Другая ночь

«Ночная темнота сменяется рассветом, Прощайте навсегда, дорога вдаль зовёт, Давно пришла пора уйти из сказки этой, Там где-то впереди другая сказка ждёт…» (Из сценария мюзикла «Тень». Финальная песня. Автор сценария и песен — Ирина Югансон)

… — Хорошо, господин Миронов. Допустим, вы говорите правду. Но как я могу быть уверена, что и вам самому ничего не нужно от меня и моих внуков? Казалось, что обаяние Петра Ивановича разбивается о скалу, не оставляя даже капель на каменной поверхности. Пожилая дама держалась очень прямо, и вопреки невысокому росту и хрупкому сложению производила впечатление весьма внушительное. Вероятно, за счет невозмутимого выражения лица, и тяжелого взгляда темных, непроницаемых глаз. — Татьяна Васильевна, поверьте, я хочу вам помочь, — как можно проще и серьезнее (с ней иначе нельзя сейчас), произносит Миронов, — нет, не хочу, а должен вам помочь! Игра человека, который затеял все это, вышла из-под контроля. Он коварен и мстителен. А значит, и дети, и вы — в опасности. Вы слышали, что сказал доктор Ланге, именем которого тоже творят преступные вещи. Ваш «благодетель», — он не может сдержать мрачной иронии, — не остановится ни перед чем. Женщина отворачивается. Смотрит в окно, за которым нет ничего интересного. Серый невзрачный оттепельный день, маленький, лишенный покамест зелени дворик снятого дома. Отсюда так удобно добираться до грязелечебницы, тем более с девочкой, не способной двигаться самостоятельно. Впрочем, если сравнить с видениями Аннушки, ситуация явно улучшилась. Люда Голубева уже может подниматься с кресла, и даже идти — опираясь на костыли, или чью-нибудь крепкую руку. Но до полного восстановления, конечно, еще очень далеко. — Моей внучке наконец-то стало лучше, — голос Татьяны Васильевны падает почти до шепота, пресекаясь, точно она боится спугнуть удачу, — ванны, массаж, постоянный присмотр врачей… То, чего никогда не было бы, не приди этот человек нам на помощь! И вдруг появляетесь вы, и говорите, что я должна сорвать Люду с места, прервать лечение, уехать неизвестно куда, неизвестно с кем! — Но ведь есть еще и Володя, — напоминает Миронов, — неужели вы не волнуетесь за него? Татьяна Васильевна закрыла глаза и глубоко вздохнула. — Вы не понимаете, — сдавленно произносит она, — мне уже пришлось выбирать… Такое было условие, к тому же, Люду нельзя было оставить одну. От Володи приходят письма, он, слава Богу, жив и здоров! Учится в хорошей школе, все, как нам обещали… — Татьяна Васильевна, — негромко говорит ей Петр Иванович, подходя ближе, — вы же сами не можете не чувствовать, что здесь что-то не так. Ну зачем бы по-настоящему хорошему и щедрому человеку отрывать вас от внука, да еще после случившейся трагедии? К чему эта жестокость? В Одессе есть отличная гимназия, насколько мне известно. Если бы ваш «благодетель» хотел именно помочь, он мог устроить мальчика здесь же, рядом с родными ему людьми. Чтобы и он сам не беспокоился за сестру — а он очень беспокоится! Но Володя — именно Володя нужен этому «меценату». И его беспокойство за вас, дабы мальчик оставался послушным. — Да, это было очень странно, — лицо женщины словно бы смягчается, на нем проступают растерянность и тоска, — конечно, у богатых людей бывают разные … причуды, но здесь… Помогать, и одновременно мучить… Но у меня не было иного выхода! Иринушку я не уберегла, — с болью выдыхает Татьяна Васильевна, — если бы и Люда… Я клялась на могиле дочери, что сделаю все, чтобы поставить нашу девочку на ноги! А мне пришлось выбирать, — снова повторяет она, точно утверждая себе приговор. — Вам не нужно больше выбирать, — Петр Иванович с сочувствием смотрит в ее сухие, измученные глаза, — очень скоро вы будете вместе с обоими внуками. Не волнуясь ни об учителях, ни о лечении. Но чтобы это сбылось, прямо сейчас необходимо исчезнуть отсюда. И это не моя причуда, эта единственная возможность защитить вашу семью. … Мария Тимофеевна мысленно поблагодарила мужа за то, что он позаботился о кофе. С добавлением коньяка к тому же. Нет, сперва, сделав глоток, она рассердилась, ощутив присутствие алкоголя. Но допила — совершенно машинально! И поняла, что ругать Виктора совершенно не хочется. Бывают же, в конце концов, исключения из правил. Коньяк сейчас — это все равно что лекарство. Которое нынче необходимо всем для исцеления совершенно истрепанных нервов. Тем более, в отсутствии Пушкина, который Аннушке сейчас, безусловно, нужнее! А уж историю поездки Петра Ивановича иначе и слушать было бы невозможно. Мария Тимофеевна содрогнулась, представив себя на месте другой матери, которая потеряла единственную дочь, осталась с тяжело больной внучкой на руках и маленьким внуком. До этого родственники Володи были для госпожи Мироновой скорее некоей абстракцией, обезличенной, и вызывавшей неприязнь. Ведь они, пусть невольно, оказались причиной того, что Аннушка не может стать законной женой своего сыщика! Но эта женщина, Татьяна Васильевна, даже не знала о существовании Анны, не представляла, какое место в циничной интриге Разумовского займут Володя и Люда. А если бы знала? Каков был бы ее выбор тогда? Если в беде близкий, любимый человек, у каждого ли найдутся силы думать о том, под какие удары ты подставляешь людей посторонних? Она, Мария Тимофеевна, смогла бы? Сейчас — возможно. Слишком много прожито, пройдено за минувший год. А вот ранее… … — Каким образом вам удалось все организовать? — врывается в ее горестные размышления спокойный голос сыщика. — Спасибо Николаю Николаевичу! Казалось бы, столь уравновешенный, спокойный человек, ученый… Ан нет, к спасению дам, угодивших в ловушку, он присоединился без малейших колебаний. Деверь опустошил не кофейную чашку, а рюмку, в которой кофе не было вовсе, и потому весьма успешно прикрывался маской веселого шалопая. — Сказать по правде, я до сих пор не знаю, наблюдал ли кто-то за домом, где жили бабушка и внучка. Разумовский мог счесть, что денежного поводка достаточно, но проверять, так ли это, не было времени. Потому, мы исходили из самых худших вариантов. Доктор Ланге совершенно открыто нанес визит Татьяне Васильевне. Он рассказал, причем так, чтобы слышали его и прислуга, и хозяйка комнат, о некоей новой процедуре, которая может помочь Люде. Но для ее прохождения требуется на несколько суток перебраться в грязелечебницу. Там есть номера, очень дорогие, правда, эдакую роскошь Разумовский оплачивать явно не захотел… — не удержался от шпильки в адрес князя Петр иванович, — так вот, Николай Николаевич объявил, что все устроит, и о деньгах беспокоиться не нужно. Сам он, кстати, в грязелечебнице не работает, но определенный вес имеет, поэтому звучало правдоподобно. Среди бела дня, у всех на виду, он перевозит Татьяну Васильевну и ее внучку с вещами на территорию Куяльника. На деле же номер снят мною. Поздним вечером мы тайком покидаем сей гостеприимный кров, и уезжаем на другой конец города. А утром садимся на поезд. Труднее всех пришлось Люде, но девочка эта — создание терпеливое и стойкое не по годам. Ни разу не пожаловалась. Очень ее поддерживала надежда увидеть вскорости брата. Жаль, что сразу их встречу устроить было нельзя. — Думаю, на всякий случай лучше выждать еще немного, — сказал Штольман нахмурившись, — пока не очень ясно, какие круги по воде побегут после повторной гибели князя. В ближайшее время я собираюсь в Петербург, и смогу сам оценить обстановку. — Мы собираемся, — очень ровным голосом поправил сыщика Виктор Иванович. Тот коротко кивнул в ответ. — Как мы и договаривались, я отвез спасенных дам в подмосковное имение Зи… Зинаиды Петровны, — продолжил младший Миронов, — для девочки, по рекомендации Николая Николаевича, я нанял профессиональную сестру, чтобы не прерывать лечение полностью. Дальнейший ход уже ваш, Яков Платонович. Штольман решительно поднялся с места. — Сейчас я еду в Управление. Николай Васильевич наверняка уже знает о произошедшем и требует разъяснений. — Да уж, — усмехнулся Петр Иванович, — снова родовитый господин со знакомой фамилией таинственным образом гибнет в наших широтах… И не без вашего участия, Яков Платонович! Сыщик шутку не оценил, метнув на дядюшку сердитый взгляд. — Вы бы отдохнули лучше, — совсем другим тоном посоветовал вдруг младший Миронов, — думаю, не только Аннетт почти все силы вычерпала во вчерашнем сражении. — Благодарю, — сухо ответил Штольман, — не хочу оставлять Коробейникова на съедение полицмейстеру. «После чего я должен убедиться, что Анна Викторовна вне опасности…» *** — Ну-с, голубушка, предположу, что в качестве моей коллеги вы сюда возвратитесь не очень скоро? В голосе доктора Милца явственно слышалась и добрая усмешка, и печаль. Анна быстро взяла его большую ладонь и порывисто пожала. — Я буду работать, Александр Францевич! И, если мы останемся в Затонске, непременно возвращусь к своим обязанностям. Не сразу, конечно, но… Она умолкла в некотором смущении, но доктор и тут поспешил ей на помощь. — Я все понимаю, Анна Викторовна, и никто ни о чем не узнает. Некоторые детали вашего состояния я нигде не отмечал. Анна благодарно улыбнулась ему, откинувшись на подушки. — Думаю, очень скоро это уже не будет иметь значения. Все должно вот-вот решиться. Но вы правы, лучше, чтобы тайна пока оставалась тайной. Лицо ее снова стало серьезным, и Анна настойчиво спросила, глядя доктору в глаза: — Александр Францевич, миленький, скажите — все в порядке? Точно? Сама она не ощущала ничего подозрительного, да и Раймонда, наверное, предупредила бы ее о возможной угрозе. Но очень хотелось убедиться полностью. Хорошо, что человек, которому они могут доверять, все знает. Так и ей, и Якову будет спокойнее. Только теперь, вспоминая прошедший бой, который потребовал такого риска и напряжения души и тела, Анна в полной мере ощутила ужас. Но не раскаяние. Никак не могла она не выступить против князя и той страшной силы, что через него пыталась выползти в мир. От тьмы бесполезно бежать и прятаться. Ее можно только победить. — Голубушка, не волнуйтесь, — доктор Милц успокаивающе похлопал ее по руке, — никаких поводов для этого я не вижу. Вы опять сильно перенервничали, что немудрено, при пожаре-то. Судя по всему, и ваши … способности в бездействии не остались. Вот и результат. Он нахмурился, и уже довольно строго произнес: — И все-таки, постарайтесь таких ситуаций в ближайшие месяцы избегать. Вы же сами — врач, должны понимать, что к чему. Анна только вздохнула. Хочется верить, что до очередного изгнания зловредного духа не дойдет, но вряд ли в Затонске, или где-то еще, куда бы они с Яковом не отправились, перестанут вдруг совершаться преступления. А значит и живым, и мертвым в любой момент может понабиться помощь Штольманов. В которой они не смогут отказать. — Я еще поговорю с ЯкПлатонычем, — словно бы про себя добавил доктор Милц. — Не надо! — тут же встрепенулась Анна, — не пугайте его, пожалуйста. А я и так постараюсь быть осторожней. — Мяя, — деловито подтвердил выбравшийся из-под одеяла Пушкин. Или, вернее, поставил присутствующих в известность, что лично проследит за благоразумием хозяйки. Александр Францевич с сомнение воззрился на маленького нарушителя больничной дисциплины поверх очков. И неожиданного для самого себя подмигнул ему, признавая союзником в столь трудном деле, как охрана здоровья Анны Викторовны. И Штольмана. … Постучавшись, Миронов входит в комнату, предоставленную Татьяне Васильевне. И сразу видит новшество: рисунок на стене, явно сделанный детской рукой. Корабль, на всех парусах летящий вперед, рассекает пенные гребни волн. Мачты вскинуты к самым облакам, на фоне которых легкими росчерками изображены силуэты птиц. — Знаете, а моя племянница нарисовала очень похожий корабль для Володи, — говорит Петр Иванович, — и отправила в Петербург. Мальчик был счастлив… — Неудивительно, ведь такая картина висела у них дома, до… до всего, — с грустной улыбкой поясняет женщина, — вот и Люда попыталась ее повторить. Но откуда об этом корабле могла узнать ваша племянница? — Моя племянница — необыкновенная девушка, Татьяна Васильевна. Необыкновенная… Такие вещи она чувствует душой. И сердцем. _________________________________ Продолжение следует.