Другая ночь

Для тех, кому показалось, что герои недостаточно отдохнули… Огромная благодарность Atenae и SOlga за произведения РЗВ. Спасибо ЕГТ (Елене) за помощь с цитатой из П.Бомарше в дореволюционном переводе. Спасибо Jelizawieta за помощь с вопросом из неевклидовой геометрии.

«Пусть будут впереди потери и утраты, Но мы не захотим обратно повернуть. Дай руку мне скорей, моя, Аннунциата, Дай руку навсегда, любимая, и в путь!» (Из сценария мюзикла «Тень». Финальная песня. Автор сценария и песен — Ирина Югансон)

По вагонному стеклу стучали капли — нечто переходное между мокрым снегом и обычным дождем. Собравшиеся после обеда тучи ускорили наступление сумерек, а сейчас окрестные пейзажи были полностью скрыты темнотой и густой сетью водяных росчерков на окне. Хорошо, что сесть в поезд удалось до того, как небо решило поделиться запасами сырости. В купе было тепло, стук колес деловито упорядочивал мгновения, а рассеянный свет лампы на столе добавлял ощущение уюта и покоя. Хотя, скорее всего, дело было в пассажирке, сидевшей рядом со Штольманом. Настолько близко, что, когда она поворачивала голову, чуть растрепавшиеся завитки волос касались его лица. — Анна Викторовна, а ваша попутчица не обидится на то, что вы ее покинули? — Ничуть, — мягкий локон вновь легко задел щеку, вызывая чувства более чем яркие, — девушка тоже не просто так выбрала себе профессию. Мы еще в имении обсудили с ней состояние Люды, и, кстати, сошлись на том, что девочка совсем скоро полностью поправится. А нынче у меня с собой было настоящее богатство — парочка медицинских книг и последний номер журнала… Анна сделала красноречивую паузу, бросив на Штольмана искрящийся веселым ожиданием взгляд. — Понятно, — усмехнулся сыщик в ответ, — еще одной вашей последовательнице скука не грозит. Вы очень предусмотрительны, Анны Викторовна! — У вас учусь, Яков Платонович, — подчеркнуто строго уточнила она, — и у дядюшки, кстати! Думаете, я поверила, что это совпадение — попутчица до Затонска? Дуэнью мне нашли, — она вздохнула с какой-то детской обидой, — ну вот как это называется? — Забота о вашей репутации. Почему-то сейчас он чувствовал себя примерно так же, как в памятные дни лично предложенного дурацкого «нейтралитета». Который казался таким разумным решением. — Мы давно уже муж и жена, — упрямо возразила Анна, — а кто и что будет говорить — неважно. Кому нравится сплетничать — те сами себе что угодно придумают. — Вам сейчас лишние волнения ни к чему, — напомнил он. — А, по-моему, волнуетесь именно вы! Но гневаться по-настоящему не получается. Несмотря на то, что все это слишком напоминает старую песню про ее безопасность. Она же права — Штольман действительно, волнуется. Это Анна изнутри точно знает, что с ней все в порядке. А он не знает. И каждый раз нужно объяснять и доказывать заново. Благо, все возможности для этого теперь есть. Хорошо, что ее в поезде не укачивает. Несмотря на нынешнее положение. — А что касается последователей, — переводя дыхание, заявила Анна, — то вам грех жаловаться, Яков Платонович. По всему выходит, что лет через двадцать в Затонск приедет новый начальник сыскного — Владимир Голубев. — И будет сбит какой-будь барышней на велосипеде, — усмехнулся сыщик, — или на чем будут кататься храбрые юные девицы в будущем, как думаете? Думать о механизмах будущего у Анны не было никаких сил. А вот ситуация из прошлого срочно требовала справедливого уточнения. — Я вас не сбивала, а только задела немного! К тому же, через двадцать лет девушки будут прекрасно управлять чем угодно, так что господин Голубев останется невредим. Еще и не заметит ничего, и не поймет. Как и вы тогда! — Как же можно было не заметить единственный на весь город велосипед? А тем более — его хозяйку. Если на Володю когда-нибудь кто-нибудь посмотрит такими же глазищами из-под съехавшей набекрень шляпки — не будет спасения «сыщику Голубеву». Впрочем, такого взгляда ни у кого больше нет. А тот, что есть, предназначен исключительно следователю Штольману. Чем он с удовольствием сейчас и воспользовался. … — Анна Викторовна, а ваша соседка не пойдет вас искать? — спросил Яков минут через десять. Положительный ответ, судя по его лицу, привел бы к предложению забаррикадироваться в купе изнутри. — Нет, — с самым невинным выражением успокоила его Анна, — она очень умная и понимающая девушка широких взглядов. Я ей, кстати, посоветовала по приезду зайти к доктору Милцу. Сестры в нашей больнице всегда нужны… — Ясно, — вздохнул Штольман, притягивая невесту к себе таким образом, что она оказалась у него на коленях, — сговорились… — Дядя бы добавил — «О, эти женщины! Хотите научить ловкости любую из них - заприте ее...»* — Вот относительно «заприте» я уже давно и прочно запомнил, Анна Викторовна… … Тени метались по потолку, невнятные, странные, ни на что не похожие. Анна закрыла глаза. Да, детский голос из ее видения был, конечно, прав, и бояться не стоит. Что этих теней, что своих собственных. Это даже не подобие человека, а его слабый контур. Нечто, напоминающее самых простых существ, которые умеют маскироваться, в точности повторяя цвет и внешний облик ветки, листа, камня. Прикидываясь не ядовитым, а безобидным и ароматным цветком. Обманывая порой даже опытного наблюдателя. У этих созданий одна цель — выжить, а кого они погубят заодно — не имеет значения. Природа не предусмотрела для них органа, которым можно жалеть. Вот и Тени, несмотря на сходство с людьми, умение думать и даже что-то чувствовать, изнутри — такие же. Они ведь до самого изгнания не понимали, что плохого сделали, и почему оригиналы не смогли вынести навязанных им побуждений и поступков. И сейчас, в каком бы уголке сознания не находились, скорее всего, так и не сумели понять… Впрочем, настоящие люди тоже могут воспринимать мир и окружающих только, как еду, или инструмент для ее добычи. Они способны договориться с Тенью, прекрасно понимая, что она представляет из себя… И рука не дрогнет сотворить из нее отдельное чудовище. — Яков Платонович, а вы не были больше в Ярославской лечебнице? — спрашивает Анна, — у … ненастоящего Скрябина. Кажется, ему не слишком нравится ее вопрос. Молчит, хмурится. Только обнимает крепче, окутывая заодно сползшим клетчатым пледом. Или она спросила не вовремя? Но с кем еще поделиться нахлынувшей тревогой? — Был, — коротко отвечает Штольман, — все так же. Пациент послушен и пассивен, ни на что не реагирует. — Он не стал … слабее? — тихо спрашивает она. — После гибели Скрябина? — уточняет сыщик, — пока ничего определенного персонал лечебницы не заметил. Но я просил доктора Малинина сообщать мне о любых изменениях в его поведении. Анне стало зябко. Она передернула плечами, и сама теснее приникла к Якову. — Как страшно… Словно монстр из романа. — Творение Виктора Франкенштейна **? Есть что-то, — согласился Штольман, — дикие идеи о вечной жизни, эксперимент, в результате которого в мир выпущено крайне опасное существо. Впрочем, двойник Скрябина себя не осознает, он не понимает, что с ним происходит. К людям его не тянет — ни дружить, ни убивать. Но это пока… Он резко замолчал, жалея, что последние слова все-таки вырвались. Но Анна поняла. Повернула голову, ловя его взгляд. — Думаешь, он может сам по себе войти в силу? Стать таким же, как… как… — она буквально заставила себя произнести, — Тень Разумовского? — Не могу исключить такую вероятность, — хмуро ответил Яков, — поэтому из виду Не-Скрябина выпускать нельзя. Доктора я предупредил о возможных неприятных сюрпризах, объяснив, что его пациент стал жертвой сильного гипнотического внушения, и неизвестно, что и когда всплывет в покореженной памяти. Раскрывать истинную подоплеку, как вы понимаете, я не стал. — И в Петербурге вы сказали, что он — обычный человек, — добавила Анна, — не хотите, чтобы его мучили? — Не хочу, чтобы опыты по достижению вечной жизни продолжались, — дернул головой Штольман. Она не стала больше ничего уточнять. Вздохнула и обняла, снова прикрыла глаза, стремясь запомнить во всех деталях еще одну их общую ночь. Мягкость пледа, тепло ладоней Якова на плечах, его дыхание, наплывающий стук вагонных колес. Она поймала себя на том, что прислушивается, стараясь уловить еще какой-то звук. Да, еще должна позванивать ложечка в стакане с чаем. Раздражающе, между прочим, так, что хочется ее вынуть поскорее! *** Но ведь на столике в купе — только лампа, никакой посуды нет. Что за новые странности? Или — прежние? — Яков, тебе никогда не казалось, что какие-то события уже происходили? — спрашивает она, — точь-в-точь, или почти так же. Или вовсе не так, но все равно — знакомо… Анна замолкает, чувствуя, что путается в словах. Но сыщик смотрит очень внимательно, и кажется, хорошо понимает, что она имеет ввиду. — Да, — отвечает он, — после… С конца осени — очень часто. На предсказания не похоже, как и на визиты духов. Это словно бы наша жизнь, но … Ты верно заметила — все иначе, но при этом кажется, что только так и может с нами быть. — И оно случилось! — подхватывает Анна, воодушевляясь все больше, — вот послушай, сейчас — это тоже происходило: поезд, дорога, мы с тобой. Сперва поспорили, а потом, — она жарко вспыхнула, — потом помирились. А главное — перед этим победили что-то страшное, пришедшее из-за черты. Из-за багровой двери. Помнишь? — «Понимать не обязательно. Главное — стрелять без промаха», — вслух произносит он. В глазах Анны словно отразилась Вселенная. — Да… Да! Но кто это сказал? — Не знаю. Но это было очень своевременно — и там, и здесь, — несмотря ни на что, в голосе сыщика прорвалась легкая ирония, впрочем, относилась она скорее к нему самому. — Есть разные миры, — с глубокой убежденностью заговорила Анна, — а в них рождаются люди с одинаковыми именами, характерами, и часто похожей судьбой. Но что-то может нарушить, испортить, искривить их жизнь. И тогда из другого мира приходит … напоминание о том, как все должно было сложиться. Чтобы помочь. Если все правильно, миры не соприкасаются, но если нет… Она выпутала из складок пледа руки, вытянула вперед, соединив ладони. — Тогда они сходятся, пусть и на мгновение. И мы видим — других себя… — Неевклидова геометрия****, — подвел базис сыщик, — в ее рамках порой высказываются теории о том, что где-то в бесконечности две параллельные прямые пересекаются. Состав чуть тряхнуло, но почти сразу колеса опять застучали спокойно и ровно. — Как рельсы у горизонта, — тихо проговорила Анна, опуская руки. Поверх тут же легла рука Якова, пальцы их переплелись, — как те самые параллельные прямые, обреченные на разлуку, но сумевшие ее преодолеть. Пусть и в бесконечности… — Давайте все-таки спать, Анна Викторовна, — сказал Штольман, — чтобы утром сойти на станции в нашем Затонске, а не уехать спросонья в иные миры. Все-таки нас ждут здешние ваши родители, и Антон Андреевич. И доктор Милц… — И Пушкин, — засмеялась Анна. — И Пушкин… *** Портрет котенка, который Анна подарила детям, закономерно привел к разговору о ее собственном рыжем питомце. Люда и Володя с восхищением выслушали историю появления рождественского подарка, и пересказ подвигов, которые доказывали ум и сообразительность последнего. — Я тоже очень люблю котов. И котят, — Люда ласково погладила пальцем рисунок. — А я слышал, что они умеют лечить, — авторитетно заявил Володя, — бабушка, а давай мы тоже заведем котенка? После обретения внуков Татьяна Васильевна кажется, была согласна почти на все. — Почему бы и нет? Но только когда доберемся до места. Везти так долго животное в поезде — мучить его и себя. — Согласен, — тут же вмешался дядюшка, — и с тем, что кот просто необходим, и с тем, что искать его лучше прямо на юге. Осмелюсь внести еще одно предложение — завести двух котят. Одного — для Людмилы, второго — для Владимира. Как вы на это смотрите? Реакцию детей можно было предсказать безо всякой мистики: — Ура! ___________________________________________________________ *Цитата из пьесы П. О. Бомарше «Севильский цирюльник», дана в переводе А. Н. Чудинова, журнал "Пантеон литературы", 1888. http://az.lib.ru/b/bomarshe_p_k/text_17 … orfo.shtml **Имеется ввиду роман Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей», в котором молодой ученый, надеясь победить смерть, создает человекоподобное живое существо, наделенное мощью и силой. Но ничем хорошим победа ученого не заканчивается… Найденные автором сведения гласят, что первый полный перевод романа на русский язык был сделан во второй половине двадцатого века. Но в 1822 году «Франкенштейн» был переведен на французский язык. Анна Викторовна могла прочесть этот роман на любом из указанных иностранных языков, отыскав в том самом неисчерпаемом дядюшкином сундуке с книгами. Штольман — тем более. *** Здесь и далее отсылки к роману Atenae и SOlga «Чертознай», и рассказу тех же авторов «Развилка». Оба произведения опубликованы на литературном форуме «Перекресток миров», «Развилка» — в сборнике драбблов. «Мерно постукивают колёса на стыках. В стакане позвякивает ложечка. Противно позвякивает, вынуть бы её, но Анна принципиально жмурится ещё сильнее. От окна в спину тянет струйкой сквозняка, но она упрямо сидит, съёжившись, в углу дивана.Снова резкий вздох — и Штольман садится рядом с ней. Очень близко, она чувствует его тепло. Ей кажется, или молчание сделалось виноватым? И если она сейчас откроет глаза, то увидит что-нибудь такое… умоляющее? Он мастер на такие взгляды…» («Чертознай. Эпилог. Игра продолжается») » — В Сибири тоже хорошие люди живут, — отмахнулась Анна Викторовна, думая о чём-то своём. Потом всё же решилась поделиться с ним. — И всё-таки, если мы победили Перчатку Сатаны, может быть, там — в твоём сне для нас тоже всё окончится хорошо?» («Развилка») ****Теорию пересечения параллельных прямых в бесконечности обычно приписывают Н. И. Лобачевскому. На самом деле это неверно. "Широко распространено заблуждение (отражённое, в частности, в нематематической литературе и фольклоре), что в геометрии Лобачевского «параллельные прямые пересекаются»[15] [16]. Это не соответствует действительности. Во-первых, параллельные прямые не могут пересекаться (ни в одной геометрии) по определению параллельности. Во-вторых, в геометрии Лобачевского как раз можно провести через точку, не лежащую на данной прямой, бесконечно много прямых, не пересекающихся с ней." https://ru.wikipedia.org/wiki/Геометрия_Лобачевского Продолжение следует.