Другая ночь

За идею эксперимента с табакеркой спасибо AnnQ.

«Ну что с того, что мальчик предал друга? — Раз, предал, то за дело и любя, Ведь все мы — люди избранного круга, — Ты не продашь, так продадут тебя…» (Из сценария мюзикла «Тень». Песня министров «Ну что с того…». Автор сценария и песен — Ирина Югансон).

Для того, чтобы весь день, или хотя бы его часть, не выходить из комнаты, ненадолго ее все-таки пришлось покинуть. Анна сумела проснуться раньше мужа, чему обрадовалась несказанно. Во-первых, можно было полюбоваться на него — спящего. Кажется, погода сегодня будет облачной и хмурой, поэтому солнечный луч не смог нанести визит в спальню Штольманов. Ну и пусть, зато не побеспокоит ее уставшего сыщика. Анне же достаточно мягкого рассеянного света, чтобы во всех подробностях рассмотреть любимое лицо. Когда Яков бодрствует, она почти сразу тонет в его взгляде, но сейчас веки мужа смежены, и ничто не отвлекает, и не перетягивает внимания. Самый близкий, самый родной человек, знакомый, кажется, до последней черточки. Высокий лоб, морщинки над бровью — даже сейчас, когда она вовсе не вздернута вверх с выражением ироничным и удивленным. Нос с горбинкой … Худые щеки, на которых так редко проступают ямочки. Когда Штольман криво и смущенно улыбается — ей, Анне… Вот как бы сделать, чтобы он улыбался чаще? Ну, например, устроить так, чтобы желание провести нынешний день наедине оказалось вполне осуществимым. Анна с трудом сдержала порыв поцеловать и этот нос, и щеку, и губы. Ведь разбудит наверняка! Нет, такое пробуждение Якова, безусловно обрадует, даже если он и не выспался. Но прежде необходимо побеспокоиться о некоторых бытовых вопросах. И вот тогда можно будет спокойно целоваться. И не только. До обеда. И не только… Усилием воли она отвела взгляд, очень осторожно выбралась из-под одеяла, накинула утреннее платье. И отправилась вниз, дабы распорядится насчет их семейного завтрака. Который можно будет съесть прямо в комнате. Главное, с дядюшкой сейчас не столкнуться. А то ввернет опять про богиню Афродиту! Анна быстро коснулась ладонью заполыхавших щек. Ну не научилась она еще на подобные шутки спокойно реагировать! Она бесшумно выскользнула за дверь. К мыслям радостным и немножко неловким добавились печальные и тревожные. Лягушки и жабы, их символика, «гипнотическая» шкатулка… Как там Пашка — в больнице? Не получит ли он и вправду чахотку после всего произошедшего? Нет-нет, Александр Францевич был, кончено, сердит и обеспокоен, но не до такой степени. Вылечат Ветерка, непременно вылечат! Она же будет его навещать, и приносить что-то вкусное и полезное, чтобы скорее поставить на ноги. Как хорошо, что тогда, год назад, кашель Якова не оказался симптомом неизлечимой болезни. Впрочем, Тень об этом даже не подумала, просто между делом наставительно заметив сыщику, что тому следует обратиться к врачу. Встревоженной, испуганной, но слабой до невозможности Анне тогда слова не давали. Только и оставалось вглядываться и вслушиваться при коротких встречах, с облегчением понимая, что чахотки все-таки нет. Она остановилась на лестнице, сердито мазнув рукавом по глазам, на которых выступили слезы. Ну что ты будешь делать, только что на душе было так светло и хорошо, и тут же она готова заплакать! Хотя, в ее положении это неудивительно, но не слишком удобно. Особенно в отношении прошлого — его уже никак не изменить. Главное, что они с Яковом победили. Живы, здоровы. И вместе. А вот если говорить о настоящем… Что сейчас чувствует Леонид? Неужели ему совсем-совсем не страшно от осознания того, что он чуть не сделался убийцей? Не испугался, не пожалел о содеянном? Слезы высохли. Она кивнула сама себе и решительно направилась в сторону кухни. *** Он еще глаза не открыл, а уже, против обыкновения, хотелось улыбаться. По комнате кто-то двигался — очень осторожно и тихо. Что-то звякнуло, стукнуло. Ойкнуло. Ноздри его уловили аромат крепкого кофе, но внимание тут же отвлеклось на быстрые шаги и волнующий шелест. Теплое дыхание коснулось виска, и тут же щеку защекотала пушистая прядь. Можно было не сомневаться — точно не Пушкин! — Ты не спишь? Шепот прерывается новым «ой», смехом и жарким, абсолютно взаимным поцелуем. Только вот, судя по ощущениям, на жене сейчас не легкий, еле сдерживаемый ленточками пеньюар, а полноценный халат, застегнутый на, кажется сотню мелких пуговичек! Возись с ними теперь … — Яков, — маленькая ладошка твердо упирается ему в плечо, — Яша … — Ммм? — Вставай, — чуть задохнувшись, объясняет Анна, — завтрак … Кофе остынет … И тогда точно придется выходить из комнаты! Логично. Хотя прерываться чертовски обидно. Зато потом … — Я же говорил, что вы зря беспокоились о своей хозяйственности, Анна Викторовна, — он, наконец, открывает глаза. Вид разрумянившейся супруги, с подобранными было, и вновь растрепавшимися волосами, выступает сильным аргументом. Но вовсе не на стороне завтрака. Анна же, словно прочитав мысли сыщика, смеется, и ловко выскользнув из объятий, хватает за руку и тянет за собой. Запах кофе и свежего хлеба опять щекочет ноздри. Все-таки в сегодняшней предусмотрительности его госпожи Штольман есть определенный плюс. … Уже в конце завтрака Анна вдруг серьезно посмотрела на мужа: — Яков, мне кажется, что все-таки необходимо убедить Леонида в том, что табакерка — обычная коробочка. Если он осознает, что едва не стал убийцей из-за глупой фантазии … может быть, хотя бы это его проймет? Он ведь, кажется, так и не понял, что сотворил … — Не понял, и боюсь, уже не поймет, — нахмурился Штольман, — почему ты думаешь, что он тебе поверит? — Леонид наверняка слышал о том, что я — медиум, — тихо пояснила Анна, — раз его так волнует мистика. — Скорее всего, — кивнул сыщик, — и да, наверняка сейчас он лелеет мысль о том, что был в шаге от обретения могущества, но не способные понять его «наполеоновских» стремлений люди все испортили. И главный виновник — Паша, которого господин Мещерский и за человека не готов считать. Убедить Леонида в том, что он опозорил себя только из-за пустой безделушки было бы полезно, — в глазах Штольмана мелькнул опасный огонек, — как и в случае Льва Мещерского, кстати. Тот ведь тоже совершил преступление, поверив наговору на отца. И весьма болезненно воспринял тот факт, что «благородный мотив защиты семейной чести» развеялся, как дым. Но я не хочу, чтобы вы еще раз встречались с Леонидом. Неизвестно, чем это может закончится … К тому же, он знает, что вы — моя жена. И находитесь на стороне закона. Значит, верить вашим словам у него никаких причин нет. Анна в расстройстве прикусила губу. Конечно, Яков прав. Но … — Вам жаль Леонида? — внимательно посмотрел на нее Штольман. Анна вспомнила трясущегося в ознобе Ветерка, сине-багровый кровоподтек на его виске, и резко покачала головой. — Н-нет, — выдохнула она, — дело не в этом. Мне жаль, что он словно сам себя изуродовал и лишил чего-то важного. Как Разумовский и его … помощники. Но вдруг Леонида еще можно встряхнуть?! Достучаться. Чтобы не открылся самому страшному. Чтобы проявилось … человеческое. Она умоляюще взглянула на сыщика. Он шумно вздохнул в ответ. Вера в лучшее навсегда останется с Анной Викторовной. И слава Богу, что это так. Вот только разочаровывать ее не хочется. А уж тем более — подвергать опасности рядом с таким типом, как юнец Мещерский. — Давайте сделаем так, — медленно произнес он, накрывая ладонью пальцы жены, — я ведь думал о предложении вашего дядюшки — уничтожить табакерку. Но это не решит полностью проблему слухов, люди будут по-прежнему громоздить самые фантастические версии о возможностях гипнотической шкатулки. Пусть и уничтоженной. А там и до появления иных, самозваных чудо-предметов недалеко, — он усмехнулся, — представляете себе легенды о гипнотической пудренице? Или о колдовском футляре для зубочистки? Не слишком уверенно, но Анна все-таки засмеялась. — Которая испускает синие лучи, парализующие волю? — спросила она. — Вот-вот, — продолжал он, перебирая ее пальцы, — поэтому, гораздо более действенно будет донести до публики весь абсурд случившегося. О том, как молодой глупец поверил россказням, и захотел с помощью коробочки подчинить себе весь мир. А коробочка оказалась совершенно пуста — во всех смыслах. В чем он сам лично и убедился. — Но ведь Леонид не успел ее опробовать, — сказала Анна, и тут же ахнула, поняв, что имеет ввиду муж. — Именно, — кивнул Штольман, — мы предложим Леониду взять табакерку, и попытаться провести сеанс гипноза. При свидетелях, разумеется. Думаю, господин Ребушинский точно не откажется таковым стать! — Яков Платонович, вы … — она замолчала на секунду, пытаясь подобрать слова, — вы … очень коварный человек! Вердикт сей был вынесен с искренним восхищением. Ответом ей стал поцелуй — сперва в ладонь, потом куда-то около запястья. Нет, стулья совершенно не подходят для семейных трапез, нужна тахта, или оттоманка, где можно сидеть бок о бок. Но прежде, чем «медовый» десерт окончательно перетянул внимание, Анна отстранилась немного и решительно произнесла: — Но я при этом эксперименте тоже буду присутствовать. — И ни шагу от меня не сделаете! — Обещаю… *** Ребушинский чувствовал себя, как кот, в кои-то веки получивший от суровой хозяйки не тычок метлой, а миску густой сметаны. Причем, совершенно неожиданно, без каких-либо особенных заслуг, вроде десятка придушенных крыс. Хотя …. Может быть тот самый судьбоносный выбор, касавшийся стихов Анны Викторовны, отозвался таким удивительным образом? Неужели благородные поступки и впрямь способны возвращаться добром? В таком случае, совершать их следует почаще, полезны-то они, выходит, не только для успокоения совести! Главное, чтобы не требовали слишком уж сильных … м-м-м … жертв. Алексей Егорович поерзал на стуле, но поймав сердитый взгляд следователя, тут же замер, стараясь даже не дышать. Журналист сейчас, можно сказать, в засаде, вроде и не скрывается, но и обращать на себя внимание ему нельзя. Сиди себе в углу, полускрытый ящиками картотеки, смотри во все глаза, слушай и запоминай. Чтобы поведать затем читателям необходимую правду, как и полагается неутомимому работнику свободной прессы. «Еще один отпрыск древнего рода, молодой Л.М., в самом начале жизненного пути свернул на дорогу темную и опасную. Возжаждав власти большей, чем дается человеку, он легко поверил в собственное право подчинять и приказывать, карать и миловать. И словно сама Судьба протянула ему волшебный предмет, способный превратить мечты в реальность. Укради его — и будет в твоих руках непобедимое оружие, гласила сладостная сказка, ласкавшая гордыню и усыплявшая совесть …» — Итак, Дмитрий Иванович, вы подтверждаете, что именно об этой табакерке вам рассказали мистическую историю? — спрашивает Коробейников, — и что именно она была похищена из вашей комнаты? Наследник князя сдержан и почти невозмутим. Взгляд его задерживается на темных следах крови, которые так и остались на одном из сияющих боков табакерки. Губы на миг сжимаются сильнее. — Да. — А вы, Леонид Николаевич, хотели проверить, правда ли табакерка обладает приписываемыми ей свойствами? — обращается сыщик уже к арестованному. Тот молчит, гордо вскинув голову. Но темные глаза жадно вспыхивают, раздуваются ноздри, на скулах выступает румянец. Ребушинский наклоняется вперед, опасаясь упустить любое слово, даже не произнесенное вслух. Арестованный молчит, но до чего красноречиво его молчание! Взгляд журналиста скользит чуть в сторону. В другом углу, надежно защищенном, точно баррикадой, столом судебного следователя, столь же тихо и как бы незаметно сидит Анна Викторовна Мир … Штольман. Она тоже смотрит на молодого Мещерского так, как будто хочет проникнуть в его мысли, но ни удовольствия, ни любопытства на ее лице нет. Барышня … Госпожа Штольман сосредоточена, серьезна и очень печальна. Странное все-таки представление у этой пары о медовом месяце — совместно преступников на чистую воду выводить! — Мы хотим предоставить вам такую возможность, — вступает в беседу Штольман и пододвигает табакерку к арестованному, — попробуйте, господин Мещерский. Мы не станем вам мешать. Юноша инстинктивно тянет руку вперед, но почти сразу отдергивает. Кривит в брезгливой улыбке тонкие губы. — Хотите, чтобы я оставил на ней свои отпечатки?! Штольман только усмехается в ответ: — Все следы и отпечатки уже сняты и зафиксированы. А у вас есть возможность стать сейчас хозяином положения. Не желаете попытаться? Леонид медленно, словно нехотя берет табакерку, всем своим видом пытаясь показать, что только делает одолжение. Но чуть вздрагивающие руки выдают его истинные чувства. Он верит. Он еще надеется на успех. Открывает табакерку, так, чтобы ее зев был направлен на сыщиков, широко распахивает глаза, явственно стараясь не моргать. Начинает произносить завывающим голосом: — Вы не знаете меня, и не помните … Я задержан по ошибке … Вы сейчас принесете мне извинения и отпустите на свободу! На бледном лице Анны Викторовны проступает такое выражение, словно она с трудом сдерживает боль, хотя Леонида от нее почти целиком заслоняет Штольман. Дмитрий Иванович морщится, и отводит в сторону взгляд. Коробейников хмурит брови, а судебный следователь смотрит с уже откровенным сарказмом. — Что-то не действуют ваши аргументы, господин Мещерский! Тот отбрасывает шкатулку с совершенно мальчишеским выражением бессильной ярости. Вот-вот затопает ногами, закричит — «А я хочу!». Но ограничивается тем, что сжимает кулаки, и утыкается в них лбом. — Леонид, — голос Анны Викторовны мягок и очень убедителен, — поймите, гипнотической табакерки не было и нет. Это просто вещь, безделушка, о которой начали рассказывать страшные истории. А вы поверили, и из-за пустого места были готовы убить человека. Мальчика! Неужели вам совсем не жаль? Молодой Мещерский поднимает голову. Смотрит совершенно осознанным, мрачным и жутковатым взглядом. И только ответный ледяной взор судебного следователя мешает юнцу произнести нечто вовсе оскорбительное. — Жаль, — отвечает наконец Леонид, — жаль, что я не проверил табакерку сразу. И не подбросил мальчишке! Вот тогда бы вы точно ничего бы не смогли доказать. — Следы у ворот. Удар на виске, который Паша никак не мог нанести себе сам. Ваши отпечатки на табакерке, — сухо перечисляет Штольман, — не сомневайтесь, господин Мещерский, доказали бы. «Страшные плоды дают безнравственность и глупость, которую, увы, не может порой излечить даже классическое образование. И человек, имевший все шансы стать надеждой семьи и примером для окружающих, превращается в чудовище, способное на любое беззаконие — ради самого себя. Остается лишь возблагодарить наших неутомимых сыщиков, готовых мгновенно разглядеть волка под овечьей шкурой и храбро вступить с ним в бой…» Даже в медовый месяц. ________________________________ Продолжение следует.