Другая ночь

«Нравы в Зазеркалии странные в ходу Там друзья охают вас, жены — предадут, Девы непорочные, мини понадев, Бьются в кровь за очередь к Синей Бороде…» (Из сценария спектакля «Тень», театр ПГУ, 1976 год. Песня «Рыцарь Ланселот». Автор стихов — Валерий Ананьин).

«Тени бы наверняка понравился князь…» Страшные мысли, которые настигли Анну в нестерпимо ясный, холодный день ее возвращения домой после честного, но бесплодного разговора с Клюевым, снова обожгли разум. Для капризной самовлюбленной барышни, лелеющей обиды и мечты что-то там всем доказать, это была бы идеальная партия. Наверное, Тень даже свою неприязнь к дУхам позабыла бы, вдохновившись возможностью под патронажем сиятельного супруга возвыситься с их помощью. Скрябин, чередуя кнут и пряник, хвалил ее, как медика — и заслужил непререкаемый авторитет. Разумовский бы начал восхищаться спиритическими способностями — с тем же результатом. Да что возьмешь с Тени, похожей более всего на плохо воспитанную гимназистку! Но почему же сама Анна в прошлом так долго отказывалась верить в то, что князь может быть дурным человеком? Ведь не слишком-то ловко она чувствовала себя в его обществе. Эти сладкие речи, одновременно восхищенные и снисходительные, настойчивые просьбы о проведении сеансов, плохо завуалированные попытки купить, как избранную барышню, так и расположение ее семьи. Впрочем, с мамой ему и стараться особо не пришлось, одного титула и холостого положения богатого соседа хватило. Хищным волком родителям тогда явно казался Штольман, а Разумовский виделся благородным, во всех смыслах, спасителем… Но она, Анна, почему ничего не желала замечать? Ведь статус, положение в обществе, деньги, для нее никогда не имели значения. Ей было важно, каков человек. Да, она часто обманывалась, как в случае с Каролиной или Уллой, но ведь Разумовский даже не очень-то и старался скрыть свои истинные проявления. Мог позволить себе широкий жест напоказ — взять опеку над Элис, или пригласить Анну спрятаться в его доме от неведомого Демиурга-убийцы… И тут же запросто унизить того, кто ниже по положению. Кто ему ни зачем не нужен. А все благородные поступки, как выяснилось, имели цель не помочь другому, а что-то получить самому. Впрочем, даже обходительность Кирилла Владимировича по отношению к Анне в итоге сменилась вежливой, но явственно ощутимой угрозой. После незавершенной дуэли… И все равно, до жестокой посмертной шутки князя, Анна продолжала его оправдывать. Может быть, Разумовский все-таки успел научиться у Полины внушению? Пусть совсем слабому, но ведь ей, Анне, так легко поддающейся гипнозу, много никогда не было нужно. Нет. Как однажды сказал Яков, это слишком соблазнительно: скинуть все свои грехи на Тень. Или гипноз. Собственные ошибки и слабости тоже нужно признавать, и нести за них ответственность. Хотя бы для того, чтобы больше не повторять. И по возможности — исправить последствия. Это именно она, Анна, была слепа и глуха. Она упрямо считала, что князь вне подозрений, отметая и собственные предчувствия, и постоянные предупреждения Штольмана. Потому что князь интересовался ее даром. Взрослый умный человек серьезно отнесся к способностям Анны. Без раздражения, страха, недоверия. Что неудивительно — Разумовский давно знал, что мистика существует. Дар Анны был ему выгоден, и конечно, он не собирался упускать такие возможности. «Убить и допросить». Анна чуть не до крови прикусила губу, злясь на самое себя. Ведь тот, другой, самый важный и лучший человек тоже ей верил. Он говорил: «Я услышал вас», и так оно и было! Слышал, принимал во внимание, встраивал в общую картину произошедшего. Он — сыщик. Материалист и скептик. Разве это не ценнее во сто крат выверенных славословий князя Разумовского? Князь все делал правильно — ухаживал, говорил комплименты, обещал богатое будущее и весь мир в придачу. Официально посватался, начав с родителей. Тоже, как полагалось человеку с серьезными намерениями. Анна же понимала, что запутывается все сильнее в этой липкой паутине, существовать в которой не хочет, но и разорвать не решается. Мамины слезы, уговоры отца, да и что скрывать — собственное упрямство и желание доказать этому непробиваемому Штольману, что… Что — что? Тень словно бы только этим и напиталась от нее — гордыней и детскими обидами. Весь остальной путь, пройденный Анной, от прерванного поединка в поместье Гребневых до декабрьской ночи на краю беды, она пропустила, как скучные страницы в книге. Или совершенно не поняла. … На лице Анны все явственнее проступало выражение, так часто виденное им в больнице — после дуэли и изгнания Теней. Горечь, признание вины, и отчаянная искренняя просьба: «Пожалуйста, простите меня!». К сожалению, сию минуту остаться наедине, и убедить Анну в том, что ей не за что казнить себя, было невозможно. Пришлось, как в давние времена, ограничиться взглядом, и новым пожатием руки. — Кое в чем данные, переданные мне властями, оказались верны, — сказал Штольман, — основной целью якобы Крутина является именно Анна Викторовна. Моей фигурой главный игрок готов пожертвовать, обернув ситуацию на пользу дела. Чтобы доказать неприглядность мира, в котором подлость и измена — обыденность. — Неправда! — глаза Анны гневно сверкнули. — Это для тебя неправда, Аннушка, — вздохнул дядя, — для нас… А кто-то так живет всю жизнь, полагая, что стесняться и стыдиться нечего. Все обманывают и предают, ищут выгоду и удовольствия. Ну а чувства высокие и добрые обитают исключительно в книгах. Которые не стоит принимать всерьез. Да что там — наши Тени считали именно так, и переубедить их, — он закашлялся, — кажется, ни у кого из нас не получилось. — К тому же, они знали и видели поступки таких же Теней — и это в ближайшем кругу, среди тех, кому все-таки обычно веришь, — подхватил Коробейников, — а преступления, часть которых была совершена не без влияния … Разумовского и его помощников? Там все выглядело на редкость грязно. — Наши Тени как-то сумели … договориться, — вспоминать моменты «договоренностей» было мучительно стыдно, но Анна старалась говорить спокойно, — и … Разумовский решил, что настало время открыть правду о … Нежинской. — Слова Ланге не могли не спровоцировать дуэль — неважно с кем, — сухо продолжил Штольман, — с непредсказуемым результатом. Повлиять на это никак не пытались. — Значит, важнее было причинить боль Аннетт, — кивнул дядя, — загнать в еще большее одиночество и ненависть к миру. А выживете вы, Яков Платонович, или нет, было уже не столь существенно. К тому же, князь полагал, что от плена Тени вы не избавитесь. Таская же на себе эдакую дрянь, порой думаешь, что смерть — не самое плохое, что может случиться с человеком! Петр Иванович резко замолчал, окинул взглядом присутствующих, и продолжил уже иным тоном: — Прошу прощения. Я говорил только о собственных ощущениях. — Вы совершенно правы, — передернуло от воспоминаний Антона Андреевича, — куда не кинь, — всюду Аристократу удовольствие. — Приказ Полины, — глухим голосом произнесла Анна, — она однозначно велела именно убить… Якова. А потом собиралась помочь бежать мне из Участка, и увезти. Видимо, прямо к князю. Гипноз был бы снят, я бы осознала, что натворила, и … Широко распахнутые глаза наполнились ужасом. Губы побелели. — Я бы, наверное, просто умерла, — уронила Анна, — может быть дышала бы, но не жила. И они могли бы делать со мной все, что угодно. С тем, что от меня осталось… — Анна Викторовна, вы не подчинились! — твердо произнес Штольман, снова стискивая ее похолодевшую ладонь, — как и дочь Вернера. Судя по всему, человек не может сделать под гипнозом то, что противоречит его желаниям и убеждениям. И убийств это тоже касается! — Но ведь Тобольцев отправился с ножом в «Монплезир», — напомнил им Коробейников. — Потому что он искренне ненавидел этих мерзавцев, — процедил сыщик, — и хотел их наказать. Поэтому внушение попало на благодатную почву. Как и в случае с молодым князем Мещерским. В том деле возможно и вовсе, ограничились анонимным письмом о якобы, причастности Дмитрия Львовича к заговору. А дальше уже его сын сам ринулся восстанавливать через убийство «честь семьи». Из-за давней ревности к Вере Кречетовой он был готов поверить в любую вину отца. Что именно внушали фотографу Тимофееву, мы можем только предполагать. Но ко времени «лечебных сеансов», он уже охладел к жене, и был вовсе не против от нее избавиться. Убийцей он не стал, но вот на расчетливые действия с трупом Тимофеева вполне хватило. — Значит, если бы Тобольцеву внушали убить Сашу, он бы не послушался, — медленно проговорила Анна, — потому что и без гипноза никогда бы этого не сделал… «А вот отец и братья той девушки, про которую рассказывала Валя, смогли и так, — подумалось ей, — где же это сидит в нас? В сердце, или в мозгу? Что мы можем, или не можем, если захвачены ненавистью?» — Да, — коротко сказал Штольман. — Вы, Яков Платонович, просто специалистом по гипнозу стали, — не удержался дядя, — можете теперь писать научный труд. Или хотя бы статью! Штольман недовольно взглянул на Петра Ивановича. — Эту честь я всецело готов предоставить вам! — с мрачным сарказмом заметил сыщик. — Непременно возьмусь, — не то в шутку, не то всерьез пообещал дядя, — а сейчас хочу отметить такую вещь. Обратите внимание, во всем, что касается Аннетт, князь долго время проявлял ощутимую изобретательность, избегая прямого внушения. По больше части шли обычные манипуляции с чувствами. Обиды, ревности, самолюбия… — Для Тени этого было достаточно, — вздохнула Анна. — Именно! — подался вперед дядюшка, — Тень искусно провоцировали, так, чтобы все решения и поступки выглядели бы, как ее собственные. — Я уже думал об этом, — нахмурился Штольман, — получается, что Разумовскому, какие бы конечные цели он не ставил, нужно хотя бы относительно добровольное согласие Анны Викторовны. До поры до времени у него получалось направлять происходящее в нужную сторону. И только, когда Тени оказываются изгнанными, он начинает вмешиваться куда более откровенно. Следуют попытки загипнотизировать Анну в больнице, потом госпожа Аникеева подбрасывает пластинку. Организуется тайное венчание. То есть, Анна должна была сказать «да» имея ввиду одно, но этот ответ засчитали бы в другом вопросе. — Как подпись на пустой бумаге, — неожиданно дополнил Коробейников. — Похоже, — согласился Штольман, — и мы возвращаемся к главному. Зачем Анна Викторовна нужна Разумовскому теперь? Думаю, ее дар для того, кто сам не совсем чтобы жив, не может иметь особой ценности. Об астралах Его Сиятельство должен ныне знать гораздо больше, чем все медиумы мира. Штольман говорил негромко, и очень спокойно — на первый взгляд. На второй его голосом можно было бы растереть в пыль каменную глыбу. Анна вдруг резко придвинулась к нему, ни на кого не обращая внимания. Крепче взяла — теперь уже за локоть, двумя руками. — А еще, — с волнением произнесла она, — я же потеряла дар после вашего исчезновения. Вернулись вы — и дУхи опять заговорили со мной. Новая разлука может опять… повлиять на мои способности. Разумовский наверняка понимает это! — Ему нужно, чтобы ты добровольно приняла тьму, — заключил Петр Иванович, поднимая на племянницу тяжелый взгляд, — пусть даже вследствие ошибки, или непонимания. Одиночества. Потери и тоски. Это его месть, и, возможно — плата. За собственное вечное существование. Безусловно, чем больше людей, особенно — хороших людей ему удастся затащить туда — тем лучше. Но чтобы получить именно тебя, остальными сейчас Разумовский готов пренебречь… Хотя, думаю, увидеть вас там же, Яков Платонович. Ему бы тоже очень хотелось. — Не дождется, — бросил Штольман, осторожно высвобождая руку — для того, чтобы обнять за плечи и прижать к себе Анну, — И Анну Викторовну — тем более! Как и тогда, в бункере Брауна, ее заслонили от кошмара, согрели. Спасли. Почти без слов, но — по-настоящему. — И вечную жизнь я ему сохранять не намерен, — продолжил сыщик, — если можно победить свою Тень, значит, и чужая не всемогуща. Вы, Петр Иванович, сами рассказывали нам о лечении «сцени» и обуздании этого… узута. Значит, способы есть. Анна вскинула голову, позабыв и холод, и страх за себя. — Только не думайте, что пойдете сражаться один! — заявила она, — Разумовский — не только Тень, но и дух. Значит, медиум там просто необходим. К тому же, если князю нужна именно я, а значит, он может просто не появиться, если меня не будет рядом. — Анна Викторовна, — жестко начал сыщик, — вы забываете, что сейчас… — Нет, — решительно прервала его она, — это вы забываете. Мы должны быть вместе. Всегда! _________________________________ Продолжение следует.