Другая ночь

Спасибо за поддержку Круэлле.

«Мне так не нравится! А так не хочется! А это — полный бред! А это — просто мрак! — Ваше высочество, ваше высочество, Ваше высочество, ваше высочество… — Ну что же поделать, когда мне не хочется так!» (к/ф «Тень, или Может быть, всё обойдётся» 1991 г. Песня «Перед свиданием»).

Явившуюся портниху обе дамы Мироновы встретили единым фронтом. Опытная мастерица только диву давалась, наблюдая подобное согласие. Когда-то, чтобы примирить барышню и ее матушку в столь серьезном вопросе, как наряды, требовались недюжинные дипломатические способности, длинный перечень вариантов силуэта и отделки, плюс — умение заговаривать зубы. Анна Викторовна хотела попроще и поскромнее, Мария Тимофеевна жаждала для дочери большей пышности, не переступая в своих мечтах, впрочем, той черты, за которой начинается вопиющая вульгарность. Видимо, в тех баталиях и отточился вкус самой барышни, которая за полтора года прошла путь от платьев, напоминавших гимназическую форму, до нарядов сдержанных, но исполненных настоящего изящества и чарующей женственности. Ах, до чего же обидно было встретить зимой в магазине эту … выскочку, бывшую горничную Мироновых, взятую господином адвокатом на содержание, ненадолго, правда. Видеть ее в синем платье, которое пять лет назад шилось для Анны Викторовны! Ведь не платье это было, а право слово — настоящая поэма в бархате! Какая ткань! Каков оттенок, что переливался в колышущихся складках, точно полог зимней ночи! Да в царском дворце не стыдно появиться в таком, тем более — Анне Викторовне. Истинно ее был наряд, без пошлого кокетства, или навязчивого заигрывания — только благородная, мягкая красота. Себя не до конца сознающая, и от того — еще более пленительная. Барышня тогда держалась стойко, Марии Тимофеевне никаких изменений внести не дала, лишних оборок и вставок сделать не позволила. Даже сама рисунок набросала, и обидно мастерице не было, так хорошо получилось. Почти точь-в-точь, как и она для юной клиентки видела. На горничной же этой платье сидело… Сразу поговорка вспомнилась — «как на корове седло». Вроде и ушито было грамотно, не болталось, не пузырилось нигде. И бархат не истерся, не выцвел. И цвет к глазкам ее фарфоровым, голубеньким должен был идти. А выглядело жалко и смешно. Девчонка точно краше не стала, только платье, негодяйка такая, собой изуродовала! А вот заграница на вкусах Анны Викторовны сказалась фатально. Ох, не зря сама мастерица не доверяет Парижу да Лондону, хотя перед клиентками-то отлично умеет сослаться на их авторитет. От тех нарядов, что барышня Миронова прошлой весной и летом заказывала рыдать порой хотелось. Даже Марии Тимофеевне, хотя она, видно, с дочерью уже опасалась спорить. И очень жаль. Как можно было допустить для молодой красивой девушки ужасное бальное платье, похожее на кочан капусты? И декольте не нужно было делать столь глубоким, и нити стекляруса почти до талии занавесью опускать… Хоть руки себе за такое руби! Профессиональный позор, пятно на репутации… А барышня — ничего, довольна осталась. Отправляясь на Царицынскую, более всего портниха боялась, что нечто в том же духе Анна Викторовна и для свадьбы потребует. Одна надежда — невесте венчаться декольтированной, как героиня «Неравного брака» *, нынче не принято **. А ну как два корсажа сшить велят — один более-менее строгий, для церкви, а второй, для праздника — насколько вкус позволяет? Что оный теперь позволит? Ох… Впрочем, с конца осени, как случилась вся эта темная история с дуэлью, барышня Миронова словно в прошлое вернулась. Никаких вызывающих нарядов, никакой пестроты и пышности. Жаль, шляпки носить перестала. Но, с другой стороны, нельзя не признать, насколько хороша Анна Викторовна в своей белой шали. Не лицо — лик иконописный. Только потеплеет ведь скоро. Не будет же барышня Миронова — вернее, госпожа Штольман, по-деревенски, в платках ходить? В комнату, куда ее провела служанка, мастерица поднялась с некоторой опаской. С одной стороны предчувствия себя оправдали, — в воздухе витало ощущение неопределенности, очень хрупкого и вынужденного равновесия, которое может разрушить любое неосторожное движение. Но при этом взгляды матери и дочери на будущее платье приятно удивляли как самим выбором, так и полным взаимным согласием. Обсуждать было тем легче, что Анна Викторовна вновь изобразила желаемое на бумаге. — Осмелюсь заметить, это не остромодный фасон, скорее, наоборот, — предупредила портниха. — Это не имеет никакого значения! — пылко возразила Мария Тимофеевна, — главное — он пойдет Аннушке. Безусловно. Изображенное платье очень напоминало то самое, синее, бархатное. Очень скромный вырез, окаймленный прозрачной тканью, совсем небольшие буфы в верхней части рукавов. Но, разумеется, у этого платья отсутствовал турнюр, а талию украшал широкий пояс с пряжкой. В качестве материала из предложенных образцов невеста выбрала гладкий шелк молочного оттенка. Как хорошо! Не нужно будет наступать себе на горло, повторяя, как заклинание, что клиент всегда прав. Она сошьет для красивой девушки красивое и уместное платье, то, в котором заказчица останется собой — и будет выглядеть еще лучше. Небольшая заминка произошла из-за снятия мерок. Но и тут Миронова-старшая и барышня объединились, отстаивая общую точку зрения. — Свадьба будет скромной, дальнейшее празднование тоже, — объявила Мария Тимофеевна, — поэтому нам не нужны все эти крайности вроде тончайшей талии и раздутых рукавов! — Во Франции разумные дамы и вовсе отказываются от чрезмерно затянутого корсета, — подхватила Анна, — я, как врач, с ними целиком согласна. — Да-да, именно так! — энергично закивала госпожа Миронова, — никогда не понимала этого стремления довести себя обморока, только чтобы походить на букву Икс! В этом нет ничего красивого! Последнее заявление мастерицу слегка озадачило, потому что ранее Мария Тимофеевна никогда не протестовала против тонких талий. Но с другой стороны, почему не предположить влияние дочери, которое успешно легло на увлечение госпожи Мироновой общественной деятельностью? Что же касается Анны Викторовны — и повседневная талия на ней смотрится очень хорошо, а подчеркнутая широким поясом и вовсе заиграет не хуже утянутой в рюмочку. Поэтому, портниха мысленно возблагодарила судьбу за новый заказ, не терзавший ее совесть и чувство прекрасного, и приступила к снятию мерок… … Господи ты Боже мой, она и вымолвить-то ничего не успела после Аннушкиного признания. Мысль об убийстве виновника новых обстоятельств металась в опустевшей голове, когда Домна сообщила о приходе портнихи. Ну не при ней же разговор вести! Мария Тимофеевна глубоко вздохнула, прикрыла глаза, стараясь настроиться на обсуждение платья. Свадебного платья для дочери, которая… Которая скоро выйдет замуж! Как она, мать, только что страстно и желала. И даже убивать и воскрешать для этого никого не надо. Погибал он уже. И воскресал… Хватит, тоже взял моду! Никаких больше героических смертей, пока не женится! И потом пусть не вздумает. Пусть ответственность несет — за жену и ребенка. Как мужчине и положено! Анна быстро подошла со спины, взяла за руку, погладила по плечу. Мария Тимофеевна и сама уже не знала, сердится, или нет, на душе царил настоящий сумбур, в котором разбираться предстоит позднее. Сейчас надо сосредоточиться на платье. И оно безусловно, должно быть таким, чтобы даже мысли о том, что невеста в тягости, ни у кого не возникло. Потом уж пусть месяцы считают, кому делать нечего. Так что, ничего такого, что фигуру утяжеляет да расширяет быть не должно. И при этом затягиваться нельзя, тут Аня права. Еще не хватало будущего внука калечить! Или внучку… Из-за того, что у некоторых взрослых с умом не все гладко. … Бедная мама! Нужно было сообщить ей как-то иначе, подготовив, смягчив. Правда, с другой стороны, почему-то в детстве фраза «Мамочка, ты только не волнуйся», вовсе не успокаивала и не настраивала маму на мирный лад. О всяких разных неожиданных происшествиях, вроде найденного птенца, или поцарапанной щеки куда легче было сообщить дяде или папе, а они уже помогали избежать взрыва и тайфуна, которыми оборачивались искренние и сильные эмоции хозяйки дома. Но нынешней тайной Анна могла поделиться только с мамой. Какой, в ответ на их со Штольманом новость будет реакция мужчин, после освобождения от теней вспомнивших о семейной чести? Совершенно непредсказуемой. К тому же дяди сейчас нет, а у папы — больное сердце. Для мамы Анна пыталась заготовить слова, кажется, даже составила небольшую речь, но признание вдруг вырвалось само собой, уцепившись за вопрос о тесной шнуровке. Мама все поняла мгновенно. Она замерла, переменившись в лице, и кажется, позабыла дышать. Именно в этот момент и пришла портниха, что заставило Марию Тимофеевну тут же занять линию обороны. На стороне дочери. Когда обсуждение платья подошло к концу, и за мастерицей закрылась дверь, мама опустилась на кровать, и перевела дух так, будто только что со всех ног бежала по лестнице. — Когда? — спросила она непривычно кратко. — В конце сентября, — ответ Анны был столь же лаконичен. — Понятно, — странным тоном произнесла мама, мысленно совершив нехитрый подсчет, — значит, похитить тебя он этому негодяю в церкви не дал, а сам… — Мама! Анна не знала, смеяться ей, или плакать. — Папе до свадьбы ничего не говори, — объявила Мария Тимофеевна, — а Штольмана твоего… — Он ни в чем не виноват! — тут же вскинулась Анна, — и мама, Яков сегодня ужинает у нас, помнишь? Пожалуйста… — Помню, — сверкнула глазами Мария Тимофеевна, — и не надо на меня так смотреть! Не собираюсь я убивать твоего сыщика. Хотя и стоило бы. Поколотить хотя бы. *** — Маша, что с тобой? — не выдержал Виктор Иванович. Его любимая супруга уже с четверть часа с каким-то кровожадным видом вертела в руках пустую чашку. Наблюдая при этом за дочерью и Штольманом, которые тихо беседовали о чем-то около рояля. Сыщик в сторону будущей тещи напротив, старался не смотреть. — Что? — жена быстро обернулась на голос, но слов явно не разобрала. Выражение ее лица озадачивало. Оно напоминало о тех давно минувших годах, когда надворный советник Штольман был в этом доме тем самым незваным гостем, что хуже татарина. В Машиных глазах металась тревога, и вспыхивали опасные молнии, а принужденную улыбку хорошо, если можно было назвать вежливой. — Ты, кажется, собираешься бросить чашку в Якова Платоновича? — поинтересовался Виктор Иванович, наклонившись к уху супруги, — в чем теперь его вина? Недавно ты была его второй защитницей — после Анны. Что же, он слишком рьяно одобрил скромную свадьбу? — Ах, Боже мой, да пусть венчаются, как угодно, лишь бы поскорее! — несказанно удивив его подобным равнодушием к несбывшемся мечтам, заявила Маша, — хоть прямо сейчас, так, как есть! Позабыв обо всем, Мария Тимофеевна экспрессивно взмахнула рукой, едва не отправив в полет фарфоровый снаряд. Хорошо, что Миронов успел перехватить чашку и осторожно вынуть ее из тонких пальцев. — Думаю, Яков Платонович именно так и поступил бы, — заметил адвокат, с трудом сохраняя серьезность, — если бы не пост. Бессмысленно сейчас гнать его в церковь, — не обвенчают ведь. Даже под угрозой чашки… — Ну что тебе эта чашка, Витя! — супруга метнула на него возмущенный взгляд, — между прочим, традиция такая есть — посуду бить. На счастье! — Маша, ты еще индюшку в чепчик наряди, — вспомнил очередной подвиг своячницы Виктор Иванович, ему самому, правда, известный лишь понаслышке. При попытке соблюсти Олимпиадой Тимофеевной эту предсвадебную традицию Миронов не присутствовал. О чем, кстати, сожалел, наверняка занятное было зрелище. Отомстила несчастная птица тогда и за Машин голод, и за тесные туфли. *** Мария Тимофеевна фыркнула. Действительно, если и было что приятное в ее последних часах перед долгожданным венчанием, так именно кутерьма, устроенная неприученной к оборкам и тесемкам индюшкой. А потом и все остальное, Липой задуманное, кувырком пошло. — Половину обязательных обычаев не соблюли, — задумчиво проговорила Мария Тимофеевна, — а разве плохо жили? То есть, живем… И не надо сейчас о событиях последнего года вспоминать! Не о том это все. — Лучше всех, — Виктор Иванович улыбнулся, только знакомые лучики-морщинки разбежались вокруг глаз, — а помнишь, как Аня родилась, Олимпиада приехала, и вином собралась ей пяточки обмыть? **** — Ну как же! — в голосе амазонки прорезался знакомый сарказм, — вы же с Петром это вино и выпили, стоило ей отвернуться! — Так мы же от волнения, — развел руками Миронов, — и радости. Ничего, вот и к Ане счастье пришло, никакие обычаи не помешали. Вернее, то, что их не исполнили. Мария Тимофеевна засмеялась нервно, и решительно забрала у супруга пустую чашку. Ох, Витя, Витя, знал бы ты, насколько у дочери не соблюдены традиции! Совсем скоро можно будет другие ножки обмывать! Маленькие… И башмачки понадобятся вязанные, и чепчики — не для птицы дурацкой, а для… Сердце сладко защемило от этих мыслей, еще сильнее путая непонятный клубок чувств, который становился все более пушистым и теплым. Как Пушкин. Который кем в дом принесен? Точно услышав мысли хозяйки, котенок проник в комнату, и гордо задрав хвост, обошел присутствующих. Мазнул мохнатым боком по юбке Марии Тимофеевны, мяукнул что-то Виктору Ивановичу. Направился к роялю, и уселся между Штольманом и Анной. Обернул лапы хвостом, прищурился, замурлыкал… Жених и невеста улыбнулись — Аннушка широко и солнечно, сыщик ее — кривовато, но столь же искренне. Особенно когда перевел взгляд с кота на свою суженую. Вот ведь … человек этот Штольман и сердиться-то на него теперь долго не выходит! Впрочем, это еще ничего не значит. Теща — это вам не жена, одного взгляда мало, не подействует! Однако, еще раз огладив ладонями чашку, Мария Тимофеевна аккуратно поставила ее на стол. Пасха совсем близко, а там еще семь дней подождать. Витя прав, вперед паровоза не побежишь, сколько посудой не швыряйся. Особенно, если, не дай Бог, еще и попадешь. И снова венчание переносить? Ну уж нет! Этот номер, Яков Платонович, у вас точно не пройдет! __________________________________ *В первой половине 19 века подвенечные платья еще могли быть декольтированы, как у невесты на картине В. Пукирева «Неравный брак». Но к концу столетия венчаться с открытыми плечами уже перестали. «Платье полностью открывает плечи, как бальный или вечерний наряд. Многие в ту пору венчались уже в платьях без декольте, и к одной юбке порой делали два лифа: закрытый, для церемонии, и открытый, для бала. И со временем закрытые свадебные платья будут всё популярнее. Церковь — не бальный зал, в конце-то концов!» (Марьяна Скуратовская, историк моды. Статья на дзене «Наряд невесты с картины «Неравный брак») https://dzen.ru/a/XUxHiHtL0gCtyBRf **См. выше. ***«В России обряд обмывания ножек ребенка после рождения является одной из наиболее распространенных и традиционных. Эта традиция имеет древние корни и связана с желанием оберегать ребенка от вредных влияний и дарить ему здоровье и крепкие ножки…» («Обмыть ножки при рождении — история и распространение этой традиции в разных странах») ****См. повесть Лады Антоновой «Жить впервые», опубликованную на литературном форуме «Перекресток миров». «Глава седьмая Первая нормальная свадьба»: «– Это было ужасно, — грустно вздохнула Мария Тимофевна. — Липа настаивала на точном следовании каждой мелочи, а я просто хотела увидеть Виктора поскорее. А Липа все возилась с этой глупой индюшкой, все ее наряжала, надевала ей чепчик, а та… Ну, перепуганная птица, что с нее возьмешь. В общем, Липа то платье выбросила потом, но все равно меня стерегла, чтоб я с женихом не увиделась тайно…» Продолжение следует.