Другая ночь

Глава Двадцать Вторая «Болезни и лекарства». 1. «Белая пудра, розовая… Сиреневая?! Зачем? Утопленницу изображать?» «Её (пудру) выпускали в трёх основных оттенках — белая, рашель (кремовая) — названная в честь знаменитой французской драматической актрисы Рашель, и розовая. Правда, белая пудра считалась слишком выбеливающей, придающей лицу неживой оттенок и считалась подходящей больше для дам полусвета. Если же женщина хотела добиться особо сильного эффекта, она могла воспользоваться сиреневой пудрой. Сиреневая во второй половине века стала популярной в артистических и аристократических кругах. Она делала цвет лица потусторонним, призрачным…» (Дзен-канал «История моды с Марьяной С., статья «Косметика эпохи турнюров») https://dzen.ru/a/XF1bTlvQywCsPe-l Пример использования сиреневой пудры можно увидеть на знаменитом скандальном «Портрете мадам Икс» (мадам Готро) Джона Сингера Сарджента. Анна-Тень почему-то предпочитала делать кожу смуглой, хотя мода на загар придет лишь в 1920-е гг. В конце 19 века кожу старались выбелить всеми возможными способами. Думаю, Тень не могла не приобрести подобные средства макияжа. 2. «Карандаш-кайал, который превращал глаза Тени в жирно подчерненные очи Клеопатры…» «Глаза и брови подводились «кайалом», позаимствованным на Востоке, но в 1870-х появились и новые средства, сделанные, например, из чернил и розовой воды. Можно было воспользоваться и настойкой на ореховом соке…» (Дзен-канал «История моды с Марьяной С., статья «Косметика эпохи турнюров») https://dzen.ru/a/XF1bTlvQywCsPe-l 3. «Продуманно-выигрышная поза, как у маркизы с портрета 18 века. Брови насмешливо приподняты, улыбка холодна и высокомерна. Смело подведенные глаза чуть прищурены. Все вместе создает выражение такого самодовольства и фальши, словно запечатленная девица сама выставила себя на аукцион. И ждет, кто предложит самую высокую цену…» Описывая кадр, изображающий Второсезонную Анну на аукционе (выбранный мною для фотографии), я все время вспоминала «Портрет Урсулы Мнишек» работы Д. Левицкого. Хотя на нем изображена не французская маркиза, а польская графиня, да глаза у нее не прищурены, но выражение лица точно такое же, как у Тени Анны. 4. «- Кошка … крашенная, — с чувством говорит Анна, и отшвыривает фотографию в мусорную корзину…» Отсылка к к/ф «Любовь и голуби». Фраза Надежды, адресованная Раисе Захаровне. Одно слово пришлось заменить — Анна девушка воспитанная. 5. «Анна подбегает к окну, распахивает створку, жадно дышит. Осторожно снимает с подоконника стеклянную вазочку, где стоит, распушившись подаренная Яковом ветка. Запах хвои — такой чистый, настоящий, — успокаивает. Отступают слезы и дурнота. Тают постыдные воспоминания. Анна несет вазу к зеркалу, пристраивает на освободившееся пространство. Когда-то вот так же стоял тут ее Аленький цветочек, пока не начал увядать. Жаль, что ветку засушить не получится. Но она обязательно сохранит эти три еловые шишки! Уж с ними точно ничего не случится…» Спасибо Irina G. за столь точную и красивую интерпретацию этой сцены. Автор целиком согласен: «Очень-очень мне нравится сцена, где Анна, вышвырнув в мусор это фото и все баночки-скляночки, ставит на их место, на освобожденное пространство, вазу с веточкой — аналогом Аленького цветочка. Это очень символично в плане того, что в комнату вернулась её настоящая хозяйка, как и в тело, освобожденное от Тени — человеческая душа. Всё постепенно становится как прежде! Только Анна со временем стала взрослее и мудрее, как и её любовь, и вместо цветка место на столе занимает уже ветка с плодами, хранящими семена будущего. Тоже словно знак…» (Irina G.). Последнее — про плоды и семена мною изначально ввиду не имелось, но то, что новая жизнь появится обязательно, я знала с самого начала. Так что, Астрал, пославший мне именно еловую ветку с шишками, явно захотел намека на главный спойлер. Глава Двадцать Третья. «Цель и смысл». 1. «Сколь часто в нашем обществе слышны возгласы об упадке нравов. Но не топчем ли мы сами ростки добра и таланта, лишая подрастающее поколение из народа умений и знаний? Не огрубляем ли сердца и души, которые могли бы благоуханно расцвести на благо Отечества? Не позволяя им сделать необходимые шаги по дороге знаний, общество обкрадывает само себя, отнимая радость собственного будущего…» Создавая статью Марии Тимофеевны о школе князя Мещерского, автор во многом вдохновлялся взглядами педагога С. Рачинского, и отзывами на его деятельность в печати 19 — начала 20 века. Помимо фактов, нужно было уловить стиль и время, что, надеюсь, удалось сделать. С. Минаков, И. Ушакова «Тут не болтовня, а дело и истинное чувство». Памяти педагога Сергея Рачинского. https://pravoslavie.ru/65902.html Мироносцкий П. П. «Рачинский и церковная школа» https://azbyka.ru/otechnik/Porfirij_Mir … ja-shkola/ 2. «- Не дадим резать! — старуха метнула взгляд исподлобья, — еще чего выдумали… — Но поймите, иначе нельзя, — принялась убеждать Анна, — это дифтерит. У нее горло забито! Мать беспомощно взглянула на старуху. Та решительно покачала головой. Анна снова двинулась в атаку. Уговаривала. Настаивала. Бесполезно…» Переписывая эпизод с больной девочкой, я опиралась на рассказ М. Булгакова «Стальное горло», в котором врач, кстати, действует, скорее, как Анна. То есть — уговаривает и взывает к разуму. Слова о смерти звучат, но без жестокости и насмешки Скрбяина. «— Не согласна! — резко сказала мать. — Нет нашего согласия! — добавила бабка. — Ну, как хотите, — глухо добавил я и подумал: «Ну, вот и все! Мне легче. Я сказал, предложил, вон у акушерок изумленные глаза. Они отказались, и я спасен». И только что подумал, как другой кто-то за меня чужим голосом вымолвил: — Что вы, с ума сошли? Как это так не согласны? Губите девочку. Соглашайтесь. Как вам не жаль? — Нет! — снова крикнула мать. Внутри себя я думал так: «Что я делаю? Ведь я же зарежу девочку». А говорил иное: — Ну, скорей, скорей соглашайтесь! Соглашайтесь! Ведь у нее уже ногти синеют…» (М. Булгаков «Стальное горло») Глава Двадцать Четвертая. «Чужая вина». 1. «Даже симпатия, которую Захватчик испытывал к Анне, не делала его лучше. Напротив, нежность и желание защитить были превращены им в нечто уродливое и убогое…» Образ Второсезонного Коробейникова для меня неразрывно связан с Михаилом Ромашовым — персонажем романа В. Каверина «Два капитана». Притом, сама любовь Ромашова к Кате, сколь бы ни была уродлива, все-таки видится мне куда более искренней и сильной. Но столь же оскорбительной. «Я повторял его рассказ о том, как всю жизнь он следил за мной, мучаясь от зависти, со школьных лет тяготившей его пустую, беспокойную душу. Но о великолепном Катином портрете над его столом я ничего не сказал. Я не сказал, потому что эта любовь была оскорбительна для нее…» «Не из любви к Кате, а из трусости он не убил меня! Да и что это за любовь, Боже мой! Разве это та любовь, которая делает жизнь высокой и чистой? Которая превращает её во что-то новое? Которая, не спрашиваясь, делает человека в тысячу раз интереснее и добрее, чем прежде?» (В. Каверин «Два капитана») 2. «Антону казалось, что его затянуло в кошмарный безжалостный механизм, колеса и шестеренки которого перемалывают все, на что можно было опереться в жизни. Честь, доверие, дружбу, долг… И вдруг механизм дрогнул и встал. Голодно лязгнули железные зубы, провисли натянутые цепи…» Опять — большое спасибо Irina G. за ассоциацию, не замеченную мною, но крайне точную. Связанную с циклом книг, который я очень люблю. Отсылки к нему, уже задуманные специально, так же присутствуют в «Другой ночи». «Пошла ассоциация: Антон-2 — мышонок — летучие мышата — механизм… Ситуацию из книги Семеновой «Истовик-камень». Когда в механизм, подающий воду на рудник, упал клубок мышат, и они были бы раздавлены, если бы юный Серый Пёс, которого ещё не прозвали Волкодавом, не остановил его, разогнавшийся, не удержал стремительную инерцию тяжеленного вОрота до тех пор, пока взрослые летучие мыши не перетаскали детёнышей в гнездо. Хотя самому потом от надсмотрщика досталось…» (Irina G). Глава Двадцать Шестая. «Жена». Само название главы, по задумке автора, объединяет двух героинь — Веру и настоящую, первосезонную Анну. И пусть Анна пока не является женой своего избранника официальной. Зато истинной. Спасибо за цитату от Imbirir, о сходстве и сущности Веры и Анны: «Русская женщина всё разом отдает, коль полюбит, — и мгновенье, и судьбу, и настоящее, и будущее: экономничать не умеют, про запас не прячут…» (Ф. М. Достоевский «Подросток») Глава Двадцать Седьмая. «Дети и родители». 1. «Когда грянул «привет от супруги» и вызов, Штольман никак мог понять отстранённой позиции мужчин Мироновых. Дядюшка послушно выступил секундантом Клюева, не претендуя на большее. Виктор Иванович и вовсе не пытался защитить репутацию Анны. Было ощущение, что все смертоубийственные риски с облегчением скинули на влюбленного соседа, и успокоились. Но ведь участие в поединке молодого, и по сути — постороннего мужчины, делало положение Анны еще более уязвимым. Как будто семья отреклась от нее, и нет ни одного родственника, готового вступиться за девушку…» То, что Клюев, не являясь ни родственником, ни официальным женихом, при наличии не старых и более чем дееспособных отца и дяди, защищает на дуэли Анну, марает честь Мироновых окончательно. Мужская часть семейства при таком раскладе выглядит трусами. Либо всем демонстрируется отречение рода от опозоренной Анны. «Семейная честь являла собой общее представление о благородном дворянском семействе в обществе, которое формировалось на основе поведения членов семьи, а также, основываясь на их заслугах перед отечеством. Можно добавить, что семейная честь это и представления, сформировавшиеся у членов семьи о своем роде и фамилии. Неуважение к семье, родовому клану, любому его члену расценивалась как личное оскорбление. Особенно остро, естественно воспринималась обида, нанесенная родственнику, который сам не мог потребовать удовлетворения, — покойному предку, старику, ребенку, женщине. Честь незамужней женщины защищалась ее братьями, отцом или женихом…» «Любовь и честь как дворянские семейные ценности» https://lady.webnice.ru/blogs/?v=11166 «Защите женской чести в дворянском обществе отводилось особое место. Не встать на защиту своей родственнице или избраннице означало стать изгоем в собственной среде. Мужская фамильная честь была неразделима с честью представительниц женского рода данной фамилии. Это являлось проявлением дворянской психологии, базирующейся на ведущей сословно-нравственной категории «честь», когда оскорбление дворянской женщины мужчиной-дворянином считалось более тяжким, в сравнении с оскорблением мужчины мужчиной…» (Шаповалова С. П. «Женщина и русская дуэль») https://cyberleninka.ru/article/n/zhens … skaya-duel «Обязанность замены при оскорблении, нанесенном женщине, лежит и на ее ближайшем дееспособном родственнике, наличность которого устраивает всех остальных. Из выше указанного, главным является то, что оскорбление, нанесенное женщине, ее не касается, а переходит к ее ближайшему мужчине…» («Дуэльный кодекс») Так же спасибо за точную ассоциацию на тему происходящего Ладе Баски: «Действительно, почему никто не удивился поведению Мироновых? Затонск начинает приобретать жутковатые очертания, вроде Дерри из «Оно»: Тень наползает на самую желанную добычу и пожирает ее с полного попустительства местных жителей, которые лишь отводят глаза, «чур, не я». (Lada Buskie). _____________________________ Продолжение следует.