Другая ночь

«Сын грозового трудного века, Выбрать судьбу спеши: Станешь ты тенью иль человеком — Сам за себя реши!» (Из сценария спектакля «Тень», театр ПГУ, 1976 год. «Станешь ты тенью, иль человеком…».Песня-финал. Автор песен — поэт Валерий Ананьин.)

Утро в Управлении началось с явления более чем привычного, но при этом все равно — неожиданного. Дверь в кабинет распахнулась, пропуская вперед взволнованную невесту судебного следователя. Вскочив с места, Антон лихорадочно попытался припомнить, нет ли у них на руках сейчас какого-нибудь загадочного, или просто — из ряда вон выходящего происшествия? Однако, ничего такого, что потребовало бы вмешательство медиума, пока не случалось. Даже удивительно. Притих преступный мир Затонска, неужели Великий Пост соблюсти решил? Или пламя, уничтожившее Михайловскую усадьбу, заодно собрало с собой и бОльшую часть нечистых планов и намерений тех, кто живет поблизости? Кстати, парк остался цел, но вот дом сгорел полностью — не восстановишь. А еще в ту же ночь обвалилась крыша заброшенного бункера, хотя рядом с ним никаких следов пожара обнаружено не было. Кончилось терпение у Мироздания. Медленно мелют жернова. Медленно, но верно. * Штольман посветлел лицом, потом нахмурился — тоже, видать, дела мысленно перебрал, пытаясь понять, кто нынче обратился за помощью к Анне Викторовне. Тоже ни к каким выводам прийти не смог, и просто принял пальто у своей запыхавшейся невесты. Причем столь короткое движение так напоминало объятие, что Антон торопливо отвел прочь глаза, давая этим двоим возможность все-таки вернуться в кабинет, чтобы начать разговор о деле… — Яков Платонович, скажите, а где сейчас «Книга Ереси»? — услышал он через несколько мгновений напряженный голос Анны Викторовны, — в Петербурге? — Нет, — ответил Штольман, сделав небольшую паузу, — я не передавал ее властям. — Но ведь … там знали, что вы наводили справки о ней? — настойчиво продолжала расспрашивать Анна. — Да. Но я сказал, что Полина попросила вас вернуть «Книгу Ереси», что вы и сделали. И вся эта псевдокатарская чушь, вероятнее всего, снова оказалась у князя, с ним и сгорела. Анна Викторовна вздохнула с огромным облегчением. — Как хорошо вы придумали, — искренне произнесла она, — теперь нужно, чтобы нечто подобное произошло на самом деле. Со всеми последними событиями я забыла о книге, а сегодня вспомнила. И поняла, что она не должна существовать. Даже в сейфе — или где хранят подобные вещественные доказательства? Ведь кто-то все равно может увидеть, заинтересоваться, и … Страшно представить, к чему это приведет! Штольман только головой покачал. Опять они с Анной, не советуясь, пришли к одним и тем же выводам. Не просто же так он скрыл «Книгу…» от петербургского начальства! Судя по всему, исковерканная история катар, как и лживые постулаты их веры были собраны под одну обложку только ради того, чтобы заинтересовать барышню Миронову, вернее, ее Тень. Но даже, если где-то имеются другие экземпляры, незачем облегчать кому бы то ни было возможность прикоснуться к так называемым «сакральными знаниям». — Может быть, сжечь ее там… на месте Михайловской усадьбы? — вмешался Антон. Анна Викторовна чуть вздрогнула, — видимо, последнее противостояние с Разумовским было еще слишком свежо в памяти. Штольман нахмурился. — Думаю, в этом нет никакого особого смысла. Подойдет что угодно и где угодно. Хоть печка, хоть камин. — Лучше все-таки на открытом месте, — возразила Анна, — на воздухе… — Думаете, сильно чадить будет? — усмехнулся сыщик, — а количество лжи и глупости в дыме подействует на присутствующих не лучшим образом? — Ну не шутите так! — рассердилась Анна Викторовна — немного и не всерьез, — я предлагаю уничтожить ее у нас, в парке рядом с домом. Там сейчас хорошо, ничего темного не осталось, — задумчиво добавила она, — и этот дым тоже быстро растает и никому не причинит вреда… Анна сама не понимала до конца, что имеет ввиду — избавление ли от Теней нынешних и будущих обитателей особняка Мироновых, или же то, что они смогли покончить со всеми недоговоренностями и обидами, заново узнав и приняв друг друга. Но она знала, — именно знала, что на добрую, пусть и небезграничную силу их Дома можно положиться. *** Когда Штольман и Коробейников явились в назначенное место, огонь был уже разведен Петром Ивановичем, причем таким образом, чтобы пламя ни в коем случае не перекинулось ни на беседку, ни на стоявшие поодаль деревья. Дядюшка был деловит и оживлен, подшучивал над Анной, которая только кивала в ответ, не сводя сосредоточенного взгляда с языков костра. Впрочем, лицо самого Петра Ивановича, вопреки его тону, тоже отнюдь не казалось веселым. Скорее напряженным, и даже опасным. — О, вот и представители законам подоспели, — обратился он к сыщикам, — рад приветствовать, господа. Ну что, отправим безумное и бездарное творение туда же, куда уже сопроводили его авторов? Штольман не позволил Анне коснуться книги, на чем она, впрочем, и не настаивала. Просто встала рядом, и когда сыщик без всякого почтения к моменту, быстро положил распахнутый примерно на середине том поверх полыхавших веток и выпрямился, крепко взяла за руку. Он осторожно стиснул ее ладонь в ответ. Медленно обвел взглядом остальных. Петр Иванович щурится, точно ему мешает дым, темные глаза сами вспыхивают, как угли. Подталкивает тростью ветки ближе к плотной обложке, которая постепенно, будто нехотя начинает заниматься. Хмурит брови Антон Андреевич, очень изменившийся именно за последние полгода. Канули в прошлое расплывшиеся, утратившие определенность черты, нажитые Тенью. Ушла брезгливость и лень. На месте умный и честный человек, которого трудный опыт сделал мудрее. Анна… Серьезно, бледное лицо. Свет чистых глаз. То, что происходит, для нее — победа правды и справедливости. Уничтожение клеветы, способной причинить новое зло. Мир стал немного лучше, хотя бы потому, что страшные выдумки о давно умерших людях сгорят без следа. А ведь есть еще и живые, которые теперь избавлены от страха и угроз. И это — результат их совместного пути, его, Штольмана и Анны. Сквозь свою и ее перчатки он чувствует на пальце Анны скрепившее их помолвку кольцо. Знак того, что всегда и во всем они — вместе. Анна медленно поднимает взгляд от костра — выше, выше, в синее небо, туда, куда уходит струйкой серый дым. И вдруг поет голосом глубоким и сильным: — Гори-гори ясно, Чтобы не погасло! Глянь на небо: птички летят, Колокольчики звенят! Он сразу вспоминает ночь в палате после пожара, но встревожиться не успевает. Анна поворачивает голову, смотрит на него. Нет никакого транса сейчас, она полностью в себе, а не во власти запредельного. Но песенка оказывается очень подходящей. С дерева дружным чириканьем отзываются воробьи. А в огне с шумным треском распадается пополам «Книга Ереси». Когда костер полностью выполнил свое предназначение, превратив скормленные ему страницы в пепел, повисло молчание. Не тяжелое, а скорее согласное. То, которое не нуждается в словах, потому что и без них все понятно. Убедившись, что пламя не займется вновь, все медленно двинулись к дому. У ступеней крыльца Петр Иванович остановился, и повернулся к Штольману. — Яков Платонович, — сказал он, — вы просили меня сообщить Татьяне Васильевне, что опасность миновала. Я сделал это, и сегодня получил из имения ответное письмо. — И что в нем? — спросил сыщик. — Бабушка и сестра очень ждут встречи с Володей, — продолжил Миронов, — а кроме того, Татьяна Васильевна настаивает на скором отъезде обратно на юг. *** — Но зачем же так срочно? — удивилась Мария Тимофеевна, — Петр Иванович, это не дело! Необходимо пригласить всю семью к нам! Скоро Пасха, пусть они проведут это время в спокойной уютной обстановке. А потом, уже ближе к лету можно и о юге думать. — Боюсь, Татьяна Васильевна не согласится, — с необычайной серьезностью ответил дядя, — а если и примет ваше приглашение — только из вежливости и благодарности за помощь. И будет отсчитывать дни до возможности прервать визит. Она очень рада возможности снова обрести внука, но главной ее заботой по-прежнему остается здоровье девочки. Любой праздник в самом гостеприимном доме для нее обернется новым мучительным препятствием. Мария Тимофеевна вновь представила на месте несчастной женщины себя — и ужаснулась. Какое же это напряжение нервов и сил, какое отчаянное желание — и страх, что оно не сбудется! И как же ей это знакомо. Все последние месяцы почти тоже самое Мария Тимофеевна испытывала сама, думая о будущем Аннушки. — Дядя прав, — вздохнула Анна, сама явно расстроенная невозможностью прямо сейчас обогреть людей, которые были втянуты в безжалостную интригу Разумовского, — да и с точки зрения медицины все верно. Раз опасность им больше не грозит, Люде нужно скорее продолжить лечение. — Петр, помощь какая-то нужна? — спросил отец, — ты, я так понимаю, отправляешься в имение, а потом сопроводишь даму и ее внуков на юг? — Денег хватит, а организовать все не так сложно, — кивнул Петр Иванович, — к тому же, ныне мы не бежим от злодеев, а совершаем все действия совершенно открыто. Штольман прямо в имение привезет из Петербурга Володю, а далее нас ждет курортный город. Только, думаю, это будет уже не Одесса. Вдруг рядом с Куяльником еще крутятся люди, оболваненные князем? Хороших грязелечебниц хватает и так, настоящий Ланге меня успел проконсультировать. Я справлюсь, Виктор, не беспокойся. *** В который раз за последние полгода поезд мчал судебного следователя сквозь ночь. Правда, нынче можно было надеяться, что это последняя дорога, связанная с делом Разумовского. Дорога, в конце которой Штольман наконец сможет вернуть мальчика, попавшего в ловушку, его настоящей семье. Охваченный нервным возбуждением и нетерпением Володя долго не мог уснуть, а потом вдруг словно выключился — сразу, едва ли не на полуслове. По его лицу пролетали, чередуясь, тени и пятна синеватого лунного света, делая черты то вовсе детским, то совершенно взрослыми, точно наугад тасуя колоду всех возрастов. Нет уж, пусть все встанет на свои места, и Володя успеет побыть именно ребенком. Хотя, конечно, полученный опыт уже никуда не исчезнет. Но из свалившихся на него испытаний мальчик вышел человеком стойким и честным. А значит, велики шансы на то, что дальнейшую жизнь он проживет достойно. — Я очень рад, что в судьбе Володи произошла столь счастливая перемена, господин Штольман. Хорошо, что я смог быть полезен ему и вам. — Господин Данилин, я вам очень благодарен за помощь в этом деле. Что вы намерены делать теперь? В пансионе вас готовы принять на прежнее место. И директор, и дети успели оценить ваши таланты педагога. — Мне действительно приятно это слышать, господин Штольман, но… Я предпочту возвратиться в Дом воспитания. — Почему же? Впрочем, он уже знает ответ. И не ошибается. — В благотворительных школах… Помощь тем детям нужна гораздо больше. А получают они ее гораздо меньше. Поэтому я должен быть там. — Понимаю. Как же иначе. «Надобно служить, коль обещались». … До самого имения добрались ближе к обеду. Светло-серые, почти белые стены двухэтажной усадьбы среди нерастаявшего пока мартовского снега производили впечатление весьма величественное. Володя заметно поежился, и прикусил губу. И тут вздрогнул, рванулся было вперед, едва не вывалившись из экипажа — Штольман успел удержать мальчика в последний момент. Им навстречу по подъездной дорожке двигались две женщины в черном, держа за руки девочку-подростка, шагавшую медленно, но вполне уверенно. — Володя! — радостно закричала она. — Люда… Бабушка… Наверное, Володя думал, что тоже кричит, а на самом деле почти шептал — хрипло и еле слышно. Штольман ощутил, как одеревенел мальчик, замер, боясь шевельнуться. Экипаж остановился, и сыщик окончательно понял, кем была вторая дама, поддерживавшая Люду Голубеву. Но тут Володя, придя в себя, вывернулся из-под руки опекуна, неловко спрыгнул на землю, и сделал последние несколько шагов, которые отделяли его от родных. — Володенька… — выдохнула пожилая женщина. Не отпуская Люду, она протянула свободную руку, и крепко прижала к себе мальчика, ничего больше не говоря, всеми силами пытаясь сдержать рыдания. А вот Анна Викторовна не скрывала совершенно мокрых глаз. Правда, еще и улыбалась при этом. *** — Ну не сердись, пожалуйста, я вовсе не собиралась действовать тайком! Просто слишком поздно поняла, что что у меня не остается возможности выполнить просьбу Ирины Федоровны, и поговорить с ее близкими! Ты уже уехал, и я попросила дядю взять меня с собой. И вот… Сумбурная встреча возле дома завершилась появлением Петра Ивановича, который настоял на том, что во избежание простуды куда разумнее будет зайти внутрь. Устроив Татьяну Васильевну с детьми в гостиной, он отправился дать какие-то распоряжения слугам. Анна же вытащила Штольмана в соседнюю комнату, дабы не мешать Голубевым — а заодно покаяться перед женихом. Сердится ему уже совершенно не хотелось. Опять барышня Миронова не смогла остаться в стороне, когда знала, что может помочь. Хорошо, что была она не одна, а вместе с дядюшкой. Который, разумеется, опять решил, что безобразие лучше возглавить. — Татьяна Васильевна выслушала вас? — спросил Штольман. У него сложилось впечатление, что пожилая дама была крайне недоверчивой. Как она должна была воспринять заявление незнакомой девушки о том, что с духом ее умершей дочери можно побеседовать? — Не сразу, — вздохнула Анна, подтверждая его подозрения, — но потом Ирина пришла сама. И все-все ей через меня объяснила… ____________________________ *«Божьи жернова мелют медленно, но муку дают превосходную» На латыни: «Sero molunt deorum molae, molunt autem tenuiter». Крылатое выражение, означающее неотвратимость Судьбы. Происходит от труда «Против ученых» древнегреческого философа-скептика Секста Эмпирика. Продолжение следует.