассказавшего мне о Тени, — медленно и отчетливо произносит Петр Иванович. Штольман мгновенно подобрался. Кажется, сведения, на которое он рассчитывал, оказались еще более ценными. Между Полиной и таинственным Аристократом уже можно было провести линию — пусть пока и пунктирную. Но тем не менее, явно вырисовывалась связь. — Что вы еще помните о нем, Петр Иванович? — быстро спросил он, — нам сейчас важна любая мелочь. Миронов устало опустился на диван. Не то пригладил, не то взлохматил и без того находящиеся в беспорядке волосы. Затем снова поднес к носу сигару, вдохнул аромат — уже не смакуя, а точно решая сложную задачу. Нахмурился. Прикрыл глаза, стараясь дотянуться до прошлого. Анна шагнула было вперед, но Штольман взял ее за локоть, и покачал головой. Не стоит сейчас отвлекать и мешать воспоминаниям. Даже если хочешь посочувствовать… Анна замерла, но всей душой, страдающим взглядом была устремлена к дяде, точно желала перелить свои силы ему. Петр Иванович опустил руку, в которой держал найденную улику, и мрачно взглянул на сыщика и племянницу. — Он немолод, это я точно могу сказать, — медленно произнес Миронов, — я подумал еще тогда, мол удивительно — столь почтенный возраст, и отсутствие всякой косности, консерватизма. Да, он точно производил впечатление личности весьма благообразной, такой… патриарх, что ли, столп общества. Если бы не его речи… — Вы точно не встречали раньше этого человека? — настойчиво спросил сыщик. Петр Иванович снова закрыл глаза, и сморщился, точно от боли. — Я помню только свои ощущения, но не то, что видел, — признался он, — точно силуэт за мокрыми разводами дождя на стекле. Цветные пятна, тон, манеры… В тот момент я ничего не заподозрил при общении с ним, а потом… Потом уже было поздно. Не много же с меня толку, на самом деле, — с мрачной иронией закончил Миронов. — Почему же? Благодаря вам мы можем предположить, что найденная сигара указывает нам на Аристократа… — возразил Штольман. Устало откинувшийся на спинку дивана дядя приподнял голову: — Аристократа? — переспросил он. Сыщик коротко и зло усмехнулся: — Надо же как-то называть главного преступника. Те, кто видел его вживую, помнят именно безупречные манеры, важность и лоск. — И умение расположить к себе, — добавила Анна, — вернее, просто-напросто влезть в душу! Потянуть за нужные ниточки, так, что люди и не заметят! Пальцы Якова успокаивающе сжали ей руку. — Мдаа… — согласился Петр Иванович, — «Он — организатор половины всех злодеяний и почти всех нераскрытых преступлений в нашем городе. Это гений, философ, это человек, умеющий мыслить абстрактно. У него первоклассный ум. Он сидит неподвижно, словно паук в центре своей паутины, но у этой паутины тысячи нитей, и он улавливает вибрацию каждой из них…» ** Это о великом злодее, между прочим. Выдуманном, правда… Анна поежилась. Штольман несколько раздраженно дернул головой. — Не думаю, что у нас все настолько масштабно, — возразил он, — но возможности у него, действительно, большие. Власть, деньги и … Некие способности. — Некие… — с оттенком горечи повторил дядя, — для неисправимого материалиста вы, конечно, шагнули далеко за пределы допустимого, но поверьте, судя по всему, немного существует на свете людей, которые владеют подобными «некими» талантами! — А как вы думаете, — ни к кому отдельно не обращаясь, спросила Анна, стремясь погасить ненужный сейчас спор, — помощников себе он уже подбирает по способностям, или наделяет … учит сам? Ведь Полина тоже умеет гипнотизировать. — Сейчас об этом гадать бессмысленно, — ответил Штольман, — но, скорее всего, если нет хоть каких-то склонностей, человек подобными навыками не овладеет. — Думаете, это нечто вроде музыкального слуха? — дядя кинул на сыщика быстрый взгляд, — впрочем, в чем-то вы правы. Можно блестяще знать теорию месмеризма, но, коли способностей, как у Аннетт нет, то узреть и услышать духов не получится никогда… Жаль, что Тень увидеть может любой. Если позовет. Петр Иванович помрачнел, хотя, казалось бы — дальше некуда. Анна, не выдержав, все-таки села рядом с ним и сочувственно погладила по плечу. — Меня пока интересуют более… земные детали этого дела, — сказал Штольман, — если госпожа Аникеева связана с Аристократом, и сигара принадлежит последнему… Почему она ее сохранила? Сигара лежала не на виду, в ящике подзеркального столика. Но для столь предусмотрительной особы, как госпожа Аникеева, тайник так себе. В ее комнате нет ни одной лишней вещи, да и обыск магазина пока ничего не дал. — А флакон с лекарством? — обернувшись, напомнила Анна. — Его наличие объяснить легче, — пожал плечами сыщик, — в конце концов, это может быть именно что просто микстура. Болеть никому не возбраняется. А вот сигара, — одна-единственная, в доме, где более нет никаких следов табака, вызывает вопросы и подозрения. Петр Иванович, как долго эта сигара могла пролежать без упаковки, не утратив запаха? — Аромат их достаточно стоек, — задумался дядюшка, — но судя по всему, несколько дней вне коробки или портсигара она провела. — То есть, вряд ли ее забыли у госпожи Аникеевой накануне. Значит, время избавиться от улики было, — подвел итог Штольман, — но Полина этого не сделала. Анна вздрогнула вдруг, прижала ладонь к губам. Сыщик поймал ее взгляд — растерянный, даже словно бы смущенный. Ободряюще кивнул, ожидая продолжения. — Может быть, — заговорила Анна, — у Полины не было других вещей этого… человека? И ей хотелось сохранить ее. Чтобы можно было в любой момент… взять в руки и вспомнить. — Душа моя, — изумился Петр Иванович, — неужели ты предполагаешь в этой особе подобные … эм, чувства? Она же фальшива насквозь! Настоящее чудовище. — Дядя, — серьезно произнесла Анна, — чудовище тоже может испытывать… И замялась, подбирая нужные слова. Назвать это «любовью» все-таки язык не поворачивался. — Испытывать … привязанность, — наконец вымучила она, — только выражаться это будет очень уродливо. — И, если объект прикажет, такое чудовище никого не пожалеет, — неожиданно подхватил ее мысль Штольман, — и даже платы за это не потребует. Интересная версия, Анна Викторовна. Полина очень похожа на фанатичку, которая живет, думает и действует по чужому приказу. И, если наши построения верны, руководит ею Аристократ, используя способности и преданность госпожи Аникеевой. Анне стало холодно. Припрятанная сигара — и цветок сальвии, засушенный в книге. Натюрморт из подарков около зеркала… Неужели и ее чувство может выродиться в слепое поклонение, требующее кровавых жертв? Смогла бы она, Анна, мучить и убивать ни в чем не повинных людей ради … «А вы бы пошли на преступление ради близкого человека?» Господи, зачем было задавать такой вопрос? Что считать преступлением? И какова грань, переступив которую, ты превращаешься в чудовище? Чтобы вернуть любовь дяди, убивала соперниц Громова. Служанка Бенециановой, мечтая вылечить своего избранника, втянула в преступную интригу мальчика Ваню… Вольпин, добиваясь благосклонности Веры Кречетовой, сжег школу и помогал оговорить Тимофея. Они тоже оправдывали себя высокими чувствами. Но ведь Штольман застрелил Магистра, который пытался… А еще раньше — отпустил куафера, а обмен на противоядие для нее, Анны. Но все равно собирался искать Мишеля. Только кто-то настиг отравителя раньше. Но в этих случаях речь и правда, шла о жизни и смерти! Нужно было спасти, а не просто исполнить прихоть «объекта». И наказаны были именно преступники. Если кто-то будет угрожать Штольману, разве не встанет она между любимым человеком и смертью? Не попытается обезвредить врага? Да, и с помощью выстрела в том числе! — Петр Иванович, я очень рассчитываю на вас, — пробился к ней знакомый хрипловатый голос, — опыт показывает, что защитников вокруг Анны Викторовны много не бывает. Я, к сожалению, находиться все время рядом не могу. — Даже не сомневайтесь, Яков Платонович, даже не сомневайтесь! — дядя говорит уже почти как раньше, в далекие, дотеневые времена, — у меня мышь не проскочит! — А вот на мышей вам отвлекаться не стоит, — парирует сыщик, — с ними есть кому сразиться. — Мяя! — громко соглашается Пушкин. Вспрыгивает на диван, подходит к Петру Ивановичу, и нюхает сигару, которую тот в задумчивости опустил на сиденье. Котенок недовольно чихает, фыркает, и вдруг начинает скрести по обивке лапами, словно желая сигару закопать. Деловито, сосредоточенно. Выглядит это настолько правильно и в тоже время комично, что с губ Анны срывается нервный смешок. — Очень уж вы, господин поэт, прямолинейны и торопливы, — назидательно произносит Петр Иванович, — нельзя так с важными уликами. Эта штука, — он поднял сигару повыше, — следствию еще пригодится. А вот как поймаем преступников, так и вас милости просим для праведной мести! Как считаете, Яков Платонович, если на них, связанных, Пушкина напустить, это будет очень большим произволом? Штольман в ответ молчит, и опять хмурится. Все-таки до поимки главного злодея еще очень далеко, и Анна по-прежнему в опасности. Если их построения верны, Полина, через которую можно выйти на Аристократа, будет упрямо молчать на допросах. Но о своем кумире, кто он там ей, хозяин или любовник, не скажет ничего. Даже, чтобы облегчить собственную участь. Впрочем, с таким списком прегрешений, на поблажки она вряд ли может надеяться. Однако не стоит забывать о том, что кто-то упрямо проталкивал ее в помощницы сыщику, не давая ходу никаким подозрениям. Скрыть арест Полины не выйдет, а значит, покровители либо отрекутся от нее, либо станут давить на Штольмана. Именно таким образом Аристократ может попытаться спасти свою подчиненную, если не счел ее, конечно, отработанным материалом. Куда и к кому приведут следы, если от полиции потребуют выдачи госпожи Аникеевой? — Аннетт, — опять заговаривает дядюшка, — Яков Платонович! Вам не кажется, что весьма насыщенное вчера уже закончилось, а несколько туманное сегодня еще даже не начинается? Бог весть, что оно всем нам принесет, но думаю подготовиться необходимо. Аннушка, ты слышала, что поручена мне. Не так ли? А я считаю необходимым сопроводить тебя до твоей спальни, чтобы ты могла отдохнуть. — Петр Иванович прав, — вынужден был признаться Штольман, — мне пора. Он протянул ей руку, помогая встать с дивана. Однако, поднявшись, Анна оказалась очень близко. И вторая ее ладонь легко и естественно легла на его плечо. Петр Иванович с тяжелым вздохом поднялся, прошел к двери, и уже оттуда сказал: — Я, если позволите, там подожду. Когда вы сотрете варенье… — Что? — обернулся сыщик. Лицо Миронова осветила широкая улыбка. Он быстро тронул собственные щеки и подбородок, точно рисуя там невидимые пятна. Тьфу ты, пропасть! Ежевика… Анна быстро вытащила из кармана платок, и начала старательно оттирать компрометирующие следы лакомства с его губ. Мда, дядюшка, долго вам ждать придется. … Однако, уже через пять минут в дверь раздался стук. Вместе с Петром Ивановичем на пороге возник запыхавшийся Коробейников. — Яков Платонович! Полина… Госпожа Аникеева мертва! ______________________________ * «Кое-что о H.Upmann скажет и история. Например, это одна из самых старых марок Кубы. Первые сигары были созданы в 1844 году, и к ним приложили руку, как это ни странно, не испанцы, а немцы — Август и Герман Упманн… Отличительная черта марки — использование более крупного, зрелого покровного листа. Это придает сигаре сладковато-пряный оттенок. Он особенно полюбился немцам и англичанам. С самого начала своей истории сигары H.Upmann отправляются за океан в специальных коробках. Эта традиция сохранилась по сей день…» https://mensby.com/style/stylist/8443-t … ban-cigars ** А. Конан-Дойль, рассказ «Последнее дело Холмса» Продолжение следует.