***
Весна неуёмно неслась вперёд, забирала с собой тревоги и страдания. Дарила долгожданное тепло. Микаса уже не могла вспомнить, в какой момент стала едва ли не каждодневной гостьей в доме Йегеров. Возвращаясь вместе с Эреном из школы, она помогала ему с домашним заданием, а после они до ночи хохотали над всякой ерундой или уходили гулять. Наблюдая за своим влюблённым сыном, Гриша с Карлой понемногу искали путь обратно друг к другу, заново учились уважению и компромиссам. В дом вернулись мир и покой. Друзья поначалу обижались на Эрена за то, что тот почти перестал проводить время в мужской компании, но вскоре сдались, подозревая, что намечается нечто серьёзное и лучше не донимать Йегера пьянками и безумными выходками, как в старые добрые. На исходе мая разговоры были лишь о предстоящей вечеринке выпускников, на которую, по традиции, были приглашены учащиеся старших классов. Эрен сидел на математике позади Микасы, атакуя её записками с вопросами о платье для вечеринки и пошлыми шуточными каракулями. Она тихо прыскала в страницы учебника и отвечала ему такими же пошлыми каракулями. В классе стояла духота, и Микаса по излюбленной привычке высунула босые ноги из балеток, принявшись выводить носками узоры на паркете. Шлёп! Её пяток коснулись чужие пальцы, а за спиной раздались лучистые смешки. Шлёп, пальцы щекоткой спустились вниз по стопам. Микаса прятала под ладонью улыбку и с нарочитым вниманием слушала учителя: «Какой же Эрен дурак! До чего с ним хорошо и весело. Его намерения чисты». Надломленный грифель царапал на бумаге жаркое томление, выводил грязные завитки сотни не сказанных вслух «ты нужна мне», запечатывал между строчек нетерпеливый стон. Эрен сильнее сжал в побелевшем кулаке карандаш, облизнул пересохшие губы и, разнузданно съехав по спинке стула, скользнул пальцами ног по девичьей щиколотке, отчего Микаса вздрогнула и обернулась к нему, продолжая смешливо улыбаться. Уголки её губ медленно опустились, внутри зрачков блеснула озадаченность. Микасе почудилось, что на неё смотрел вовсе не Эрен — демон из потустороннего мира. Отросшие на висках пряди делали его лицо острее, а в бездне зелёной радужки переливался фосфорический свет. Микаса вновь по-детски улыбнулась, желая прогнать наваждение, и в ответ Эрен плотоядно изогнул линию рта, процарапав поперёк тетрадного листа жирную линию. «Дикий мальчишка», — пронеслось эхом в голове Аккерман. «Тело с головой не в ладу. Долбаный урок всё никак не кончится! Не хочу ничего, кроме прикосновений к ногам Микасы... Но я бы не посмел доставить ей неудобства, не посмел быть грубым. Ведь мои намерения чисты. Может быть». Эрвин и Ханджи прекрасно знали, что проконтролировать трезвость своих учеников на Выпускном затея не самая удачная, а потому договорились сделать хотя бы всё возможное, чтобы никого не пришлось выносить из спортивного зала в обморочном состоянии. До вечеринки оставались считанные минуты. Зал наполнился смехом юности, предвкушающим шёпотом, шипением откручивающихся крышек спиртного по углам, поздравлениями и комплиментами. Райнер стоял за ноутбуком Ханджи на импровизированном подиуме, делая последнюю выборку композиций для плейлиста. ― Неужели подключать колонки и заниматься псевдодиджейством ― это лучшее времяпрепровождение на собственном Выпускном? ― озадаченно спросил подошедший к подиуму Эрен, поправляя подтяжки брюк и закатывая рукава белой рубашки. ― О, вырядился, щегол! Как на свиданку, ― поддразнил его Райнер. ― Можно и так сказать. Я сегодня не упущу своего, уж поверь! ― Охотно верю, Атакующий плясун. ― Шутник, блядь. Ты ведь даже не видел, как я танцую. ― Эрен воинственно скрестил руки на груди. ― Вот сегодня и увижу. А что до моего времяпрепровождения: лично я терпеть не могу танцевать. И потому в восторге от выбирания музона и наблюдения за происходящим. ― Райнер отклонился в сторону от монитора и шутливо прищурился. ― И ты хоть через три дня доползи до нашей пьянки с парнями по случаю окончания школы, а то из-под каблука Аккерман вообще не вылезаешь. ― Я и так слишком долго бухал с вами, игнорируя её, не осуждай меня. Но я обязательно приду, обещаю. Эрен протянул Райнеру руку, и тот недолго думая ответил ему крепким рукопожатием. ― Эй, Ромео, там твоя Джульетта идёт! ― Райнер кивнул в сторону входа в зал. Микаса шла под ручку с трещавшей без умолку Сашей. На ней были чудесное ретро-платье красного цвета в белый горошек и красные туфли на маленьком каблуке. Эрен набрал в лёгкие побольше воздуха и двинулся навстречу всему, о чём мечтал в этот вечер. Заметив стремительно приближающуюся фигуру своего друга, Микаса отпустила руку Саши и бросилась прямиком к нему. ― Смотри, какое у меня красивое платье! ― радостно прокричала она и, взявшись за подол, ребячливо покружилась. ― Иди сюда! ― Эрен поймал её в жаждущие объятия и припал губами ко впадинке на виске. ― Ты прелесть, у меня нет слов, ― окончательно размякнув, проговорил он в её волосы. ― Дай угадаю… Дядя Леви подарил? ― Ага! Проводил меня сюда и уехал в аэропорт. Так не хотелось его отпускать: он в наш дом приносит веселье и покой, воспоминания о папе, ― с грустью произнесла Микаса, но заставила себя вновь улыбнуться. ― Леви мне не только платье подарил, кстати. Ещё духи. ― Она опустила веки и плавно склонила набок голову, подставив Эрену шею. Посреди всё разбухающего столпотворения, в пучине праздничной маеты, простреленной беспечными голосами, нежность отрывала от земли их безвольные тела и устремляла ввысь. Аляпистые блики диско-шара хороводили на белой коже Микасы, спрыгивали на красный подол и прятались в складках ткани. Эрен тихонько ёрзнул кончиком носа по бархатистой шее и, сглотнув, сдержанно отстранился. ― Пахнешь ягодной мороженкой, ― с улыбкой подытожил он. ― Угадал, ― наивно отозвалась Микаса, комкая на его плечах ткань рубашки. Повернула голову и с демонстративным презрением ткнула пальчиком в мочку уха Эрена. ― Фу, гадость! Это что, серьга? ― А это что, нотки восхищения в твоём голосе? ― Не дождёшься, болван! ― ласково парировала она. В зал влетели краснощёкие и взлохмаченные Конни и Жан. Подплыли к Эрену с Микасой, схватили обоих под руки и повели в гущу толпы, где уже собрались друзья. Из колонок рявкнула бодрая музыка, и зал взорвался визгами молодёжи, начавшей двигаться в такт. Пьяненький Армин намертво прилип к Саше, изредка что-то бурча и по большей части плохо осознавая происходящее, что, впрочем, не мешало ему получать удовольствие от стороннего оживления. Галлиарды были главными заводилами: орали поздравления и начинали двинутые пляски хороводом или змейкой. Конни каждые десять минут подбегал к Райнеру и благодарил за разнообразный выбор музыки на любой вкус. Жана лихорадило от страдальческих посиделок на трибуне в компании безответно влюблённых девушек до нездорового оживления в кругу приятелей. «А ты Пик не приглашал?» ― превозмогая самоистязания, осмелился спросить он у Порко, на что получил неутешительный ответ, что та празднует собственный Выпускной. Спустя пару часов Райнер с ужасом заметил, что выбранные им песни закончились. Отругав себя, решил сразу не пускать плейлист на второй круг, а глянуть чего-нибудь в папках Ханджи. Игнорируя названия вроде «к занятию №36», с облегчением открыл папку «для души ^^)», но и там обнаружил вереницу незнакомых исполнителей. Махнув рукой, наугад ткнул первую попавшуюся на глаза аудиозапись. Вступительные фортепианные нотки привели разгорячённую молодёжь в лёгкое замешательство, и как только музыка стала набирать задорные старомодные обороты под хрипловатый голос, по залу прокатились недовольные шепотки. «Боже, что это за старпёрское дерьмо? Как под это танцевать?» ― раздавалось тут и там. И только Эрен с заворожённой ухмылкой качал головой, отмеряя ритм щелчками пальцев. ― Раз, два, три, четыре… ― забормотал он себе под нос и вдруг обратился к Микасе: ― Ты, чёрт побери, это слышишь? ― Ну, да, это же «Ice Cream Man»¹ ― любимая песенка Ханджи. ― Да я не о том. ― Эрен решительно развернулся к ней лицом, взял за руку и зашагал спиной вперёд к центру зала, к своей далёкой заветной мечте. ― Идём-ка, покажем этим неуклюже трясущимся дикарям, что такое настоящий танец! И, обхватив её талию в открытой позиции, принялся шаловливо выбрасывать носки вперёд, твёрдо ступая на пятки и продолжая отщёлкивать ритм пальцами свободной руки. Микаса даже не успела как следует подумать о том, что это самое очевидное, чем им стоило заняться за годы дружбы. Какого-то чёрта ни один из них не брал на себя подобную ответственность. Размышлять о глупости было уже поздно: её стопы вырисовывали фигуры на паркете, а бёдра вращались в такт озорной мелодии. Вокруг не стало ни лиц, ни тел ― одни лишь смазанные кляксы света и омут разноцветных линий. И только по набирающим обороты выкрикам, хлопкам и притопываниям Микаса поняла, что на них смотрят абсолютно все. Эрен не давал ей спуску. Долой проклятые рамки! Никаких лелеемых ею заскорузлых условностей и желаний всё сделать отточено и правильно. «Не смей закрываться от меня!» ― кричали его хулиганские, полунебрежные движения и пластичное скольжение ног. Очаровательное безумие. Микаса поддержала его со всей страстью, на какую была способна. «Я больше не буду прятаться от тебя!» ― отвечала она ему махом ножки и покачиванием плеч. Девчачье дурачество. Азарт, восторг! Закрыв позицию, кокетливо прильнула и вновь шкодливо отстранилась. Твист-поворот. Ещё и ещё! Голова закружилась, мышцы прострелила сладкая боль. Ребята в зале вовсю выкрикивали их имена, визжа и улюлюкая. Но громче остальных через весь зал горланила Ханджи: «Эрвин! Ты только посмотри! Видал? Это мои красавцы!» Крепче сцепив руки, они сошлись и вновь разошлись, неустанно двигая бёдрами и работая ногами. Припрыгивая, вращались вокруг незримой точки, позабыв о том, что нужно сделать очередной вдох, позабыв, что дома ворох проблем, что мир отвратительное, грязное и жестокое место. У них осталась только сумасшедшая молодость и растекающаяся по напряжённым конечностям музыка. Когда хрусталём задрожали финальные ноты, ни Эрен, ни Микаса не верили, что всё закончилось так быстро. Челюсти и щёки свело от улыбки, в стопах бешено пульсировало, ладони стали скользкими от пота. Они соприкоснулись лбами в немой благодарности друг к другу и понемногу пытались восстановить дыхание под непрекращающиеся вопли наблюдающих: «Ещё! Ещё! Ещё!» ― в унисон скандировали те. А Эрен не мог перестать думать о том, что шёл к этому мгновению целых шесть лет. Вечеринка закончилась в полночь. Компания друзей не стала садиться в автобус для развозки по домам, а двинулась гулять. Закинув руки на плечи друг другу, они слаженно шагали в две шеренги, распевая песни и голося непристойности посреди пустых улочек родного города, который засыпал слишком рано и ещё не успел привыкнуть к молодёжи 21-го века, веселившейся до утра. Расстались в шестом часу, когда на небе забрезжило бледное зарево, укутанное розовой пеной облаков. Микаса и Эрен, переплетя пальцы, направлялись к дому госпожи Шпигель ― в свою обитель сказочного покоя. Возвращаться было страшно: если они сейчас лягут спать, этот вечер закончится навсегда, станет размытым пятном воспоминаний. Но пока они оставались вдвоём, дышали свежестью утра и пылью асфальта, их вечер длился столько, сколько было угодно. Почти не издавая шума, открыли входную дверь и пересекли гостиную, выбежав в сад. На обеденном столике, укрытом чистой кружевной скатертью, дремал фарфоровый чайник для заварки, к которому теснились знакомые с детства пузатые чашки, осыпанные душистыми лепестками черёмухи. На стуле валялась свернутая в трубку подмокшая газета, а у ветхого шкафчика для садового инвентаря лежали не убранные ими позавчера инструменты. Время останавливалось в тот момент, когда они уходили, любезно дожидалось маленьких гостей и возобновляло бег исключительно по их воле. Рассветные лучи расплескались по цветущим деревьям, проникли под кожу умиротворением. Микаса отодвинула в сторону посуду и села на краешек стола, не отводя взгляда от своего друга. Его уставшие счастливые черты подсвечивала белизна рубашки: «Такой милый с этим застенчивым румянцем. Ему даже идёт, что так оброс. ― Микаса протянула руку и дотронулась до непослушных прядей. ― Как ты мне дорог! Искренний и смешной. Ты мне дороже многих…» Госпожа Шпигель всегда просыпалась рано, и сегодняшнее утро не было исключением. Ровно в 6:30 она спускалась вниз и ставила одну из своих пластинок, а после ехала варить кофе. Юные гости не услышали шороха колёс: поглощенные друг другом, они не заметили, как мадам Ренессанс, запустив проигрыватель, тихо подъехала к выходу на задний двор. Она видела их всё так же ясно ― внутри «кадра» дверного проёма, освещённых торжеством солнечного света, под звездопадом лепестков, и душу растаскивали по кускам печаль и любовь. В треске бегущей под иглой пластинки звучали их детские голоски ― высокие и чистые, так непохожие на эти бархатные трели, доносящиеся из сада. И выученные наизусть строчки из далёкого лета, проведённого в Америке 1968-го, тихо заструились сквозь динамик проигрывателя: «Неужто это та малышка? И тот забавный мальчуган? Так незаметно повзрослели — Как, когда? Какой она красивой стала! А он каким высоким стал! А ведь ещё вчера он был так мал!»² Энергично подняв опавший цветок магнолии, Эрен закрепил его под шпилькой в волосах Микасы и дурашливо нажал ей на кончик носа указательным пальцем. По щекам госпожи Шпигель скатились немые слёзы, застыв в глубине морщин на подбородке. Прижав жилистую руку к груди, она стиснула ткань шёлковой блузки и тяжело задышала, предаваясь светлым воспоминаниям и мечтам о чужом счастье. «Мои упрямые драгоценные дети… Встаньте немножечко ближе друг к другу. Ваша несуразная старуха не будет мешать, обещаю», ― беззвучно произнесли её сухие губы. Ведь это только для них время здесь обманчиво замирало, но для госпожи Шпигель оно отмеряло целые жизни. «Восход, закат, восход, закат, О, как дни летят! И солнцу вслед цветы подсолнухов Заворожённые глядят…»***
Всё произошло на глазах у Микасы в считанные дни, на заре лета. Госпожа Аккерман, всегда пассивная и не способная дать отпор, вдруг обозлилась на Бруно с невероятной силой. Она знала про измены много лет, но когда муж ввалился ночью пьяный с какой-то девицей, которую отымел прямо в коридоре на глазах у ошарашенной Микасы, её словно подменили. Устроив Бруно взбучку и выгнав нежеланную гостью, госпожа Аккерман вдруг позвонила старой школьной подруге и ушла с ней на целую ночь. Спустя неделю она в отместку привела домой мужчину. Микаса ожидала какой угодно исход этого странного представления, но вовсе не того, что кавалер её матери начистит морду Бруно и выставит его за дверь. Мишель оказался решительным и мягким человеком. Он влюбился в госпожу Аккерман с первого взгляда и без лишних расшаркиваний заявил о серьёзности своих намерений, но не давил на свою возлюбленную. Он проявлял деликатность по отношению к Микасе, не собирался открещиваться от неё, как от балласта, не покупал её благосклонность чередой подарков. Зато всё необходимое он незамедлительно ей предоставил и добавил, что девочка может рассчитывать на него, если будет нужно. Июнь пролетел как сумасшедший ― наполненный сомнениями, недоверием. Микаса плохо шла на контакт, хотя и проявляла вынужденное дружелюбие. Вечерами она болтала по телефону с Эреном, выливая на него переживания, которыми не могла поделиться с матерью. Ей было страшно. Непривычный домашний покой вселял в неё ужас, что это зыбкий мираж, и он неизбежно превратится обратно в кошмар. Микаса видела, как на улице мама демонстративно льнула к Мишелю, если сталкивалась с Бруно: она его не забыла и, очевидно, ждала какой-нибудь реакции со стороны мужа. Только бы это всё закончилось. Только бы она унялась и поняла, что отчим был подонком, по которому не стоит тосковать! В начале июля, одной тёплой ночью, Мишель спонтанно собрал своих девочек и отвёл в парк аттракционов, а затем на завтрак в дорогой ресторан. На часах было пять утра, у Микасы слипались глаза, но она неотрывно наблюдала, как напротив неё от счастья и любви сияла мама в объятиях доброго мужчины, и Микасе стало до того хорошо, что она разрыдалась над тарелкой десерта. С той памятной прогулки она начала потихоньку открываться дяде Мишелю. Подолгу разглядывая в ванной своё тело без единого синяка, Микаса улыбалась и допускала, что всё ещё может измениться самым лучшим образом. Главное, чтобы Бруно не смел возвращаться. Мишель лишь тогда позволил себе делать дочери избранницы подарки. В его понимании, это было честно. К тому же самой Микасе так было гораздо комфортнее. Её гардероб пополнился новыми красивыми вещами, на руке засверкал золотой браслет, а в ушах первые за шестнадцать лет серёжки. Страх неминуемого крушения новой жизни не покидал Микасу, но она научилась справляться с ним. Август не собирался махать зною изумрудной рукой, зато вечера его сделались свежее. Жара больше не волновала Райнера и братьев Галлиардов, поступивших в университеты после несколько кругов экзаменационного ада. В честь этого события было решено устроить большую тусовку. Место нашлось быстро: почившая ещё в марте бабушка Жана по отцовской линии оставила внуку наследство ― загородный участок с внушительным домом. Родители туда практически не ездили, а вот юного Кирштайна с этим местом связывали тёплые детские воспоминания. Возможность побыть «хозяином хаты» во время пьянки виделась приятным бонусом, к тому же вариант был идеален: пять спален, просторная столовая на первом этаже, опрятная ванная, на заднем дворе яблоневый садик, а рядом с участком раскинулось живописное поле, где протекала бойкая речушка. Закупив всё необходимое для пятидневного отдыха, отправились в путь. Прибыв, незамедлительно занялись уборкой дома, а затем готовкой: парни взяли на себя мясо для барбекю, девочки нарезали салаты и овощные закуски. Никто не отлынивал, каждый отдался воодушевляющему чувству собственной взрослости, нужности, причастности к общему делу. Рядом не было родителей, навязчиво контролировавших каждый шаг. Всё делалось так, как хотели они сами. По готовности выносили блюда недалеко через дорогу, в поле: у Жана там было любимое местечко со старым поваленным деревом, где он с бабушкой и дедушкой в детстве разводил костёр. Там же расставили несколько складных стульев, постелили покрывала, соорудили столик из досок. ― Нет, ну, какие же мы всё-таки красавчики! ― восторгался Конни, утирая пот со лба и оглядывая результаты трудов с довольной лыбой. ― Не говори, братишка. ― Жан приобнял друга. ― Будет весело и душевно. Не то что у богатеньких придурков, что настроили себе коттеджей на краю деревни, испортив нашу дивную трухлявую эстетику. ― Он указал пальцем в конец дороги, пролегавшей меж домов. Затем обернулся к Порко, устанавливающему на земле гриль. ― Ты точно правильно объяснил Пик, как сюда доехать? ― Точно. ― И станцию нужную назвал? И сказал, что камень у развилки нужно обходить со мшистой стороны? ― Чего ты мне мозги ебёшь? Всё рассказал. Вопрос в том, приедет ли она вообще. Ленивая жопа эта Пик, вечно её надо силком тащить. Зато потом сидит такая довольная, типа, «ой, как классно, что собрались, ребята»! ― писклявым голосом спародировал он подругу. ― Тот ещё кадр! Так что морально настройся ещё немножко поберечь розу невинности и в одиночестве теребить свою детскую писюльку. ― Порко, ты иногда такой мудозвон, аж врезать тебе хочется, ― недовольно процедил Эрен, открывая бумажный мешок с углём. ― Ты сейчас объединился с конемордым против меня? Походу, я слышу поступь надвигающегося апокалипсиса… ― Просто у него к твоей Пик всё серьёзно, а ты его с говном мешаешь. ― Егермейстер головой ударился, походу. Я первый раз вижу, как он тебя защищает, Жанбой! ― Порко загоготал, схватившись за живот. ― Ты уже, значит, всё доделал? Ржёшь тут стоишь как хрюшка. ― К ним подошёл Райнер с полным тазом мяса. ― Раз так, пригони сюда Кирштайнов Пикап, нам нужны музыкальные колонки, а то с телефонов звук говённый. Как только Эрен закончил помогать Порко и поднялся с земли, на его животе крепко сплелись тонкие сильные руки. ― Пошли палки для костра собирать! ― пробубнила ему в плечо Микаса. ― Ребята! Ребята, вы не поверите, что сейчас произошло! ― прокричал бегущий к ним через дорогу Армин. ― У меня коза веточки ела с рук! ― Он по-детски округлил глаза. ― Вот прямо с рук, прикиньте! Хлюп такая ― и сожрала! Не только листики, вместе со всей веткой… ― Армин, тебе реально полезно чаще бывать на природе, а не только задротить в игрушки на компе, ― поддразнил его Жан и лёгонько толкнул локтем. ― А те козы ― это, наверное, старушки миссис Стайн. Она их частенько перед сном попастись выводит. Мне они тоже нравятся, ржачные такие. Эрен поглядел в сторону леса у кромки поля, на догорающий алый закат, и его сердце наполнилось предвкушением и любовью: «Если вся эта новая жизнь и счастливые улыбки друзей ― лишь долгий сон, то лучше бы я никогда не просыпался». Микаса взяла его за руку и повела за собой. Он любовался тем, как она хороша в своём бежевом хлопковом платьице, и остро ощущал скоротечность молодости, хрупкость происходящего. «Я видела засохший куст у речки», ― голос Микасы рассыпался в шелесте трав и цветов. Остановившись у реки, она сняла сандалии и перебралась по торчащим из воды булыжникам на противоположный берег. Темнело, воздух становился прохладнее. Эрен собирал в связки принесённые ветки и всё поглядывал на голые ноги и руки Микасы, покрытые мурашками. Когда она в очередной раз спрыгнула на берег с охапкой хвороста, Эрен снял свою зелёную джинсовую куртку и без лишних церемоний надел её на не успевшую возразить ему Микасу. «Это когда-то уже с нами происходило, ― промелькнуло в её голове. ― Когда возвращались вместе домой два года назад». ― Вот глупый, сам же замёрзнешь! ― Лучше я, чем ты, ― серьёзно ответил он. ― Пойдём обратно, этого достаточно. На обратной дороге ноздри щекотал запах прелой земли, к ногам липла мокрая холодная трава, а из кустарников доносился стрекот сверчков. Облака в небе поредели, и со всех сторон стали загораться белые точки звёзд. Микаса и Эрен увидели, как впереди взметнулись тонкие языки пламени. «Тащите сюда скорее ветки!» ― прокричал им Армин, размахивая руками. Переглянувшись, побежали к костру, воображая себя спасителями священного огня. Райнер и Порко уже занимались готовкой мяса, Марсель и Армин увлеклись обсуждением новых компьютерных игр, Конни по-молодецки сидел на поваленном стволе, играя на гитаре, а кокетливый голосок Саши напевал что-то о дружбе и лете. Жан неподвижно смотрел на огонь, беззвучно бормоча себе под нос, словно пытался заворожить костёр древним заклинанием. ― А мясо скоро будет готово? ― прервав своё пение, проскулила Саша. ― Да мы, блин, только на решётку его опустили, обжора! ― со смехом рявкнул ей в ответ Райнер. ― Могу предложить лучок в маринаде, с салатом погрызёшь. Прибывшие скинули хворост в одну кучу и принялись дружно намывать испачканные руки с мылом в тазу с тёплой водой. Заметив, что Микаса вернулась в куртке Эрена, Жан накинул свой пиджак на плечи Саши, чтобы не отставать в джентльменстве. ― О, явились наконец! ― обрадовался Порко и протянул Эрену бутылку из тёмного стекла. ― На, это тебе. ― «Егермейстер», ― монотонно прочитал тот с этикетки и дурашливо скривил рот. ― Я от тебя другого не ожидал. ― Дай попробовать! ― Микаса выхватила у него из рук бутылку и плеснула себе в стакан, после чего сделала большой глоток. Зажмурилась и резко выдохнула, пытаясь унять жжение на языке. ― Чёрт, как будто лекарства с сахаром, вымоченные в спирте! Парни дружно захохотали над её трогательной наивностью и с деловыми лицами стали объяснять, что лучше было бы сделать коктейль. Воздух вспороли крики, шутки, заводное пение хором и дребезжание музыки из распахнутой настежь машины Жана. Как только в голову Эрена ударил первый лёгкий хмель, на смену шебутной радости пришла печаль. Воспоминания об ужасах прошлого и ненависти сделали это мгновение бесценным. Эрен не собирался отдаваться боли, но ему хотелось обезопасить друзей от своего присутствия, посидеть в тишине. Поднялся и направился вверх, по пологому холму, навстречу бархатному ветру, глядя в бескрайнюю высь. Остановился у тонкостволого деревца и опустился в высокую траву: «Отсюда хорошо видно, что им лучше без меня», ― безжалостно к себе подумал он. По чёрно-синему высокому полотну небосклона размазались прозрачные перистые облака. Эрен неотрывно наблюдал за их течением и не услышал, как подле него села Микаса, прильнув щекой к поджатым коленям. ― Ты чего ушёл? Я без тебя не хочу… ― Она сорвала дремавшие колокольчики и пощекотала сиренево-синими лепестками свои босые ноги. ― Просто всякая ерунда на уме, не бери в голову. ― Знаешь, мне так хорошо, ― проглотив подступившие слёзы, произнесла Микаса. ― Впервые за долгое время мне хорошо совершенно, абсолютно. Я не думаю о том, что вернусь домой и поплачусь за свою радость. Хотя мечтать всё равно страшно. Боюсь, что счастье эфемерно. ― Как жаль, что моя куртка не способна укрыть тебя от дурных мыслей и дурных людей. Микаса изучала каждую чёрточку дорогого лица: ночные тени, едва разбавленные тусклым отсветом огромного костра, преображали его до неузнаваемости. Из груди вниз живота опускался томительный жар. Микасу непреодолимо влекло к этому нелепому горячному мальчишке с дурацкой причёской и приковывающим к себе намертво взглядом. Не в силах удержаться она прикоснулась к растрёпанным каштановым прядям с восхитительной вседозволенностью ― упоение, безопасность! «Хочу, чтобы он прижал меня к земле! Чтобы стиснул в объятиях так сильно, что стало бы трудно дышать! Чтобы вокруг не осталось ничего, никого, кроме него!.. Какое в его лице притягательное спокойствие. Эти руки не позволят сделать ни единой грубости. Оттого лишь сильнее хочу, чтобы он забрал меня, чтобы раздел, чтобы сделал что угодно!.. В свой день рождения он сказал, что ему ни капельки не стыдно за желание, за удовольствие. Вот бы он мог выпить до дна и мой стыд! Убить проклятое чувство вины прикосновением. До чего идиотские мысли! И о ком? Об Эрене. В пору рассмеяться. Но мне ничуть не смешно…» Микасе наскучили самокопания, сотни вопросов без ответов. Скомкав холодную, покрытую каплями траву, она впилась порывистым поцелуем в приоткрытый рот Эрена. Ощутив подбородком кончики его отросших волос, она всхлипнула, пронзённая жидким огнём, не веря, что его лицо так близко. Эрен сделал неспешное движение языком по внутренней границе её верхней губы ― пробовал несбыточную грёзу на вкус. «Какие мягкие и тёплые», ― лихорадочно пронеслось в его сознании, пока он падал спиной на землю. Голова кружилась от терпкого запаха дыма, принесённого ветром, от аромата горько-сладких трав. И далёкие звёзды глазели на них с небес. Широкие ладони Эрена легли на плечи Микасы, гладили их до лопаток, даря тепло. Долго. Непостижимо. Трудно дышать. Микаса обводила кончиками пальцев его скулы, ёрзала трепетным телом по напряжённому паху. В исступлении покрывала поцелуями веки, нос и шею Эрена. «Мой родной, мой нежный мальчик!» ― не произнесла она вслух. Отстранившись, развязала шнуровку на платье и приспустила его до пояса. Склонилась к изумлённому Эрену и выжидающе посмотрела ему в глаза: «Пусть тебе будет ни капельки не стыдно за нас двоих!» ― кричала в мыслях Микаса, и он, казалось, услышал её мольбы. Удерживаясь на одном локте, припал ртом к прохладной мягкой груди. Ветер покрыл его кожу мурашками, но Эрен не обращал на это внимания, и от возбуждения поджал пальцы ног. Он беспорядочно льнул горячим языком к затвердевшим маленьким соскам, целовал их, тёрся пылающими щеками. Стянув с себя куртку, Микаса свернула её и бросила на траву. Увлекая за собой Эрена, легла на спину, очутившись в западне, которую так желала. Задрав короткий подол, она направила руку Эрена вниз живота, под своё намокшее бельё. Ей хотелось взрослеть, отдаться на растерзание беспощадной и бесшабашной юности. Чувствовать себя живой и нужной. Микаса прижала его пальцы немного ниже лобка, сделав несколько круговых движений, и Эрен прилежно повторил за ней. «Ты тоже иди ко мне», ― заботливо прошептала Микаса, высвобождая из его брюк вздыбленную плоть. Они ласкали друг друга с усердием, пытливостью и самозабвением, прощались с детством посреди красоты и покоя. Эрен сгорал в тихих стонах Микасы, одновременно с ней наращивал темп ласк, и напряжение было готово разорваться внутри него, но сквозь пелену блаженства он услышал умоляющий шёпот Микасы, отнимающей от себя его руку: «Я хочу тебя ещё ближе!» ― И, сдвинув ткань, она провела его членом там, где только что были его пальцы. Поцеловав Микасу в висок, Эрен ритмично заскользил по мокрой коже, навстречу энергичным движениям девичьих бедёр. Он не собирался требовать большего, не хотел навредить. Ему было слишком много даже того, что происходило сейчас. У них впереди целая вечность, чтобы зайти дальше. Микаса обняла Эрена и выкрикнула его имя в охваченную серебром темноту. Чувствуя, как между ног нарастает пульсация, она захлёбывалась бесконечно повторяемыми четырьмя буквами, словно хотела, чтобы сами звёзды услышали её. «Она сейчас прокричала моё имя? Прокричала так, как не кричала никогда... Это так оно звучит в подобной ситуации?» Последний рывок, учащённое дыхание ― сладость разрядки. Со всей не излитой годами нежностью Эрен поцеловал Микасу в лоб, сбивчиво приговаривая, как на пороге конца света: «Я твой! Я твой! Я твой!»