De libertate.

Приближались новогодние каникулы. А значит — семестровые контрольные и прочая ересь, которая создавала Волкову геморрой, а Серёге непосредственно прибыль. И, если уж на то пошло, лишние часы с непосредственно Волковым. За которые сам Олег ему не то чтобы ну совсем не платил, однако… — При умножении степени прибавляют, — Разумовский поморщился, искренне не понимая, почему Олегу до сих пор приходится разжевывать такие элементарные вещи, — Ей-богу, хоть на руке себе напиши, хоть на лбу, чтобы в зеркало смотреть и вспоминать, что «а» в степени «н» умноженное на «а» в степени «д» равняется «а» в степени «н» плюс «д»… Сосредоточенный такой. Сидит, в учебник уткнулся и изредка на Олега поглядывает, когда тот выдаёт ему особенно яркие пёрлы. Волосы взъерошены, почти закрывают бледное угловатое лицо и большие впалые глаза, под которыми давно пролегли синие круги, вызванные нервами и регулярным недосыпом. Хотя, сам Олег был не лучше. За те несколько месяцев, которые он знал — или, по крайней мере, хотел бы знать — Серёжу Разумовского, его собственное моральное состояние изрядно ухудшилось, а жизненные принципы пошатнулись. Этот невменяемый мальчишка с излишне переменчивым настроением стал главной причиной бессонных Олеговых ночей, потому что смог вызвать в нём чувства настолько новые и особенные, что Олег понятия не имел, что с ними делать и как разбираться. Олег ведь вообще не привык что-то ярко чувствовать, а тут… Серёжа, вроде бы, даже сам иногда давал ему «зелёный свет», поддаваясь на его выебоны и дурацкий флирт, сам лез ему под руки, сам позволял себя обнимать, сам порой целовал, смеясь потом ему в губы настолько нагло, как будто был точно уверен: Олег погряз в нём глубоко и надолго. Такие моменты были редкими, потому что оба понимали: как только зачастят, то возникнет вопрос о том, кто они друг другу и что между ними. Это было слишком сложно. Слишком… слишком. А Олег Волков, вообще-то, не пидор. Потом, над душой у Олега висел Вадим. Постоянно напоминал ему о причине, по которой его сосед бегал из комнаты в комнату, часами торчал «за домашкой», пока Шура прохлаждался по коридорам или аналогично у кого-нибудь в гостях. Олега от этих напоминаний уже тошнило. В большинстве своем потому, что с Серёгой он зависал уже не для виду и не на спор, а потому что сам хотел. Осталось в этом только себе признаться. А потом и Вадиму… как-то. — Волче, приём, — из размышлений Олега вырвал тихий Серёжин голос, — Ты если меня не слушаешь, нахера припёрся? Я ещё свою домашку не сделал, а мы с твоей уже полчаса возимся. Если завтра на контрольной меньше четырёх получишь, то потом получишь от меня пиздюлей. — От тебя-то? — Олег самодовольно фыркнул, расплываясь в обворожительной улыбке, — Я бы понаблюдал. — Думаешь, что въебать тебе не смогу? — Серёжа попытался изобразить на своем лице похожее самолюбие, однако получилось не очень. Олег на него влиял исключительным образом, подрывал его альтернативное эго и заставлял в его жаждущей внимания душе что-то шевелиться. Разумовский не был уверен, что это правильно, и ещё больше не был уверен в адекватности последствий того, что что между ними происходило. — Не сможешь. Я тебе слишком нравлюсь. — С чего вдруг такие выводы? — Чувствую. Интуитивно. — А что ещё чувствуешь? Глаза Серёжи вдруг стали непроизвольно серьёзными и как будто бы раскрылись ещё шире. Он уставился на Олега так, словно пытался заглянуть ему в самое нутро, а Олег не мог отвести взгляда и видел бурю вместо спокойной озёрной глади, в которой находил временами своё укромное место, безопасный уголок безо лжи и фарса, который присутствовал в его вроде как друзьях. Каким бы странным, диковатым и порой недоступным Серёжа не был — он никогда Олегу не врал. И сейчас Олег чувствовал себя практически обязанным тоже ответить Серёже честно. — Не знаю. Точнее, знаю, но не понимаю, как обозначить, — он судорожно вздохнул, отложил учебник, — Я ж никогда ещё… ну, с парнем. — Что? Не сосался? — Серёжа не сводил с него взгляда. Упрямый, прямолинейный и этим такой до одури манящий, что Олегу поперёк горла. — Да. И не чувствовал ничего. Кроме там, типа, дружбы. И то — сам видишь, какие у меня друзья. Двое придурков, которые друг от друга не отлипают, «мы с Тамарой ходим парой» называется… И Макарова. Вообще отдельная тема. Мужиков хуесосит, баб на дух не переносит, и всё равно тусит с Драконом и… — Волч, мне про Дракона не интересно. Мне интересен ты. — Ты мне тоже. — Почему? Ты же точно не пидор, — усмехнулся Разумовский и показательно провёл ладонью по шее Олега, будоража в нём очередную волну непрошеных эмоций. Олег напряжённо сглотнул. Ещё ни одна девушка не вызывала в нём таких смешанных чувств. И таких ярких. Это было чем-то намного выше простой дружеской симпатии и куда сложнее, чем просто эксперимент на спор. Серёжа был непревзойдённо притягательным в своей манере быть честным и при этом закрытым пеленой косвенных действий, заставляющих воспринимать его противоречиво. Был талантливым, безгранично амбициозным и умным далеко за пределами школьной программы. А ещё был бессовестно красив. Красив как парень. Как человек, способный вызывать у Олега искреннее желание. Быть рядом физически и идеологически — настолько, насколько вообще возможно. Говорить с ним, слушать, наблюдать за его руками, пока тот рисует что-то в своем альбоме и пока хаотично цепляется за одежду Олега во время их редких поцелуев, каждый из которых был спонтанным, вырванным из контекста и слишком коротким для того, чтобы оставить после себя достаточно воспоминаний и ощущений того, что между ними двумя есть нечто большее, нежели вечерние посиделки за учебниками и редкие вылазки в питерский холод. Серёжа был для Олега глотком воздуха. Был человеком, в пространство которого хотелось не просто вторгнуться, а там и остаться. Был человеком, с которым хотелось бы быть вместе. «Ты же точно не пидор.» — Точно, — Олег резко перехватил Серёжину руку, накрепко переплетая их пальцы между собой. Они сидели под стеной на пружинистой кровати, так что Олегу не составило особого труда развернуться так, чтобы оказаться прямо напротив Серёжи, в паре сантиметров от его лица. Такого красивого, такого уставшего и всё равно красивого. Хотелось поцеловать каждый сантиметр бледной, холодной от общажного воздуха кожи. Серёжа подался вперёд сам, вжимая руку Олега в собственное горло. Резко, почти грубо вжался в его губы, словно в отместку за каждое неправильное слово и необдуманное действие. Приоткрыл рот, углубляя поцелуй и почти задыхаясь от Олеговых пальцев, сдавливающих шею, от его языка у себя во рту. Вторая рука Олега лежала у Серёжи на талии поверх его колючего растянутого свитера, и Олегу безумно хотелось его поднять, хотелось пройтись по аккуратным выпуклым рёбрам и плоскому животу, несмотря на холодный декабрьский вечер и снег, моросящий за окном. Хотелось раздеть его — не как свою очередную девчонку в порыве безвольной инстинктивной страсти, а медленно, чтоб увидеть каждую частичку Серёжиного тела, спрятанного под одеждой. И Серёжа чувствовал, что он хочет. Сам Разумовский частенько зажимался с левыми парнями по углам, ему было не впервой ощущать, что он в ком-то что-то пробуждает. Наверное, он даже кому-то искренне нравился, но Олег… Один из худших вариантов того, на кого Серёжа мог повестись. И повелся, блять. Практически безоговорочно. — Стой, — он нехотя отстранился, упираясь головой в стену, но Олег как будто его не услышал, продолжая осыпать короткими поцелуями его губы, щёки и подбородок, — Остановись… Пожалуйста. Волков резко одёрнулся, уставившись на Серёжу помутневшим от нахлынувших эмоций взглядом. Первой его мыслью было, что он поспешил. Что поцелуи, до этого бывшие пусть и «взрослыми», но почти невинными, не должны были становиться чем-то большим. Что он перешёл какую-то невидимую границу, что-то между ними разрушил и теперь Серёжа его прогонит, посоветовав смещать свою похоть на кому-нибудь попроще и подоступнее. — Извини. Не нужно было, наверное… — Нужно, Волков. Только не так. Поговори со мной, блять, наконец-то. Я ж не тупой и не слепой. Вижу, что ты постоянно о чём-то думаешь, что-то внутри себя решаешь. Понимаю, что тебе трудно, что в твоей голове это всё неправильно, учитывая, с кем ты помимо меня общаешься. Но разговора не избежать, понимаешь? Когда-нибудь нам пришлось бы обсудить формат наших отношений, потому что «дружба с привилегиями» меня не устраивает. — Отношений, значит, хочешь? — По крайней мере, я не пытаюсь себя наебать в собственной ориентации. Принял как факт, что мне нравятся парни, и тебе того же советую. Тебе, в отличие от меня, вряд ли рискнут ебало набить. — А тебе когда-то… — Не суть. Сейчас мне достаточно того, что меня не трогают, а мелочные придирки я вынесу, не беспокойся. — Ты не обязан, — Олег хорошо помнил, как в одну их их первых встреч Алтан доебался до Серёжиной тетрадки с рисунками, — И я не хочу, чтобы ты терпел. — Не строй из себя защитника, тем более, что твои друзья… — Не такие мне они и друзья. — А я тебе кто? — Серёж… — Что, сложно? Мне тоже, не поверишь. Потому что не только ты весь такой ахуенный решил выстроить вокруг себя стены и отгородиться от любых привязанностей. Мне тоже сложно, Олег. Я не понимаю, зачем ты со мной и почему я тебе это позволяю. Ты банальный, шлюховатый и грубый, ты не привык слышать слово «нет» и привык всем нравиться, ты знаешь об этом и всегда нагло этим пользуешься. И, знаешь, я постоянно думаю о том, что я просто очередной твой объект для «галочки». Что ты вдруг решил поднять свою самооценку и убедиться, что можешь понравиться не только девушкам, но и парням. А ещё я понимаю, что уже поздно пить боржоми и отрицать, что у тебя вышло. Я признаю, что ты правда мне нравишься, я сделаю это первым, если тебе так будет проще. Так что, если твоя «галочка» поставлена, а самолюбие удовлетворено — вали из моей комнаты нахуй. Серёжа замолчал. Всё это время он непрерывно смотрел Олегу в глаза — это был такой себе акт доверия и повышенной честности и уязвимости. И теперь он молчал, ожидая ответного монолога. Выговорился первым, практически оголил душу. Олег понимал, что нужно было переступить через себя и сделать то же самое. — Я не уйду. Я хочу быть с тобой рядом и хочу защитить тебя. Я хочу слушать тебя, твой пиздёж о вот этой вот хрени художественной, про твоего Достоевского хочу слушать. Хочу тебя видеть постоянно и не хочу искать поводы и моменты, чтоб целовать тебя. Я не могу обещать тебе вечной любви, извини. Но могу тебе пообещать, что по крайней мере попытаюсь научиться относиться к тебе так, как тебе самому надо. — Про Достоевского, значит… А ты сам Достоевского то читал? — Нет. Но ради тебя почитаю. Или ты мне почитай. Вслух. — Ты редкий мудак, Олег, — наконец Разумовский отвёл взгляд, взъерошил себе волосы в каком-то машинальном успокаивающем жесте и уткнулся лбом Олегу в плечо, нервно улыбаясь, — Просто редкостный. Ты ведёшь себя очень эгоистично по отношению к другим людям. И ко мне тоже. Порой мне кажется, что ты со мной просто потому, что тебя душит чувство собственничества, а не потому что я нравлюсь тебе. — Почему? — Олег почти машинально оставил на Серёжиной макушке лёгкий поцелуй. Несмотря на то, что они сидели почти в обнимку и пытались говорить о будущем, у Олега появлялось ощущение того, что его бросают. По крайней мере, каждое его расставание из тех, которым он придавал значение, начиналось именно теми фразами, которые сейчас говорил Серёжа. Но Серёжа был не «всеми», и это в который раз давало Олегу надежду на то, что у них есть шанс. — Потому что как бы ты не пытался иначе вести себя со мной, ты один из них. Учитывая, как сильно я им не нравлюсь, даже удивительно, что тебя до сих пор не отпиздили, и меня заодно с тобой. — Я не позволю им тебя тронуть, а о себе позабочусь. — Тебе это может однажды дорого обойтись. Зная Дагбаева, когда-нибудь он поставит тебя перед выбором. Олег это знал. Даже не в глубине души, потому что этот факт лежал на самой поверхности, стоило ему задуматься о том, какие чувства и эмоции вызывает у него Разумовский. Эта смесь была сложной и новой, но определенно искренней, так что рано или поздно Олегу придётся за эту искренность ответить. Перед Вадимом, который взял его на слабо, перед Алтаном, который готов был разорвать Серёжу в клочья, если б имел такую возможность, и даже перед Валерой, которая, вроде как, собственных обид не имела, однако поддерживала травлю в любом её проявлении. Нужно будет сделать выбор: они или Серый. Конечно, существовал вариант, что всё разрешится само собой — протянуть бы полгода до выпускного, а там им обоим будет уже всё равно и на Алтана с Драконом, и на Валерку, и на всех остальных. Если, конечно, Олег ничего не похерит и не спугнёт своё рыжее чудо какой-нибудь стрёмной выходкой. — Послушай, — видя, что Олегу для объяснений снова не достаёт то ли слов (потому что читать надо больше, желательно словари или Википедию), то ли смелости (как училку по биологии кадрить ради оценки, так этот балбес первый, а как поговорить серьёзно — так по слову из него вытягивай), Серёжа снова поднял на него глаза и заговорил уже серьёзно, без иронии, — Я всё понимаю, правда. Что ты сейчас между двух огней, что пытаешься принять и себя, и меня, и… Что я исключение. Но и ты тоже. Ты тоже исключение для меня, потому что сейчас я, как придурок инфантильный, пытаюсь поговорить с тобой о метафорических «нас». Я никогда такого не делал. Мне приятно было получать внимание, но я не был готов его давать. А ты, хоть и козлина паскудная, кажется, его заслуживаешь. И всё-таки… Ждать тебя вечно я не готов. Надо же, какое у подростков размытое понимание слова «вечно». Им только по семнадцать, а они уже думают о чём-то настолько постоянном, как «вечно». — И сколько? — Олег понимающе кивнул, — Сколько у меня времени? — Давай так. Сможешь разобраться до нового года, ладно? Реши для себя всё, выставь приоритеты. И, если в этом списке окажусь я, то… Обещаю, что помогу. Поддержу, все дела, окей? Для тебя же это в новинку — быть «пидором»? — Разумовский выдохнул и снова расплылся в очаровательной улыбке. — Да не пидор я. — Как скажешь. А теперь за домашку, латентный не-пидор. У Олега было ещё пару недель. Серёжа и правда заслуживал ясности. А контрольные за семестр они как-нибудь напишут. Это, наверное, проще. Да, Олег был уверен, что это намного проще.