Сыпучие возможности.

      Высшая была удивлена, но ещё больше- раздосадованна, когда узнала, что с новенькой всё это время не было её наставницы, которую Еллоу клялась предоставить. Пришлось Агат жертвовать половиной свободного времени, дабы выводить юную Алмаз на прогулки по некоторым корпусам белого дворца, чаще, правда, отдавая предпочтение занятиям теорией в покоях. Уроки истории, граммотности, пользования приборами, этикета и прочее-прочее-прочее, что можно было бы перечислять практически бесконечно из-за почти невозможности определить данные знания в какую-то общую дисциплину.       Сэнд могла поклясться, что что-то сломалось в обучении. Оно стало убийственно тягомотным и пресным, хотелось спать, даже если до этого бодрость била ключом, а голова к уходу преподавателя просто раскалывалась на части от боли в висках. «Может, это просто мой потолок?» — песочная подпёрла левую щёку кулаком и отвела взгляд от схем, которые ей объясняли. Когда Главнокомандующая это делала — дух перехватывало от восторга и информация легче запоминалась, а теперь часы нудных лекций, которые выветривались, стоило начаться пятиминутному перерыву. Из-за этого приходилось повторять снова и если бы только один раз, а то это занимало порой десятки попыток и очень трудно было убедить Гамму, что материал вызубрен до высечения на внутренней стороне камня.       Хуже было только в дни отдыха. Тогда тишина и работа над скучным заданием самоподготовки порождали пульсирующие волны в полотне светлых стен. Словно комната тоже бунтовала против этого издевательства.       А ведь она тогда почти закончила ту странную штуку. Про обещанные детали сама Высшая либо забыла, либо соврала изначально, но спрашивать у неё было как-то неловко. Признаться, прошло уже около тридцати суток с той встречи в личных покоях и ни разу младшая ещё не рискнула выйти из комнаты самостоятельно, что уж там донимать глупостями старшую.       Когда одиночество снова начало сверлить затылок, девочка не выдержала и открыла дверь, чтобы чуть не провалиться вниз. Ну, конечно! Лестница же в обычном положении, а у порога ничего и никого нет.       Сэнд вспоминает, что нужно хлопнуть пару раз в ладони, после шустро добирается до площадки и хлопает снова, от чего и дверь и пролёт принимают исходные позиции. Почему-то каждый раз от подачи сигналов механизму начинается мандраж, словно в какой-то момент технологии просто откажутся её слушаться и она застрянет в неловкой ситуации.       Только по пути вниз до Алмаз вдруг дошло, что до своего склада она вряд ли доберётся, потому что пришлось бы ехать на транспорте, а пользоваться им самостоятельно было бы рискованно. Печаль от потерянного в заброшенных глубинах прогресса держится совсем недолго, ведь так же быстро приходит и новая идея: уж если здание Главнокомандующей так многослойно, то что может скрывать под собой ещё более древний Белый дворец?       Идти, конечно, долго. Одной это делать немного скучно, но здесь хотя бы окружение поражает с самых верхних уровней. Кажется, Иолит говорила, что этот стиль давно устарел, да и на прошлом примере это было хорошо видно, однако Высшая, видимо, слишком сильно к нему прикипела, чтобы отказаться от такой многообразной красоты. Песочную это радовало, ведь, может, это предпочтение у них совпало не просто так? Госпожа Главнокомандующая говорила, что они смешались частички себя, чтобы создать новый камень. Как ни пыталась всматриваться в свои руки, ноги, туловище, но частичек этих так и не нашла. Сейчас же в груди появились тепло и радость от такого крохотного совпадения: «Может, я и правда как они, просто очень глубоко?»       Тут же младшая остановила себя и помотала головой, возвращая себя от размышлений о разных случайностях к спуску по лестнице. Удобно, что она одна, большая и ведёт так глубоко. В прошлый раз приходилось петлять по коридорам, чтобы найти следующий пролёт, а тут вот много-много и насквозь. Главное не упасть — поверхность отпалирована и очищена настолько, что даже скользко. В какой-то момент внизу стала видеться одна единственная площадка, выглядящая неоправданно угрюмой и грубой, какой-то… Слишком простой? — Бетон. — Сэнд в растерянности похлопала ресницами и теперь с интересом смотрела на преграду, к которой она так долго и упорно шла. Для уверенности собрала грубую пыль и даже лизнула палец, тут же плюнув в сторону. — Точно бетон.       Что же это получается? Весь этот нудный спуск, только чтобы наткнуться на герметизацию и уйти? Ну уж нет! Но что же делать? Самоцвет задумалась, принявшись ходить из стороны в сторону, убрав одну руку за спину, а другой подперев подбородок на манер Главнокомандующей. Всё же, Старшая была права, такой жест почему-то помогал сконцентрироваться, лучше слышать собственные мысли. Ну, помог бы, если бы эти мысли были.       Треск. Алмаз остановилась и прислушалась. Трещит. Нет… Трескается. При поднятии босой стопы под ней на полу оказывается тонкая-тонкая трещинка, что однако спешно расползалась целой сетью мелких глубоких ниточек, тихо осыпающих пыль на этаж ниже. — Это… Я… Натоптала? — Неверяще она осмотрела собственную ногу и перебрала пальцами, резко опустилась на колени, теперь вглядываясь в паутинку. Из любопытства постукивает пальцем по одной особо крупной и даже не успевает пожалеть о своей неосторожности, как вдруг с грохотом проваливается вместе с небольшим куском, с силой вмазываясь в другой такой ниже. — Ай! Вот ведь… Тоже мне… Герметизация…       Разумеется, одного падения было мало. От крепкого удара сверху этот хлиплый уровень проломился и весом продавил следующий, а тот другой и «надёжные» баррикады так продолжали с треском и грохотом падать друг на друга, крошась всё легче и унося в своём почти бесконечном потоке незадачливую исследовательницу, потерявшую от происходящего дар речи и прибывающую даже не в состоянии панически вскрикнуть или позвать на помощь. Где-то сверху конечно раздалась сигнализация, но какая теперь разница, когда летишь частью бетонного дождя куда-то вниз? Даже непонятно куда именно. Должен же быть у этого конец! Или этажи проходят планету насквозь и Сэнд так и продолжит летать из стороны в сторону, поддаваясь притяжению к ядру? А ядро её не сожжёт? А сгореть — это больно?       Ровно, когда полёт из страшного превратился в скучный, а мысли дошли до абсурда, Алмаз шмякнулась на монолитный пол, видимо высеченный из чего-то не такого сыпкого и поддатливого для точения временем как трижды проклятый бетон. — Ой!.. — Вставать не хотелось. Казалось, спина и другие кости просто в труху и двигаться не получится. — Меня расплющило?.. Хм…       При должном самоосмотре оказалось, что тело прибывает в положении горизонтальном и распластанном, но ещё не плоском, а при взгляде вверх замечены были и обломки, что почему-то отстали в падении от маленькой самоцвет. Наверное, потому что они большие и падать сквозь провалы им сложнее, но они упрямо это делают. — Пока нет, но скоро расплющит.       Она всё же заставляет себя встать, превозмогая боль от ушибов и ощущение обречённости, после чего спешно скрылась в коридоре поглубже, чтобы обрушившиеся плиты уж точно её недостали. Хотя, «встать» — слово слишком смелое. Приподняться. На четвереньки. И старательно уползти на коленях в крепкое укрытие, ворчаще бормоча на неродивых конструкторов. — Ай-тай-тай-тай… — Рука потирала многострадальный затылок и после попыталась вправить поясницу, вызвав крайне неприятный хруст. — Ну, и где я?       В целях безопасности было пропущенно два зала подряд и только потом Песочная начинает осматривать стены более внимательно. Когда-то давно они блестели чистотой и гладью, но сейчас слишком запылились, где-то кусочки рисунков и барельефов от веса грязи обвалились на пол. Одна комната странная. Она маленькая, в ней никогда не было окон и света, а в центре тоскливо стояло разбитое зеркало. Сброшенное покрывало истлело, напоминая ссохшееся тело, а в трещинах на стекле какая-то выцветшая краска. Тёмные полосы плавно спущены к ножкам мебели в чёрную кляксу, точно повторяющую тень, если бы луч падал на зеркало сверху. Подходить ближе Сэнд не решилась — крупные расщелины виднелись по всему полу и только чудо удерживало его от падения. — О, нет. Не в этот раз.       Как напоминание куски перекрытий наконец грохнулись где-то сзади и, судя по треску, провалились ещё как минимум на этаж. Фигурка ненадолго пригнулась и даже закрыла голову руками, но, к счастью, на неё ничего не упало сверху и даже не собиралось этого делать. Тихий монотонный звук наконец пробился через весь этот шум. Словно кто-то недовольно мычал и бормотал себе под нос совсем тихо. — Сигнализация. — Сэнд догадалась не сразу, но всё же вспомнила, как Гамма включала в наушниках сигнал, чтобы будущая правительница знала его звучание и что при нём делать. — Как там… Внимание: произошла аварийная ситуация, просьба покинуть помещение. Не поддавайтесь панике… Легко сказать! Там, должно быть, всё в хаосе… Наверное, дворец никогда не был в аварийной ситуации. Ну…       Карие глаза проморгались немного и уставились на запыленные ступни, покрытые тысячами мелких и крупных ссадин от падения. — Не был… До меня…       Стало интересно, а Высшая испугалась? Наверное, внезапный звук заставил её вздрогнуть. Младшая никогда этого не видела, но почему-то совершенно чётко представила, как Белая Алмаз широко распахивает и без того большие глаза, вся идёт короткой, но сильной дрожью и потом ойкает или издаёт какой-то подобный звук. Наверное, так живо всё увиделось потому, что сама юная Алмаз пугается совершенно так же. Действие за действием. Старшая, возможно, даже бровью там не повела. В конце концов, Идеал, должно быть, бесстрашен. А ругаться она будет? Песочная даже остановилась, отняв руку от стены и осмотрев чистый след пальцев, который она протощила в пыльном полотне. Еллоу ругается каждый раз, когда младшая ошибается и терпеть эти моменты тяжело. Во-первых, физически: начинает стучать в висках и хочется дышать чаще, а ещё во всём теле сильный жар. Хотя Старшая не использует ни рук, ни ауры, однако в последнем нельзя быть полностью уверенной. В её глаза тяжело смотреть. Они горят тёплым, но не приятным цветом, а эмоцию понять сложно. Нельзя сказать, что это чистый гнев, но и разочарование она выражает иначе, как и брезгливость. Что-то тяжёлое и жгучее в этом всегда молчаливом взгляде, что склоняет голову Сэнд и начинает сверлить в её затылке отверстие. Медленно, терпеливо, чтобы было как можно хуже, стыднее. Уж лучше бы Главнокомандующая кричала и топала ногами, чем это всё! Порой она даже не говорит. Словно ей не хочется тратить на это силы. Словно младшая недостойна. Если от Жёлтой осуждение так трудно пережить, то что будет от Белой? Почему-то при одной только мысли заслезились глаза. Алмаз даже разозлилась на своё тело за столь странную реакцию, нахмурилась и помотала головой. Высшая не будет ругаться — она просто не узнает. Надо только найти путь наверх побыстрее.       Здесь удивительно светло. На нижних этажах прошлого здания без фонаря нельзя было увидеть даже собственный нос, а здесь есть возможность рассмотреть некоторые маленькие помещения целиком. Признаться, от этого не лучше, ведь так тёмные угла становятся очевиднее и давят только больше. Когда видишь всё, но не их содержимое, то начинает казаться, что как раз там и есть вся опасность, которая только возможна. Нет, стоп, тот кусочек темноты и правда шевельнулся. Песочная остановилась и прислушалась. Шуршание. Затаив дыхание, она совсем осторожно приблизилась и протянула руку, пытаясь понять, что творится здесь.       Темнота как какая-то грязь посыпалась на пол, а потом сжалась в один комок в самой глубине угла и зашуршала громче, стоило пальцам самоцвета оказаться достаточно близко. — Тень! — Девочка посмеивается над пугливым нечто и опускается на одно колено. — Ты как Капелька, да? Ох… Но ты что-то совсем раскисла. Плохой день?       Тёплый источник всё ближе и ближе, почти касается пульсирующего сгустка. Шуршание становится всё громче и громче, пока волны больше напоминают затупленные сосульки, идущие короткими выростами по всей поверхности. — Ничего, у меня тоже. Давай, найдём выход отсюда и я отведу тебя в хорошее место… Там тебе помогут найти безопасное укрытие. Идём.       Шуршание превращается в шипение и темнота рассыпается мелкими катышками, а пара крох цепляется за смуглые пальцы, боясь грохнуться. Резкое болезненное ощущение укола пробивает крайнюю фалангу, заставляя вскрикнуть. Что-то словно бы хрустнуло внутри. Неприятно, как когда она надламывала керамические части деталей из того ящика. Палец и правда словно чуть сместился. Если на другой руке ноготь смотрел прямо, то здесь немного влево сразу вместе с фалангой. Сэнд пугается этого искривления и мотает кистью, сбрасывая чёрные комки на пол. — Больно же… Что ты… Зачем ты так?       Сгустки, побывавшие на её руке, стали выделяться в общей куче своими размерами, а их шуршание начало больше напоминать шипящий звук, с которым открывались туго закрученные склянки, приносимые Агат на уроки химии. Алмаз растерянно отступает от тёмного угла, не желая даже смотреть на него, мало ли оно снова сделает ей больно просто потому что. Действительно, она ведь просто хотела помочь, зачем вдруг вызывать это ужасное чувство? От мыслей её отвлекло шипение за спиной и при резком обороте выяснилось, что там находилась похожая группа чёрных крупных капель, каждая раз в три больше прошлых чернушек. Самоцвет отдёргивает ногу от шага, который почти совершила прямо в сборище агрессивных созданий и поспешила покинуть помещение.       Лестница оказалась в чём-то, напоминавшем трубу, только достаточно большую, чтобы в ней можно было проползти и ступеньки-скобы, воткнутые в каменное покрытие отлично тому способствовали. Палец болит и делает подъём не слишком приятным, при этом кажется, что жжение растёт, растекается за пределы крайней фаланги, глубже пробираясь в организм. Однако радость отдаления от места обитания лохматых существ была крайне недолгой, потому как ровно на следующем уровне, стоило только проползти толстую прослойку поло-потолка, как послышался ещё более громкий звук недовольства, исходящий уже в виде злобного рычания. Песочная даже не стала искать взглядом его источник и только быстрее зашумела по металлическим ступенькам, вскрикивая от страха, когда кто-то тянет её за штанину и ткань громко трещит, обрываясь на своём краю. — Мама! — Даже уже и непонятно для кого это, но движения всё ускоряются и ускоряются, потому как кажется, что за ней следует неумелый, но торопливый подъём чего-то большого. Внутри тела всё пульсирует, а звуков вокруг с каждым этажом всё больше, они всё разнообразнее и всё громче, при этом отставать от маленькой нарушительницы покоя они не собираются, а ступеньки кажутся бесконечными.       Дыхания не хватает. Непонятно, от паники это или от усталости. Остаётся надеяться, что от первого, ведь сейчас потерять силы и остановиться или, что хуже, упасть будет означать нечто совершенно ужасное. Время словно замедлилось и не хотело идти, как в глубоком сне, из которого тебе нужно выбраться, но ты не можешь, ведь завязаешь всем телом в собственном подсознании, словно оно является болотом, но такая видимость проходит, стоит сигналу тревоги повториться с ощутимо возросшей громкостью.

«Внимание всем! Произошла чрезвычайная ситуация класса А. Просьба сохранять спокойствие и осуществлять эвакуацию строго по инструкции. Военные отряды уже преступили к работе»

      Видимо, даже не заметила, как добралась до этажей, близких к поверхности. Значит, не так далеко и Высшая… Радости это не принесло. Сэнд ненадолго оглянулась, чтобы краем глаза заметить бурлящий тёмный поток за собой и снова вскрикнуть. Преследующие не имели в её глазах чёткой формы и потому пугали только больше, а самое ужасное в том, что она вела их наверх. К другим. К Белой.       Тело двинулось само. Прежде она бы и не подумала, что умеет вот так спрыгивать с лестницы в сторону узкого провала коридора. Следующие толпились у хода, бросались и промахивались, срываясь на дно трубы. Отчаянно цеплялись лапами и рвали друг друга, крошили пол, но это одни, а другие по ним шли как по мосту и с усталым фырканьем бежали уже по полу, что всё ещё было им нелегко из-за гладкости покрытия, но всё же проще, чем подниматься вверх со своими неумелыми, слишком большими и порой нехваткими конечностями.       Поворот, они не успевают следом, со скрежетом и скулением проскальзывают мимо, громыхают, телом наваливаясь на тело, чавкующе кусаются меж собой и всё же это только часть, а оставшиеся бегут за ней, перебираясь на более удобные стены и от того шума только больше. Кашель начался как на зло. Звонкий и хрипящий. Сбивает дыхание только больше. Пыли поднялось слишком много, чтобы она не попала в тело, конечно. Тут её осенило. Пыль!       Песочная остановилась на месте, одной ногой твёрдо уперлась в пол, а второй прочертила полукруг, поворачивая лицом к кажущейся практически однородной мрачной толпе. Эту же свободную ступню выбрасывает перед собой, решительно топая, а следом руку кулаком вперёд. Резкий порыв, в котором вся пыль сзади неё поднялась, а потом резко бросилась вперёд, заставляя стаю скулить и чихать в растерянности. — В… Вау? — На секунду с толку сбивается и она, мельком оглядывается на испачкавшиеся руки, но долго на месте не стоит и почти сразу срывается дальше бежать, заворачивает направо и только больше ускоряется, когда слышит первые неуверенные шаги сзади себя, сопровождаемые глухим хрипящим рычанием.       Двери. Большие. Если бы не механизм, она бы их не открыла, настолько тяжёлые. Когда они закрылись следом за ней, показалось, что разом нагрянуло спокойствие. Упало на плечи и заставило сесть, начать тихо кашлять и задыхаться. В груди больно, ноги отнимаются и руки, в висках болезненно стучит и в ритм стуку мигает свет в глазах. Сирена всё не замолкает, гудит, словно кто-то надрывно плачет, а иногда поверх этого рёва всё тоже холодное «Внимание всем». Самой захотелось плакать. Закашлялась, а за тем как-то незаметно начался собственный плач. Сначала редкими вздохами, потом всё чаще и чаще, шмыганье, мокрые глаза и вот лишняя влага падает на подобранные к себе колени. Всегда без звука. Как-то так само получалось. Она так научила тело, чтобы никто никогда не узнал об этом странном и неодобрительном поведении. Главнокомандующая никогда так не делала, даже тихо и, что удивляло младшую, даже когда ничего из намеченного в планах не хотело получаться. Она ругала. Сухо, холодно, но метко и жестоко. Это не было громко, но руки сами тянулись закрыть уши, ведь тогда становилось до болезненного страшно и после, во сне этот суровый гнев мог вернуться в своей худшей извращённой яркой форме.       Еллоу никогда не плакала при крупных неудачах. Она заставляла реветь от испуга за свою жизнь всех остальных, а вот Сэнд больших трудов стоило в такие моменты не расхныкаться. Сегодня вот совсем не получилось. Что уж там. Сегодня вообще ничего не получилось, кроме создания хаоса, разумеется. На несколько секунд ослепляет чрезмерно ярким светом и где-то внизу слышно возобновившийся шум, а после удары и хрустящий треск. Эти монстры разбили укреплённое стекло и, видимо, полезли наружу вслед за плывущим теперь прямым белёсым лучом. — Прожектор. — Догадалась юная Алмаз и поскорее проползла к небольшому окошку этого помещения, чтобы посмотреть затуманенным от слёз, но уже яснеющим взглядом, как эта полоска в почти полном мраке забытых уровней выхватывает отдельные предметы, маня за собой целые стаи теней ровно под меткие выстрелы откуда-то сверху. — Как их много, оказывается…       Аккуратный маленький нос опять шмыгнул, а сама она подложила руки под голову. Сейчас стало… Спокойно что ли, хотя минуту назад хотелось потерять форму от внутренней и внешней боли. Песочная никогда через это не проходила. Не понимала, как можно просто «пуф» и пропасть, а потом так же появиться, но, как объяснила Агат, это происходит, когда тело получает сильные увечья и, что камень нужен в частности для восстановления от полученных травм. — Больно… — Слово вырвалось само, тихо-тихо, чтобы, наверное, она сама его толком не услышала, но она было верным. Болел уже весь палец и чувство расходилось во всю кисть, но пока временно. Так лезть выше по лестнице будет больно, но другого пути нет — на обычной всюду бетонные пломбы и металлические вторые двери. Придётся в час по ступеньке, но двигаться. Не хотелось. Здесь было тихо, спокойно и даже иногда светло от прожектора, а там… А там Тени. Зачем туда идти? Агат точно против не будет, может только постарается скрыть, чтобы избежать наказания, если такое вообще будет. Почему-то казалось, что его не настанет. Главнокомандующая с каждым разом реагирует на младшую всё агрессивнее, либо не реагирует вовсе, а Высшая, кажется, забыла о существовании своего создания в принципе. Справедливо говоря, у неё есть на это полное право — вся эта бесконечная и тяжелая работа, тут и про что-то важное можно забыть, что уж там какая-то малявка. Да и теперь придётся расплачиваться за бардак. Никогда и никто не применял к ней силу, однако сейчас казалось, что её огреют от всего света и болеть будет даже больше, чем сейчас болит рука.       Зачем всё же идти? Однако мысль об этом её не отпускает. Странно. Вот ты вроде и нашла себе оправдание, разрешение не сдвигаться с места. Признаться, девочка даже удивилась тому, как незаметно для себя же легла на холодный пол спиной. Валяться так бы и дальше. Просто смотреть на потолок. На нём блестят фигуры: вот солдат несёт знамя сквозь пожар, вот строитель подпирает собой покосившееся здание, вот писец до стёртых пальцев переделывает текст. Зачем? — Нужно… Ответить. — Она приподнимается, садится, опускает взгляд к ноющей конечности. — Будут же искать, кто виноват… Нужно ответить.       Алмаз поднялась и расправила плечи, в полу-гипнозе подходит к двери и долго-долго слушает тишину, стараясь уловить в ней малейший шорох, выдающий опасность, но темнота в коридоре затихла, позволяя тихонько выйти. Дыхание замерло, казалось, что вот-вот закружится голова, потеряется сознание и она упадёт, грохотом привлекая чудовищ. Однако дышать нельзя. Ни вздоха. Цепляться за скобы было страшно. Они зазвенят эхом в бесконечном лабиринте, как колокол. Сквозняк рассказал, что слева тоже выбили стекло. Должно быть, большинство теней так же бездумно выпрыгнули к прожектору, но откуда она может знать, что не осталось здесь больше никого.       Звяк. За ним ещё один, пауза, руке всё же очень больно. Звяк. Ещё один. Пауза. Внимание всем, произошла… Иногда Сэнд казалось, что она сама повторяет эту тревогу, что настоящую уже отключили, а разум всё воспроизводит и воспроизводит приевшуюся фразу. Хотя, если вокруг такой шум, то даже хорошо. В конце коцов её подъём тогда совсем не слышно и можно продолжать со спокойствием. Только не забывать самой оглядываться. Звяк-звяк. Пауза. Хорошо, что ноги босые — от подошв было бы звонче. Звяк-звяк. Голова невольно поднимается и от увиденной бесконечности боль расходится на несколько секунд до самой груди. Хотя, наверное, не обязательно же лезть на самый-самый верх, достаточно добраться до мигающего красноватого света, с другой стороны до него тоже не близко. В лёгком отчаянии самоцвет вздыхает и пробует ускориться. Звяк-звяк-звяк-звяк. Пауза. Так ещё больнее, но хотя бы две ступеньки за раз и то лучше, чем было. Жалко только, что один этаж занимает восемь таких скоб и ещё по две на каждый пол-потолок. Звяк-звяк-звяк-звяк… Нет, больше десяти этажей махом она не осиляет. Дыхание упало совсем, а рука разболелась почти до локтя. Даже думать о подъёме уже тошно, а впереди ещ минимум сотня. Песочная сжала зубы и откинула себя на пол помещения. Даже падение на твёрдую поверхность не так досаждает. Устала. Хочется спать. Наверное, она провозилась со всей этой прогулкой очень уж долго. Может, начать прыгать по лестнице? Тогда на руку опираться реже, но так сил больше уйдёт и есть шанс упасть вообще на самое дно. Там только валяться и останется пока силы не вернутся. Если они вообще вернуться. Через усилие она встаёт и так бредёт по памяти в направлении пролётных ступеней, проверить, есть ли там пролом хотя бы на верхний этаж. Нельзя останавливаться слишком надолго. Уснёт.       Повезло. Удалось проплестись на целых пять этажей прежде, чем пришлось вернуться к скобам. Ещё пять этажей и она сдаётся, опять откидываясь на пол. Сил совсем не осталось, даже чтобы ползти с места в какое-нибудь укрытие. Рука болит уже дальше локтя, а глаза практически сами закрываются. Сознание даже покидает её на какое-то время, потому как свет из провала исчезает, как и шорохи вокруг. И эта проклятая сирена. Хотя бы она больше не мучает слух. Надоела.