Другая ночь

«Расколот мир, и шатко, и никак где тень, где свет не разобрать вовеки вот сказку пишет добрая рука с надеждой свет увидеть в человеке…» (Пролог к спектаклю «Тень» театра «Факел». Автор стихов — Копырин Д. Н.)

Поезд набирал ход, недовольно стуча и пыхтя механизмами, оставляя позади Московский вокзал. Петр Иванович хмуро и пристально смотрел в окно, точно старался разглядеть сквозь стекло не черно-белые пейзажи Петербурга и пригородов, а обстановку в доме на Царицынской. Отъезд Миронова-младшего никого не порадовал, но увы, был необходим. Предпринятые сыщиками действия показали, что где бы ныне ни обретался Разумовский, активных движений он не совершал. Никаких таинственных убийств. Никаких покушений. Даже новых попыток поднять очередную волну сплетен не было. Вдова прокурора Вернера сказала, что предложений о продаже особняка она пока тоже не получала. Подобное затишье выматывало сильнее, чем настоящая схватка. К тому же, вряд ли враг просто … курит сигары и отдыхает. Но как заставить его нарушить собственные планы, и проявить себя? … — Мне видится только один вариант, — отрывисто произнес Штольман, — продемонстрировать князю, что он прав. И даже без Теней мы слабы и не слишком … порядочны. Яков Платонович памятником застыл у окна гостиной, сложив на груди руки, и катая на щеках желваки. Собственное предложение ему явно не нравилось. Судя по всему, с Анной на эту тему они уже успели поспорить, потому что она стояла напротив Штольмана, глядя исподлобья с выражением непередаваемым. Не то стукнуть мечтала своего сыщика, не то обнять. — Я не буду, — упрямо произнесла племянница, сверкнув глазами, — я не буду даже в шутку изображать, что мы расстались! После того, что было… Я просто чувствую, знаю — нельзя! Понимаете? Под конец голос ее зазвенел, теряя последний сердитые нотки. Осталась только искренняя боль. Аргумент, против которого возразить было особенно сложно. Поэтому Штольман молчал, и только взгляд его быстро терял суровость, точно лед плавился под солнечными лучами. Пусть и несколько сердитыми. — Ну зачем же столь радикально, друзья мои, — вмешался Петр Иванович, — можно придумать нечто, куда более ррромантчиное, — он с намеренным пафосом тряхнул головой и усмехнулся, — подходящее к авторскому замыслу! Смотрите, страшного Крутина вы якобы устранили. Даже не одного — сперва Клюева, потом Полину. Дело закрыто! Все несуразности легко заметаем под ковер, потому что нет сил и желания ломать над ними голову. Вы решаете махнуть рукой на развод, и собираетесь вместе бежать за границу. И там уже быть свободными от здешних … кандалов. — Европейское общество к подобным бракам еще более нетерпимо, — ядовито напомнил сыщик, — если вы не богему имеете ввиду. — Так я и не предлагаю вам туда отправляться на самом деле. А вот князь подумает, что просчитал все верно. Вы сдались, отступили, погнались за иллюзией решения, не подумали о последствиях… Вуаля, в его картине мира все правильно. Вам же надо вынудить его к активным действиям? — Думаете, он поверит в то, что я оставил попытки добиться для Анны законного положения? — зло спросил Штольман. Миронов вздохнул и отвел глаза. Когда ситуация, в которой оказались его племянница и сыщик, получала словесное выражение, даже самое туманное, тяжело становилось всем. Мелькнула мысль о том, чего стоило брату принять существующее положение, никого при этом не убив. У самого, вон кулаки сжимаются, несмотря на собственные грехи. — Он делает ставку на худшее, — ответил Петр Иванович, — поэтому — поверит. Штольман ничего сказал. Видно было, что изображать человека, бегущего от ответственности, только теперь уже по доброй воле, ему не хочется категорически. — Яша, а мне эта идея нравится гораздо больше, — Анна тихо подошла к сыщику, и положила руку ему на плечо, — нам можно будет встречаться по-прежнему, и ты будешь рядом со мной. А что подумает Разумовский — не имеет значения. Если он нас видит такими, то это его тьма, а не наша! Недовольство Штольмана ощутимо поколебалось при словах «будешь рядом». Взгляд потеплел, а ладонь осторожно накрыла пальца Анны, чуть погладив их. Губы тронула усмешка — еще горьковатая, но уже лишенная яда. — Хорошо, — коротко согласился он, — нужно будет пустить слух, что я собираюсь подавать в отставку. Обмолвиться про Лондон, или Париж… Вы, Петр Иванович, упомяните в разговоре с кем-нибудь, что Анна надеется скоро опять вернуться в Сорбонну — А не слишком ли? — засомневался Миронов, — насколько я знаю, университетское начальство крайне строго к репутации именно учениц. С вашей стороны было бы очень наивно… — «Думать, что все получится», — сквозь зубы процедил Штольман, вновь точно ощетиниваясь, — пусть считает, что это — наследство от Тени. Да и поддельные паспорта с отметкой о фальшивом венчании никто не отменял. Хотя бы до этого мой Двойник в подобной ситуации мог бы додуматься. Петру Ивановичу ярко представилась церквушка в глухом медвежьем углу, и не слишком трезвый священник, венчающий кого угодно за сотню рублей плюс спасибо, не интересуясь подробностями*. И воровато озирающаяся парочка перед ним. Кабы это были персонажи бульварного романа, или пьесы — сам бы посмеялся. А вот видеть в малопочтенной роли ненастоящей невесты Аннушку совсем не хотелось. — Я все равно не собираюсь в ближайшее время в Сорбонну, — мягко сказала Анна, ловя взгляд сыщика, — но для слухов — пусть будет так. — В любом случае, начинать провокацию немедленно нельзя, — уже другим голосом продолжил Штольман, — прежде необходимо обезопасить Володю и его родных. Разумовский может посчитать, что они ему уже не нужны, или опасны. Либо сделать заложниками. — Почти как Элис пять лет назад, — добавила Анна, — только ей помог сбежать Александр Францевич. — В этом деле без доктора Милца тоже не обошлось, — уточнил сыщик, — он по моей просьбе написал в Одессу — по поводу Ланге. И сегодня получил ответ. Вернее — восхищенную речь в адрес нового светила отечественной философии и психологии, преподавателя Новороссийского университета, автора научных книг и статей, посвященных мышлению и воле**. Кроме того, Николай Николаевич Ланге интересуется педагогикой, одна из его работ посвящена психическому развитию ребенка***. То есть, он умеет общаться с детьми, и вполне возможно, его знакомство с Людой Голубевой произошло в рамках научных исследований. — Да! — радуясь, что с кого-то, кажется, сейчас будет снято подозрение, воскликнула Анна, — он мог появиться на том курорте, чтобы изучить, например, как влияют на психику подобные травмы. — Весьма похоже на человека, которого хвалит автор письма, — кивнул Штольман, — тот Ланге, впрочем, как и знакомый нам, тяготеет к экспериментам. Только к истязанию они никакого отношения не имеют. Вот уже несколько лет профессор добивается открытия при университете психологической лаборатории. Остановка, как всегда, за финансированием. Петр Иванович нахмурился и кивнул. Список полезных проектов, которые нуждались в денежной помощи, сейчас пополнился еще одним пунктом. — Судя по указанным датам, Николай Николаевич Ланге уже давно не покидал юг, — продолжал сыщик, — и не был в Петербурге. Вряд ли он замешан в афере с Нежинской. Лже-ланге при покровительстве Разумовского, мог воспользоваться путаницей фамилий, или нарочно ее создать. Прибавил себе вес за счет чужой репутации. Имя Ланге довольно известное, но не специалисты не знают подробностей. Однако доверять настоящему Ланге тоже не стоит. — Но он знаком с сестрой и бабушкой Володи Голубева, — задумчиво проговорил Петр Иванович, — и может знать, где именно в Одессе они находятся. — Да, — подтвердил его выводы сыщик, — и я хотел просить именно вас отправиться туда, найти их и тайно увезти в безопасное место. Как только они исчезнут из поля зрения Разумовского и нанятых им людей, я смогу устроить исчезновение Володи из пансиона. — А как же Аннетт? — Дядя! — возмутилась племянница, — я точно не одна! А Володе и его сестре нужна помощь. Сыщик сжал руку, в которой покоилась ладонь Анны. — Здесь остаюсь я, Виктор Иванович, Антон Андреевич. Никто из нас не может уехать надолго, не вызвав тем подозрений. Отправлять же человека, который не знает подоплеки происходящего, не имеет смысла. — Мда… Действительно, больше некому. Даже освободившийся от Тени младший Миронов запросто может заскучать в провинциальном городке, и захотеть проветриться. Вряд ли его отъезд насторожит Разумовского. Оставил же Петр Иванович Затонск в конце 1889-го, не почувствовав, что беда уже обступает плотным кольцом племянницу и ее избранника. Сейчас угроза где-то поблизости, выжидает, таится. Но чтобы бросить вызов и принять бой, нужно защитить самые слабые фигуры, и не дать противнику использовать их опять в его собственных грязных целях. Значит, он изобразит богатого бездельника, которому некуда девать деньги. Подобный образ не так уж далек от истины, надо признать. Если профессору Ланге требуется помощь, он наверняка обрадуется тому, что его исследования заинтересовали человека со средствами. А там можно будет аккуратно навести разговор на тему больных детей, которых привозят на курорт. Если Ланге нечего скрывать, имя Голубевых всплывет обязательно. Если нет, Петр Иванович найдет другой способ выполнить задание. Но лучше бы надежды Аннетт подтвердились, и сей профессор оказался бы действительно хорошим, и ни в чем не замешанным человеком. Который, как гласит полученное доктором Милцем письмо, искренне желает делать этот мир лучше и помогать людям. В таком случае Николаю Николаевичу Ланге просто необходима та самая экспериментальная лаборатория. И она у него непременно будет****. … И вот Миронов в пути. Из Затонска — в Петербург. Теперь впереди Москва. С Киевского вокзала поезд двинется дальше на юг, и, если очень повезет, то на четвертые сутки Петр Иванович будет уже в Одессе. Что там дома? Не поломает ли их расчеты князь? Штольман, кажется, не сомневался, что сумеет одолеть врага, несмотря на его нынешнее воплощение. Вот уже неисправимый материалист! Или так и нужно — твердо знать, что зло можно победить, и не терзаться сомнениями? Черт ли перед тобой, Тень, дух, или просто шпион и убийца? Впрочем, справедливости ради, тем, как именно можно уничтожить порождения тьмы, сыщик интересовался, и даже почти не язвил. Только при упоминании бубна, который при обрядах обязательно используют шаманы, вздернул бровь, и красноречиво усмехнулся. Петр Иванович понимал, что это способ явно не для них, но промолчать не мог. Очень уж картина внутреннему взору являлась … колоритная. А вот Аннушка, успевшая изучить несколько книг из библиотеки Клюева, в одном из томов нашла нечто и вправду, подходящее. Понять бы еще, каким образом ее находку применить… … — Узут — темный двойник человека, мог сливаться с айне, или айзе, злым духом, — рассказала Анна после того, как Петр Иванович дал согласие на поездку, и вернулся к теме безопасности тех, кто оставался в Затонске, — айне часто являлся людям в виде черного петуха, и убить его обычным выстрелом было невозможно*****. — Ну вот, еще один секрет раскрылся, — хмыкнул Штольман, — откуда растут скрюченные ноги нашего Абраксаса. Именно у алтайцев Полина и могла позаимствовать петуха, как зловещий символ. У гностиков он таковым не являлся, насколько я понял. А к катарам и вовсе отношения не имел. — Вот это фантазия была у барышни, — пробормотал Петр Иванович, — совместить несовместимое… — Неудивительно, что Раймонда хотела донести до нас правду, — серьезно произнесла Анна, — кому понравится, когда твою веру смешивают с чем-то другим. Да так, что вместо света рождается тьма. И все ради того, чтобы произвести впечатление? Она посмотрела на Штольман, точно продолжая какой-то прошлый разговор. Сыщик кивнул. — Определенно. Но давайте вернемся к алтайскому демоническому петуху. Как же его можно уничтожить? Голос его был абсолютно серьезен, но в глазах все равно мерцали насмешливые искры. Тени тенями, но демонические петухи напугать судебного следователя явно были не в состоянии. — Один охотник убил его пулей, на которой прежде нацарапал крест, — ответила Анна. — Это что же, влияние миссионеров? — спросил Штольман. — Не думаю, — заговорил Петр Иванович, — вернее, не только. Крест — очень древний символ, распространенный в разных культурах. Он олицетворяет собой Солнце. Живительный огонь, земной и небесный. Закономерно, что именно к его помощи обращались, выступая против злобного духа. Он замолчал, пытаясь ухватить мелькнувшую мысль, такую короткую, верную, но она уже исчезла, оставив лишь обрывки. Огонь. Пламя. Свет, побеждающий тьму. Ну не царапать же и впрямь крестики на всех пулях в револьвере Штольмана! Анна рассказала легенду. Ложью она не является в прямом смысле слова, но… Но в жизни ее сюжет должен соответствовать чему-то иному. __________________________________ *Спасибо за формулировку SOlge. Взято из комментариев, с ее разрешения. **Николай Николаевич Ланге (1858–1921) — практик и теоретик педагогики, профессор, психолог, общественный деятель. О его характере: «Учениками Николая Николаевича Ланге в Новороссийском университете были С.Л. Ру¬бин-штейн, Д.Г. Элькин, М.И. Гордиевский, А.Ф. Му¬зы¬ченко и др. Михаил Иванович Гордиевский, в частности, отмечал, что «не раз слышал из уст Николая Николаевича размышления на нравст¬вен¬ные темы, которые почти всегда касались области социальной морали, вопросов социаль¬ного строительства. Почти все беседы дышали высоким идеализмом, глубокой верой в добро и человека» («Они оставили след в истории Одессы») http://odessa-memory.info/index.php?id=626 «Он по праву считается одним из основателей экспериментальной психологии в России. Впрочем, это был мыслитель широкого гуманитарного профиля, автор работ по философии, логике, педагогике, истории культуры, видный организатор науки, активный участник общественного движения по коренному обновлению русской жизни. Но приоритетной областью была для него главная наука о человеке — психология…» (Степанов С. С. «Век психологии: имена и судьбы») https://biography.wikireading.ru/47427 ***в 1892 году вышла книга «Душа ребенка в первые годы жизни». По мнению Н. Ланге, душа человеческой личности «на 99% есть продукт истории и общественности». ****«Получив диплом доктора философии в 1893 г., а затем и звание экстраординарного профессора, Ланге перешел от общих соображений о необходимости организации самостоятельных психологических лабораторий к реализации этого проекта в стенах Новороссийского университета. Его лаборатория преследовала цели развития психологии как объективной науки и преподавания ее как учебной дисциплины. Организованная по таким принципам при кафедре философии в 1896 г., она стала по сути первой самостоятельной экспериментальной психологической лабораторией в России…» (Степанов С. С. «Век психологии: имена и судьбы») https://biography.wikireading.ru/47427 Так пусть в этом благом деле поучаствует и П. И. Миронов! *****«За деревней Отты, в западном направлении росла вековая лиственница. Время от времени, по ночам на самую верхушку залетал черный петух. Он долго кукарекал. От его кукареканья людям становилось жутко. Обычно, после этого в деревне кто-нибудь умирал или случалось какое-то несчастье. Люди боялись и ненавидели петуха. Они захотели от него избавиться. Мужчины ночью пошли к лиственнице. В тот момент, когда петух начал кукарекать, они в раз выстрелили по нему. Прозвучал выстрел, но никто из них не попал, хотя все были опытными охотниками. Петух, как будто назло, стал еще громче кукарекать. Мужчины сделали второй выстрел, а петух, даже и перышком не пошевелил. Тогда, самый старый охотник понял, что это не простой петух, а айна, в петушином обличии. Он взял патрон, начертил на нем крест и выстрелил. Петух тут же, камнем упал на землю. Мужчины подошли к месту, где должен был лежать петух, но его там не нашли, не было ни капли крови, ни перышка. С тех пор, петух больше не появлялся на лиственнице, и не беспокоил людей» [ПМА, Мамышева М.Н.]. (Журнал «Шаманство». «Традиционные представления хакасов о злых духах айне») http://www.shamanstvo.ru/shamanizm/spirit/spirit_12.htm Продолжение следует.