De libertate.

— Вадик? — Чего? — Я с Серым сосался. — Гонишь? — Не-а. Этот содержательный разговор имел возможность состояться, когда Олег в полном одиночестве добрел до ворот детдома и поднялся к себе наверх. Вадим в это время уже валялся у себя на кровати, хавал какую-то булку и лениво листал учебник вперемешку с лентой инсты. У Олега тоже был инстаграм — вполне даже приличный. Не то чтобы очень оригинальный — пара прикольных селфи, несколько фоток в полный рост, город там, панорамы, пейзажи… Надо будет инсту Серёги спросить. Хотя, в теперешней ситуации у него бы прощение, для начала, выпросить. — И как оно? — Вадим оставил свое занятие и обратил всё внимание на Олега, который то и дело мерил нервными шагами их небольшую комнату, — Уже чувствуешь, как в пидора превращаешься, или это не заразно? — Не заразно, — огрызнулся Олег, — А если хочешь проверить, то я с радостью могу в тебя плюнуть. — И чё, вы прям, это, в дёсна…? — Фу, нет. Типа, ты как ушёл, я его чисто на прощание… ну, это. Он меня потом пнул и послал. Кринж короче экспириенс. — Надо нашим рассказать, — гаденько так хохотнул Вадим, уже протягиваясь за телефоном — видимо, чтобы настрочить Алтану и Лерке какую-нибудь пошлую мерзкую смс-ку совершенно неприятного для Олега содержания. Он хотел спросить, можно ли без этого. Вовремя вспомнил о причине, по которой вообще вчера сотворил такую дичь. Худшая идея из всех возможных. Поцеловать парня, которого знаешь пару дней. Ничего страшного, что Олег видел его намного раньше. В самый первый день тогда, и потом постоянно — рыжие патлы частенько мелькали перед глазами, Алтан на них постоянно огрызался под одобрение своих друзей… Олег тоже был его, типа, другом? Алтан, Дракон, Валера — они считают его таковым? Или им просто скучно? У Олега начало закрадываться чувство, что он вляпался. Так нужно было подумать ещё тогда, когда Вадик затеял конченный спор на этого конченного мальчишку. Не станут нормальные люди юзать других людей ради забавы. А Олег Волков стал. Теперь он ничем не лучше тех, кого сам презирал и кому бил морды во имя юношеской справедливости, и речь сейчас не о фриках-долбоёбах. Было много в списке вещей, которые «не по-пацански», и Олег подписался на одну из них. В комнату к ним с Вадимом никто не пришёл. Только следующим утром, когда они вчетвером собирались в школу, Алтан равнодушно бросил: — Не думал, что тебе настолько скучно. Скучно. Они считают, что с чужими чувствами можно играть от скуки, что по этой же причине можно заиметь право пользоваться чужим телом. Просто из развлечения. А Алтан ведь сначала даже показался Олегу моралистом. «У них свои тёрки, не лезь в них», — он вспомнил слова Вадима и попытался выбросить всю эту муть из головы. Эти трое имеют свои причины презирать Разумовского. Значит, Олег не делает ничего плохого. И всё равно, что такое оправдание было построено на чужих конфликтах и обидах. А вот Серёже было не всё равно. Нет, его накрыло не сразу. Домой он дошел с абсолютным равнодушием. Но, стоило ему опуститься на скрипучую кровать, скинуть с себя сумку и снять олимпийку — слёзы полились по холодным щекам с непростительной для пацана скоростью. Сука, да правы ж они — он как тёлка. Даже постоять за себя не смог, когда какой-то зарвавшийся идиот решил в благодарность за спасение своей задницы его взять и унизить, словно он вещь, а не человек. Все в этом проклятом детском доме считали его вещью. Неудобной, кое-когда что-то вякающей. Каждый считал, что может потыкать какой-нибудь условной палкой в него, думая: ебанёт или нет? Это же обоссаться как смешно — триггерить человеческие чувства! Ах, да, Серёжу же и за человека особенно не считали. Так, существо низшего сорта. Рыжая хтонь, и только. Шура ничего ему не сказал. Не в первый раз наблюдал у себя под боком такую картину. Привык, что живёт с эмоционально-нестабильным и чересчур умным соседом без навыков здоровой коммуникации. Да, Серёжа был умным. Слишком умным, чтобы быть счастливым. И сейчас он врал себе, мысленно повторяя, что не знает, зачем Олег сделал эту хуйню. Всё Серёжа знал. И всё понимал. Олег Волков просто тупой импотентный позер, в точности как и его дружки. Поэтому он к ним сразу и прибился. Ни в ком из них нет ни малейшего понимания о свободе выбора и праве на неприкосновенность. Для них это просто шутка, про которую Олег наверняка уже распиздел. Посмеялись, весело, классно. Серёга, по классике, пидор — и как им ещё только не надоело? Как будто бы они сами там все неебаться какие натуралы… — Да хоть перетрахайтесь там все, только от меня отвалите! — закричал Серёжа в потолок, с размаху ударяя ладонью о край кровати. Это было громко, даже слишком. Шура от неожиданности аж подскочил с места и посмотрел на своего соседа, словно на умалишённого. Конечно, припадки случались иногда, но обычно Серый подгадывал время, когда оставался один и принадлежал исключительно себе и своим ебанутым тараканам. — Серёг, — медленно встал из-за стола и в пару шагов очутился рядом с ним, пытаясь заглянуть в глаза сквозь шторой свисающие на лицо прядки рыжих волос, — Ты норм? Опять чтоль с Алтаном поцапались? — Не с Алтаном, — в Разумовском энергии истерической за считанные секунды как и не бывало, — А с этим… с Волковым. — А он за что? — Не знаю. За всё хорошее. — Такой ты потрёпанный пришел… А начиналось так красиво, — задумчиво пробормотал Мальвина, вспоминая, как на днях Серый рассказывал ему про их с Олегом знакомство и какую-то непонятную муть с сигаретами, — Нет, правда — из-за чего подрались? — А мы не дрались, Саш. У Серёжи в горле пересохло, слова вырывались как будто через силу, по принуждению. Говорить правду или не говорить? Если скажет — то, в принципе, ничего криминального не произойдет. Мальвина о его ориентации, типа, знает. Типа — потому что они никогда об этом прямо не говорили. Просто когда пошёл слух, Шурик его, в отличие от остальных, не доёбывал — вот и все. Иногда отпускал шуточки тематические, но по-доброму, без желчи и осуждающего взгляда в качестве сопровождения. Шура вообще был классный. — А что, ебались? — он усмехнулся и потрепал Серёжу по плечу, разглаживая складки на его свитере, — Иначе чего ты такой разхлёстанный… — Саш, он поцеловал меня. Сказал, словно на последнем издыхании. Мальвина от такой новости на пару секунд из пространства выпал. В голове потому что не укладывалось: тот самый Волков, который с Дагбаевым якшается? Там же гомофобией пропитано всё, что можно ей пропитать, а Олег вот так вот… Неужели шутки ради? — Серый… Ты только не загоняйся сильно. Ты ж не влюбился? — Ересь не неси. Я не ебаться с ним хочу, а чтоб он отъебался. — Зато он, видимо, не хочет. А зачем вообще… — Да не знаю я. Знал бы — не психовал. А сейчас объяснений требовать уже поздно — мы молча разошлись. Точнее, я ушёл. — Так вы живёте всего через пару комнат. Постучись к нему, вытащи на перекур. Ну и решите всё… — Нечего там решать, Саш. Я не нравлюсь ему. Просто шутка нелепая. Я там помог кое с чем, он пошутил, что натурой расплатится. Я чё-то ляпнул в такт — и вот уже его харя перед моей, и сам он весь ко мне жмётся. — А он тебе нравится? — не унимался Шура. — Нет, он меня бесит. Прилип, как банный лист. Хотя… Знаешь, вчера, когда мы с ним вместе вот тут, на этой самой кровати сидели, мне показалось, что он правда нормальный. Не как они. — Так, может, порыв и правда искренний был? — Даже если так, это ничего не меняет. Разве что пересекаться с ним я теперь окончательно не хочу. — Не выйдет. В одном классе учитесь, на одном этаже живёте. Серёжа потом приложил всё усилия, чтобы действительно с Олегом как можно меньше пересекаться. Неделю от него бегал. Смотрел искоса на то, как он со своими дружками каждое утро стабильно в курилке о чем-то переговаривает, и прекрасно понимал, что Олег на него точно так же исподтишка смотрит. На уроках чувствовал, как в спине у него едва ли не дыру сквозную прожигают, хотел обернуться и как минимум средний палец показать, но всё равно утыкался в учебники с выдающимся даже для него самого рвением. Замечал, как Олег после каждого учебного дня рыпался, пытаясь нагнать его у школы. Не то чтобы Серёжа прям убегал. Просто навстречу не шёл. Значит, Олегу не очень-то и нужно было, не мужик значит, раз ведёт себя так нелепо. Ведь что сложного — подошёл, уверенно взял за руку, наклонился и на ухо прошептал… Бля, это из другой оперы. Нет, ни за что Серёгу брать было не надо. Разве что ему самому себя взять бы в руки. Добегались так до самого воскресенья. В субботу вообще друг друга не видели — Олег даже соскучился немного. Вообще, он жалел. Очень. Разумовский показался ему нормальным парнем, даже интересным в каком-то смысле. Банально «не таким, как другие». И даже не потому что педик, хотя Волкова этот факт очень даже раздражал. А потому что даже в своей пассивной агрессии какой-то искренний, что ли, был. Живой, настоящий. На улице уже во всю заметало ноябрьским снегом. Первые морозы ударили не то чтобы без предупреждения, но холод всё равно стоял собачий — волчий даже. Только шерсти у Олега не было, поэтому, как и все остальные, грелся чем мог. Два свитера, носки тёплые, пара одеял… Батареи кое-как отдавали «комнатной» температурой, подоконники и стёкла в комнатах были влажными от конденсата, а каждый поход в душ был сродни наказанию. Помыться — ещё полбеды. Дойти с ванной комнаты до своей, когда ты весь мокрый, одежда липнет, а тело морозит — самое неприятное. Малышей водили группами воспитатели по расписанию, и поэтому им чаще всего хватало более-менее тёплой воды на помыться. За старшими не следили — во-первых, потому что уже какое-никакое личное пространство (хватит того, что душевые и так не закрытые, а просто с перегородками); во-вторых, потому что с возрастом дети — или, по крайней мере, их преимущественное большинство — приучаются сами следить за собой и не нуждаются в постоянном напоминании о нужде простой гигиены. Их время было с девяти вечера до отбоя и с шести до семи утра. Вполне хватало на весь необходимый набор водных процедур, но Олег часто ловил себя на мысли, что неебаться как хочет просто постоять под горячей водой в закрытой душевой кабине, а не трястись от холода, намыливая себя в одной из душевых ячеек меж двух кафельных перегородок. Но выбора не было, перебирать не приходилось. Олегу пришлось свыкнуться с мыслью благодарности о том, что ему вообще есть что поесть, где поспать и где помыться. Да, он скучал за комфортом, за наличием денег в кармане, но больше всего скучал по родителям. Раскиснуть ему не позволял внутренний стержень и осознание того, что теперь Олег у себя один, теперь он просто не может сломаться, потому что восстанавливать его будет некому. Помогало то, что там, где он находился, все кого-то теряли. Физически и фигурально. Так себе аргумент, но какой был. У Олега в последнее время на всё сомнительные аргументы. Стоя босиком на скользкой плитке и размазывая по телу пену с запахом какой-то сирени, что ли, он думал о том, как сильно устал за эту проклятую осень. От холода, бедности и безысходности. Кто-то живёт так всю жизнь. Есть ли у него шанс если не вернуться на круги своя, то хотя бы просто выбраться? Вряд ли. В школе учится кое-как, планов не строит и совсем не знает, чем собирается заниматься дальше. В семнадцать-то лет. Ебаная система образования. Хотя, если задуматься, Олег был не очень-то и требовательный к своему комфорту. Да, обидно, но по большому счету ему и так, как сейчас — норм. В армии условия такие же, если не хуже. Может, туда ему и дорога. А что, крепкий он, сильный и, вроде бы, выносливый. И не надо определяться с карьерными перспективами. Только ждать его с этой армии будет некому. А, если всё зайдет слишком далеко, то может так и случиться, что не останется даже, кого ждать. Из одной из соседних полу-кабинок кто-то быстро юркнул в прихожую — так называли небольшую комнатку между ванной и туалетом, где стояло несколько скамеек и вешалок для одежды, потому что возле самих душевых не было даже крючков для полотенец — и выкручивайся, как хочешь. Олег обычно просто закидывал его на бортик перегородки. Выключил воду, вытерся, обмотался этим несчастным полотенцем вокруг бёдер и пошлёпал следом — тоже одеваться. Двери в тишине захлопнулись слишком громко. Олег понял, что случайности в который раз намекают ему на то, что он моральный урод и вообще лох позорный. На скамейке сидел, согнувшись в три погибели и отжимая от остатков воды свои длинные волосы, Серёга. Уже, слава богу, одетый. Олег тоже принялся одеваться, надеясь, что Разумовский его просто не заметит и они оба тихонько свалят по своим комнатам, снова отложив неудобный разговор на какое-нибудь далёкое потом. Но чуда не произошло, Серёжа перевязал свою гриву высоким пучком и наконец поднял голову. Встретились глазами. Помолчали. Олег успел одеться только наполовину — треники и носки с тапочками. И всё равно замер, остановился, прожигая Серёжу взглядом и мысленно надеясь, что тот скажет хоть что-нибудь, а не просто уйдет, оставив после себя ужасное послевкусие неозвученных в свою сторону извинений. — А ты красивый, — это было последним, что Олег ожидал услышать. Вопреки контексту прозвучало вызывающе и ядовито. Словно Серёга специально давил на него манерностью — ради слухов, которые, по его мнению, Олег наверняка потом распустит, — Девчонки, небось, прохода не дают. Он встал со скамьи, одёрнул закатанные рукава серой водолазки «в облипочку». Сквозь нее хорошо прорисовывались все очертания его худого тела — от рёбер до ключиц. Рельеф изящных рук и острых плечей, тонкая шея и красивая, по-мужски тонкая талия. Он не был женственным, в нем было что-то абсолютно противоположное, но совсем не сочитающееся со стандартами красоты. Полярное и необыкновенное. Олег отвёл глаза первым. И хотя вот так внаглую рассматривать Разумовского было просто неприлично, он мог бы поклясться, что тоже считает его красивым. Неиронично, без сарказма. Когда-нибудь, возможно, Олег даже расскажет ему об этом, но не сейчас. Сейчас им обоим нужно объясниться. — Какое тебе дело до моих девчонок? — почти машинально съязвил и только сказав уже, понял, что проебался, — В смысле… Какого, Серый? Мы же неделю поговорить не можем. — А нам есть, о чём говорить? — Серёжа показушно вскинул бровь и наклонил набок голову. «Всё делает, чтобы меня до ручки довести, придурошный», — подумал Олег, почему-то, в исключительно позитивном смысле. — Слушай, я понимаю, что сделал глупость. Что ты обижен, оскорблен и вообще я мудак полнейший, о чувствах твоих не подумал… — Каких, блять, чувствах? — тихий нервный смешок и сопровождающий его ледяной голос — Серёжа до этого так никогда в присутствии Олега не говорил. Даже огрызался, кажется, и то мягче, — У меня к тебе, кроме неуважения, чувств нет. Даже не зарождалось. То, что я ошибочно оценил тебя как нормального — просто очередная моя ошибка. Олегу это слышать было неприятно. Его никогда особенно не задевали оскорбления, но у Разумовского, кажется, был талант нажимать на определенные моральные кнопки, заставляя его испытывать чересчур разнообразный спектр эмоций. Хорошо это было или плохо, сам Олег ещё не определился. — Тогда чё ты так агришься на меня, если тебе на всё по боку? — Просто ты хуёво целуешься, Волков. Как девственник, — сказал как отрезал. Рыжие мокрые патлы собраны в небрежный пучок, уродская водолазка прилипла к худому влажному телу. Стоит весь перед ним такой самоуверенный и резвый, как будто бы по лицу давно не получал, — Хочешь, научу нормально? Или слабо со мной по-настоящему засосаться? Сказочный придурок. Олег на него смотрит и взгляда не может отвести. Думает — что всё-таки происходит в этой двинутой наглухо голове? Зачем Разумовский его провоцирует, причем не на поцелуи взасос, а на раздачу хороших пиздюлей? Красивый. Неебически, оказывается, красивый, как для детдомовского аутсайдера в старых некрасивых шмотках. Странно даже в каком-то роде, что он до сих пор один… Хотя, может, и не один — Олег у него не спрашивал. Вроде, слухи были какие-то насчёт богатенького пацана с параллели, но это Макарова говорила, а Макарова имеет свойство пиздеть. Зато Серёжа перед Олегом сейчас как чистый лист. Чистый и, не смотря на свое предложение, неприкосновенный. Олег впервые что-то подобное, глядя на другого человека, ощущал. Восхищением это не назвать — скорее, какой-то внутренний трепет. Задуматься — так вот он, его шанс: воспользоваться моментом, сделать дело, выиграть спор и закончить уже поскорее всю эту гомогейскую вакханалию, от которой Волкову уже было тошно. Он даже почти кивнул, почти представил и смирился, но вдруг некстати встретился с большими Серёжиными глазами. Голубые и, блять, невинные. Ну как может в одном человеке соединяться столько противоположностей? — Да, Серый, слабо, — Олег сказал это мягко, почти покорно. Словно бы принимая свое поражение, хоть и не понимал до конца, где именно проиграл. Не понимал, но чувствовал. Подошёл к Серёже ближе — тот даже не шелохнулся — и, поджав губы, искренне ему улыбнулся, — Давай лучше в кино сходим. Или просто в парк, или на набережную. Ты же, вроде, рисуешь? Ну так бери свои причиндалы и как-нибудь сходим прогуляемся, вдохновение для тебя поищем. Ты ж неебаться какая творческая личность, наверное. Для тебя это интереснее, чем сосаться. От удивления Разумовский приоткрыл рот, думая сначала огрызнуться, потом отшутиться, потом просто сказать «нет», но в итоге медленно, неуверенно кивнул. Спустя несколько секунд пришел немного в себя и сказал, что напишет. После школы чтоб встретиться. И пойти. Куда-то. «Вдохновение искать…» — повторял про себя Серёжа уже когда они разошлись по комнатам, оценивая всю абсурдность сложившейся ситуации, — «Какое, нахрен, вдохновение?!» Этой ночью в своем скетчбуке он старательно выцарапывал тупым стержнем карандаша грубые правильные черты лица Олега. Тусклый мигающий свет от лампы бесил. И Олег его бесил тоже.