Другая ночь

«В небе звёздочка мерцает, Льётся в окна лунный свет — Кто слова такие знает? — Их ещё на свете нет…» (Из сценария мюзикла «Тень». Дуэт «Ученого и Принцессы». Автор сценария и песен — Ирина Югансон).

Петр Иванович усмехнулся, и бесшумно отступил за угол. Впрочем, племянница и ее жених были слишком заняты, чтобы обратить внимание на непрошенного свидетеля. Но лучше все-таки себя не обнаруживать, и соблюсти видимость тайны. Аннетт и ее сыщику и так досталось слишком много внимания, причем от публики скучающей и недоброй, жадной до чужих прегрешений и ошибок. Вот уж сомнительное удовольствие, ощущать себя «лорнируемым» актером, притом, что исполняемая пьеса — твоя настоящая жизнь. Младшему Миронову доводилось и на арене цирка выступать, и просто так, забавы ради, безобидным шутовством расцвечивать течение излишне благопристойных будней. Но и он бы не потерпел досужего внимания зрителей к тому, что там у него на душе. И в сердце. Что уж о суровом Штольмане говорить, которому когда-то легче было Разумовского вызвать на дуэль, нежели с Аннетт объясниться наконец! Улыбка окончательно сбежала с лица. А виноват-то кто, Петр Иванович, артист вы и режиссер в одном лице, «интриган водевильный», как вас однажды Аннушка окрестила? И когда о сватовстве князя разболтали, пытаясь сыщика подтолкнуть. И потом, в петербургской гостиной, повинуясь горячему желанию помочь близким, а еще, что скрывать, потакая любопытству и самонадеянности, угодили в ловушку противника, который отлично знал ваши слабости. Поставил на них — и выиграл в тот раз. Пусть родным хватает великодушия и такта не напоминать, с кого все, собственно, началось. Но он цепочку и сам, не хуже Штольмана, выстроил. Паразит Петра Ивановича пробудил Тень Анны, к которой и обратилась измученная неизвестностью племянница. Сильнейшая связь Аннушки и Якова Платоновича в этом случае и сыщика подставила под удар. Даже стены тюрьмы не помешали. А что для Виктора послужило толчком, — встреча с «теневым» братом, или дочерью — уже не столь важно. Живые люди были превращены в грубо размалеванных кукол из папье-маше, дерева и тряпок, и пошлейший спектакль начался… Хорошо, что, так сказать, к обрушению на сцену занавеса и декораций и ему в итоге удалось приложить руку. Иначе было бы совсем тошно. Тысячу раз права Аннетт, нельзя сидеть и заливать воспоминания коньяком, нужно искать дело, благое, нужное. Тем более, если касается оно тех, кто пострадал от того же самого … Кукловода. Но дать себе отпущение грехов, забыть вину — не слишком ли просто? Что-то важное оборвалось в нем за эти годы, в плену у Тени. Или же сгорело, напротив, наносное, наигранное. Его Тень почти не имела с ним никакого сходства, но … Но кое-какие его недостатки повторила, доведя до ужасающего гротеска. До абсолютной и незамутненной бессовестности. Петр Иванович остановился на ступенях лестницы, ведущей на первый этаж. Отсюда, в полосах лунных лучей, особенно хорошо видна была картина на стене — портрет Зинаиды Петровны Мироновой. Зи-зи выбирала художника долго и весьма придирчиво. — Имейте в виду, молодой человек, мне не нужно льстить! Я отлично помню, сколько мне лет, и нет необходимости делать из меня статую без возраста. Но при этом я знаю, что не хуже статуи. Справитесь? Он справился, ничего не скажешь. Зи-зи была изображена в полный рост, в белом платье. И пусть считалось, что ей пришла пора отказываться от светлых нарядов — плевать хотела Зи-зи на сии условности. Она и венчалась в белом, и была невероятно хороша. Как, собственно, и на портрете. Живое, умное лицо с «необщим выражением», ироничный острый взгляд. Тонкая сеть морщин — на веках, и в уголках губ. Но даже соседство с полоской кружев на высоком вороте платья не делает ее черты увядшими. Зи-зи прекрасна, потому что она настоящая. В ее улыбке, сколь бы насмешливой она не казалась, нет злобы, или презрения. В глазах — негасимый интерес к этому миру, которому она, в целом знает цену, но тем не менее, готова верить в лучшее. И это лучшее поддержать и словом, и делом. Молодой художник многое понял про свою заказчицу. В отличии от Тени ее мужа… — Вижу, Петр, ты теперь даже не пытаешься что-то скрыть. Хоть бы эту глупую девчонку пожалел — вот выставлю я ее без рекомендаций, и? Ты же через неделю ее имя забудешь, потому что новая горничная появится. — Зи-зи, душа моя, о чем ты? Тебе кажется… Ну, и в любом случае, это так, баловство, и внимания не стоит … Ты же знаешь, люблю я только тебя! — Деньги ты любишь, Петр. Не подходи ко мне! Я тебя покупать не намерена. С той девушкой Зи-зи поговорила прямо, предупредив и рассчитав честь по чести. С рекомендациями, и всем, что полагалось. Но следующая служанка была хоть и не так юна, однако тоже вполне привлекательна… Зи-зи с портрета смотрела прямо на супруга. Все-таки талантливый мастер им достался, что тут — холст да краски, изображение! А выражение лица меняется, и взгляд живой, говорящий. Вот и насмешки уже нет, а что-то такое, родное, теплое, как у матушки бывало, когда младший сынок снова на шалостях попадался: — Ну что же ты наделал, Петя? Горе ты мое… Надо, надо все же согласиться на предложение Аннетт, и поговорить через нее с Зи-зи. Самому, своими словами попросить прощения. Обязательно. Как только проводит своих гостей на юг, и вернется в Затонск. Он прищурился, моргнул, продолжая глядеть в глаза жены. Луна скрылась за шторой, и потрет утонул в мягких сумерках. Миронов опустил голову, медленно прошел по комнате, без видимой цели. Зи-зи любила этот дом. Просторный, удобный, светлый, не загроможденный лишними вещами. Нужно придумать что-то, чтобы не простаивал он без дела. А продавать его — нет, нельзя. Хорошо, что нынче здесь две счастливые встречи произошли. Татьяна Васильевна обрела внука, и Аннушка смогла повидаться со своим Штольманом. И не только повидаться. Пусть, пусть будут вместе и счастливы, хоть и не совсем по правилам. Уж эти условности, чтоб их! Петр Иванович, соглашаясь взять племянницу с собой, понимал, к чему дело идет, хотя сама Аннушка, очень возможно о таком не думала. Ну, или же сама себе не признавалась. Забавно, что еще один момент брат с невесткой как-то из виду упустили, соглашаясь на ее поездку. Интересно, завтра сыщик обратит внимание на некую заковырку, или же нет? Анна вряд ли, ее такие вещи никогда не трогали, но строгий наш Штольман? Вот завтра и посмотрим. Он-то решение проблемы уже нашел. *** «Мой родной и любимый…» Как же ей не хотелось засыпать! Почему Яков может чуть ли, кажется, не до утра бодрствовать, смотреть, перебирать ее волосы, а она теряет эти драгоценные минуты? Зато он спит утром — крепко и долго, а Анна, напротив, может легко открыть глаза с первыми лучами солнца. И любоваться своим Штольманом. Правда, это только их четвертая ночь. А совместное и утро и вовсе третье. И потому особенно хочется, чтобы каждая минута наяву была наполнена взаимным бодрствованием. Но так, видимо, никогда не получится. В чем-то они со Штольманов очень разные, и в этом — тоже. Надо дорожить тем, что есть. Каждая их ночь — неповторима. Или это оттого, что было их так мало? Ничего, скоро они обвенчаются, и тогда уже не нужно будет каким-то образом скрывать их единение. Ее комната в доме будет их общей спальней. Только нужно будет ее переделать. Ну, хотя бы купить новую, большую кровать! Она смущенно прикусила губу, чтобы не засмеяться. От таких мыслей даже сон слегка отступил. Правда, в гостинице узкая постель Якова им совершенно не помешала, но впереди серьезная семейная жизнь. И детскую нужно оборудовать. И кабинет — для Штольмана. У папы-то свой есть! Хотя, ее муж, наверное, будет как прежде до ночи пропадать на работе. Или это происходило потому, что ему идти больше было некуда? А теперь все изменится? Если сделать кабинет удобным, похожим на тот, каким он был в Управлении пять лет назад… Как ей однажды привиделось во сне… Интересно, это очень трудно? И сколько будет стоить? — Аня? — прозвучало над ухом в ответ на ее тяжелый вздох. Она уткнулась лбом ему в плечо и покаянна пробормотала: — Я ведь на самом деле ужасная хозяйка. Ничего не знаю, и не умею. Как ты с такой будешь жить? — Думаю, замечательно. Ты умеешь варить отличный куриный суп. Анна засмеялась — уже вслух. Легко провела пальцем по ключице. — И между прочим, готовить пирожки с капустой. Почти… — Вот видите, — многообещающе выдыхает муж, заключая в плотное кольцо рук, — если еще и пирожки — жаловаться абсолютно не на что! В ход идут такие методы убеждения, спорить с которыми решительно невозможно. «Ужасная хозяйка», вернее — самая лучшая и желанная женщина спит. Его жена — и пусть венчание еще впереди, оно только подтвердит факт, давно ясный им обоим. Все у них не так, не по правилам, вне очереди. Но главное они сумели вернуть себя и не потерять друг друга. В семейной жизни Штольман смыслит куда меньше, чем Аня, но он справится. Обязательно. Близится рассвет, а значит — хорошо бы все-таки заснуть. Завтра им провожать Петра Ивановича и Татьяну Васильевну с детьми на юг, а самим отправляться обратно. Штольман нахмурился. Получается, они с Анной приедут в Затонск вдвоем, без всякого сопровождения. Понятно, что в их ситуации это уже ничего не меняет, а любопытные сограждане видели и не такое. Анна, срываясь сюда, ни о чем подобном, разумеется, не подумала. Но может быть, ему удастся найти возможность не дразнить гусей зря? *** — Анна Викторовна, а ведь это вы — друг господина Штольмана, который передал для меня рисунок корабля? — спросил Володя. Рука от неожиданности дрогнула, добавляя к мордочке изображаемого котенка незапланированный ус. — Да, — призналась Анна, — а как ты догадался? — Так это просто, — пожал плечами мальчик, — вы умеете рисовать, и давно знакомы с Яковом Платоновичем. Вы же его невеста, в книгах невестам часто говорят «мой друг». Верно? — Воистину, быть вам господин Голубев, сыщиком, — раздалось от двери. И тут же несколько смущенное, голосом Якова: — Мда… Но с выводами не поспоришь. — Но я не понимаю, — продолжал Володя, — почему ваш корабль получился точь-в-точь такой же, как тот, что был у нас дома? У Люды тоже получилось очень похоже, но она видела его, а вы нет. Повисла тишина. Анна отложила карандаш, выпрямилась, собираясь с силами. Дядя сочувственно посмотрел на нее, явно готовый поддержать и помочь. Яков просто подошел ближе, встав за плечом. Ничего, дети легче верят в подобное. Лишь бы не причинить этим большей боли, разбудив воспоминания. — Володя, порой люди, которых больше нет, хотят поговорить с теми, кто остался. Кого они очень любили. И я умею их видеть, и слышать. Глаза мальчика потемнели. — Вы говорили … с моей … мамой? — Да. Она показала мне вашу квартиру, корабль на стене, и я нарисовала его. Для тебя… — А мама, — с явным трудом выговорил Володя, — она не … обиделась на меня? — Господи, за что? — Анна с тревогой вгляделась в его побледневшее лицо. — За то, что я долго изображал… чужого сына, — почти шепотом произнес он, и замолчал, точно ожидая приговора. Ярость — не столь частое для Анны чувство, поднялась волной — обжигающей, не дающей вздохнуть. Ненавижу, — кричало все в ней, ненавижу тех, кто мучает детей и использует их в своих грязных играх! Ненавижу! Твердая теплая ладонь сжала ее плечо. Анна перевела дыхание, быстро коснулась руки Якова похолодевшими пальцами. Сквозь шум в ушах услышала, как что-то неразборчиво и зло пробормотал дядя. — Володя, она очень переживала за тебя, — заговорила она, — знала, что ты ее помнишь и любишь, что тебе плохо. Виноваты те, кто придумал все это, но вовсе не ты! — Это было такое условие, — объяснил Володя, стискивая руки в замок, — чтобы нам помочь… А мама, — он почти жалобно посмотрел на Анну, — еще что-то просила передать? — Да. Только, думаю, нужно позвать Люду. Ей ведь тоже нужно это услышать. *** Анна сидела на диване, между детьми. Володя, сам кажется не замечая этого, держал ее за руку, и улыбался — слабо, но светло. Хотя на щеках его были хорошо заметны мокрые дорожки. Люда же просто приникла к Анне с другой стороны, спрятав лицо у нее на плече. Слова любви от матери брат и сестра выслушали доверчиво и жадно, схватившись за Анну, надеясь хотя бы так продлить иллюзию встречи. Прерывать эту сцену не хотелось, хотя до поезда оставалось не так много времени. Но все-таки можно немного подождать. У этих детей все и так в последнее время меняется слишком быстро. Миронов, покачав головой, отступил от двери, и едва не столкнулся со Штольманом. — Петр Иванович, необходимо, чтобы со мной и Анной до Затонска поехал кто-то еще. Новые происшествия заслонили ту самую маленькую заковырку, которая пришла на ум ночью. Но все-таки приятно сознавать, что и Штольман подумал об этом, и забеспокоился! — Не волнуйтесь, Яков Платонович, ныне порыв Аннет на ее репутации не отразится. Я уже поговорил с медицинской сестрой, нанятой сюда для присмотра за Людой. На юг нас будет сопровождать другая сиделка. А эта девушка согласилась стать компаньонкой Анны — до самого отчего дома. Хотя, — Петр Иванович усмехнулся, искоса взглянув на будущего родственника, — подозреваю, Аннетт будет не слишком довольна. Но что поделать — до свадьбы лучше соблюсти некоторые … условности. Вот почему так бывает — человек тебя явно понимает и поддерживает, но таким образом, что не знаешь, благодарить его, или же учинить нечто… Несерьезное, но запоминающееся? Впрочем, у Штольмана будет теперь много возможностей сделать и то, и другое. По очереди. ____________________________ Продолжение следует.