Другая ночь

«Верчусь как штопор я, вытягиваю «мненья», Служу в таком неблагодарном заведеньи; Куда народ, туда и я, за ними следом — Из людоеда превращаюсь в людоведа…» (О.Анофриев: либретто мюзикла по сказке Е. Шварца «Тень», 1987 год. «Песня Пъетро»)

— Яков Платонович, вы улыбнитесь хотя бы! Мы ведь как будто просто гуляем, и радуемся тому, что все закончилось. Но глядя на вас, в это никто не поверит. Анна подозревала, что ее собственные попытки изобразить беззаботность и веселье весьма далеки от идеала. Однако непроницаемое, застывшее лицо сыщика и внимательные острые взгляды, которые он бросал вокруг, выдуманной ситуации соответствовали еще меньше. Руку Анны он сжимал столь крепко, точно спутницу могло унести в любую минуту неким сказочным вихрем. Впрочем, кто знает, на что еще способен их враг? Но, как ни крути, а разыгрывать роль влюбленных, которые потеряли остатки разума и осторожности, захмелевших от свободы, нужно более естественно. Штольман дал согласие на ее участие с одним железным условием — он Анну охраняет лично. Почти до порога Вернеров, за которым ее тут же перехватит Коробейников. Сам Яков скрытно проникнет в дом с другой стороны, и вновь окажется рядом. Конечно, сыщик напряжен и собран сейчас, и больше всего напоминает Анне того самого Серого Пса, портрет которого ей подарил маленький художник. Попробуй подойди кто с недобрыми намерениями — оскалится и зарычит. А то и бросится без предупреждения. В ответ на ее слова Штольман улыбнулся — широко, белозубо и зло. Анна только вздохнула. Хотя, посторонний человек вряд ли поймет, но уж она точно знает, что счастливый Яков так улыбаться не будет. Анна остановилась, повернулась к нему, посмотрела прямо в глаза, стараясь хотя бы так согреть и успокоить, ослабить напряжение, от которого, кажется, звенит морозный воздух вокруг. Одной рукой (вторую по-прежнему держали крепко — не вырвешь) быстро и легко провела по воротнику пальто. И ей все-таки удалось вызвать настоящую, кривоватую, только для Анны назначенную улыбку. Пусть даже только на миг. Дико, конечно, что искренние чувства надо показывать, как в театре. Хотя, они и так давно уже вынуждены существовать под прицелом чужих глаз. Но чтобы упал занавес, спектакль надо сыграть до конца. … Аня вся устремлена к нему, побледневшая, взволнованная. Говорит о необходимой игре, и сама старается подать пример. Никогда Анна Викторовна не была хорошей актрисой, но сейчас у нее все получается. Потому что лгать и не нужно, а об опасности она опять сумела забыть. Сыщик окидывает улицу быстрым взглядом. Конечно, он не один бережет нынче барышню Миронову, но сейчас угрозы не видно, и полицейские пока неотличимы от обычных горожан. Подозрительный человек в очках покамест не показался, но если «господин Сорокин» и появиться сегодня, то скорее всего, когда Анна уже войдет в дом Вернеров. — Анна Викторовна, нам пора, — напоминает он, опять встретившись с ней глазами. В светлой синеве мешаются нежность и тревога. И отчаянная решимость идти до конца. *** Ольге Матвеевне никогда не доводилось выступать на сцене, даже любительской. Госпожа Вернер умела держать себя в руках, знала, как скрыть чувства, или не дать воли эмоциям. Но действовать в несуществующих обстоятельствах, говорить то, что не является правдой… Такого опыта у нее не было. Однако сейчас господину Штольману и Анне Викторовне нужна помощь. Они… необычные люди, и слухи про них ходят разные, но Ольга Матвеевна привыкла делать выводы самостоятельно. Судьба познакомила ее с судебным следователем и барышней Мироновой в очень тяжелый момент, и именно от них вдова получила внимание и помощь. Они сумели разобраться в том, что происходит с бедной Зоей, и даже нашли возможность вылечить девочку. Непорядочные люди так вести себя неспособны. Значит, все глупые разговоры о них ничего не стоят. И если она может способствовать поимке преступного гипнотизера… Это дело ее совести, в конце концов! … — Но зачем же так сложно? — удивилась Ольга Матвеевна, выслушав Штольмана, — не лучше ли вам просто проводить Анну Викторовну ко мне. Я и письмо могу написать и отправить, приглашая ее, как того и добивается гипнотизер. Все будет выглядеть вполне естественно. — Мы не можем демонстрировать опасения, — коротко пояснил Штольман, — лучше, если мое присутствие рядом с госпожой Мироновой не будет связано с визитом в ваш дом. Обычная прогулка, которая случайно завершится встречей с вами. Этот человек не должен знать, что мы знаем о нем. «Не должен знать, что мы знаем…». Если так, то, конечно, сыщик прав. И она сможет сыграть роль — и на улице, и в доме, если придет «господин Сорокин». Ольга Матвеевна поправила шляпку, глубоко вздохнула, и распахнув двери, решительно спустилась с крыльца. Не слишком ясно было, как именно изобразить действие гипноза, но вероятно, скорый шаг и озабоченное выражение лица вполне подойдут. Для нее это труда не составит. Как и было условлено, господина Штольмана и Анну Викторовну она увидела, даже не успев свернуть на соседнюю улицу. Они шли под руку, кажется, переговариваясь о чем-то, и на первый взгляд казались обычной семейной парой. Очень красивой, и единой. Настоящей. Точно для этой общности они и были когда-то созданы. И никакие странные события, сплетни и любопытные взгляды не могли этого изменить. «Господи, пусть у них все будет хорошо!» Ольга Матвеевна поразилась несвоевременным, излишне женским мыслям. Никогда она романтичной себя не считала, сейчас же и вовсе не до красивых сюжетов в голове. Помогать надо не сентиментальными вздохами, а делом. Вот им она сейчас и займется! — Анна Викторовна, здравствуйте! Как хорошо, что я вас встретила! … Госпожа Вернер явно нервничает, но все делает правильно. Удивление, радость, облегчение вполне достоверны. Как и настойчивое желание заполучить немедленно Анну Викторовну в гости. Анна словно бы в нерешительности оглядывается на него, он кивает в ответ, выражая намерение проводить до двери, а затем уйти по своим делам, и вернуться через пару часов. Анна соглашается, может быть только слишком громко. Они втроем движутся к дому Вернеров. Сохранять беззаботный вид сейчас особенно трудно. До предела сжата пружина внутри, хотя, объективно говоря, именно сейчас нападение маловероятно. Если враг клюнет на их спектакль, он попытается без лишнего шума воздействовать на Анну уже в доме, каким-то образом оставшись с ней наедине. Эту возможность ему предоставят. Точнее, так все будет выглядеть. *** — Барыня, к вам господин, тот самый, что приходил уже. Очень просит принять! Голос горничной разбил звенящую тишину в комнате, где хозяйка и гостья никак не могли наладить разговор. Обе ждали выхода на сцену заявленного персонажа, и дружно вздрогнули, когда их надежды и страхи оправдались. Анна быстро поднялась с кресла, и замерла рядом, немного отступив к окну, так, что плотная темно-зеленая штора почти касалась ее плеча. Ольга Матвеевна тоже встала, готовясь встретить посетителя выражением лица сдержанно-удивленным и несколько укоряющим. Услышав звук приближающихся шагов, Анна быстро опустила глаза, внимательно разглядывая завитки на ковре. Чем меньше она будет смотреть на визитера, даже не напрямую — тем лучше. А еще, непременно нужно удерживать в памяти что-то важное, и очень хорошее, то, что не даст ей потерять себя. Анна представила тонкую рождественскую свечу, так похожую на венчальную, и ее яркий золотой огонь. «Да. Да!» — Приношу мои извинения, госпожа Вернер, — услышала она мужской голос, показавшийся очень знакомым, — прийти вчера мне не позволили обстоятельства. Но предложение остается в силе. — Я действительно ждала вас вчера, господин Сорокин, — подчеркнуто спокойно произносит Ольга Матвеевна, — чтобы сообщить, что решение мною принято, и я согласна продать приобретенный мужем особняк. Для меня и дочери он слишком велик и дорог. — Когда мы сможем обсудить подробности? — Анна слышит, как гость делает несколько шагов, подходя ближе к хозяйке, — я вижу, у вас гости, и не хочу мешать. — Анна Викторовна, позвольте представить вам господина Сорокина, — словно только что вспомнив о ее присутствии, говорит Ольга Матвеевна, — я, кажется, рассказывала вам о нем. — Да, я помню, — она поднимает ресницы, но смотрит так, чтобы где-то сбоку видеть лишь расплывающийся серый силуэт гостя, — жаль, что нам с госпожой Вернер не суждено стать соседями. Но я понимаю ее выбор. — Дорогая, вы не обидитесь, если мы прервем нашу беседу ненадолго? — подает следующую реплику Ольга Матвеевна, — пусть уж это дело сдвинется с мертвой точки, и, хотя бы от одной заботы я буду свободна. Анна горячо соглашается, уверяя, что ей вовсе не в тягость немного обождать. Ольга Матвеевна, объявив, что нужно принести касающиеся особняка документы, извиняется и выходит за дверь. «Господин Сорокин» и барышня Миронова остаются в гостиной. — Все-таки вы рассердились, Анна Викторовна, не так ли? — с явной усмешкой говорит визитер, — мой приход прервал, вероятно, очень интересную и интеллектуальную беседу о моде, а также, философский пересказ местных сплетен. Его голос ощутимо меняется. Нет, не сам голос даже, а тон, выражение. Сами слова. Исчезает даже иллюзорная вежливость, которую заменяет ничем не маскируемое презрение. Анна осторожно делает еще шаг назад. Не смотреть ему в лицо! Не поддаваться ни на какие провокации. Вот сейчас он пытается вывести из равновесия, уколоть, обидеть. Нет! — Почему вы так думаете? — ровно спрашивает она. — Вы и взглянуть на меня не хотите, — поясняет «господин Сорокин», — хотя это невежливо, и ваша маменька наверняка была бы в ужасе от подобных манер! Или вы играете в скромницу? Полно, мы все-таки не на Востоке. Мне кажется, вы не столь уж пугливы, да и не так пусты, как большинство девиц. Так давайте поговорим, как равные друг другу люди, без всех этих ужимок и кокетства. Глядя в глаза. А ведь могло подействовать. Разъярившись и потеряв контроль, она захотела бы что-то доказать этому самоуверенному наглецу. Или бы слегка загордилась тем, что ее заведомо считают умнее прочих? Тень — наверняка, а вот она сама, Анна… — Анна Викторовна, — голос «Сорокина» опять меняется, становится глубже, ровнее, из него исчезают насмешливые ноты, — вы не такая, как другие, и сами знаете это. Толпа никогда не поймет вас, а только осмеет и растопчет. Но я знаю выход. Я могу помочь вам. Послушайте! Посмотрите на меня! Свеча. Множество свечей. Хвойный, свежий аромат праздничной ели. Рыжий котенок, сам похожий на огонек, играет бумажкой на полу. Ей тепло. И совсем не страшно. Потому что рядом тот, с кем она связана навсегда. — Посмотри на меня! Штора за спиной резко колыхнулась, отодвигаясь прочь. Штольман встал перед Анной, закрывая ее собой. «Сорокин» дернулся было назад, но в дверях гостиной уже возник Коробейников, за спиной которого маячила пара городовых. Отрывисто и сухо Штольман произнес, глядя прямо на визитера: — Обойдемся сегодня без табуретки, господин Скрябин? *** — Я не знаю, о ком вы говорите. Моя фамилия — Сорокин. Мои документы у вас, в конце концов! Глаза, уже лишенные круглых очков с совершенно простыми стеклами, гневно сверкали. Борода с проседью лежала на столе перед Коробейниковым, успевшим осмотреть ее с профессиональным интересом. — Документы ваши фальшивые, — сказал Штольман, — а вот именно как доктора Скрябина вас может опознать половина города. Включая нас. — Знакомая фамилия, — с легкой насмешкой парирует «Сорокин», — если мне память не изменяет, о нем писали в местной газете? Беднягу огрели по голове — табуреткой, кстати сказать, и он сошел с ума. И сейчас находится в лечебнице. Напишите туда, убедитесь, что пациент на месте, и ко мне не имеет никакого отношения! — А то, что вы Анне Викторовне угрожали, это тоже к вам отношения не имеет?! — вспылил Антон Андреевич. Арестованный пожал плечами: — Мы просто разговаривали. Можете считать, что так я старался произвести впечатление. Показалось — интересная девушка, вот и захотелось ее вывести из себя немного, — он презрительно дернул щекой, — если все дело в этом, могу извиниться. Не понял, что тут обычная кисейная барышня! Моя вина. — Ваша вина много больше, господин Скрябин, — оборвал его Штольман, — а что касается человека в лечебнице, то … его не существует. Странная история произошла, говорят. Растаял пациент, в прямом смысле слова. Развеялся. Говорят, кто-то тень его начал топтать, он и не выдержал. Сыщик говорил настолько серьезно и буднично, что подействовало даже на Коробейникова и Анну, переглянувшихся в ошеломлении. Арестованный же дернулся, побагровел, сжав в кулаки закованные руки. — Лжете! Он был дурак, но настоящий!!! Я сумел создать его живым! Материальным! Сумел! Он не мог, — на лбу его вздулись жилы, — не мог развеяться, даже из-за своей тени!!! — Значит, создали его все-таки вы? — прищурился Штольман, — плохо сработали, надо признать. Топорный вышел Двойник. Не получилось у вас превзойти в мастерстве князя Разумовского. _______________________________ Продолжение следует.