Сыпучие возможности.

      Сэнд не знает почему, но сегодня она снова здесь. Занятия уже закончились, тело снова болит и дыхания в груди нет, но её это не волнует. Главное голос. Сегодня пения нет. Младшая уже хотела уйти, потому как ничего приятного из тихих помещений за дверями не было слышно, но почему-то не получалось. Ноги словно вросли в плитку площадки и не двигались. Песочная прижимается телом и ухом к холодной створке, закрывает глаза. Ничего. Почему от мысли, что там пусто в груди так щемит?       Она сползает спиной и пару раз ударяется затылком. Больно. Больно во всём теле и камне. Её словно снова укусили, но на этот раз изнутри. Какое-то тоскливое разложение ест её изнутри. В итоге руки начинают тянуть за одежду в области груди, сжимать её до лёгкого треска пока голос вс же не появляется снова. Алмаз поднимается так резко, словно от этого зависела её жизнь, по-прежнему льнёт к двери и всё же неуверенно улыбается, различая речь. Да, сегодня не поёт, но и этого бормотания ей достаточно. Было что-то в звучании этого голоса важное, неосознанно притягивающее, завораживающее на многих уровнях. Как если бы в нём было всё, чего Сэнд давно искала в жизни и не могла найти. Интересно, о чём хозяйка говорит? И с кем? Как вообще она выглядит? В задумчивости смуглая маленькая рука начинает блуждать по поверхности, чуть постукивая пальцами. Песочная даже и сама не поняла как, но у неё получилось открыть замок и путь плавно открылся, от чего незваная гостья почти упала в тёмное помещение. Кажется, это небольшой коридор, в другом конце которого видно приглушённый розоватый свет, как тот, что падает на здания в последний момент перед исчезновением светила за линией горизонта.       Это ощущалось как вторжение. Впрочем, так и было, ведь её сюда никто не приглашал и она просто зашла в незапертую дверь, что так-то неправильно. Босые ноги нерешительно проходят в полумрак, вздрагивая, когда выход автоматически закрывается, а бормочущий голос замолкает. Внутри маленькой грудной клетки всё сжимается тугим узлом, тянущим гортань куда-то внутрь тела тяжёлым комом. Нервный глоток и после ещё несколько шагов приближают её к неизвестному источнику света, когда в той комнате кто-то поднимается с тяжёлым шорохом и сам подходит ближе, но так же нерешительно. Однако этого достаточно, чтобы понять, что этот некто выше самой незваной гостьи. — Кто здесь?.. — Всё тот же голос, что и раньше, но теперь, вблизи, отчётливо слышно как сильно он осел и охрип, словно хозяйка слишком устала поддерживать его на должном уровне. Песочная ощутила, что образовавшийся ранее узелок тревоги бешено заколотился под рёбрами, до боли ударяясь об них от одной мысли, что сейчас какие-либо тайны исчезнут. Причём с обеих сторон. — Я отчётливо тебя слышала. Кто здесь?       Как тяжело ей сейчас, дыхание оседает колючими пылинками внутри и, кажется, даже слезятся глаза, пока всё тело исходится в дрожи разной силы. Руки невольно сжались в кулаки, а веки с силой зажмурились, но с тихим скрипом на первых звуках она всё же давит из себя слова: — З-здравствуйте!.. И… И извините за беспокойство!       Фигура с шелестом ткани чуть вздрагивает и уже плавнее выходит в коридор, с заметным удивлением рассматривая для себя нечто совершенно новое. Казалось, заплаканные синие глаза впервые за долгое время открылись так широко, а аккуратные, немного пухлые губы неуверенно разомкнулись, так и не найдя заново потерянную от шока мысль. Сэнд же сутулится, портя стойку и только радуется ромбовидным зрачкам, ведь никому, кроме Алмазов, не следует о ней знать без особого дозволения. Раз уж это родня по классу, то можно хотя бы выдохнуть за удачное сохранение тайны. Однако, этой радости ей не хватает для улыбки. Уж больно тревожат её заметные следы под глазами, то ли от усталости, то ли от слёз, то ли от всего сразу. К тому же белые волосы выглядят седыми, не то, что у Высшей, словно они когда-то были совершенно другого цвета, трагически утратив пигмент. Женщина приопускает веки, быстро становясь апатичной, а после щурится, рассматривая новое лицо в полумраке. — Ты и есть Сэнд? — Да, я и есть, Госпожа… Эм… — Консул. — Голос у неё всё тот же, тихий, мягкий, но теперь он больше усталый, чем осторожный, однако это не мешает ему вызывать мелкую дрожь по самому контуру оболочки. — Вообщем… — Младшая от чего-то румянится в щеках, ощущая себя самым невзрачным куском почвы у ног изящного создания, но всё же решается поднять голову во время разговора. — Ещё раз прошу извинить мне дерзость… Госпожа Консул, это… Чистая случайность.       Старшая ничего не отвечает ей и так же плавно скрывается в комнате, из которой вышла, подтягивая рукой шлейф тяжёлого на вид и звук балахона, укрывая им уже давно склонённую голову. Песочная немного вытягивается на своём месте, в итоге вставая на одну ногу и наклоняя всё тело вперёд, но ничего, кроме слабого розоватого освещения на укрытых тёмной тканью стенах, она не видит. Это заставляет её решиться и тихим пошлёпыванием босых ног последовать за молчаливой незнакомкой, сразу же завертев головой по сторонам.       Здесь пусто. Если изображения и были, то их скрыли тёмными шторами без рисунков, даже лампа на потолке приглушена, дабы помещение было как можно мрачнее и вместе с тем безграничнее. Печальный силуэт опускается на колени у пьедестала и Сэнд осторожно садится немного поодаль, приобнимая руками свои же колени. На небольшом возвышении что-то блестит, однако подойти и рассмотреть… Страшно. Подсознательная тревога обвила спиралью не только сам предмет, но и вторженку, пресекая любое сближение. Чем дольше длилась тишина, тем больнее было в груди. Что-то горькое подступало по горлу к голове и после выдавило собой слёзы из глаз. Девчонка только удивлённо ахает, замечая, что и Консул иногда роняет на пол хрустально-чистые капли, однако делает это без единого вздоха, как если бы, они лились не из оболочки, а из самого камня. Почему же кто-то столь прекрасный может так долго и истощающе плакать, раз тело уже устало, но душа всё не может остановиться?       В итоге полуразмытый взгляд поднимается к единственному открытому изображению: кто-то совершенно незнакомый тянется всем своим телом вверх. Даже не видно куда, потому как та половина снова завешана тканью. Консул реагирует на попытки младшей подойти ближе поворотом головы, но ничего не говорит, только утомлённо наблюдая за маленьким существом, что сейчас растерянно шмыгает носом и отирает щёки от нескончаемых слёз. — Почему я плачу? — Моя вина. — Старшая нехотя размыкает явно подсыхающие губы снова и возвращается лицом к изображению. — С того времени я не могу контролировать эмоциональное воздействие, которому подвергает окружающих моя аура. — С… Какого времени?       Женщина удивлённо вздрагивает и ей приходится полноценно обернуться к заплаканному маленькому лицу. Миниатюрный нос снова шмыгает и пятнистые щёки становятся от чего-то темнее, когда их взгляды встречаются, но после в синих глазах рождается горькое осознание и веки вновь смягчают любое выражение эмоций, сводя их к крайне блеклым отголоскам. — Верно… Тебе не сказали. С конца первой эры. Это было давно. И в то же время недавно. Я… Потеряла кое-кого, кто был крайне важен мне. — Потеряла? — Сэнд… — Брови принимают немного сердитое положение, но то скорее от попыток собраться с мыслями, нежели от гнева. — Ты понимаешь, что такое смерть? — Д-да. — Она кивает, но и сама до конца не может сказать, правда это или ложь, ведь знание есть, а вот откуда ей неизвестно. — Прекращение существования, функционирования кого-то или чего-то обладающего самосознанием и личностью. — Какое научное определение. Словно из сборника Высшей. — Может и оттуда. — Сэнд пожимает плечами и с трудом утирает новую волну слёз рукавом, на этот раз шмыгая носом чуть громче, чем раньше. — Значит… Ваш кое-кто… Ну… — Умер. Да. — Лицо чуть искажается в неясной эмоции, словно она хотела бы продолжить говорить и монолог этот был бы долгим, глубоким, философским, но что-то остановило её рвение. Может, недоверие, может, желание сохранить формальность их беседы, а может, простая боль. Простая и вместе с тем такая сильная, что лёгкие неспособны набрать воздух и язык прилипает к нёбу. Словно в подтверждение этой догадки карие глаза снова наполнились влагой синхронно с бездонной синевой напротив. — Я… До сих пор не могу смириться. Мне больно, так больно, что мой собственный камень уже не подчиняется мне. — Но Вы не ранены… — Ранена. Здесь. — Её тонкий палец поднимается вместе с рукой и касается виска, пару раз потыкивая, а после прикасается к камню. — И здесь. — Тогда Вам необходима медицинская помощь.       Консул, кажется, теряет ту долю надежды, что в ней сверкнула на несколько секунд, разочаровано качает головой и закрывает глаза, после натягивая капюшон сильнее, чтобы большую часть её лица было не видно. Песочная озадаченно поднимает голову, ощущая, что ничего не давит на неё так, как было недавно, но плакать всё равно хочется, пусть и не так обильно. Не так громко. В её стиле. Руки несмело складываются перед туловищем, но больше ничего. Словно двигаться стало слишком… Холодно. И оболочка решила сохранить тепло, застыв в одном положении. — Если Вы ранены, Вам нужно… — Нет. — Это… — Она задумывается, вспоминая термин, который в неё успела вбить Гамма и с трудом проговаривает вслух. — Иррационально. — Не говори мне, что рационально, а что нет. Малейшие мои проекты занимают времени больше, чем всё твоё существование умноженное втрое. — Впервые голос старше напугал её. Всё такой же тихий и вкрадчивый теперь он был похож на сквозняк, откуда-то появившейся на нижних уровнях. От неожиданности младшая закрыла глаза. На несколько секунд она вернулась в бесконечный тёмный колодец с металлическими скобами ступеней. Шаг-шаг. Стоп. Рука иллюзорно заныла, а внизу послушалось осторожное цоканье когтей. Ещё одна остановка и они… — Сэнд. — Ах!.. — Малявка практически подпрыгивает от страха и внимательно оглядывается. Консул здесь уже не было, как и розоватого источника света. Ткань опущена до пола. Здесь с ней была только Главнокомандующая. Смотрит как и в прошлый раз. От этого больно. В груди, словно лезвие медленно протыкает её ровно в центре. Неприятность в том, что она позволила себя напугать. Значит, позволила потенциальному противнику подкрасться. — Тебя не должно быть здесь. — Я не знала, Госпожа Главнокомандующая, клянусь. — Сэнд прикусывает нижнюю губу, ощущая, что ещё один выговор доведёт её до слёз прямо перед ментором. Это было бы позорно. Вот бы Консул успела выжать весь запас. — Просто здесь был голос и я… Было не заперто, так что мне показалось, что можно… Перед Госпожой Консулом я уже извинилась лично. — Видела, значит… — Золотые глаза бесстрастно обводят помещение взглядом, слегка отблескивая на паре складок, из-за которых мелкая часть гравюры осталась открытой. Как если бы за ними нагло подглядывали. Правая рука собирается в кулак, загребая с собой подтяжки Песочной и за них держа тельце на весу по пути к выходу. — Тут было не заперто? — Н-нет… Поставьте, мне больно… — Спину и правда от такого начинало неприятно щемить, словно позвоночник вот-вот выйдет через кожу. — Мало ли, куда ты от меня свернёшь по пути. В запросе отказано. — Н-но, Еллоу! — Нет. И сохраняй молчание. — Пожалуйста?.. — Это приказ. Тебе следует научиться стойкости.       Младшей исполнение даётся с огромным трудом. Подъём по лестнице, от которого её аж потряхивало слегка — вот основная причина. И ведь весь путь состоял из ступеней. В такие моменты она жалела о том, что их здания не одноэтажны. Или, пусть этих этажей было бы поменьше, а тут-то десятки. С заблокированными, наверное, сотни. Когда ноги снова касаются пола, она покачивается из стороны в сторону, с трудом забираясь на свою кушетку и привычно сворачиваясь клубком. Сейчас опять будет до звона тихо. С прямой спиной переносить это сложнее. Подкладка немного проминается у согнутых ног. Тепло. Карие глаза невольно открываются и смотрят через плечо. Еллоу не ушла. Необычно. Даже… Она бы не сказала, что чувство плохое, скорее грызущее. Словно правильного ответа на действия старшей в её голове нет. Проигнорировать? Невежливо. Но что делать? Принимать и радоваться тоже не хочется, потому что будет плохо, когда Главнокомандующая уйдёт. Жёлтая водит по помещению взглядом и словно бы выдыхает: — Вижу, под себя ты его не настроила. — Это… — Сэнд пожимает плечами и переворачивается на спину. — Не то чтобы моё. Не до конца мне принадлежит. — Нет желания присвоить? — Я чувствую, словно не имею на это права. Это нормально? — Вполне. — Она кивает и, кажется, становится более довольной. Только на долю. — Признак внутренне дисциплины.       Почему-то Сэнд показалось, что этот ответ ненастоящий. Как если бы он был просто выбран как подходящий теме, однако закрывающий собой нечто иное. Что-то, что невозможно сейчас высказать. Возможно, однажды, а возможно и никогда. Когда-нибудь в недостижимом завтра. Старшая оглядывается на неё немного растерянно, мол, чего это ты смотришь так, на что младшая реагирует только смущением и отводит взгляд, однако ненадолго, ведь беседа, как оказалось, не окончена: — Значит, ты случайно наткнулась на Консула? — Да. — Она кивает, задумывается и хмурится сама на себя, начиная мотать уже отрицательно. — То есть, нет. Ну… Не совсем. Вот. — Не совсем? — Я… Я слышала её голос раньше и… Сегодня мне стало интересно послушать получше…       Не только сегодня, а уже много дней подряд, но об этом лучше не говорить. Золотые глаза и так уже медленно становятся ядовитыми от каждого слова. Песочная не уверена когда она научилась так определять настрой воительницы, но ей всё же удалось выделить закономерность: чем ближе оттенок к кислотному, тем хуже у наставницы настроение. — И?.. Дверь оказалась незапертой? — Так точно. — И почему ты не ушла?       «Потому что мне было любопытно, а потом стало слишком неловко, чтобы уйти». Вместо этого она опускает веки, чтобы не встречаться с сверлящим взглядом. Это всегда тяжело. Если смотреть прямо -Еллоу способна выжечь её изнутри. Обезоружить без единого движения. — Почему ты не ушла? Ты ведь понимала, что тебе туда нельзя? — Д-да, так точно! Вход был запасной и мне яано нечего было там делать… — Так почему ты осталась? — Консул… Заметила меня и… Уйти молча было бы невежливо.       Ощущение давления на голову пропало и Сэнд подняла лицо, стараясь уловить, почему её строжайшая судья вдруг расслабилась, словно бы прощая всю ситуацию. Да, цвет снова естественно-золотой, кажется, в нём даже начали проявляться рыжеватые тёплые капли. Дыхание у малявки от чего-то стало тише, глубже. — Продолжай. — Я хотела просто извиниться и уйти… Но Госпожа Консул показалась мне такой печальной… И мне захотелось… — Это было не твоё дело. Разве нет? — Не моё, но… Мне было жаль её и мне захотелось утешить её. Но у меня не получилось. Я побоялась, что сделаю хуже.       Еллоу вздыхает, ненадолго отводит взгляд и медленно-медленно её мимика расслабляется окончательно, как если бы любые силы держать себя серьёзной покинули её. Брови впервые расходятся в таком спокойном движении, что ученица даже теряется. Разве так вообще бывает? — Мне кажется, я сделала хуже. — Только кажется. С Блу всегда так. — Блу? — Консул. Ты могла заметить, что в её присутствии тяжело даже думать, что уж там дышать или говорить. Такова её аура — контроль чужих эмоций и сейчас она испытывает только… — Печаль? — Это не то слово, Сэнд. Не думаю, что ты поймёшь. Даже я не понимаю. Думаю, она теперь просто сломана.       Сломана. Почему-то Сэнд это слово совсем не понравилось. Какое-то оно неправильное, совсем-совсем и вовсе неподходящее. Сломанные бывают только вещи и выглядят они иначе, а с Блу что-то другое. Что-то гораздо более мягкое и от того опасное. В отличие от резкой боли, осторожную и аккуратную боль так просто не отгонишь. Ты и не поймёшь, ушла она или осталась где-то на дне мелким подёргиванием. — Вряд ли это можно починить, так что не вини себя. С ней всегда так… Сложно. — Даже тебе? — Даже мне. — Старшая кивает и улыбается краешком губ в ответ на широко открытые глаза младшей. — Думаю, даже Высшей. — Не верю — Не верь, но иначе бы решение уже было.       Песочная помотала головой и зажмурилась, чтобы в темноте мыслей восстановить образ самой главной из них. Уже плохо помнились помещения, но сама Белая оставалась такой же. Изящная фигура с приятным голосом занимала собой воспоминания почти полностью. Как если бы ничего больше и не существовало, но если так подумать… Разве плохо? Иногда ей снилось, что Высшая её… Очень сильно… Хм. Что берёт на руки, сажает на свои колени за стол и водит рукой по экранам, что-то рассказывая. Что свободной рукой гладит волосы, чешет голову, а потом прижимает за талию к себе. Это были хорошие сны, но по утрам она всегда от них плакала. Хотя это и было совсем странно. Гамма и Дельта вот за эти сны и разбиться готовы, а она плачет. А они позавидовали бы! Потому что Высшая идеальна и ошибки просто не может быть. Вероятно решение уже есть и действует, но просто пока незаметно. Вот бы увидеть… Их ещё раз. — Госпожа Главнокомандующая… А когда будет проверка? — Когда… Что? — Ну… Дельта говорила, что когда-то Вы и другие Старшие проверите мои способности и… — Она не должна была. — Её глаза резко щурятся и младшая вздрагивает, видя, как одной фразой уничтожается весь покой, собравшийся было в самой Жёлтой. Словно вся её оболочка резко стала колючей. — Д-думаю это я разговорила её. — Её голова чуть вжимается в плечи, нет сил снова посмотреть ей в лицо. Страшно. Почему? Почему Еллоу всегда так таскает её по всему эмоциональному спектру? Пусть чувство будет негативное, но хотя бы одно. Просто одно. — В этом… Нет её вины… Мне просто было интересно… И вот… — Она всё равно не должна была. Даже тебе. — Это так секретно?       Она кивает и внутри Сэнд всё вдруг свернулось горьким комом и потянуло вниз, кажется, затягивая с собой всё, что есть внутри её оболочки. Снова маятник качнулся и даже стукнулся об барьер, после пролетев к другому пределу со звоном при столкновении. Потому что старшая положила тёплую руку на её голову и, кажется, даже погладила по волосам. — Устала? — Н…Нет… — Ты лжёшь. Почему? Песочная пожимает плечами, рассматривая пустую стену напротив себя. Водит по ней глазами, словно ответ где-то написан, но ничего не находит и только обнимает себя за плечи, наконец снова закрывая глаза. Если молчать, то её оставят одну. Подумают, что всё же слишком сильно устала и отключилась. Нет. Всё ещё не уходит. Смотрит. Непонятно как, но она понимает, что на неё смотрят. Не колючее, но тяжёлое чувство на самой грани оболочки. Веки поднимаются и краем зрения она замечает, как чужой взгляд спешно избегает встречи. Тоже что-то скрывает. — Госпожа Главнокомандующая, а почему Вам можно лгать? — М? — Не притворяйтесь, я это чувствую. — Вот как… — Кажется, этот ответ ей понравился, потому что уголки рта неуверенно дрогнули, безуспешно пробуя подняться. — Я не лгу. Я просто не договариваю, это немного другое, хотя соглашусь, вполне похоже. Мне можно так делать, потому что я могу нести ответственность за свои слова и действия сама и в полной мере. Даже за ложь. — А я не могу? — Пока нет. В будущем сможешь, а сейчас ответственность за тебя и всё что ты делаешь или не делаешь несу я и те, кого я назначаю меня подменить. Поэтому мне нужна абсолютная честность, чтобы понимать, за что такое конкретное я отвечаю. Это понятно? — Так точно.       Сэнд чувствует и ещё один запрет. Он ещё не прозвучал, может, не прозвучит вовсе, если не будет найдено верных слов, но само его существование уже ощущается. Только младшая не уверена, можно ли его в таком случае нарушать.

«С Консулом старайся не пересекаться. И не ходи одна»