«от цветочка слышу»
Чуя печатает в ответ быстро, сидя на паре и уже даже совершенно не слушая. У них сейчас проходит пора экзаменов, а после совсем скоро начнутся небольшие каникулы, на которых Накахара сможет хоть немного отдохнуть. Вернее, он хотел на это надеяться, что сможет расслабиться, ведь никогда не предугадать, в какой момент его родителям придёт в голову доебаться до него и из-за чего-то устроить скандал. Накахара вспоминает их с Дазаем прошлый разговор. Они теперь встречаются. Официально, и Чуя может не трястись и не бояться своего желания поцеловать его или прикоснуться — естественно, делать это по-прежнему Накахара не решался из-за волнения, но сейчас он точно уверен. Они друг другу нравятся. Это было дико необычно, хоть и безумно приятно — Чуе хотелось каждую секунду проводить вместе, чтобы целиком насладиться этим статусом, прочувствовать полностью, что это такое, когда ты с кем-то встречаешься — когда можешь целовать без разрешения, не сдерживать эмоций, зарываться в чужие волосы, наслаждаться компанией этого человека долгие часы. В тот вечер Осаму увлёкся самую малость, Чуя всё ещё помнит, как он целовал его и норовил залезть не только в сердце, но и в штаны. В тот момент это немного напугало — вообще сама мысль о том, что им придётся однажды переспать, заставляет его… нервничать? Точнее, Чуя уверен, что Дазай адекватно воспримет отказ, но теперь в нём словно поселилось напряжение — как будто Осаму будет настаивать, а Накахара судорожно перебирать у себя в голове все отмазки, чтобы не показаться идиотом. И Накахара чувствует себя таким придурком, который совершенно ничего не знает о том, как парни это делают. Стыдно, и в то же время хочется — ему действительно хочется прикоснуться к Осаму в ответ и сделать что-то подобное, но ему так неловко, что он сделает что-то неправильно в первый раз и они оба останутся с плохим впечатлением. А в связи с тем, что Осаму боится близости не меньше его, перед Чуей двойная ответственность. Да и к тому же сейчас не лучшее время для этого — Дазай в прошлый раз сильно поссорился с семьёй, из-за чего с Йосано он до сих пор не разговаривает. Накахара надеялся, что эта ситуация разрешится как-то поскорее, что они найдут общий язык, но никто особо на примирение идти не собирался, потому разлом продолжался. Оба упрямые до чёртиков — и Накахара лишь сейчас осознал, что оба они были дьявольски обольстительны, но их объединял один сильный недостаток: чёртово упрямство.«как у тебя дела?»
«вы до сих пор не помирились?»
«Малыш, ты такой заботливый :)» Чуя дуется на такое прозвище, у него сразу начинают гореть уши, когда Осаму ведёт себя так. Он напоминает ему Верлена, который любил поучать его и подчёркивать своё старшинство таким образом. Накахара слегка злится, но тут же получает ещё одно сообщение. «Я с ней не разговариваю. Да и я не хочу мириться, они меня всё равно слышать не хотят» Иронично. Накахара молча перечитывает и думает, как помочь ему.«думаю, вам нужно время. и всё образуется»
«и вообще ты сам-то не малыш?»
«У тебя очень милое лицо, когда ты краснеешь. И когда я целую тебя, ты такой сладкий, тебя хочется съесть» Кажется, Осаму решил убить его своими сообщениями прям на месте — это уже не просто флирт, это откровенные описания своих желаний. Выглядит пошло, даже слишком.«окей гугл, как заблокировать человека в мессенджере»
«а упс, кажется, я написал это в чат извращенцу»
«Почему я извращенец? Потому что ты мычишь, как котёнок?»«дазай, ты ужасный, блять»
«Я обожаю тебя» Накахара прячет лицо в локтях, откладывая телефон в сторону. Ему было одновременно хорошо и плохо от этого, Осаму сводит его с ума своими сообщениями, словами, действиями. Накахара никогда не осмелится ему ответить тем же, он будет учиться этому всю жизнь, но такое ощущение, что так и не сможет. Накахара поднимает голову, лишь когда ему приходит ещё одно сообщение, но в этот раз не от Дазая. От мамы. «К нам завтра приедет Поль» Сообщение короткое, но сколько же радости в нём оно вызывает. Поль Верлен — единственный, кто из семьи Чуи нравился ему. И, к сожалению, в последнее время они стали так редко видеться, но оно и неудивительно. Судя по тому, как родители постоянно отзывались о нём, наверное, они и к нему относились как к Чуе — с критикой, нападками, агрессией, из-за чего Верлен и ушёл из дома, как только ему исполнилось восемнадцать лет, и с тех пор он возвращается лишь по праздникам, а то и реже. Он всегда очень хорошо относился к Накахаре, всегда был на его стороне, ведь они были с ним в одной лодке — он был единственным, кому Чуя доверял в детстве и мог обратиться за помощью. Да, в последнее время всё стало немного иначе и Поль всё реже выходит на связь, оказывается занят на учёбе, а после на работе, что лезть к нему со своими детскими глупостями стало уже как-то стыдно. Связь ослабла, и это печалило, но Верлен сейчас занимался своей жизнью, своими делами, и Чуя хотел, чтобы у него это получилось. И новость действительно радостная. Неужели впервые за долгое время он решил взять отпуск и приехать к ним, а не отсидеться в Токио? Накахара был безумно этому рад, он обязательно расскажет об этом Осаму.***
— Ты меня слушаешь? И не делай такое лицо, я с тобой разговариваю вообще-то, — Йосано упирается ладонями в бока, выгибая бровь, пока Осаму складывает руки на груди, глядя на неё так равнодушно, словно действительно не слышит, он и так не разговаривал с ней последнее время, — что ты себе позволяешь? Ещё и послал меня при матери. Отец, ты представляешь? — Да уж, я совсем не ожидал такого от тебя, — Огай отвлекается очень неохотно — честно говоря, на их локальные ссоры ему было плевать. Ну, да, слышал, что объявился старый преподаватель, ну, да, хочет помочь безвозмездно, а Дазай почему-то отказывается — ему было непонятно, почему сложно прийти к компромиссу мирно. Да и не столь уж они бедствуют, чтобы так раздувать из этого скандал. — Дазай, мы не так воспитывали тебя, — Озаки подключается к ним, и Осаму тяжело вздыхает, откидывая голову назад и чуть ли не закатывая глаза. Отлично, теперь он в своей семье враг номер один, потому что не хочет заниматься с педофилом и бывшим насильником. И ведь он смог объяснить собственное решение на этот счёт, но все оставались слепы к его опасениям. — Что с тобой случилось? Тебя как будто подменили, — Акико недоумевала совершенно искренне. Прежде она действительно не замечала такого поведения за Осаму, он всегда шёл на диалог и мог рассказать ей обо всём, но только не сейчас. Сейчас он как будто ушёл в себя, как в детстве, и не хочет никого подпускать к себе близко. Кроме одного человека, — ты перестанешь меня игнорировать? Дазай, не веди себя как маленький, ты уже взрослый человек, почему мы должны уговаривать тебя? Может, мне попросить кого-то другого поговорить с тобой, а? Дазай злится. Он сразу же встаёт с места, вытаскивает из ушей слуховые аппараты, кладёт их на стол и сразу же уходит из кухни в сторону своей комнаты, где он тут же закрывается. Ох, как же сейчас было хорошо не слышать и не видеть их. Вокруг непривычно тихо. Дазай успел давно отвыкнуть от этого чувства. Он помнит. Помнит, как в той самой школе в первый раз ощутил, что он не глухой, а вернее, не до конца глухой, как все считали. Все вокруг были уверены, что Осаму не слышит и не будет слышать, что это не поддаётся лечению, и, возможно, десять лет назад это было правдой и тогда лечить такие болезни было сложно. День, когда он в полной тишине уловил громкий крик, стал для него особенным — тогда он заметил, что может слышать, и первый услышанный им звук был надрывный детский плач. В такой ужасной, холодной тишине, разрываемой детскими криками, Дазай не мог смотреть в глаза детям оттуда, представляя, что с ними происходит позже, почему их глаза такие печальные, почему они всё время смотрят в пол и так сильно хотят умереть. Было время, и Дазай хотел. Он смотрит на собственные руки под бинтами и вспоминает те вечера и ночи, когда в полной темноте запирался в себе и наносил травмы от боли, страха ради успокоения. В его голове каждый день проносилась страшная мысль, что однажды он станет такой же жертвой. Что в этой школе он на птичьих правах — их не волновало состояние детей, их даже не пугало правосудие. Сейчас Дазай понимает, как сильно ему повезло, если бы с ним что-то случилось — даже при желании его родители ничего бы не смогли сделать. Да, боролись бы, да, кричали бы, да, Йосано бы с них шкуру спустила, когда выросла, если бы Дазая обидели, но Осаму вряд ли бы когда-то сказал об этом. И вряд ли бы смог отомстить: у директора и заместителя достаточно денег, чтобы купить всех, и они это доказали. После смерти Одасаку полиция заинтересовалась этим местом. Ребёнок, сирота, воспитанник приюта просто так вышел в ночь погулять по рельсам и попал под поезд? Звучит уже не очень убедительно, а тем более когда к этому подключаются факты: мальчик был избит, изнасилован, явно не просто так гулял по рельсам. Это было самоубийство. Дазай плохо помнит процесс суда над директором и учителями, он был слишком мал, чтобы что-то понимать в этом. Многие родители обеспокоились произошедшим, многие забрали своих детей, и Осаму повезло быть в их числе, да ещё и признаться после, что он часто слышит какие-то звуки, но помнит точно — их оштрафовали на крупную сумму за нарушение каких-то правил содержания и отсутствие аккредитации у одного из учителей. Многие тогда облегчённо вздохнули, как его мать, сказав: «Я знала, что они ни в чём не виноваты, просто есть люди, которые хотят оклеветать тех, кто делает хорошие поступки», и Осаму не мог ей возразить. Он вообще никогда не возражал. Поэтому его преподаватель сейчас так уверен в себе, поэтому не боится приходить сюда и разговаривать с ним — он знает, что даже если бы тогда у него всё получилось, он бы остался безнаказанным. И теперь он убеждён в этом ещё больше, ведь прошло уже столько лет, а Дазай всё так же беспомощен перед его безупречной репутацией и непоколебимым авторитетом. Дазай присаживается на край кровати и валится на подушку. Чуя давно советовал рассказать обо всём, а не держать в себе — и, возможно, если бы Осаму был более умным, уже давно бы сделал это и рассказал о том, что видел и слышал. О том, что случилось с ним. Но он не может, потому что стыдно, страшно, да и никто не поверит ему, особенно сейчас, когда все видят его не как брата или сына, а как проблему. Больше всего ему сейчас хотелось снова оказаться не здесь, а где-то рядом с Чуей — он правда так сильно скучает по нему, даже если не видит его всего пару дней, он хотел бы сейчас снова упасть к нему в объятия и отвлечься от всего этого. Наверное, именно так каждый раз чувствовал себя Чуя, когда ссорился с родителями: желал исчезнуть, запирался в себе, подавлял эмоции и искал в других спасения. Единственным приятным моментом для него становилось общение с Чуей. Их переписки по вечерам — к сожалению, сейчас на них осталось слишком мало времени — их короткие взгляды друг на друга, Дазай правда ощущал его поддержку, и, если бы не было Чуи рядом, Осаму было бы куда более трудно. К несчастью, видеться удавалось не так часто — а сейчас и того реже, потому что Осаму стал ругаться с сестрой, ибо желание пригласить Накахару в гости отпадало на корню, как только он представлял это напряжение в комнате с Йосано и Чуей — хотелось напротив избежать его. Когда родители Накахары оставляли его одного, он всегда писал Осаму с предложением встретиться. И последнее время Дазай только и искал возможности свалить из дома, чтобы не общаться с Йосано или родителями. Накахара последние дни пребывал в воспоминаниях об их совместных вечерах — каждый раз, как им удавалось побыть вместе или заснуть вдвоём на одной кровати, неважно, у Чуи дома или у Осаму, эти вечера и ночи были наполнены сдерживаемой страстью, любовью и сильным желанием. Накахара помнит, как Дазай ненавязчиво намекал ему, что хочет большего, лёгкими прикосновениями, поцелуями в шею, поглаживаниями у ног или укусами в ухо, Чуя считывал эти намёки. И пускай его тело реагировало однозначно — оно точно хотело этого, Чуя весь хотел этого, в голове сохранялась тревога от неуверенности. Накахара ждал Осаму у себя дома — сегодня тот работал до десяти часов и обещал сразу же приехать к нему в гости. Возможно, Йосано замечает что-то странное между ними из-за того, что Дазай слишком часто остаётся у Чуи на ночь, но с их отношениями сейчас это было совершенно неудивительно. Накахара привычно встречает Осаму на пороге, их общение сейчас полно таких милых неосторожных моментов, Чуя старается держать лицо. Когда они поднимаются наверх, в комнату Чуи, у Накахары в голове вновь всплывают воспоминания о тех вечерах. Осаму присаживается за письменный стол, он снова выглядит немного грустным, и Накахаре хочется как-то утешить его — возможно, сейчас слова ему не помогут совершенно. И Чуе в голову приходит немного странная идея, от которой он моментально отказывается — это глупо и стыдно, он не решится на такое. Но когда он смотрит на Дазая, внутри снова что-то стягивается, и Накахара тяжело вздыхает, а после кладет ладонь на плечо Осаму. Тот сразу же поворачивает к нему голову и выгибает бровь. — Осаму, — Чуя редко звал его по имени, в основном в важные и близкие моменты. Накахара осторожно ползёт пальцами к шее Осаму, заползая в его тёмные волосы, — я хочу, чтобы ты нарисовал меня. Дазай даже удивляется, выгибая бровь. Обычно Чуя очень скептически относился к этому. Банально смущался, когда его рассматривали со всех сторон, когда Дазай пристально наблюдал и разглядывал его лицо, тело, как рубашка плотно обхватывала его талию, как джинсы обтягивали ноги, бёдра, ягодицы, Чуя знал, что Осаму засматривается — неловко знать, что его фигуру трогают, пускай и карандашом на бумаге, но всё же. И жестами Осаму уточняет — почему Чуя внезапно захотел этого. Накахара пожимает плечами, убирая руки от Осаму. — Мне нравится, как ты рисуешь. К тому же… Я могу купить у тебя картину, м? — Накахара улыбается и внезапно присаживается на колени Дазая, чего тот точно не ожидал, поэтому сразу же схватил Чую за талию, чтобы тот не упал, — и, как у заказчика, у меня есть небольшие требования. Точнее, пожелание… Дазай одной рукой спрашивает, чего Чуя хочет, и Накахара на секунду задумывается. Он тянется к какому-то блокноту у компьютера на столе — Чуя не рисовал, но тоже хранил похожие на скетчбуки и журналы блокноты для уроков или коротких заметок. Он тут же достаёт пустой лист, находит также карандаши с ластиком — всё, чтобы Дазаю было удобно творить. Чуя задумался, хотя в его голове уже вырисовалась конкретная идея. — Просто нарисуешь меня на кровати, хорошо? — спрашивает Накахара. Дазай молча кивает, и Чуе приходится встать с места, — только минуту, я переоденусь. Не подсматривай. Накахара проходит к шкафу, скрываясь за дверью, пока Осаму слабо закатывает глаза на такую просьбу, принимаясь рассматривать блокнот: самый обычный, листы достаточно плотные, без принтов или разметок, идеально подходит для рисования. Дазай открывает его на развороте в середине, поглаживая мягкие листы, чтобы они лежали в одном положении, после проверяет карандаши — чаще всего он использовал более мягкие, чтобы лучше передавать глубину цвета, черты или толстые линии, из всего пенала он находит самый мягкий, который есть, и старую точилку. Искренне надеясь, что Чуя карандаши не ронял и они не покрошатся в процессе рисования, Осаму натачивает его несильно, чтобы не было острого кончика. Накахара всё это время злился, когда его рисовали, потому что не считал себя симпатичным, Дазаю говорил, что тот недостоин его рассматривать часами, а сам втайне просто не желал пристального внимания. Дазаю крайне приятно, что его мнение изменилось, и он чувствует, что приложил к этому руку хотя бы потому, что часто дарил Чуе свои рисунки и давал ему посмотреть на себя со стороны его глазами. — Всё, — Чуя подаёт голос, наконец возвращаясь к нему и сразу же присаживаясь на кровать напротив Осаму. И когда Дазай отрывает взгляд от бумаги, поднимая голову на парня, его глаза округляются — Чуя предстаёт перед ним абсолютно нагим в одной рубашке на голое тело. Внезапно перехватывает дух от увиденного, от самого факта того, что Накахара, раздетый, сидит перед ним. Рыжие волосы мягко скатываются по плечам на чужие ключицы, рубашка прикрывает плечи и бока, пока Чуя ищет наиболее удобную позу. Осаму скользит взглядом по столь желанному телу, подмечая каждую деталь исключительно как художник, вовсе не из-за собственных интересов. Чуя специально откидывает рыжие локоны назад, оголяя шею и ключицы, расстёгнутая рубашка демонстрирует чужую грудь, впалый живот, косые мышцы у паха, и Дазай понимает, что Накахара перед ним без белья. Ткань рубашки скрывала всё самое сокровенное, но в то же время оголяла всё самое необходимое. Это было неожиданно и так… интимно? — Мастер приступит к работе или так и будет рассматривать меня? — Чуя усмехается, устраиваясь на кровати поудобнее, он опирается на один локоть, выгибая одну ногу вперёд, тем самым демонстрируя мягкие бёдра, очертание круглых ягодиц, скрытых наполовину тканью рубашки. Румянец на щеках рыжего неизбежен, когда он ведёт себя так дерзко и уверенно, он знает, что Осаму с ума сходит от желания, что он уже не первый раз задумывается об интиме между ними. Его слабые незаметные намёки всегда откликались в теле Чуи, когда чужие пальцы гладили его бёдра или плавно опускались с талии на ягодицы в ночи. Ответить на них он просто не мог. Страшно, неловко, Чуя попросту не знал, что делать, и когда он осмелится позволить ему зайти чуть дальше — неизвестно. Накахаре нравилось, каким взглядом его пожирает Дазай, это было слишком хорошо — Осаму всё же берёт в руки карандаш и отрывается от созерцания столь желанного тела, стараясь сосредоточиться сейчас только на рисовании. Да, оголиться перед парнем было стыдно, но Чуя чувствовал в этом какой-то азарт — он знал, что Дазай ничего не сделает ему, даже если очень сильно захочется. Очень отчаянный шаг для того, кто не так давно боялся даже поцелуев. Осаму старается всеми силами сосредоточиться на рисовании, не думая о том, как же Чуя чертовски сексуален. Он предстал за это время во всех ипостасях перед ним. Как агрессивный натурал, знающий, что ему нравятся только девушки, как неуверенный в себе комок нервов, сходящий с ума от чувств, как влюблённый подросток с невероятно искренними намерениями — а теперь и как сексуальный парень с огнём в глазах. Это был сильный вызов его силе воли и издевательство над нервами, Дазай старался сосредоточиться на простых штрихах, но не мог думать ни о чём другом, когда вырисовывал плавные линии бёдер от тонкой талии и острых ключиц на теле рыжего. Они так хорошо ложились на бумагу, Дазаю хотелось нарисовать даже что-то пошлое, но он отгоняет от себя эти мысли — Чуя сейчас являл собой эстетику, а не порнографический элемент. Особенно когда солнце из окна ласково гладило его рыжие волосы, заставляя их светиться огнём, когда оно обнимало его талию и мило играло на плечах. Каждый раз, как Осаму двусмысленно касался его, Чуя давал понять, что пока не хочет ничего подобного. А сейчас он буквально играет на его нервах, так легко подставляя тело взору. Особенно когда меняет позу для другого скетча, выгибаясь на кровати, прикрывая пах запястьем, его тело уже не скрывает ничего, рубашка свисает с плеч, стелясь на постели. Дазай тяжело вздыхает, делая короткий вдох, ему приходится прищуриться лишь из вредности — внизу живота сильно затянуло, Осаму ощущает конкретный жар в теле, наблюдая за ним. Это становится сложно, но Дазай всё же заканчивает работу, сосредоточившись только на рисовании. Набросок выходит аккуратным и бережным — как бы сильно Дазай ни отвлекался, мыслями пребывая где-то не здесь, Осаму заканчивает его, в какой-то момент сосредоточившись на лице и глазах Чуи. Дазай подробно прорисовывает его веснушки, ямочки, брови и эмоции, полные такого наглого удовольствия, словно он был котом, который нежится на солнце. К моменту, когда Осаму заканчивает, Чуя уже застёгивает на рубашке все пуговицы, и, честно говоря, Дазай ощутил лёгкую несправедливость — он так сильно, блять, хотел сейчас коснуться его, в голове были сотни мыслей о том, как они могли бы продолжить этот вечер: Чуя бы поманил его к себе, и Осаму бы просто сорвался, словно с цепи. Он хотел целовать его, сжимать везде, где возможно, языком провести по молочной коже на шее, на ключицах — он сейчас с ума сойдёт. — Покажи, — Чуя встаёт с места, подходя к Осаму, заглядывая в блокнот: Дазай достаточно аккуратно и даже осторожно передал его фигуру. Накахара думал, что Осаму может нарисовать что-то пошлое, сделав акценты на изгибах в теле, отсутствии одежды, но его работа была полна нежности — на первый план выходит его собственное лицо с красивыми нежными кудрями, лёгкость в позировании и совсем ещё искренняя невинность, — симпатично. Дазай поднимает на него голову, спросив об оплате его труда. Чуя сразу же выгибает бровь, выдёргивая скетчбук из чужих рук. — Увиденного тобой слишком мало для оплаты? — Чуя усмехается, — хватит с тебя. Накахара лохматит тёмные волосы Дазая, вновь удаляясь и направляясь к шкафу, чтобы одеться. Он ни за что не забудет тот взгляд, которым Осаму пожирал его сегодня.***
Верлен должен был приехать к вечеру, и, как бы сильно Накахара ни хотел встретить его лично или даже поехать с отцом и матерью встречать его прямо с поезда, с работы ему никак нельзя было уйти. Ивент в честь фестиваля цветов был очень красивый — с утра кафе уже украсили цветами, обвесив вокруг бара яркие бутоны, у кассы на столике стояли живые тюльпаны, по помещению развешаны розовые бумажные фонарики и пахло ненавязчивым запахом цветочных благовоний. Йосано была в красивом традиционном наряде с бутонами цветов в причёске — над Накахарой же постарались всей командой. Обычно Чуя был с завязанными волосами или с хвостом, но в этот раз волосы ему распустили, завязывая спереди пару прядок в французскую косу и вплетая в волосы маленькие цветочки, из-за чего выглядел подросток скорее как лесная фея. Дазай же не соглашался, но Чуя убедил его заправить волосы за ухо и прицепить туда цветок, сказав, что так аппарата не видно. Осаму всегда был безумно симпатичный, а с цветком в волосах складывалось ощущение, что он вот-вот подарит его Накахаре, и рыжий про себя смеётся с этого. Ему безумно нравилось быть с ним. В кафе было чертовски красиво, Чуя даже не замечал никакого напряжения между Дазаем и Йосано во время работы, хотя оно определённо было — они так и не помирились с того момента, как Осаму послал её. Да, это было грубо по отношению к своей сестре, но Чуя почему-то был уверен, что такое отношение было не просто так. А тем более знал контекст ситуации, потому и понимал, что для самого Осаму это не норма. — Он не разговаривает со мной уже неделю, представляешь? — недовольно говорит Йосано, когда Дазай уходит на перерыв, — потому что я нашла ему бесплатного логопеда, да ещё и лучшего в нашем городе. А вчера он вообще во время разговора с родителями просто снял слуховые аппараты и ушёл в комнату, чтобы не слышать нас. Я не понимаю, что с ним. Может, ты знаешь? Чуя понимает, как тяжело, когда твой союзник превращается во врага — это очень сильно обезоруживает. А когда он ещё и находит поддержку в лице твоих близких, тебе уже вообще становится не до разговоров — Накахара действительно желал увидеть их семью в прежнем обличие. — Я не заметил ничего такого, — Чуя старается отвечать как-то безэмоционально, чтобы не наговорить лишнего и не выдать секрета. Он мог бы сказать Йосано о том, почему Дазай действительно не хочет учиться у него, и решить этот спор сразу, но тогда он навсегда предаст доверие Дазая. А его благополучие было для него ценнее, — может, вам поговорить снова? Но только спокойно, без лишних глаз и повышенных тонов, мы же все люди. — Я правда не понимаю его. Я очень люблю Дазая, всё это время мы не давили на него, потому что понимали, как ему сложно, он и так очень хорошо справляется, но… — Акико подпирает голову ладонью и отводит взгляд в сторону, — время не резиновое. И мы совершенно не продвинулись с тем, чтобы он хоть немного начал говорить, понимаешь? Как будто он и не хочет этого вовсе, но мы с ним договаривались. Он сам сказал, что хочет научиться разговаривать. И почему-то так противится. — Я думаю, у Дазая есть на это причины. — Может, поговоришь с ним? Тебя он точно послушает. — Я попробую, — однако Накахара совсем не собирался с ним говорить — лезть в их взаимоотношения ему было попросту небезопасно, ведь это их семейный конфликт. Накахара чуть не проваливается в свои мысли, но его из них выдёргивает звук вновь открывающейся двери с колокольчиками. Чуя разворачивается к ней и сразу же замирает на месте, когда внезапно видит его. — Чуя, малыш, — Верлен моментально оказывается возле Накахары, ласково беря его лицо в ладони и глядя с такой нежностью, из-за чего парню становится неловко моментально — да, его брат слишком милый и слишком привязан к нему, а когда подобное происходит на людях, ему совсем становится не по себе. И почему все его называют «малыш»? Рост ничего не значит! — я так хотел тебя увидеть, что не дождался дома и решил забрать тебя с работы. Я так скучал, во сколько ты заканчиваешь? — Поль, пожалуйста, — Чуя убирает чужие руки и слегка хмурится, — через час. Накахара правда скучал, но он не хотел, чтобы его братские приставания видели другие. Всем кажется, что это мило и очень забавно, когда старший брат Поль так нежно сюсюкается со своим маленьким глупым ворчливым младшим братом Чуей. Накахара в такие моменты всё время краснеет и желает сбежать или провалиться сквозь землю. Почему бы не оставить эти сентиментальные глупости на момент, когда они будут наедине? Нет же, ему всегда нужно приставать на публике и выводить Чую из себя. — Как у тебя дела, крошка? Давно здесь работаешь? Никто не обижает? — Сам ты крошка, прекрати так называть меня, — Чуя всё ещё стыдится вкупе с агрессией и злостью к нему, — несколько месяцев уже, — Чуя слегка злится, но лишь показательно — на самом деле он действительно рад его видеть, хоть и не в восторге от того, что Поль пропустил уже несколько раз тот момент, когда Накахара вырос и перестал быть «малышом» и «крошкой» для всех, — всё хорошо, тебе надо было дождаться меня, а не нестись сюда сломя голову. — Прости, я решил прогуляться, да ещё и зайти за тобой, — Верлен старается вести себя менее назойливо после просьбы, однако это не особо работает, он всё равно рассматривает его лицо, — ты так мило выглядишь, кто тебя заплетал сегодня? — Поль всё же тянется руками к рыжим прядям, ласково поглаживая Накахару по волосам, также рассматривая мелкие цветочки и украшения в его огненных локонах. — Погляди, кажется, у Чуи новый ухажёр, — усмехается Йосано, когда замечает Осаму рядом. Дазай возвращается в тот момент, когда Накахара отвлечённо разговаривает с кем-то. Парень лет двадцати пяти спокойно трогает его волосы, гладит по щеке, мягко улыбается и смотрит с такой нежностью, что в душе что-то переворачивается. Да и выглядит он очень хорошо — красиво одет, со шляпой в руках, коренастая высокая фигура вызывает в душе Осаму самую настоящую ревность и маленькую каплю обиды за то, что Чуя вообще разговаривает с ним. Дазай не понимает, что успело случиться за те секунды, что он был на перерыве, а спрашивать у Йосано он не собирался. Поэтому ему приходится подойти к Чуе самостоятельно. Несмотря на то, что Дазай не мог говорить, он всё же имел одно заметное преимущество: он мог разговаривать с некоторыми людьми так, чтобы его не понимали другие. И потому, когда он подходит к Накахаре, он касается пальцами его плеча, а после жестами спрашивает, кто это. Чуя тут же разворачивается к недовольному бариста, который был практически одного роста с Верленом и глядел на него с заметным подозрением, словно видел в нём соперника или врага. — Это мой брат, я не говорил тебе о нём? — Накахара переводит взгляд на Осаму, не понимая, почему тот так подозрительно рассматривает Верлена и почему он вновь так сильно напряжён. Однако Чуя действительно не может вспомнить, говорил ли он ему про Верлена или нет, — Верлен, это Дазай — он мой… друг. Осаму замирает на месте, Накахара надеялся, что Дазай понимает, что он не может прямо сказать о том, что они пара. Не факт, что Верлен правильно воспримет это. Чуя не знает, как тот может отреагировать, но и проверять сейчас не спешит. Осаму не унимается даже после слов о том, что Верлен его брат, то ли не поверил, то ли ему просто не нравится, как Верлен ведёт себя. Тем не менее он спрашивает, что он здесь забыл и почему отвлекает их от работы. — Добрый вечер, — Верлен обращается к Дазаю, но Осаму в привычной для себя манере прикидывается, что не слышит. Очень удобно быть глухим, можно подслушивать или игнорировать тех, кто тебе не нравится, хотя Чуя не очень доволен его поведением, ибо он словно кожей сейчас чувствует ревность Дазая, и это ему не нравится точно, — и я не отвлекаю его от работы, я с удовольствием подожду час, пока он закончит. Осаму тут же поворачивает к нему голову, но Верлен ничего не говорит. Только снова мило треплет Чую по щеке. — Я подожду тебя здесь, пойдём домой вместе, — улыбается блондин и отходит к столику. Дазай слабо хмурится и смотрит на рыжего, замечая, что Накахаре самую малость неловко. Отчего-то Осаму это совершенно не нравится, он снова касается чужого плеча, желая отойти поговорить, но Йосано прерывает их. — Чуя, если тебе хочется, я могу отпустить тебя пораньше, — говорить Акико, слабо усмехаясь, глядя на лицо Дазая, который сейчас был готов прожечь её взглядом за такую подставу, — людей не особо много, я думаю, мы справимся. — Я буду безумно благодарен. — Беги тогда. Накахара улыбается и направляется к подсобке, что была за баром. Осаму хотел пройти за ним, но Йосано вовремя останавливает его, не давая сейчас лезть к Чуе. То ли она хотела отомстить ему и заставляла сейчас ревновать из вредности, то ли действительно он был нужен здесь, но настроение Осаму было окончательно испорчено. Он чувствовал себя вновь каким-то лишним — и этот парень, который брат Чуи, ему совершенно не нравился. Он так мило обнимает его за плечо и ведёт за собой на выход, что у Дазая в груди щемит от злости. Какого чёрта? Накахара хотел поговорить с Осаму, прежде чем они с Полем уйдут, но тот был занят, пока Чуя уходил с Верленом. Осаму так смотрел на него, словно Накахара изменил ему прямо у него на глазах, и Чуя понимал, что нужно объясниться, ведь он не хочет каких-то проблем и недопониманий прямо в начале их отношений. Когда они выходят из кафе, то сразу же направляются к такси, которое Верлен заранее вызвал. Накахара садится в машину и печатает Дазаю сообщение:«всё в порядке?»
Чуя хотел бы объясниться, но Дазай не читает сообщение минут пять, из-за чего Накахара самую малость тревожится. Естественно, он знает, что Дазай может быть просто занят, но в голову всё равно приходят всё новые и новые мысли, поэтому Чуя продолжает писать ему:«я надеюсь, всё нормально. Верлен просто немного странный, извини, что так ушел молча. надеюсь, ты не обиделся на меня».
— Тот парень в кафе — он глухой? — внезапно спрашивает Поль, и Чуя старается отвлечься от ожидания сообщений небольшим разговором. — Да. А что? — Ничего. Просто необычно. Ему не тяжело работать с людьми? — Нет. В случае чего рядом всегда есть я или менеджер, — Чуя отвечает слишком спокойно, в целом это самые стандартные вопросы, когда кто-то узнает о том, что Осаму глухой. За всё время работы проблем не возникало, порой Дазай, наоборот, обвораживал посетительниц — они знали, что Осаму глухой, но это не мешало им мило улыбаться симпатичному бариста, который не против построить глазки миловидным и богатым дамам. Чуя сейчас вспоминает это с улыбкой, — да и он спокойно может общаться с нами на языке жестов. — Ты его выучил? — Да, довольно быстро. Там ничего сложного. Чуя отворачивается к окну, и Верлен ласково касается его волос, из-за чего Чуя сперва поворачивается к нему, но сразу же замечает, что Верлен просто плавно выбирает из рыжих локонов маленькие цветы. Накахара так сильно отвык от старшего брата и его заботы, что сейчас любое его мягкое прикосновение и нежное слово воспринимается как-то неправильно. Виной, стыдом или даже раздражением. Чуя старался расслабиться и не волноваться об этом.***
Дазай выходит покурить, когда Йосано позволяет ему отлучиться на несколько минут. Осаму курил крайне редко, в основном когда всё доставало и он мог вытащить из заначки старые сигареты, которые уже пахли неприятным вишнёвым запахом и на вкус были куда крепче. Сейчас он мог расслабиться и наконец проверить сообщения от Накахары. Чуя подумал, что Осаму обиделся, хотя у Дазая просто было много вопросов к тому, кто этот парень такой и почему Накахара прежде ничего не рассказывал о своём брате. Дазай скорее злился на него — слишком уж он активно желал потрогать, погладить или прикоснуться к нему, Осаму всё время было неудобно за свою тактильность перед людьми, поскольку привлечь к себе внимание иным образом он никак не мог. Зато таким людям, как Верлен, можно было всё. — Добрый вечер. Дазай чуть не выкидывает сигарету изо рта. Он поднимает взгляд от телефона, даже не успев напечатать ответ, как перед глазами он — мерзкий старик, когда-то запертый с ним в одном заведении, чтобы научить Осаму чему-то. Самого уязвимого человека на планете — глухого ребёнка, который в случае чего даже пожаловаться не сможет. Дазай хотел бы сбежать оттуда, но почему-то не мог сейчас и пошевелиться, несмотря на мурашки по коже. Он делает ещё одну затяжку и слегка расслабляется, оставаясь на месте и глядя в чужие глаза слишком равнодушно. — Дазай, ты из-за чего-то обижен на меня? — мужчина подходит ближе, и Осаму становится не по себе, однако он показывает рукой, что ему плевать. Он не обижен — он ненавидит его, а знать ему об этом необязательно, его это явно ещё больше раззадорит, — тогда почему не здороваешься? Дазай пожимает плечами и отводит взгляд а сторону, выпуская дым. Как и прежде, у него нет совершенно никакого желания общаться с ним, но его никак не оставляют эти призраки прошлого. — Я бы хотел загладить свою вину, Осаму, — чужая рука внезапно касается цветка в волосах, и Дазай хмурится так, словно сейчас сломает её, — если я тебя чем-то обидел. Ты всё такой же милый, как и в детстве, ты ведь не откажешь старому знакомому в одном скромном вечере? Исключительно как жест доброй воли. Дазай понимал, что всё это время его просто пытались склеить: заходили через родных всякими способами, пробовали подкупить приятными речами и «жестами доброй воли». Осаму лишь сейчас понимает, что всё это ради того, чтобы закончить начатое много лет назад. Он не оставит его, пока не получит своего, и от этой мысли мурашки бегут по коже — его жизнь идёт под откос только из-за того, что в прошлом ему удалось избежать насилия в свою сторону. И сейчас он за удачу жестоко поплатился. Дазай выкидывает сигарету на пол и поворачивается к нему. — «Меня не интересует Ваше предложение, я бы предпочёл вообще никогда больше Вас не видеть. Смешно наблюдать удивление на этом лице после всего того, что Вы сделали, — жесты Осаму достаточно уверенные, и пока ему не начали отвечать, он тут же превентивно говорит: — Не нужно следить за мной, у меня уже есть партнёр. Намного более привлекательный, чем старый мудак». И преподаватель тут же отвечает ему в тон жестами: «Тогда жди меня у себя на занятиях после каникул. Я думаю, у нас будет достаточно времени, чтобы найти общий язык». Дазаю хотелось послать его к чёрту точно так же, как он послал недавно Йосано, но он сдерживается. И уходит обратно в сторону кафе, расстёгивая свою куртку и проклиная Йосано за то, что вообще позвонила ему.