Другая ночь

За юридическую консультацию спасибо Jelizawietе.

«Если вы удивитесь, Если поверите в чудо, Местом начала сказки Будет комната ваша…» («Пролог» к спектаклю «Тень, по пьесе Е. Шварца. Автор стихов — А. Леонкин)

Маленькая рука решительно отобрала у него полную рюмку, и отставила на другой край стола. — Дядя! — Душа моя, ты же сама прописала мне … в качестве лекарства, — попытался возразить он. — Не столь часто, и не так много, — парировала племянница, — к тому же сегодня у меня есть для тебя куда более действенное средство от плохого настроения! — Какое же, Аннетт? — вопросил Петр Иванович, с нарочитым сожалением глядя на отдалившуюся рюмку. — Дядя, ты сейчас едешь вместе с нами, — объявила Анна, — к Кречетовым! — Зачем же? — на его подвижном лице появилось недоумевающее выражение, — и с кем это — с вами? Анна вздохнула, и присев рядом, взяла дядю за руку. — Мама собирается написать очередную статью о Вере Николаевне и ее учениках. О школе, которая даже после пожара продолжает работать, а новое здание строят общими силами. А я хочу навестить Веру и Тимофея, поблагодарить их за помощь. Повидать ребят… И, может быть, позаниматься с ними снова. Теперь мне нет необходимости сидеть дома взаперти, и можно сделать, наконец, что-то нужное! — Постой-постой, — нахмурился Петр Иванович, — что-то ты разошлась, Аннетт. Главный враг вашими силами повержен, не спорю. Миледи петербургского образца Штольман на чистую воду выведет. Букву закона Виктор поможет отстоять, и решение о разводе вместе с твоим сыщиком из чиновников вытрясет. Но между прочим, некий господин Скрябин все еще пребывает в Затонске, пусть и в качестве узника. И, учитывая его способности, я никак не могу позволить тебе рисковать и разгуливать без охраны. Однако племянница в ответ только улыбнулась, и выставила палец вперед, оборачивая довод против самого спорщика. — Вот именно! Значит, ты тем более должен поехать с нами! — она чуть наклонила голову, глядя широко распахнутыми глазами, — к тому же, кто-то собирался помогать благим начинаниям, не так ли? Есть отличная возможность узнать у самих Кречетовых, что и каким образом ты можешь сделать для их школы. Анна уже несколько суток чувствовала себя невероятно свободной и почти всемогущей. Хотелось взяться за что-то серьезное, настоящее. Исправить, помочь, поддержать… Поделиться счастьем и уверенностью, что все будет хорошо. Отступил давящий страх, пропала необходимость ждать с любой стороны удара. Одновременно хотелось и смеяться, и плакать… И тут же души касался приступ новой тревоги за Якова, уехавшего в Петербург, за папу, который будет вместе с ним добиваться развода. Анна была убеждена, что на этот раз все получится, но — поскорей бы! Они и так столько времени провели в разлуке со Штольманом, у них теперь каждый день — на счету. Но переживать нет смысла, нужно занять себя, перевести энергию в мирное русло, так время пройдет быстрее. Что толку сидеть дома? Она уже полностью поправилась после пожара в Михайловской усадьбе! Дежурить в больнице ей пока доктор Милц точно не даст, но есть же и другие дела! Нет, шить рубашечки она не будет. Это, конечно, очень мило и полезно, но пока … не хочется. Во-первых, это может выдать их секрет. Во-вторых — требует совершенно другого настроя. Да в ней все плещет и бурлит, она же все нитки перепутает сейчас и порвет, и шов уедет в другую сторону, за что барышне Мироновой еще в гимназии не раз доставалось. Ничего, придет время, станет она круглой и не слишком поворотливой, вот тогда, наверное, и… Поэтому мамину идею о поездке к Кречетовым Анна подхватила тут же. А вспомнив, что дядюшка, проводив в столицу Виктора Ивановича и Штольмана, как-то опять сник, решила и его позвать, отвлекая тем от грустных мыслей. И как выяснилось, от коньяка. Лекарство! Таким лекарством тоску все равно не вылечишь и чувство вины толком не заглушишь. Ее Штольман прав, лучше всего в таких случаях помогает работа. А еще — любовь. Но это уже она сама знает. Дядя выполнил важное поручение, и опять оказался в пустоте и бездействии. Самое время его расшевелить и напомнить об иных целях, которые он сам ставил себе недавно. — Аннетт, знаешь, как это называется? — спросил дядя, сдавая позиции. — Знаю, — кивнула она, приняв по возможности, самый суровый вид, — «Делом займитесь, Петр Иванович!». *** Их визит пришелся весьма кстати. Впрочем, Вера всегда была рада обсудить настоящее и будущее школы, тем более с людьми, искренне в этом заинтересованными. — Мария Тимофеевна, я вам очень признательна! После вашей статьи ко мне обратилось столько человек с предложением помощи. Да и наследники князя проявили себя с самой лучшей стороны. Новое здание школы будет гораздо больше, мы увеличим количество учеников, пригласим новых учителей! Разговор шел все в той же гостиной дома Кречетовых, пока суд да дело, исполнявшей роль классной комнаты. В данную минуту между занятиями был перерыв, и дети играли во дворе, опять затеяв перестрелку снежками. Липкий мартовский снег послушно мялся в ладонях, после чего расцветал мохнатыми звездами на плечах и спинах недостаточно вертких игроков. Как и со Штольмана недавно, с Петра Ивановича едва не сбили котелок, что вызвало одобрительный и насмешливый взгляд Марии Тимофеевны. Дядя не растерялся. Быстро наклонившись, он мгновенно соорудил несколько снарядов, которые ловко направил в толпу разрумянившихся стрелков. Те, струхнувшие было, радостно загалдели, принимая вызов, но выскочившая на крыльцо Вера Николаевна сражение прервала. Хозяйка школы совершенно верно заподозрила, что гости явились в имение не ради игры в снежки с ее неугомонными подопечными. — К сожалению, на мои призывы откликнулись далеко не все, кто мог бы позволить себе профинансировать ваши начинания, — будучи польщенной, Мария Тимофеевна не желала закрывать глаза на истинное положение дел, — потому не хочу останавливаться на достигнутом. Я собираюсь посвятить вашей работе целый цикл статей. А мой деверь, Петр Иванович Миронов… Мария Тимофеевна быстро обернулась, точно передавая слово своему спутнику. Тот не подвел. — Уважаемая Вера Николаевна, чрезвычайно рад с вами познакомится. Моя племянница много рассказывала о вас. Буду рад всячески поддержать ваш нелегкий труд, который требует помощи весьма приземленного свойства. Деньги не являются проблемой, но на что они должны пойти прежде всего? — О! — серый глаза учительницы ярко вспыхнули, — я готова рассказать и показать все, что вас интересует. Можно пройти сейчас к месту, где будет новая школа, за стройкой присматривает мой муж, Тимофей. Мы все обсудим, а вы, Мария Тимофеевна, получите материал для статьи. Вот только… Словно с разбега наткнувшись на препятствие, Вера Николаевна внезапно замолчала. — Моей помощницы сегодня нет, — пояснила она, — и новый учитель еще не приехал… — Я могу заменить вас, — тут же предложила Анна. — Это было бы замечательно! — улыбнулась Вера, — к тому же, ребята уже не раз спрашивали меня, когда же на урок снова придет Анна Викторовна. Они будут вам очень рады. *** Очень может быть, дети были рады прежде всего тому, что арифметику неожиданно заменило рисование… Но Анне хотелось верить, что дело все-таки не только в этом. Она видела знакомые лица — Вани Стеклова, Юрки Сойкина, Ариши — «Царевны без косы» … И многих других. Маленьких учеников, пациентов, помощников. После игры почти все были веселы, румяны и растрепаны. Навести порядок в классе удалось не сразу, потому что лично поздороваться с Анной Викторовной хотелось каждому. А кому-то — еще и расспросить о последних, связанных с нею событиях в Затонске, которые явно передавались из уст в уста с немалыми преувеличениями. С трудом отговорившись тайной следствия, Анна все-таки начала урок. Тема осенила ее неожиданно, за считанные секунды до ее произнесения. — Ребята, помните такие стихи? У Лукоморья дуб зеленый, Златая цепь на дубе том… Конечно, они помнили. И автора, и стихи. И предложение нарисовать Ученого Кота восприняли с огромным энтузиазмом. — Анна Викторовна, а какого он цвета? — спросила кудрявая девочка, сидевшая с самого края общего стола, — в сказке об этом ничего нет. — Неизвестно, — интригующе, словно о самом большом секрете, сообщила Анна, — каждый из вас может нарисовать его таким, каким хочется. А вот как на бумаге сделать кота пушистым я сейчас покажу… Для Анны этот вопрос был решен давно. Ей всегда Ученый Кот будет представляться только рыжим, очень мохнатым, с зелеными глазами. И умением произносить «Мяя» с тысячей самых разных интонаций. Коты точно похожи на хозяев! И на тех, кто их принес в дом. Потому что Штольман тоже порой говорит непонятно — для других. Со стороны. А она научилась понимать, что именно он имеет ввиду. Особенно, если это о любви. Он, кажется, само слово «люблю» ни разу не произнес. Но это неважно. Анна все равно его слышит. И верит. Несколько ребят оказались с ней вполне солидарны, — на их рисунках Коты пламенели всеми подходящими оттенками, от золотого до алого. Но хватало и черных, серых, белых и полосатых мышеловов. Арина-Царевна и вовсе изобразила создание веселое, голубоглазое, очень пушистое, и … трехцветное. — Так это же девица, — тут же сунулся посмотреть тот самый мальчик, что играл в спектакле роль Ветра, — коты пестрыми не бывают! — У меня — Ученая Кошка, — гордо заявила художница, — невеста для Ученого Кота! — Пфф, — скривился «Ветер», — у вас, девчонок, одно на уме… — А, по-моему, Арина отлично придумала, — прервала начавшуюся перепалку Анна, — чтобы Кот тоже не был один. Она окинула взглядом разложенные на столе работы. Выбор у героини Аришиного рисунка был большой. Интересно, кого предпочтет ее пушистая трехцветка? И что за история из этого выйдет… Опять с приключениями и спасениями? Пусть у нарисованных котов тоже все закончится хорошо. Дверь открылась, пропуская в комнату Веру и Марию Тимофеевну. Было видно, что обе женщины довольны друг другом, и вполне нашли общий язык. Выставка Ученых Котов не могла не привлечь внимания, и обойдя вокруг стола, Мария Тимофеевна тут же принялась делать спешные записи в блокноте. Неужели «Затонский Телеграфъ» опубликует отчет о взглядах юных художников на пушкинское «Лукоморье»? Впрочем, Алексей Егорович Ребушинский последнее время постоянно тянется к чему-то светлому. Так что, вряд ли будет иметь что-то против. Анна всегда будет ему благодарна за то, что он не стал печатать ее стихи… Она вышла из гостиной, намереваясь прополоскать кисточки и вымыть руки, и замерла, едва не вскрикнув. Дух хрупкой черноволосой дамы вызвал в первую секунду отнюдь не самые приятные ассоциации. Но почти сразу Анна поняла, что ошиблась — перед ней была Ирина Голубева, которая наконец-то не боялась, и не прятала лицо, которое теперь можно было хорошо рассмотреть. И вовсе она не похожа на Нину! Так, немножко, издалека. Ну да, темные глаза, тонкие гордые черты, умение сдерживаться. Но нет ни малейшего высокомерия, игры, неискренности, которые так насторожили Анну еще при первой встрече с госпожой фрейлиной. — Спасибо… — голос духа очень серьезен, — за Володю и Люду. Они в безопасности… — Это не я, — отвечает Анна, — это Яков и дядя. Я только рассказала о тебе. Ирина делает рукой отрицательный жест. Сдвигает брови. Просит быстро, словно боясь не успеть. — Передай моим детям, что я их очень люблю… И матушке… Что корабль приплывет к счастливому берегу… — Хорошо, — обещает Анна, — с ними все будет в порядке, не волнуйся! Мы их ни за что не оставим! — Я знаю, — Ирина сурово сжимает губы, — ложь побеждена… Вы тоже свободны от нее … И вот перед Анной — большая светлая комната, в центре которой стоит … Нина. Видно, как она напряжена, с каким трудом пытается сохранить спокойствие. Глаза вспыхивают, как угли, тут же их блеск скрывает презрительный прищур. За столом перед Нежинской сидит несколько мужчин, которые говорят о чем-то, совещаются, снова и снова просматривают какие-то бумаги. В голове — у Нины, или же у самой Анны? — начинают переговариваться голоса, размеренные, глубокие. Они звучат неторопливо, но словно перебивают друг друга, повторяя почти одно и тоже. — Симуляция, господа … — Согласен… Обман и даже не самый изощренный… — Абсолютно вменяема… Нина вздергивает верхнюю губу, показывая маленькие острые зубы. Не улыбка — хищный оскал. Комната превращается в тюремную камеру, тусклый свет остается лишь в узком зарешеченном окне. Уже другие голоса продолжают говорить, слова звучат неумолимо, точно холодные капли, падающие на каменную поверхность: — Здесь уже вовсе не политическая статья, господа, а уголовная. Мошенничество и подлог по предварительному сговору… Уклонение от наказания. — Втягивание в преступную деятельность малолетних… — Да, судя по показаниям арестованного Ланге, крупные взятки давались из средств госпожи Нежинской… — Вы не можете! — это уже крик Нины, — я не хочу! Не хочу! … — Аннетт! Дядя вынимает из ее онемевших рук кисточки, не глядя, откладывает прочь. Быстро оглянувшись, ведет ее куда-то, подальше от двери, за которой еще шумят дети, и говорят о чем-то мама и Вера Кречетова. В соседней маленькой комнате усаживает Анну на стул. Она уже почти пришла в себя. — Что ты увидела Аннетт? — Ирина показала мне … Нину, — выдыхает она, — ее признали вменяемой. И, кажется, снова будут судить. За то, что она изображала сумасшедшую. И за многое другое… Выслушав ее, Петр Иванович хмурится. Какое-то время молчит, и только потом медленно произносит: — Значит, госпожу Нежинскую ныне ожидает то, что и обычную уголовницу. _____________________________ Продолжение следует.