De libertate.

Олег подумал, что правда хотел бы любить. Безумно, очертя голову любить. Чтобы как в сраных книгах по зарубежной литературе, которые он иногда читал или от скуки, или перед итоговыми тестами. Если бы только Серёжу можно было прочитать, как книгу… Почему он — Серёжа? Почему не какая-то девчонка, которых у Олега навалом? Парочка одноклассниц, которые подкидывают записки ему в рюкзак или запихивают между листков тетрадей; девчонка из средней группы, с которой они порой перекидываются несколькими дежурными фразами на лестничном пролёте или в столовой — стреляет глазками и покусывает губки, как это обычно делают юные дарования в неловкой попытке закадрить мальчика постарше; какая-то почти-незнакомка с курилки, у которой Олег стрельнул сигарету и паралельно инстаграм — они списались несколько раз, после чего прогулялись «на кофе»; ещё несколько девушек в его директе и всё как на подбор одинаковые: губки-реснички, вейпы со вкусом персика, палёные трешеры с Алика и желание хорошо поебаться. А Серый — чё? Хули он хочет-то? Непонятный, рыжий, веснушчатый. Психически нестабильный, как, в принципе, и все дети в этом детском доме. Просто он, может, чуть больше, чем другие. С характером, так сказать. Олегу этот характер в виде эмоциональных качелей очень заел, прям в душу. Неиронично, хотелось не разочаровать Серёженьку с его заявлениями о том, что Олег правда не невесть что. Хотелось стать лучше, чище. Смыть с себя каждую гадкую мысль под холодным душем, каждый мотив и причину того, почему Волков вообще дошел до жизни такой. Серёжа хотел выпить, покурить и нормального, квалифицированного психотерапевта. Первого не имелось, на второе ворчал недо-зожник Мальвина, которого от сигаретного дыма выворачивало. Третье вообще порядок бреда в пределах детского дома, где у воспитателей цель, только чтобы дети не померли и не поубивали друг друга в процессе взросления. Сейчас Разумовский сидел на своей кровати и листал инсту, что в принципе заменяло ему долю социализации. Рядом с ним, на его же кровати, почти в обнимку с ним сидел Шура и то и дело косился в Серёжин телефон. — Волков не писал? — спросил как бы между прочим, как будто спрашивал о погоде или домашке на завтра. — А схуя ли, — зато Серёжа ощетинился, — он мне писать-то должен? Мы вроде как не друзья даже, и в сторону друг друга не особенно дышим. — Ага, только дрочите. — Пошёл ты. На самом деле, после той прогулки на набережной Серёжа вернулся настолько воодушевлённый, что почти счастливый. Весь вечер выносил Шуре мозг про то, какой Олег… ну вот такой. Шура даже мог бы подумать, что его сосед влюбился. Мог бы, если б не знал, что за свои шестнадцать Разумовский ни разу не влюблялся. Серёженька был немножечко по натуре шлюхой. Внимание любил, любил чьи-нибудь руки на своей шее, талии или заднице, любил целоваться до синих губ и чтобы вся шея в засосах. Ему было не всё равно, с кем, но и особо разбираться в личностях не хотелось, потому что привязанность это хуёво — Серёжа знал. В книгах читал, по картинам интуитивно понимал. Поэтому строил глазки всем, кто хоть немного цеплял его, позволял им запихивать язык себе в рот и руки под футболку, а потом сбегал, не отвечал на звонки и сообщения и ненавидел себя за всё, что делает ради заглушки тактильного голода. Если копнуть глубже, на самом деле он ненавидел и всех, кто оказывался рядом с ним на таких правах. Нежная натура с нерастраченной любовью где-то очень глубоко. Шлюховатый смазливый мальчик на деле, которому не упёрлись серьёзные отношения. — Серый, а ты часом не привязываешься к этому Волкову? — Мальвина поднял голову, уже впритык рассматривая Серёжу и пытаясь уловить тень каких-то эмоций на его лице. — Было бы, к кому, — а Разумовский сидел весь хмурый и пытался сосредоточиться на подписи под фоткой одной из своих одноклассниц. Подумал, что надо бы и себе в профиль такую спиздить — красиво звучит, а главное очень подходящее по характеру Серёже. Только фоток в последнее время не было, и рисунков новых нормальных тоже. А скетчи с Олегом выставлять было как-то очень палевно, тем более, что Олег их до этого не видел. Сам Олег сейчас за какими-то питерскими гаражами в заслуженное свободное воскресенье выкуривал с самокрутки дрянь неизвестного происхождения, которую притащила Валерка. Где взяла — отморозилась, мол, скажите спасибо и наслаждайтесь. Что Волков, собственно, и сделал. Неделя прошла, а ощущение тонких холодных Серёжиных ладоней в волосах почему-то не прошло. Олег то и дело порывался ему написать, но каждый раз одёргивал себя и возвращался к своей прекрасной компании. Собственно, как и сейчас: Вадим и Алтан сидели напротив как-то очень сильно впритык друг к другу, то и дело шепотом переговариваясь, и курили один косяк на двоих. Валера на корточках скуривала уже второй, зыркала то на них, то на Олега рядышком. А Олег кутался в хиленькую зимнюю парку и подпирал ворота одного из гаражей. Трава, которую Макарова впихнула в самокрутки, была очень странной и на простую коноплю не тянула. Запах был отвратительный. Эффект — ещё хуже. Минуты через полторы Олега начало тошнить. Ещё через полминуты Волкова перестала греть его парка. — И чё там твой… этот… — Валера пару раз щёлкнула пальцами, — Разумовский, во. Поебались уже? — Иди ты, — Волков выдохнул дым через ноздри и криво улыбнулся. — Меньше выёбываться надо. Видимо, обаяние не прокатило. — Не прокатило — так прокатит. Я в процессе, не переживай. Вадим вон уже в курсе, что мы сосались. — Гадость. — Согласен. Я потом полчаса зубы вычищал. Пиздел как дышал. И во снах видел вкус клубничной жевачки и тонких ментоловых, рыжие проклятые патлы и большие впалые глаза, которые смотрели безропотно, вызывающе и с пробивающейся между светлыми ресницами нежностью. Он пил свои низкоградусные энергетики, курил свои лёгкие «кнопочные» сигареты. Не заправлял волосы за уши. Кусал губы и прятал руки в карманы. Любил свои старые конверсы и растянутый фиолетовый свитер. Рука сама собой потянулась к мобильнику. Звонить не решился, скинул геолокацию в телеграм. «Приезжай». Нет, не приедет. Метро ж ненавидит, идиот панический. Пару станций пешком пройти. В такой холод. Да сдался Олег Серёже. Ничего между ними не было. Один раз погулять сходили. И дважды… А дважды у них ничего не было. Просто спор. «Минут через сорок буду. Жди.» Какой же Серёжа глупый. Правда приедет что ли? «И выпить захвати. Деньги верну». Ага, вернёт он, как же. Серёжа натянул на один свитер второй, пошире. В олимпийку закутался. И шарфом шею обмотал — тем самым, который на прошлой неделе забыл вернуть и утащил с собой. В школу в нём каждый день ходил, а отдать как-то момента не находилось. Или просто не хотелось отдавать, потому что этот шарф пах противным одеколоном, противными сигаретами — пах Волковым, очень противным Олегом Волковым. Денег хватило на литровку «Жигулей» из ларька во дворах. На двоих разделят. Они же вдвоем будут? Серёжа очень надеялся, что вдвоем. Потому что его придурошных дружков он не вынесет. И они его тоже. — Ребят, — Олег докурил косяк и выкинул окурок в ближайшую лужу, — Щас Серый подвалит, с бухлом. — Он подвалит, а я свалю, — Валера тут же ощетинилась, недовольно зыркнула в сторону прохода между гаражами, — Пидоров не хватало. Фу, — и с отвращением сплюнула на землю. — Травы мне оставь. А то я на трезвую голову его тоже не выношу. Алтан и Вадим, очевидно, не выносили Серёжу даже на нетрезвую голову. А, может, им просто наскучило окружение. Только они вдвоем друг другу не надоедали никогда. Сами как два пидора — лучшие друзья, то есть. Крепкая мужская дружба — она такая… — Удачи, герой-любовничек, — Вадим подхватил их вещи и по дороге к небольшому проулочку между гаражами остановился возле Олега. Похлопал его по плечу якобы по-дружески, однако не разглядеть в этом жесте издёвку было невозможно. Лерка молча кинула ему кусок пергамента, в который была завёрнута трава и который по умолчанию использовался как основа для самокруток. Олег остался один подпирать железную стену и ждать чуда. Чудо пришло, как и обещало, через сорок минут. С литром «Жигулей», тонкой ментоловой в зубах и шарфом Олега на шее. — Бля, минут десять тебя искал в этих лабиринтах, — встал перед ним Серёга, не решаясь подойти ближе, чем на метр. Странно это было всё. В школе ведут себя, словно незнакомцы — даже на курилке не здороваются и не цапаются тем более (хотя для этого выдержанного молчания Волкову пару раз приходилось осаживать своих дружков). А тут вдруг просьба приехать. А Разумовский, как дурак, взял да и сделал. Но это так, разовая акция, просто делать ему было нечего в этот выходной. — Чё как? — Олег поднял на него почти безразличный взгляд, и внутри разлилось что-то терпкое и липкое, как прокисшее вино. Не так Серёжа хотел, чтобы на него смотрели. — Никак, раз к тебе припёрся. За бухло можешь не возвращать, не обеднею. Скоро семестр закрывать, прибыльное время. — Так ты теперь занятой? — Один ты всегда свободный. Опять щетинится. Вот и как себя с ним вести? Нежнее, наверное. Ласковее. Целовал его Серёга на той набережной очень ласково, а сейчас будто бы заново нужно начинать к нему подступаться. Каждый раз от определенной точки нужно было убеждать Разумовского в чём-то. В чём конкретно — Олег пока не очень понимал, поэтому вместо очередного колкого ответа показательно повертел в руках запакованную траву. — Валерка оставила, — объяснил в ответ на немой вопрос в Серёжиных глазах, — Хер его знает, что это, но вставляет прикольно. Будешь? — Ну пиздец, Волков, ты ещё колоться начни. — Дурак что ли? Это ж, считай, просто сигарета. — Сигарета не сигарета, а зрачки бегают. Олег молча оторвал небольшой кусок пергамента, высыпал на него траву, закрутил, облизнул. Зажал между губ, поджёг — раза, правда, с четвёртого или пятого, старой зажигалкой. Дым показательно втянул и выдохнул через нос. В голове что-то закружились. — Серёг, да чё ты как не родной стоишь? — словно бы приглашая, Олег похлопал по металлической стенке рядом с собой. — Можно подумать, мы с тобой неебаться какие друзья, — Серёжа кивнул и всё-таки подошёл к Волкову поближе, тоже опираясь о гараж. Открутил бутылку «Жигулей», хлебнул несколько глотков — противное до жути. И как Волков с его дружками эту дрянь на постоянной основе хлещут? После мерзкого привкуса по телу начало разливаться такое же мерзкое тепло, совсем не согревающее, — Чего звал? — Соскучился, — ляпнул Олег. Сдуру, якобы. Потом вытянул самокрутку изо рта, зажал в пальцах крепко и сунул Серёже в губы, — На, не беси. Разумовский почти против воли вдохнул горький травяной дым. В горле запекло — едва удержался, чтоб не закашляться. Олег это боковым зрением заметил, повернулся с ехидной улыбочкой. — Соскучился, значит? Волков, а если честно? За идиота меня не держи, я же вижу, что тебе от меня что-то надо. Если опять матан — то у меня планы на завтра и послезавтра, так что либо сейчас идём, либо уже в среду… — Серёжа запнулся и всё-таки прокашлялся. Горло жутко першило — не приученный он был к тяжёлому. Тонкие ментоловые его потолок. А Олегу смешно — стоит в полуметре, глаз не отводит. — Слабо, да? Не дотягиваешь до самокруток, неженка? — Серёжа нехотя угукнул. Олег забрал сигарету себе и затянулся. Головокружение проходило, уступая место лёгкой, сладковатой тошноте, почти сравнимой с помутнением. И что там только Валерка намешала… — Раз сам не можешь — давай «цыганочкой»? — Это как? — искренне не понял Серёжа. — Правда чтоль не знаешь? — тот снова кивнул, — Ну давай научу. — А это не больно? — По жизни тебе, Серый, больно. Рот приоткрой. Серёжа послушался. Как-то неожиданно быстро и покладисто согласился, подозревая, что пожалеет. Что опять придется делать вид, что «ничего не было». Олег снова вдохнул дым с дотлевающей самокрутки. Задержал дыхание. Разумовский тоже стоял и не дышал. Глаз с Олега не сводил. А тот медлил — думал: «Может, отшутиться?» Действительно, что уж там? В первый ли раз? В первый ли раз... Серёжу снова хватает ощущение дежавю. Медленно приближающееся к нему лицо Олега, который почему-то, блять, не закрывает глаза до последнего. Красивые глаза, темные, словно пропасть, и с нездоровым блеском в расширенных от травы зрачках. Омут, не иначе. Его губы замирают в сантиметре от губ Серёжи, Олег их приоткрывает, выдыхая струйку мерзкого дыма прямо Серёже в рот. И всё равно чувствует сквозь палёную траву его дешёвые духи и запах ментола. Серёжа послушно глотает дым, снова почти давясь им. Хочет податься вперёд — и не решается. Думает только, что шарф Олегу вернёт попозже, потому что к вечеру холодает. А Серёжа ебал об Олеге заботиться, и самого его тоже ебал, в фигуральном смысле, конечно… Почти синхронно парни опускаются на корточки под стеночку. Разумовский в сторону старается не смотреть, потому что в такие вот моменты Олег ему кажется подозрительно красивым. А, может, самому Серёже просто внимания не хватает, только и всего. — Эй, Серый. — Чего тебе? — Я по тебе соскучился, типа, искренне. Тем более, что ты мне сам «не-свидания» обещал. — Ничего я тебе не обещал.— Серёжа качает головой, роняя ее на плечо рядом. Колючая волковская щетина неприятно трётся ему о висок, но это ничего — главное, что сам Волче, вроде, пытается в нежность и вроде даже в Серёжиных глазах поднимается постепенно, — Ты меня всю неделю не замечал, так что давай ещё поспорим, кто из нас двоих мудак? — Я, — честно ответил Олег. — Я в одной статье вычитал, что есть такой особенный вид травмированных людей, у которых язык любви — это репрезентация негативных эмоций на объекте симпатии. — А по-человечески? — Олег улыбнулся. Во этот Серёга умный. На самом деле, гораздо умнее, чем многие думают, и уж точно умнее, чем хочет казаться. — Ты ж Волче, куда тебе по-человечески? — Разумовский только голову поудобнее на его плече устроил и глаза поднял такие ехидные, но довольные. Понял, что Волков выебоны оценил, — Говорю, что у некоторых людей чувства выражаются противоположно. Типа, вот я тебе нравлюсь, и поэтому ты меня хуесосишь. — По такому принципу ты половине детского дома, включая воспитателей, нравишься. А Алтан и Вадим — так вообще, наверное, спят. — Кто их знает… — Да не, они это все на дух не переносят. — А ты, значит, переносишь? — Ну если только частично. Обмозгование этого вопроса Олег упрямо откладывал на потом в самый дальний уголок своего сознания. А Серёжа раз за разом умело это сознание ворошил. Шутя, невзначай, но, как говорится, редко да метко. — Частично — это в лице меня, значит? — Разумовский фыркнул и обижено сморщил нос, проглотив, однако, обобщённое «это всё». Конечно, он бы мог прочитать Олегу лекцию о гомофобии, накинуть банальных фраз и подобных вытяжек из умных статей, позадавать наводящие вопросы, которые полностью опровергали скудное совковое мышление… Мог бы, но не стал. Ему это всё казалось бессмысленным, потому что а то Олег раньше подобных аргументов не слышал. Дело было в другом. У Серёжи в голове ввиду последних событий не складывалось два и два. То есть не складывался Волков со своим амплуа дамского угодника а-ля быдло-оффника, поддерживающего гендерные стереотипы, мизогинию и прочие прелести прогнившего исконно русского общества, который пару раз целовал его. Добровольно причем, даже не на спор и Серёжину провокацию. В то, что он такой неебаться особенный и неотразимый, Разумовскому верилось слабо. А значит — его где-то ждал подвох. Оставалась, конечно, вероятность, что Олег просто латентный пидор, на которого подействовали Серёжины флюиды и природное обаяние, но всё равно динамика между ними развивалась как-то странно. Или, может быть, брутальному мальчику захотелось в своей скучной жизни чего-нибудь (или кого-то) нового? — Можно сказать, что в лице тебя, — Олег утвердительно кивнул, снова неприятно кольнув щетиной нежную Серёжину кожу, — До этого случаев не было, по крайней мере. Хотя, ты всё равно на девку похож. Так что это вообще не считается. Очередное гомофобное высказывание в свою сторону Серёжа пропустил мимо ушей с большим трудом, повторяя про себя, что терпение вознаграждается и что Олег всё равно сильнее. — Не считается, значит? Выходит, тебе похуй, что остальные скажут? — А мне что, когда-то не похуй было? — Тогда, — Разумовский осмелел то ли от пары тяг странной Валеркиной травы, то ли от переизбытка эмоций, которых, очевидно, не доставало его депрессивной рутине, и с вызовом посмотрел уже прямо Олегу в глаза, — Давай я фотку залью в инсту. С тобой. И тебя отмечу. Волкова не было на фотографиях ни одной из его бывших. Со всеми «счастье любило тишину», чтобы ненароком не спугнуть запасные варианты. Да и сам Олег считал совмы излишком телячьих нежностей. Но сейчас в глазах этого рыжего, непонятно о чем думающего и по каким алгоритмам живущего Серёги читалось что-то вроде… доверия. Волков частенько просматривал его инстаграм — и ни разу там Разумовский не мелькнул с кем-то тет-а-тет. Может, правда начинает поддаваться? Тогда этот наверное, ещё хуже, но назад поворачивать всё равно поздно, скорее даже для самого Олега, который явно где-то глубоко внутри чувствовал, что в один прекрасный момент перестанет вывозить и с головой захлебнётся в этих синих, кипящих множеством несочетаемых эмоций, глазах. — Чё, прям на фоне этого серого гаража? — Не, — Серёжа усмехнулся, достал из кармана олимпийки мобильник и аккуратно положил его на закрытую бутылку «Жигулей», до этого бесполезно стоявшую на более-менее ровном куске асфальта перед ребятами, — Смотри, как дела делаются. Включил фронталку. На экране отразилось серое дождливое небо в разводе чуть менее серых облаков. — И чё? — Олег таких махинаций вообще не понял. — Ничё, — Серёжа за плечо наклонил его к камере так, чтоб лицо было хорошо видно, но все равно как бы немного снизу, на фоне неба. Пальцем по экрану провел, что-то там настроил, — Магия, блять. Только в камеру не смотри. Олег и не планировал. Потому что смотрел на небо, не понимая, как оно в телефоне Серёги такое красивое, а по факту — что мокрое пятно на серой бумаге. Самому Серёге до неба было прозаически побоку, так как в камеру он тоже не смотрел, а смотрел на Олега. Небритого, накуренного, взъерошенного и дикого. С Серёжиной ладонью, крепко сжимающей его плечо. Вечером, когда Олег уже перебросился с Вадимом дежурными дружескими оскорблениями, выдержал ледяной душ, закутался в одеяло и в принципе собирался ложиться спать, ему прилетело оповещение об отметке. Открыл инсту, зашёл на Серёжин профиль. Фотка и правда была красивая. Олег бы даже себе такую запостил, наверное. А особенно красивым на этой фотке был сам Серёжа. Повёрнутый почти в профиль, чуть улыбающийся. Волосы рыжие красиво развивались на ветру, словно паутина на фоне неба. И подпись: «Красота в глазах смотрящего». Кажется, с такой же подписью постила фотку на днях их одноклассница… Только там без смысла, а у Серёжи… И правда, красота.