Другая ночь

«Конечно — принц, немножко скальд. С рассвета я в седле. Разбужен сном. Весь день скакал. Вот — замок. На скале…» (Стихи к музыкальному спектаклю «Тень» по пьесе Евгения Шварца. … Автор неизвестен.)

— Петр Иванович назвал вас «необыкновенной девушкой». Но я была уверенна, что речь идет о свойствах … совершенно иного характера. Осанка старой дамы была безупречной, а взгляд — непроницаемым. Только что Татьяна Васильевна наблюдала за тем, как ее внучка, повинуясь мягким подсказкам Анны, осторожно нажимает на клавиши рояля. Ноты звучали пока еще отрывисто и робко, но тем не менее, мелодия из них сплеталась вполне узнаваемая. Хотя перерыв в занятиях музыкой у девочки получился большой — сперва из-за несчастья и безденежья. А потом все силы, время и предоставляемые «благодетелем» средства были брошены на лечение Люды. Но ее пальцы, пусть и утратившие гибкость, помнили многое. Глядя на девочку, бабушка буквально светилась — от нежности, гордости, и едва сдерживаемого стремления подойти ближе, помочь, уберечь от возможной ошибки. Губы Татьяны Васильевны чуть заметно шевелились, беззвучно подпевая. Несмотря на тревогу, которая сделалась ее постоянной спутницей, в эти мгновения пожилая женщина выглядела расслабленной и почти счастливой. Но как только медицинская сестра увела Люду в ее комнату — отдыхать, и Анна приступила к разговору сложному, но необходимому, Татьяна Васильевна точно облачилась в броню. Любая неожиданность, странность, выходящая за рамки, воспринималась ею, как очередная угроза хрупкому спокойствию маленькой семьи. — Вы думаете, я обманываю вас, — просто и печально проговорила Анна. Татьяна Васильевна не отвела глаз. Помолчала, и ответила чуть теплее: — Возможно, нет. Вы молоды и впечатлительны. У вас богатое воображение, а оно способно смягчить … многое. Но настоящую потерю нельзя исцелить выдумкой. Я, по крайней мере, на такое пойти просто не имею права. — Но это правда, Татьяна Васильевна, — я могу поговорить с вашей дочерью. Я видела ее. У Ирины ваши глаза. И у Люды такие же… Карие, яркие. Добрые… — Вы видели ее потрет, — голос женщины упал почти до шепота, — или Володя рассказал вам… Анна покачала головой. — Я ни разу не встречалась с Володей. А фото мне показали уже потом… Последнее она упомянула зря. Татьяна Васильевна сурово сжала губы, мол, ясно, чем питалась ваша фантазия… — Ирина сейчас здесь, — тихо сказала Анна, чувствуя, как знакомый порыв воздуха коснулся лица, — у нее в руках кукла. В желтом платье, очень красивом. С белыми пуговками. Искренний, убежденный голос, сосредоточенное лицо медиума, пугающий взгляд, направленный в никуда, — все это подействовало даже на Татьяну Васильевну. Но главным было сообщение о кукле. — Да, я как-то всю ночь шила этот наряд, — медленно, точно она сама впала в транс, заговорила женщина, — накануне было готово новое желтое платье к именинам Иринушки… И она сказала, что как было бы хорошо, если бы и ее «дочка» была одета так же. А я подумала — почему бы и нет, и вот, когда Ира уснула… Татьяна Васильевна замолчала, крепко стиснула руки. Улыбнулась мучительно: — Зато утром-то сколько радости было… — Она помнит, — продолжала Анна, — Ирина все-все помнит, и хочет сказать сама… Через меня… Послушайте! — Хорошо, — обессиленно выдохнула женщина. Дух Ирины скользнул ближе. Анна приготовилась к холоду и к чужой боли, которая пойдет через ее собственную душу. Но она не испытала почти никаких неудобств, ее точно окутала мягкой пеленой, которая приглушила звуки. Да и чувства. Анне запомнилось только что-то очень светлое, пусть и печальное, как дождевые капли на стекле, в которых вспыхивают солнечные блики. «Мама… Я так благодарна тебе… Я люблю вас… Передай детям… Не бойся, Люда поправится, я знаю… Спасибо, мама …» Когда Анна пришла в себя, она увидела, что Татьяна Васильевна, закрыв глаза, и прижав к губам ладони, медленно раскачивается в кресле. Седая прядь выскользнула из строгой прически, упала вдоль щеки. Женщина машинально попыталась поправить ее, но пальцы дрожали и плохо слушались хозяйку. Анна встала, — слабости почти не было, — подошла к ней и осторожно коснулась плеча. Татьяна Васильевна вздрогнула сперва, выпрямилась, точно вновь пытаясь надеть доспехи… А потом крепко ухватилась за протянутую ей руку. — Это был ее голос, — отрывисто заговорила женщина, — ее слова! Иринушки… *** — Значит, дух говорил через вас, — повторил Штольман, и нахмурился, вспомнив, страшные показания, которые передавала через Анну Саша Тобольцева, — и как вы … себя чувствуете? — Все хорошо, — она быстро огладила отвороты сюртука, — я почти и не заметила, как все случилось… А Татьяне Васильевне сразу стало легче. Только детям … я все объясню своими словами. Если они услышат именно голос матери, которой больше нет, это будет слишком … больно. Яков обнял ее, прижал покрепче. Страшно представить, что когда-то его голос она услышит с той стороны… Нет! Анна глубоко вздохнула, давая себе слово, что такого не произойдет. Потому что у них будет, как в сказке — проживут долго и счастливо, и умрут в один день. А значит, и за грань уйдут вместе. * «Я между прочим, спас вам жизнь. Ведь Жан Лассаль получил приказ от Нины устранить вас. И сделал бы это…» Штольман притянул ее к себе еще ближе, хотя это, казалось, невозможно. Нет уж, Анна Викторовна. Чтобы ни ждало там, за чертой, но одну я вас туда точно не отпущу! В дверь деликатно постучали. Анна услышала над головой разочарованный и недовольный вздох, и не могла не улыбнуться. Даже если нет поблизости Антона Андреевича, кто-то другой непременно найдется. Это хорошо, наверное. О них помнят, они кому-то нужны. Только иногда это так не вовремя! — Аннетт, Яков Платонович, вы не забыли, что время обеденное? — дядюшка понимающе подмигнул, и добавил, — между прочим, в меню имеются пирожки. С капустой… Второй шумный вздох явно обещал дяде месть возможно и не скорую, но неотвратимую и разнообразную. … Пирожки оказались не такими, как дома, но тоже очень вкусными. Бремя оживленного разговора на себя взял Петр Иванович, потому остальным, по разным причинам, вести беседу было нелегко. Володя и Люда изо всех сил пытались изобразить очень воспитанных детей, то и дело забывая об этом, переглядываясь, и тихонько подпихивая друг друга локтями. Татьяна Васильевна явно разрывалась между необходимостью сделать внукам строгое внушение, и желанием обнять обоих покрепче. Штольман с интересом наблюдал за воспитанником, которого впервые видел столь … живым. И похожим на обычного восьмилетнего ребенка. Анна же то вновь вспоминала Ирину, отчего горло перехватывало порой в середине начатой фразы, то думала о своей семье — и той, что у нее была всегда, с рождения. И той, которая будет уже так скоро. Вернее, есть! — Анна Викторовна, — прозвучал вдруг очень вежливый, напряженный от волнения голос Люды, — скажите это очень трудно для девушки — стать врачом? Девочка смотрела серьезно и прямо, сдвинув светлые брови. Анна твердо выдержала этот взгляд. — Да, — честно ответила она, — это очень трудно. Нужно по-настоящему хотеть, много заниматься и работать. Но самое главное, помнить, что доказывать свои знания и умения придется всегда. Каждый день — заново. Хотя… Ведь так происходит с любым занятием. Особенно, если от него зависит человеческая жизнь. Люда кивнула — спокойно и понимающе, точно повторяя про себя слова Анны — чтобы накрепко запомнить. — Вот так, Аннетт, — заметил дядюшка, — у тебя уже появилась последовательница. — Кажется, дело не во мне, — покачала головой Анна, — ты же еще раньше об этом думала, Люда? — Да, — подтвердила девочка, — в Одессе. Нет, еще в Петербурге, в больнице. Это почти волшебство, правда? Вот кому-то совсем плохо. А ты знаешь, что делать — и делаешь. Ему становится лучше. И еще, еще… Человек снова разговаривает, ходит, улыбается. Возвращается домой, его встречают, радуются. И это ты ему помог. Он как будто второй раз появился в мире. Или это нехорошо — так думать? — прервала она сама себя, — как будто хвастаешься? Она быстро обернулась к бабушке, которая с легкой растерянностью смотрела на внучку. — А я считаю, что это просто здорово, — торопливо заговорил Володя, — и если ты станешь врачом, а кто-то вздумает над тобой смеяться, я его поколочу! — Володя, — не выдержала Татьяна Васильевна, — такие вопросы решать силой бессмысленно! — И тем не менее, порой это самое доходчивое объяснение, — неожиданно возразил Штольман. — Яков Платонович! — возмутилась Анна. — Володя, а вы уже думали о своем будущем? — обратился к мальчику Петр Иванович, — не сыщиком ли вы хотите стать? Вероятнее всего, Петр Иванович просто уводил разговор в сторону, одновременно слегка подшучивая над избранником племянницы. Но неожиданно угодил в точку. Потому что Володя вдруг покраснел, пробормотал что-то неразборчиво, и попытался спрятать лицо за чашкой с чаем. Не одна Анна Викторовна умеет влиять на молодежь. Ох, не одна! *** — Значит, Яков Платонович, собираетесь и дальше рисковать собой, и ввязываться в поединки? — сердито спросила она, не оборачиваясь. Анна, в своем белом капоте и накинутой поверх шали стояла в коридоре второго этажа возле окна. Распущенные на ночь волосы свободно струились по плечам, так и маня зарыться в них, пропустить меж пальцев, прижаться губами… Но покамест Штольман просто замер у нее за спиной — близко-близко. — Никто не смеет обижать вас, — ровным голосом сообщил он. — Мои обиды не стоят вашей жизни! — высказала она чернеющему за окном саду. И замолчала, ощутив на виске его дыхание. Злиться расхотелось, захотелось обнять. И не отпускать ближайшие сто лет, может быть, хотя бы так с ним ничего плохого больше не случится? Она обернулась, собираясь исполнить свое намерение. Но ее опередили, ужасно отвлекая от темы разговора запрещенными методами. Хитрый! Любимый. Самый лучший… Неужели он не понимает, что она не сможет без него? Обиделась, разгневалась, обняла. Никогда они не придут к согласию, говоря о поединках. Но, с другой стороны, Аня, одобряющая дуэли, это нечто из ряда вон, неправильное и страшное. Это Тень… Так что, никакой другой реакции и не стоит ждать. Просто, по возможности, не поднимать при Анне эту тему. К тому же, сейчас она особенно уязвима… Как он мог об этом забыть? Гнев и страх отступали, таяли, бессильные перед волной тепла и нежности, которая захлестнула ее с головой. Хотя бы дядя не появился здесь! Он конечно, все понимает, да и свадьба уже не за горами, но лучше не надо. Уж эти мужчины со своими поединками! Но Анна просто хочет побыть со своим мужем, потому что очень соскучилась, и столько раз уже могла его потерять. А венчание еще нескоро… Она устала ждать. И Штольман тоже. Анна отстраняется, заглядывает ему в лицо, проводит ладонью по щеке. Улыбается, произнося лишь им двоим понятные слова: — Яков Платонович, отдохнуть вам надо… _______________________________________ * «Жили они долго и счастливо, и умерли в один день» — мысль, которая звучит почти во всех произведениях цикла РЗВ (Расширенной Затонской Вселенной). Еще один низкий поклон ее Авторам. Продолжение следует.