Другая ночь

Огромная благодарность Atenae и Solga.

«В груди забыт поспешный вдох. Там! — на спине холма — возникла точка и растёт… Дорога — нить — игла. Стремится вниз — быстрей, быстрей! — всё ближе, всё ясней. Похоже, всадник! Это я — тот, кто придуман ей…» (Стихи к музыкальному спектаклю «Тень» по пьесе Евгения Шварца. Пролог. Песня «Сказочник». Взято из Интернета. Автор неизвестен.)

Яков едет домой! К ней. К ним… Он свободен от этого страшного лживого брака, в который его втянул Двойник. Он не будет больше мучиться, и чувствовать себя виноватым. И сможет наконец-то стать счастливым. Анна сделает для этого все возможное. И невозможное тоже. Радость звенела в душе тонко натянутой струной, и затонская весна вторила этой высокой чистой ноте пением птиц, дробным перестуком капелей, порывами свежего ветра. По ночам еще случались морозы, но каждый новый день, хохоча над бесплодными усилиями уходящей зимы, наводил свои солнечные порядки. Легко ломалась ледяная корочка на лужах, оседали сугробы, растрепанные, ошалевшие от счастья воробьи гомонили, точно школьники в первый день каникул. Анна успела позабыть, какая она — весна в родном городе. Не видела, не чувствовала она ее с 1889-го года… Даже себе она не признавалась в эти дни, насколько боится даже не того, что сыщику так и не дадут развод. А того, что просто не выпустят из кабинета очередного высокого чина, предъявят новое смехотворное обвинение, и опять «потеряют» в тюрьме. Чтобы замять всю некрасивую историю с интригами Разумовского. Или просто — из мести. Хорошо, что в этот раз Штольман отправился добиваться справедливости не один. Папа с ним, и он, разумеется, ничего подобного не допустил бы. И все-таки было страшно. Но ее опасения, к счастью, оказались напрасными. Отец вернулся сегодня утром, сообщив, что Штольман вынужден был задержаться на сутки, завершая какие-то формальности. Значит, уже завтра, завтра… Завтра Яков будет здесь. Она пойдет на вокзал и встретит его, обязательно! Одна. Потому что даже родным в этот момент там делать нечего. Мама, папа, дядя — замечательные, и в этой истории проявили себя невероятно чуткими, любящими и понимающими людьми. Но первая встреча, полностью лишенная ощущения ловушки и чьей-то мерзкой циничной игры, должна быть только их, — Якова и Анны. Оставив отца и маму радоваться окончанию их собственной разлуки, Анна улизнула на прогулку. Теперь можно было не прятаться, не бояться… Хотелось пройтись по улицам города, привести в порядок мысли, подготовить для завтрашнего дня какие-то самые важные, самые искренние слова. Но покамест голова напоминала класс в школе князя Мещерского, в тот день, когда Анна пришла туда сообщить о болезни Веры Кречетовой — смех, радостная беготня, и никакого порядка. Она решила не настаивать, и просто понаблюдать за пестрым мельтешением картинок и фраз. Среди скачущих воспоминаний и надежд наверняка мелькнет что-то интересное и важное. Вот! Она должна сделать Штольману подарок. Как тогда, в Рождество. Он сам столько раз радовал ее в эти непростые, а порой — прямо-таки черные месяцы удивительными, за душу берущими мелочами. Ну да, конечно, впереди появление самого замечательного подарка, только произойдет это в сентябре. А ей хочется поблагодарить его и сделать сюрприз прямо сейчас! Анна в удивлении оглянулась. Кажется, эта улочка ей совершенно незнакома… Или она просто не была здесь после возвращения, а раньше все выглядела как-то иначе? Ну вот не помнит она этой часовой лавки, и все тут! Зато… Господи, да это то, что нужно! Конечно, часы. Для ее умного, логичного, собранного Штольмана — самая нужная вещь! Анна решительно поднялась по ступеням, потянула дверь и шагнула внутрь. Звон колокольчика, казалось, потонул в разноголосом тиканье *. Точно множество птиц какого-то иного мира, на свой лад радовались весне — издавая не чирикание, а стрекот. Анна замерла, осматриваясь кругом со странным чувством. Она могла бы поклясться, что никогда не бывала в этом магазинчике, но в душе росло стойкое ощущение, что все это уже происходило. И часовая лавка, и щекочущий уши перестук механизмов, и упрямое желание именно здесь найти подарок для любимого мужа **. И вот этот маленький старичок за прилавком, который смотрит на нее умными и печальными глазами, ей знаком… — Что угодно барышне? — осведомился он, вежливо улыбнувшись, — могу предложить самые модные дамские модели часов. Их можно носить, как брошь, они весьма изящны, и при этом точны и надежны. — Мне нужен мужской брегет, — заявила Анна, — но именно что очень надежный и точный! — Понимаю, — показалась ли ей, или улыбка собеседника сделалась теплее и шире, как будто он и сам неожиданно признал в покупательнице старую знакомую, — в таком случае, прошу вас минуту обождать. Кажется, у меня есть то, о чем вы говорите. Отсчитывая обещанную минуту, тикающий хор словно бы сделался громче. Старались все — и похожие на уменьшенную копию Биг Бена напольные часы, и забавные ходики-домики с кукушкой. И отвергнутые Анной крохотные часики-подвески, готовое чудо ювелирного искусства, которое и на бальном платье будет смотреться уместно. Приятная и необычная получалась у них музыка, словно само время, посмеиваясь, особым образом отбивало такт на невиданном инструменте. Такт… Так… Так-так-так. Все — так. Все теперь уже — правильно. — Посмотрите, сударыня, — вывел ее из задумчивости голос часовщика, — идеальный ход. Анна подняла глаза… И замерла, захваченная очередным чувством узнавания. Простые, суровые, без всяких завитушек и прочих красивостей серебряные часы притягивали к себе, отсекая другие возможные варианты. Это была вещь Штольмана. Она просто не могла принадлежать никому другому. Анна протянула руку, молча приняла брегет в ладонь, поднесла к глазам, которые заволокло так не вовремя выступившими слезами. Моргнула несколько раз, унимая волнение, провела пальцем по гладкому корпусу и прочным звеньям тонкой цепочки, которые откликнулись на касание светлыми мягкими бликами. Анна кивнула, чувствуя, как перехватило горло. — Спасибо, — севшим голосом произнесла она, — большое вам спасибо, это именно то, что нужно. Часовщик чуть наклонил голову, ловя ее взгляд. — Может быть, сделать памятную надпись? Она немного растерялась. Надпись? Да, так часто делают, на портсигарах, медальонах… Часах. Витиеватые строки о чувствах. Пожелания и прочее. Она тоже может попросить выгравировать на гладкой серебряной крышке что-то вроде «Любимому Якову». Или — «Люблю только тебя» … Но зачем? Прямо метка какая-то. Фальшь, хотя слова идут от сердца. Словно попытка привязать. А они с Яковом просто не могут жить друг без друга. Вне зависимости от любых памятных надписей. — Не надо, — решительно отказалась Анна, — упакуйте, пожалуйста. Наверное, гравировка могла принести часовщику дополнительные деньги, но странно — решение покупательницы его скорее обрадовало. Он опять очень хорошо улыбнулся Анне, так, что в темных глаза замелькали золотистые искры. Взял часы, и в одно мгновение поместил в очень подходящую для них коробочку — сдержанного светло-синего оттенка. Анна почти машинально отсчитала деньги, бережно убрала в сумочку покупку. Простившись, направилась к выходу, под неумолкающую мелодию часов и часиков. И уже на самом пороге услышала уверенное и доброе: — Будьте счастливы, барышня! *** А на следующий день шел снег — мягкий, легкий, добрый. Не холодя, касался носа и щек, почти сразу превращаясь в теплые капли. Может быть, это был последний снег в этом году, и он не вызывал недовольства. Наоборот, позволял окончательно попрощаться с зимой, такой разной, но уже отступившей за границу прошлого. К тому же, солнце светило все равно, и снежинки ярко вспыхивали, становясь вовсе несерьезными и неопасными. Ну поиграют немного и уйдут. Исчезнут на несколько месяцев. Анна шла к вокзалу, то целиком погружаясь в свои мысли, то, напротив, начиная с любопытством оглядывается вкруг. Вот девочка с корзинкой, закутанной теплым платком, остановилась, подняла голову, пытаясь ртом поймать снежинки. На нее едва не налетел хмурый господин в мундире служащего, однако сумел обойти. Обернулся, собираясь сказать что-то резкое… И не сказал. Хмыкнул, покачал головой, и кажется сам с трудом сдержал желание схватить губами падающий с неба снег. А вот быстро шагает девушка в невозможно ярком, не то розовом, не то малиновом пальто, похожая на любимую и балованную купеческую дочку, задумавшую нечто, маменькой и папенькой не одобряемое. Вон как озирается, улыбаясь при этом чуть испуганно и лукаво, в любой момент готовая шмыгнуть в сторону от главной улицы. Увидела впереди кудрявого паренька, в картузе набекрень, просияла и припустила к нему со всех ног. Вот глупенькая! Если уж торопишься на тайное свидание, зачем же столь привлекающую внимание одежду надевать? Или девушка перечитала романов, и ей просто хочется играть в то, что ее встреча — запретная, а на самом деле никто никаких препятствий им с женихом чинить не собирается? Пусть ее последнее предположение будет верно. Пусть у этой пары влюбленных все сложится счастливо — уже сейчас, а не через долгие годы. … Она успела прямо к поезду. Только с вагоном не угадала. Но это не важно — Анна увидела Якова, а он — ее, одновременно, сразу, будто бы остальных людей на перроне не было вовсе. И они пошли навстречу друг другу, сквозь этот невесомый, последний снег. Она глаз не могла отвести от лица Штольмана. Чеканные черты теряли свою суровость, а сквозь обычную сдержанность пробивалась радость. Словно бы опять несколько недоверчивая, но искренняя. Анна ускорила шаг, не желая более терять ни одного мгновения. Ухватилась за протянутую ей ладонь, а потом … Просто обняла, потому в лучших традициях ее ненаглядного сыщика, все слова вдруг исчезли, затаились, спрятались, не желая помогать. Только и удалась прошептать куда-то в ухо: — Здравствуй… … Он шагнул на перрон, чувствуя одновременно и небывалую легкость, и страшное нервное напряжение. Новая страница. Новая жизненная дорога — которая вновь начинается в Затонске. Он смог сделать все возможное, чтобы ныне начать ее … достойно. Но справится ли в дальнейшем? Даст ли счастье женщине, которая, безусловно, заслуживает самого лучшего? Все-таки он очень далек от «лучшего». Никуда не делся возраст и характер, и опасная служба, дающая невеликий доход. Одно утешение — предательский брак более не висит на его совести. А значит, Анна будет защищена от молвы его фамилией. Они будут защищены… Но стоило выйти из вагона, как все неприятно шуршащие мысли вымело прочь, точно свежим ветром — прошлогодние листья. Его ждали и встречали сегодня — точно так же, как в ноябре, из больницы после дуэли. Так же кружился снег, вот только воздух был теплым, весенним, солнечным. И Анна шла к нему, сквозь этот снег, и глаза ее светились глубокой, чистой синевой, и сопротивляться этой синеве не было никакой возможности. Он и не хотел сопротивляться, и тоже шагал вперед, к ней, понимая с облегчением, что новый путь уже начался, страница перевернута, и дальнейшее зависит только от него. И от Анны. Она оказалась совсем близко, взяла его протянутую руку, но почти сразу выпустила и обняла, и горячее дыхание щекотнуло щеку и ухо: — Здравствуй… — Здравствуй, Анечка… Кажется, он впервые назвал ее так вслух. *** Не сговариваясь, они двинулись в сторону парка, накрепко сцепив руки. Анна то и дело перехватывала сумочку, готовясь вытащить свой заготовленный сюрприз — и снова считала, что момент неподходящий. В конце концов, на одной из безлюдных дорожек, Яков остановился сам, повернулся, и вытащив что-то из внутреннего кармана пальто, проговорил хрипло и не слишком понятно: — Аня, это … вам. Он — ваш … Несколько секунд она смотрела в его лицо, столь же смущенное, как в ту Рождественскую ночь, когда ей был вручен пушистый испуганный котенок. Потом торопливо сняла перчатки, и бережно взяла маленькую синюю коробочку. Брошь, лежащая на темном бархате, таинственно сверкнула. Синие и золотые искры родились точно в глубине белого гладкого камня, разбежались по краям, маня и очаровывая. Анна ахнула, ощутив прилив какой-то детской радости, горячей и щедрой. Она всегда очень спокойно относилась к драгоценностям, но эта брошь … Яков прав, это — ее вещь. Но главное, Он выбрал, отыскал ее, и принес — для Анны. — Какое чудо, — шепчет она, — настоящее волшебство! — Вам нравится? — переспрашивает Штольман. Господи, он еще сомневается! Да она от него что угодно примет с восторгом, но этот камень в оправе из серебра — что-то невероятное. Незабываемое. — Очень, — проникновенно отвечает Анна, глядя в любимые глаза, и видит, как из них окончательно исчезает тревога. Ну вот, теперь самое время и ей вручить приготовленный сюрприз. Оказывается, они оба в разлуке подумали об одном и том же! Впрочем, если учесть все, что с ними происходит, ничегошеньки удивительного в этом нет. Глубоко вздохнув, Анна достает из сумочки свой подарок. — А это — для тебя… Очень трудно привыкнуть к подобным сюрпризам. К тому, что о тебе думают, и хотят порадовать. Он достает из коробочки часы, чувствуя, что улыбается глупо, и совершенно счастливо. Брегет очень хорош, выбирай сыщик сам — не смог бы подобрать лучше. Ощущение, что, как и брошь, часы просто вернулись к своему владельцу, заполнив незаметную было, но все-таки пустоту. Но куда важнее тот факт, что Аня искала подарок, думая о нем, Штольмане, стараясь угадать именно его вкусы и желания. — Мне сказали, они — очень надежные. И верные, — тихо поясняет Анна. Слова звучат словно бы и не о часах. И это совершенно справедливо. … Алексей Егорович Ребушинский, надежно скрытый заснеженными зарослями, все-таки отвел взгляд. Нужно было уйти сразу, но застарелая журналистская привычка не дала. Вот только на сей раз потворствовал он ей, кажется, зря. С одной стороны — новых впечатлений получил вагон, а с другой — и куда их приспособить-то?! О романе судебного следователя и барышни Мироновой не знает только самый нелюбопытный житель Затонска. Да и вообще, освещать увиденное в печати, даже без имен, с намеками… Ну тоже самое, что те самые стихи Анны Викторовны опубликовать, от чего его прямо-таки Бог уберег! И совесть, как оказалось, все-таки существовавшая в его душе. Где-то очень глубоко… Между тем, пара прервала свое занятие, и тихо переговариваясь, продолжила путь, скрывшись за поворотом. Ребушинский выбрался из своего укрытия, отряхнул снег с клетчатого пальто. Задумчиво посмотрел вслед ушедшим героям… Героям? Он застыл соляным столбом, боясь потерять странное ощущение, родившееся в душе. Восхищенье или вдохновенье? Или все разом. Но он слышал — своим собственным голосом произносимые слова слышал, и пальцы зачесались от желания немедленно их записать. Развить, продолжить, а потом… Потом… Может быть… В голове Алексея Егоровича продолжали звучать, обгоняя друг друга, строки, которые так хотели воплотиться в жизнь… «Начальник сыскного отделения губернского города N, Якоб фон Штофф сидел в лучшем трактире города, пил кофе по-китайски и размышлял о смысле жизни. Высокий же смысл своей жизни он видел в том, чтобы всеми фибрами своей сыщицкой души вставать на защиту закона и приносить справедливость во все места, куда только ни забрасывали его извилистые дороги судьбы…» *** «Не теряя ни мгновения, он стремглав бросился в самое средоточие тёмных сил, туда, где он последний раз видел неясную тень Авроры Романовны. Кою он и заключил бестрепетно в свои крепкие объятия, руководствуясь единственно возвышенной мыслью о том, чтобы уберечь ее от порхающих по подземелью обломков…» **** «Доблестно краснеющий Якоб фон Штофф нежно и почтительно прикоснулся к руке госпожи Морозовой и ответная улыбка прекрасной спиритки заставила его возвышенную душу взлететь еще выше и окончательно убедила пламенного героя в том, что он нашёл верный путь… Все эти чувства будут принадлежать одной лишь душе — той, что давно и навеки была для героического сыщика всего прекраснее и бесценнее…» ***** _____________________________________________ *См. работу Atenae «Семейные праздники»: «Лавка часовщика нашлась на Ивановской улице. Анна ступила внутрь, раскрасневшись от мороза и быстрой ходьбы, и едва не оглохла от разноголосого тиканья, напоминавшего стрекот кузнечиков на лугу в жаркий полдень. В лавке были часы на любой вкус — от огромных напольных часов Павла Буре и стенных ходиков с кукушкой до изящных дамских часиков-подвесок в эмалевом корпусе. Часовщик оказался приветливым старичком маленького роста с умными и грустными глазами бассета…» **В поэтическом переложении мысли Анны Викторовны в этот момент можно прочитать в цикле «РЗВ: Рифмы Затонской Вселенной. Стихотворение «Подарок для Якова Платоновича. (Москва, январь 1890-го года)». Автор — Мария Валерьевна Гаврилова. ***См. работу SOlgi и Atenae «Приключенiя героическаго сыщика». Глава первая. «Сыщикъ и медиумъ: месть оборотня». **** См. работу SOlgi и Atenae «Приключенiя героическаго сыщика». Глава вторая. «Сыщикъ и медиумъ: алтарь кровавой графини». ***** См. работу SOlgi и Atenae «Приключенiя героическаго сыщика». Глава третья. «Сыщикъ и медиумъ: хозяйка угрюмых вод». «Приключенiя героическаго сыщика» можно целиком прочитать на литературном форуме «Перекресток миров». Продолжение следует.