Любовь настоящая и утраченная — вот что вечно
По дороге Тэхён извёлся, пока мозг строил одну догадку за другой. Он не верил и злился. На себя? Не-ет, на Чимина, потому что тот предал его. Говорил, что любит, целовал в лоб, умолял остаться рядом и… обманул. Предал! Изменил! Но в то же время Ким убеждал себя в том, что это ложь, происки жёлтой прессы. Но тот поцелуй, ноги Лисы, обвившие талию Пака, его руки на её ягодицах — всё это не может быть фотошопом. Это не может быть пиар-ходом компании! Тэхён внутри борется. И эта неопределённость выводит его из себя и привычной колеи, лишая рассудка и спокойного сна. О здравомыслии и речи быть не может. Пока не выяснит правду, не сможет быть спокоен. Ким — эгоист! Думал ли он о чувствах Чимина тогда? Предполагал ли он, что Паку будет больно его видеть вновь? Конечно, нет. Он думал лишь о собственной гордости, и беспокоили его лишь собственные эмоции. Жизненной необходимостью для него стало выяснить, изменил Чимин ему с Лисой или нет. И он оказался прав, полагая, что его бывший парень дома. Тот в сопровождении своего продюсера приехал забрать кое-какие вещи и никак не предполагал, что Тэхён тоже будет там. Ким не знал с чего начать разговор. Чимин тоже молчал и смотрел перед собой в серую стену с песочными обоями, которые всегда ненавидел. — Это правда? — наконец, произнёс Ким. Чимин перестаёт дышать. Волна негодования и злости его накрывает моментально. Два слова. Тэхён произнёс всего два слова, а так долго искавшего равновесие Чимина, за пару секунд вывел из себя. Он мог спросить: «Как дела?», «Ты ел?». Сказать: «Прости меня», «Я скучал», «Люблю тебя», «Я — осёл», «Давай обсудим». Но Киму сейчас плевать на чувства, его интересует лишь физический контакт. Потому что для Тэхёна физическая измена — то же самое, что и духовная. Потому что это Чимин, и он никогда не предаст, если любит. — Не понимаю, о чём ты, — давит в себе бурю Чимин. Чёртов Тэхён не видел его неделю и действительно собирается обсудить правдивость жёлтой прессы. — Статья, — коротко отвечает Ким. Пак усмехается. — Что за статья? — Чимину начинает нравиться эта глупая игра. — О тебе и Лисе, Чимин. — Какая именно? — Чимин… — Да, Тэхён. Задай свой вопрос так, чтобы мне не пришлось просить тебя конкретизировать. — Это правда, что вы с Лисой встречаетесь? — Да, — сразу же отвечает Чимин. — Подтверждение от компании выйдет вечером. — А как же верность? А как же «мы»? Пак больше не в силах сдерживать смех. — Ты серьёзно, Ким Тэхён? Верность? Он поднимается с дивана, на котором они сидят, и становится напротив бывшего парня. Смотрит в глаза его и видит в их отражении подлеца и предателя, а ещё глупца, который сейчас ошибку огромную совершает. Они оба глупцы. Которые настроены сейчас на разрыв, а не сближение. И этот разговор каждому нужен по разным причинам: Тэхёну — для спокойствия, Чимину — для освобождения. Но разве это единственный выход? Обязательно жечь все мосты и оставаться на разных берегах, если всё равно снова и снова будут ежедневно приходить к обугленному пути, чтобы проверить, а точно «всё»? — Что насчёт тебя? Это правда, что ты женат? Тэхён понял, к чему ведёт Пак и в знак согласия опустил голову. — Тогда какое ты имеешь право спрашивать меня о моей личной жизни? В груди бурлит ярость, закипает, вот-вот выльется во что-то жёсткое и обидное в отношении парня, что ссутулился напротив. Чимину тяжело себя сдерживать. Он так давно не видел Тэхёна, что безумно соскучился. Хочет упасть перед ним на колени, обхватить руками побледневшее лицо и целовать, целовать, целовать, пока не закружится голова. Хотя бы просто коснуться или, чтобы коснулись его. Но он знает, что распадётся, раскрошится, если так сделает, а после вновь, как конструктор, будет собирать себя по частям. Говорить! Нужно говорить! Это всегда работало. Чимин и Тэхён всегда всё обсуждали, но с тех пор, как стало известно о свадьбе, они перестали общаться. Каждый держал в себе свои мысли и переживания, боясь обидеть другого. Даже сейчас, у них выпал отличный шанс выяснить все недопонимания и обсудить недомолвки, но вместо этого, они обвиняют друг друга и переводят стрелки. Никто из них ещё не поставил точку. Но кому-то придётся это сделать сегодня. — Не имею, — ответил Тэхён. — Всё? Это конец? Ким поднимается и становится вплотную к парню. Чимин слышит его частое сердцебиение, чувствует ком, подошедший к собственному горлу и ощущает его дыхание на своём лице. Тёплые ладони касаются щёк и губы манящие тянутся ко лбу. Чимин хочет поддаться, хочет получить этот поцелуй, прикрывает веки и закусывает губы в ожидании долгожданного признания, но внезапно под веками силуэт Минами в свадебном платье всплывает и то, как он припадает этими же губами к её лбу. — Нет, — отступает Пак, заставив Кима пошатнуться к себе навстречу. — Не прикасайся. — Чимин… — Тэхён сделал шаг. — Нет, стой на месте. Я больше не хочу начинать сначала. Айдол обхватил голову ладонями и, ероша волосы, отступает ещё дальше от искры, которой, если коснётся, разожжёт пожар, который никто и никогда уже не сможет потушить. И первыми в нём сгорят они сами. — Чимин, я… Я люблю тебя. Слова Кима заставляют Пака замереть. Чимин обращает взор на Тэхёна и тот продолжает. — Я хотел перестать это чувствовать, хотел перестать помнить, но я не в силах. Я не знаю, как это выключить. Ты… — делает шаг к парню. — Ты — моя единственная любовь, единственная боль и лекарство от неё. Я не смог отказаться от нас… — Ты уже это сделал, — перебил мужчину Чимин. — Мне нужен только ты. Я готов отказаться от всего. Всё своё богатство выброшу на мусорку. Только не оставляй меня, прошу. Слезы в глазах Тэхёна совсем не трогают. Даже вызывают странную улыбку. Чимин не понимает, зачем Ким устраивает это показательное выступление. Он не верит. Ни единому слову. — Почему только сейчас? Стоило ли тогда жениться на Минами? Ради кресла председателя? — айдол прямо в глаза мужчине смотрит и замечает, как они слегка округлились. — Откуда?.. — Тэхён, не разочаровывай меня ещё больше. Ты заврался! — Чимин… Я не врал… — Почему ты меня оставил? Почему пропал на неделю и даже не позвонил? Я звонил тебе миллион раз, но автоответчик мне твердил, что такого номера не существует. Понимаешь? До того дня существовал, а в одно мгновение взял и исчез. Так же, как и ты! Поэтому не смей прикасаться, тем более, — Пак начал приближаться, — целовать в лоб! Куда ты Её целовал, Тэхён! Ты знаешь, что для меня это значит! А знаешь, что меня злит ещё больше? То, что ты — чёртов трус. Ты мог мне лично сказать. Миллион раз мог сказать, что собираешься меня оставить. Ты хоть представляешь, каково мне было? — Мне тоже… — Что «тоже»? — перебил Чимин. — Ты тоже почувствовал, что умер, но вынужден был продолжать жить? У тебя тоже будто силой душу забрали, заставив пустую оболочку существовать? Ты тоже один тонул в темноте неведения и страха? Ты тоже?.. — Достаточно… — оборвал парня Ким и протянул руки в попытке схватить его плечи. — Нет, не достаточно! — отстранился Чимин и пошатнулся назад, поскользнувшись на им же уничтоженных дисках. Тэхён не смог поймать его. Пак успел развернуться лицом к полу, но всё равно упал и поранил ладони и ногу, как раз ту самую, где находится старая травма. — Чимин, твой шрам… — Тэхён с ужасом смотрит на ровно порезанную ткань джинсов и осколок блестящей болванки, торчащий из ноги, ровно по старому шраму, который служил напоминанием страшной аварии. — Ты… — перебил Чимин. — Ты — единственный и самый большой шрам на моём теле, Ким Тэхён, от которого даже самые продвинутые и дорогие косметологические клиники не избавят. — Ты нужен мне, — теряя драгоценные, ещё ни разу до этого дня не показанные Чимину, слёзы, Тэхён шепчет, склоняя голову. — Пожалуйста. Я ничего больше не хочу. Только тебя. Прошу тебя, останься. — Тэхён, разве ты не видишь, что это убивает нас? — Я хочу, чтобы ты жил. Мы вместе. Я… Я совершил ошибку. Я признаю. Но, пожалуйста, Чимин, не оставляй меня. Без тебя я ничего не чувствую. Мой мир погибнет без тебя, Чимин, пожалуйста-а… Боль в ноге ослабляет бдительность. Тэхён обнимает Чимина. Сжимает в руках его тело и зарывается носом в густые волосы, жадно наполняя лёгкие его ароматом. Пак напрягается, чувствуя тепло родного человека, безмятежной нежностью отрезающее от всего остального мира. Тэхён любит Чимина, как наркоман — наркотик, поэтому молчит и жмётся, тихо, пока может. Он понимает, что не выдержит, не получится, без его маленьких ладошек, без запаха, он не сможет, распадётся, раскрошится в пыль. — Ты снова испаришься, оставив меня. Пойдёшь к Минами, а я буду один. Я и раньше был один, но хотя бы был уверен, что ты принадлежишь только мне одному, — шепчет Чимин в шею, которая больше не пахнет мятой и лаймом. Запах другой. Чужой. Незнакомый. — Я и сейчас только тебе принадлежу. Я никогда не притронусь к ней. Мне только ты нужен, Чимин. Тень улыбки скользнула по лицу и немного задержалась на Тэхёне. Ким положил ладони на щёки парня и обрадованный таким диалогом притянул ближе его губы, но Чимин остановил его всего одной фразой. — Я тебе изменил, — прямо в°
— Мы не можем делать всё что хотим, — постоянно говорила госпожа Пэ Сора — мама Тэхёна. — Даже, если у меня есть деньги и власть? — спрашивал юный Ким. — Особенно, если есть деньги и власть.°
Тэхён тонет на суше, задыхается, умирает стоя на месте, пока Чимин к выходу направляется. Лучше получить пощёчину правдой, чем поцелуй от лжи. Чимин убедился в этом на собственном горьком опыте. Надеется, что и Тэхён это рано или поздно поймёт. Но он не поймёт. Потому что Ким — чёртов собственник. Мужчина за тонкую соломинку хватается и с силой целует парня, вжимая бёдрами в дверь. Он так скучал по сладким губам Чимина, что уже ни о чём не думает, просто жадно забирает поцелуй за поцелуем, стон за стоном. К чёрту измену, к чёрту компанию, к черту всех! Чимин нужен ему, как воздух, как вода, как человеку нужен человек, без которого внутренний мир рушится, прячется счастье на тысячу замков и освобождается грусть. Растёт, подпитываясь щемящими душу воспоминаниями. — С ума схожу… — хрипит, терзая шею. — Только мой… Чимин отказать Тэхёну никогда не мог, готов скулить от сладости его губ, которые хочется пить и кусать так сильно, насколько сильна его любовь, граничащая с болью. Но сегодня он поставил жирную точку. Теперь он — альфа, он решает. И Ким примет это. У него нет выбора. — Нет, — оттолкнул. Не работают его уговоры. Тэхён всё ещё не видит, что Чимин уже сломан. — Никогда не прикасайся ко мне больше! — взглядом, гневом перепачканным, одаривает. — И вообще, Ким Тэхён, нихрена ты не особенный! Уж не знаю, что на меня нашло? Наверное, твои деньги. Но игра затянулась.Ложь! Ложь! Всё ложь!
В первую очередь себе врет. Чтобы убедительнее звучало для старшего. Внутри при каждом произнесенном слове сердце сдавливается сильнее, будто и не тисками даже, под пресс положили, вот-вот разорвётся, если ещё одну ложь озвучит. Но о главном он будет молчать. Это он никогда не озвучит. — Что ты такое несёшь? Думаешь, я поверю в этот бред? — Поверь. Иначе наши с тобой фотографии полетят во все газеты. — Ты блефуешь. Сам же подставишься. — Плевать. Зато ты раскроешься. И что же скажет папочка? Что скажет совет директоров? — Мне тоже плевать. И на газеты, и на отца. Сделай. Пусть все узнают, — подытожил Ким, снова приближаясь. — М-м-м… Ты теряешь своё лицо, самообладание и здравый смысл, — остановил его Чимин. — Японцы такие сумасшедшие. Что же они сделают с зятем-геем, м? — смакует момент Пак и понимает, что это сработало. — Я больше не хочу, чтобы ты и твоя фамилия как-то касались моей жизни. Отныне я тебя не знаю. Тебя не существует, как и номера телефона. Тэхён последнюю надежду потерял. Глаза заволокли отчаяние и печаль. В них столько мольбы и горя, что вместе с хрустальными каплями их покидает блеск. Глаза Тэхёна никогда особо не сияли, но сейчас — заметно потухли. Пустым взглядом он провожает любимого и через мгновение уже сверлит взглядом закрытую дверь. «Прощайте, господин Ким Тэхён», — звучат эхом в мыслях последние слова Чимина. Но в них так явно читается не произнесённое: «Я не люблю тебя, Тэхён!». Отныне они два незнакомца, которые наизусть знают друг друга, друг другом же сломленные.***
— Поехали. Бросив на заднее сиденье свои вещи, Чимин присел в пассажирское кресло джипа Юнги. Мин с неподдельным ужасом во взгляде посмотрел на айдола и хотел было трёхэтажным обложить, заметив рану. Он действительно испугался того, что парню придётся проходить через тот ад снова. — Спокойно, хён. Всё хорошо. Она не глубоко влезла, — успокаивает директора, который застыл с открытым ртом. — Но трогать не советую, — добавил, когда старший приблизил палец к торчащему из ноги кусочку диска. — Поехали в больницу, что ли? — До инфаркта меня скоро доведешь, — выпалил Мин и ударил по газа́м. В приёмном покое, как назло, народу, как на фестивале с бесплатной едой. И, что самое удивительное — пациентки от аджумы и выше, узнав в Чимине известного артиста, и заметив кровь, пропустили его вперёд себя на регистрацию. Юнги посмеялся и удивился по-доброму так. Айдол-то его, ангел бескрылый, даже старшему поколению полюбился. А Чимин им улыбается искренне, кажется. Машет и обещает сфотографироваться с каждой, как только рану свою подлатает. А директор Мин-то как «рад»! Больше дел у него нет, кроме как Чимина с фанатами фотографировать пол дня. Да-да, именно столько. Пока Чимин был у доктора, старушки слух по всей больнице разнесли. И, когда тот вышел, людей оказалось ровно в трое больше. Кот зол! Ох, как же он пыхтел, принимая из рук очередной пожилой (и не очень) фанатки телефон для фото. Но и понимает, что лучше так, чем ещё пять суток парня искать. Тот хоть и устал, но улыбается. Чимин любит своих фанатов и без притворства зрителю душу отдаёт во время каждого выступления. И принимать столько внимания ему не в тягость, а в радость. Он забыл, что до Тэхёна у него была жизнь, цель и любовь. А теперь вспомнил. Всё это подарил ему не Ким, а он сам. И это то, ради чего стоит продолжать жить и выступать на сцене. — Фу-ух, давно так усердно не работал, — произнёс Чимин, облокачиваясь о стойку медсестринского поста. Девушка, которая дежурила, взглянула на айдола, улыбнулась и продолжила заниматься своими обязанностями. — Я не видел вас там, — указал на место недавней фотосессии. — Не хотите сфотографироваться? Медицинская сестра снова подняла тёплый взгляд на парня и произнесла: — Я не стеню айдолов. Мне больше классики по душе: Бах, Бетховен, Моцарт, Шуберт… Чайковский. Что-то знакомое улавливаете? — усмехнулась и, конечно, Чимину могло показаться, но она закатила глаза. Так заносчивых айдолов ещё, наверное, никогда не осаждали. Но Чимин не заносчив, а вполне прост и открыт. И сегодняшняя фотосессии тому доказательство. Но эта девчонка просто нарывается. Пак закрывает рот, пересохший от удивления, которое парень испытал после слов работницы, и отвечает: — Брамс, Бизе, Лист… Улавливаем, не глухие. Вот только я танцор, а не музыкант. Марта Грэм, Айседора Дункан, Да Гулю, Майя Плисецкая… Мата Хари? На последнем имени девушка встрепенулась и протараторила: — Мата Хари — классика? — смеётся. — Я Вас умоляю. — Я и не говорю, что Маргарета Гертруда Зелле — классика. Экзотическая танцовщица… — Стриптизёрша, — оборвала парня медработница. — Сильная женщина с непростой судьбой. У неё был свой стиль танца, оригинальный и притягательный. Если верить кинематографу, то движения довольно просты, но аура, которой она заволакивала умы — бесподобна. Кстати, о ней много полнометражных фильмов сняли, посвящали песни, писали очерки, книги… Как женщина, она много чего сделала, хоть почти все жены и подруги мужчин, которых она околдовывала, её ненавидели. Зря Вы так… Девушка завороженно слушала, можно даже сказать, загипнотизировано. То ли мягкий голос Чимина её зачаровал, то ли поразилась тому, как быстро сориентировался парень с ответом, ясно одно — сейчас она на него смотрит и, кажется, не дышит. Пак улыбнулся её реакции, провел ладонью мимо глаз, и та отмерла. Захлопала ресницами и снова опустила голову к монитору компьютера. — Джи А, — прочитал на закрепленном бейдже сотрудницы. — Улыбочку, — сфотографировался Чимин с растерянной девушкой. Взял первый попавшийся листок бумаги и ручку, написал свой номер и опустил клочок в наружный карман медсестры. — Напиши мне, и я пришлю тебе наше селфи, — подмигнул и вернулся к фанатам. — А где Юнги? — стал оглядываться, но начальника уже и след простыл.***
Юнги чуть ли не бегом покинул первый этаж здания больницы, оказавшись в маленьком живописном внутреннем дворике для прогулок. Заходил внутрь, было тепло, а вышел — уже прохладно. Тем лучше, голову проветрит, а то она уже раскалывается от хорового визга женщин. Некоторые и его узнали, пальчиком грозили со словами: «Не ругайся!». Парень прогуливался, застегнув куртку под самым горлом. Ветер равнодушный и жгучий путается в волосах и обдувает щеки, но Юнги продолжает шагать вперёд, подальше от шабаша поклонников одного айдола. Прогулочная зона пуста, а может быть, директор был настолько поглощен раздумьями, что не замечал людей. Он хотел избавиться от напряжения и всех мыслей, но одна червяком съедала изнутри. Таким юрким и изворотливым. Юнги вроде бы и поймает, но выбросить не может, но больше не хочет. Лиён! Правильно ли он поступает, держа её вот таким способом? Лису вспоминает — его первую слабость, первую измену. То, что Лиён утром сказала, не идёт из головы. Она всё знала. С самого начала. Почему молчала? Сама в чем-то виновна? Нет, не может быть. Она точно не так слаба, как он. Но причина её многомесячных отказов должна быть. И Юнги уже все возможные варианты перебрал, но ни один не подходит к его возлюбленной. Он её знает, наизусть, до каждой родинки на коже, до мельчайшего жеста понимает в каком она настроении, однако те отказы разгадать не смог. И она не рассказала.*Flashback*
Девушка снова сбилась, и Юнги остановил запись. Откинувшись в кресле он взлохматил свои волосы. Лиса вышла к нему из звукозаписывающего помещения и устало облокотилась о панель перед продюсером. — Отстой, да? — её грустные глаза посмотрели на парня. — Уже лучше… — снисходительно произнёс Юнги. — Врёте, продюсер. Она вздохнула и поджала губы. — Уже поздно, завтра продолжим, — она устала и он устал, мучить ни себя, ни её сутками не хотелось. Лалиса облегчённо вздохнула: по крайней мере, он не ставил на ней крест, она и этому была рада. — Вас кто-то ждёт? — поинтересовалась девушка. Юнги ничего ей не ответил, молча начал собираться. — Вы выглядите одиноким… — Возвращайся в общежитие, — резко отреагировал Мин. А Лиса всё наблюдала за своим начальником, за тем, кем восхищалась и желала стоять рядом. Не как равная, нет. На такое она и не смеет надеяться, но хотелось быть просто рядом. Чтобы его лицо не было таким хмурым, чтобы он не был таким нервным. Она хотела его видеть расслабленным, каким он предстал перед ней на сцене. Она влюбилась, стоило только увидеть его на экране, а когда увидела в живую на концерте, поняла, что не хочет идти за мечтой в крупные агентства, не хочет стать блестящей, поющей куклой, одной из. Ради него Лиса усердно практиковалась и изучала язык, подтянула навыки в рэп-исполнении. Стала универсалом, как принято называть тех, кто может и петь и зачитывать рэп. У Мин Юнги просто не должно было быть и повода отказать ей. И счастью не было предела, когда с первой попытки ей это удалось. Лиса не была проблемной, все, кто ею занимался, только хвалили. Пусть Genius Lab и маленькая компания, которая только-только начинала свой путь, но она с гордостью говорила друзьям, что является в ней трейни, а те, кто смеются, ещё об этом пожалеют. Юная девушка влюблена в основателя этой компании и именно это стало для неё проблемой, которая раскрылась в тот момент, когда Юнги стал лично с ней работать. Волнение захлестывало Лису рядом с ним и она жёстко косячила, сбивалась и порой выглядела так глупо, что позже становилось стыдно и не хотелось даже на глаза попадаться господину Мину. — Надеюсь, завтра ты не будешь нервничать или, может быть, пусть другие тебя курируют, если со мной ты мямлить начинаешь? Я тебе так нравлюсь? У Лисы сердце заколотилось… Как? Он не может от неё отказаться. Простойте, что он только что сказал, он её раскусил? Быть не может. — С чего вы взяли?.. — Просто предположил. Он пожал плечами. Буднично, будто ей прогноз погоды тут гадает. И сердце разочарованно заныло: она его не интересует. — Господин Мин! Она решилась на отчаянный шаг. Решилась наврать, а перед менеджером потом извинится. — Что? — Я отпустила менеджера, который в общежитие меня отвезти должен. Сказала, что сама доберусь, но мы так задержались… — Вызови такси, вам дают на карманные расходы. Лиса расплакаться готова. Неужели, он такой чёрствый? А вдруг её куда-то завезут и что-то с ней сделают? Она же хорошенькая и видно, что не кореянка. Не может же он отправить её в позднее время саму добираться до места жительства? Он ответственность за неё несёт. — Айщ, действительно поздно, — он взглянул на время. — Ладно, подвезу, — согласился Юнги. Она прыгать от счастья готова, но сдержалась и виду не подала. Так она думала. — Вот же… — усмехаясь, пробурчал себе под нос. Всю дорогу до общежития они молчали. Юнги только отвлёкся на входящий телефонный звонок: — Каюсь, я идиот. Работа. Что-то взять? Ладно. Неизвестный абонент, с которым Мин говорил, вызывал на его лице некую обреченность и грусть. После разговора с ним Юнги даже пропустил зелёный сигнал светофора, о чём-то задумавшись. — Сам дебил! — рявкнул начальник на гудящую машину. К общежитию они подъехали уже во втором часу ночи. — Дальше сама справишься? Парень повернулся к ней, а Лиса, найдя в себе смелость, граничащую с безумием, подалась вперёд и мягкими губами коснулась сжатых в тонкую полоску губ Юнги. И пока репер опомниться не успел, отстранилась и покинула машину. Не оглядываясь, забежала в подъезд здания и скрылась внутри помещения.***
Юнги стоял на кассе круглосуточного магазина. Лиён попросила взять йогурт и мороженое. — Это всё? — уточнил кассир. — Господин? Юнги зачем-то взял пачку презервативов и добавил к покупкам. Уже сев в машину очнулся. Не понимал — зачем взял? У Лиён аллергия на латекс. В памяти ещё свежи воспоминания после их первого раза. Они тогда оказались в отделении скорой помощи при больнице, а Мин корил себя, что что-то не так сделал. Оказалась — аллергия, и презервативы из латекса противопоказаны при половом акте с Лиён. Для старшеклассников это стало сродни приговору. Он потом ходил с ней в женскую консультацию, где врач подробнее обследовал Лиён. Там же ей и прописали специальные таблетки, понимая, что так или иначе школьники будут вести половую жизнь. Врач даже с ним отдельно говорила, целую лекцию зачитала, будто бы он какой-то дурачок. Он даже не заикался потом о близости с ней, чтобы раздражение полностью сошло и зажило. Пока она сама не попросила, не трогал. А теперь у него в пакете валяется упаковка с презервативами из латекса. И выкинуть из окна авто хотел, но передумал в последний момент. Закинул в бардачок. — Гребаная Лиса! — он со злости сжал руль и вжал педаль газа в пол. Тайка пробудила в нем низменные инстинкты. Потребность, которая никуда не девалась и усыплялась с помощью руки, стала ещё острее.***
— Я хочу тебя, — шепчет на ушко Лиён, рукой скользя по плоскому животу. Она трепещет под ним, он это чувствует. И страх, о котором ничего не знает, за желание принимает. — Нам обоим завтра рано вставать, — девушка руку его скидывает и отворачивается, гася свет лампы на прикроватной тумбочке. Юнги тяжело сопеть начинает, пальцы в кулак сжимая. Она вновь его проигнорировала! Шёл уже шестой месяц, как он вернулся из тура и седьмой, как он роман с рукой крутит. Ничего ему не говорит. — Ты хочешь расстаться? — поворачивается на спину и потолок в темноте разглядывает. Но Лиён молчит. Уснула или только делает вид? Репер вздыхает и поворачивается набок, оказываясь спиной к Ан. Ладони у щеки складывая, принимает позу эмбриона. Хочется выть, но лишь губы кусает. Ненавидит её в этот момент. Не понимает. И себя в грудь бить готов, потому что уже не выдерживает. Она убивает его. Он так её любит, что сама мысль о предательстве претит. Где он оступился? У него миллионы вопросов, но ответа она не даёт ему. В итоге встаёт и идёт в гостиную, не может с ней рядом находиться. Королева равнодушия! Садится у основания дивана на пол и руками подогнутые колени обхватывает. Он так устал, так устал…***
Сегодня они занимаются в личной студии Юнги, только Лисе не нравятся то, что продюсер делает вид, что ничего не произошло. Сосредоточен на работе. Под неё музыку переделывает, глядит ещё так внимательно, что-то её, личное, хочет добавить, чтобы музыка говорила — «Лалиса Манобан». Он знает, что она не хочет, чтобы из неё делали айдола. Он и не умеет, но артистку сцены сделает. Уверен. Они вместе работают над текстом. У Лисы хорошо с английским и там, где она спотыкается на корейском решают изменить всё на английский. А вот тайский, с которым вообще никаких проблем, не разрешает. Не примут. И она это понимает, может быть, когда-нибудь. Время уже к обеду близится, а Юнги слишком увлёкся, совсем в работе потерялся. — Вы напряжены, Вам нужно отдохнуть. Девушка подходит к нему сзади и кладёт ладони на плечи, начиная их легонько массировать. Но Юнги напрягся будто бы ещё сильнее, даже дышать разучился. — Что ты делаешь? Его тон не то недовольный, не то озадаченный. А Лалиса продолжает стараться усерднее. — Что. Ты. Делаешь?! Продюсер вырывается из её рук, вскакивает с кресла и отходит к полкам со всякими записями и мелочами. — Вам не нравится? Девушка смело подходит и в глаза смотрит. Видит в них бушующее пламя и тень сомнения. Ладонь ему на грудь кладёт и слышит, как сердце бьётся. Ещё ближе. Он сглатывает, но не вырывается. А когда Лиса целует его, то лишь на миг чувствует, как оттолкнуть её хочет. Но всё же он сдался и она в эйфорию проваливается, когда невидимая стена рушится и он с жаром ей на поцелуй отвечает, будто изголодавшийся. Сам её к себе притягивает, желанными руками талию стройную обхватив. Юнги не слышит вибрацию телефона и не знает, что ему пришло сообщение: «Я освободилась пораньше, скоро зайду. Поедим твою любимую лапшу».***
— Убирайся! Он шипит на Лису, злостно застегивая ремень джинсов. Казалось, что он стал ещё больше раздраженным, чем был обычно. — Вон пошла! Что не понятного?! — взгляд испепеляющий на месте простреливает девушку. Лиса, глотая слезы обиды, вылетела из студии Юнги. Не понимает, почему он так, ведь всё было замечательно. «Охуенно» — она бы сказала, но её вышвырнули сразу после того, как отымели сзади. Может быть, из-за того, что она его подопечная и он не рад тому, что не сдержался? Но она хотела! Она не жалеет. Завтра она ему об этом скажет. Сегодня подойти уже побоится. А Юнги в студии читает сообщения. Первое, которое сердце ухнуть заставляет, но второе вызывает какое-то горькое, но облегчение. Его не застукали, потому что у Ким Харин очередная беда. — Да с башкой у неё беды… «Только не пейте», — отправляет Лиён сообщение. Отшвыривает от себя телефон и в кресло плюхается. Локтями облокотившись о стол, голову ладонями обхватывает. Его долбит совесть и осознание того, что он изменил. Эти купленные накануне презервативы, которые он с собой взял, всё-таки пригодились. Чувствует отвращение к себе и ноющее чувство вины. Не выкинул пачку, предал Лиён. А Лиён всё же напилась и день провела у Харин. От чего Юнги влетело от Ким, ведь Харин свято верила, что это он довёл Ан до желания напиться. Несчастная подруга провозилась с девушкой Мина, которая совершенно алкоголь не переносит, до утра.***
— Я не жалею. Юнги не реагирует. Делает вид, что что-то подправляет в программе, но на деле ни хрена он не делал, лишь видимость создаёт. — Слышите меня? — Я подпишу с тобой контракт, сделаю рэп-исполнительницей, но о большем не проси. Я твой продюсер и только. — Но вчера… — Это было ошибкой! — Ошибкой? Почему у меня теперь чувство, что мой дебют, как подачка какая-то. Оплата за секс-услугу… — Не принижай себя, — Мин недоволен её словами. — Но это так выглядит! — Это бы так выглядело, если бы я требовал систематически ложиться под меня. Но я же не требую, я просто хочу, чтобы ты сосредоточилась на работе. Эй, ты слушаешь меня? — А если я хочу вам отсосать? Юнги повернулся к девушке и внимательно на неё глядит. И Лиса замечает, что он с чем-то борется внутри себя, а потом его взгляд становиться злым, будто бы тьма внутри одержала победу. — Тогда, становись на колени.***
Лисе наконец-то удалось застать Юнги в одиночестве. Рядом не было той, кого он назвал своей девушкой. Инцидент с девицей, плечом её задевшей, всё в голове прокручивался. Но больше, конечно, осознание, что Мину эта Лиён не чужая. И слова АрЭм о том, что та — единственная его королева, совсем не хотели покидать её головушку. Всю премию просидела совершенно позабыв о том, что нужно играть лицом. Наверное, на отснятых кадрах она будет с отстраненным и безучастным выражением. — Лиён — моя девушка. Чего тут непонятного? Хочется его стукнуть. Когда он успел с ней сойтись? Откуда вообще она взялась? Не из музыкальной тусовки, но Намджун её знает. Уже успела даже познакомиться с его другом-соперником. Лиса догадывалась, что помимо неё он ещё с кем-то время проводит. Но ничего серьёзного, как она думала. Знала, что была модель одна, но это разовый контакт. Она и подумать не могла, что он припрётся на вечер с девушкой да ещё и выставит её на всеобщее обозрение. — Когда успели только? Боже, подцепили какую-то… — в ней говорила ревность. Она-то может стоять рядом только, как артистка его компании. — Следи за словами! Это тебя я подцепил, других, но она — моя единственная! Лисе становится смешно от этих слов. — Юнги-ним, что Вы такое несёте? Как давно Вы с ней? Неделю? Месяц? О какой единственной Вы тут говорите? — Шестой год. С Ан Лиён я уже шестой год. Мир из-под ног её выбили. Так долго? И тут она чувствует себя обманутой и использованной. Об неё словно ноги вытерли, растоптали все чувства, которые она к реперу испытывала. Она же — идеальная: не лезла, куда не просят; не компостировала мозг из-за интрижек с другими; всячески ему поддавалась и готова была к экспериментам; не давила, чтобы узнать о его отношении к себе… А получалось так, что никакого отношения, кроме того, чтобы её нагнуть на рабочем месте и не было. — Скотина ты, Мин Юнги. Ладно я, мне ничего ты не обещал, не клялся… А ей? Её тебе по кайфу обманывать? Да что я спрашиваю. Сердца у тебя нет! Такого разочарования в своей жизни Лалиса ещё не испытывала.*end of Flashback*
— Аджосси! Аджосси! — долетают до его слуха обрывки слов, прерывая мыслительный поток, но Мин думает, что ему чудится и продолжает идти против ветра. Его снова позвали, а затем впереди возник мальчишка лет восьми с белым пушистым комочком, который тот прижимал к груди, закрывая худенькими руками от беспощадного ветра. Сам дрожал от холода в одной больничной пижаме и зуб на зуб не попадал. А ещё глаза репера зацепились за шапочку на голове мальчишки… — Аджосси, возьмите себе котеночка, — молил дрожащий от холода мальчик, вытягивая руки с голубоглазым малышом вперёд. — Он замёрзнет и умрёт. Пожалуйста, аджосси, — по маленькому лицу текут тонкие струйки слёз и, срываясь, падают на пижаму. Юнги, недолго думая, расстегнул куртку и накинул на плечи мальчика. — Ты чего здесь мерзнешь? Пойдём внутрь, — Юнги положил руку на спину и слегка подтолкнул вперёд хрупкое тельце. — Меня не пускают. Сказали, с животными нельзя. А я не могу его бросить. Он не выживет. — Выживет. Он — зверь. Это в его природе с рождения. — Он не сможет, всхлипывает малыш. Он глухой, аджосси. — С чего это ты взял? — заинтересованно вглядываясь в красные от слез глаза мальчишки, произнёс Юнги, а внутри будто мурашки по органам запрыгали, так волнительно за него стало, мужчина не ожидал от себя такой чуткости. Сколько же времени это крохотное создание мёрзнет на улице? И куда работники смотрят? — Я з-знаю, — стучит зубами малыш, даже несмотря на куртку старшего и его крепкие объятия. Возвращаться в больницу тот отказался, пока котёнка не пристроит. Поэтому Юнги его усадил к себе на колено, присев на скамью. — Как тебя зовут? — Вирийа, — тихо произнёс мальчик и, кажется, согрелся, поскольку уже почти не дрожал. — Так ты из Таиланда? — удивился Юнги. Корейский язык так хорош, будто он его родным был. — Мама оттуда, а я там ни разу не был. Она хотела вернуться, но мне стало плохо, и теперь я живу тут, — добавил шёпотом и зажмурился. — А мама приходит к тебе? Вирийа лишь отрицательно машет головой в ответ и начинает болезненно мычать. — Что с тобой? Тебе больно? — ни на шутку пугается мужчина. А мальчик лишь кивает и хватается за голову. Вскоре мычание переходит в рёв и Юнги, сняв белый пушистый комочек с худых колен и подхватив на руки ребёнка, спешит в больницу. — Скорее, доктора. Мальчику плохо, — кричит, едва переступив порог холла. Джи А сняла трубку стационарного аппарата и вызвала врача. С другой стороны подоспели двое девушек в медсестренской форме со словами: «Вот ты где, негодник!». Одна из них катила перед собой инвалидное кресло, а у другой в руке уже был заготовлен шприц. Мальчику в катетер, который был спрятан под пижамой на руке, ввели какой-то прозрачный раствор, после которого он почти сразу замолчал. — Аджосси, возьмите котёнка… возьмите… аджосси… — шептал Вирийа, будто в бреду. «Котенок», — поджал губы Юнги. Он же оставил его под скамейкой. — Юнги-я, — окликнул Чимин друга. — Ты где ребёнка нашёл? — Не сейчас, Чимин, — отмахнулся Мин и направился снова к выходу, но интересный диалог заставил его остановиться. — Опять этот подкидыш? — цокнула одна медсестра. — Ага. Хорошо, что его завтра уже органы опеки заберут, Директор Су сказал, что завтра позвонит в полицию, если его мамаша не объявится. Она уже три недели не появляется, а долг растёт. Доктор О под свою ответственность всей этой благотворительностью занимается. — Вот и отлично, давно пора. Больше делать главному нечего, кроме как эмигрантов содержать… — Ну, и где сидит этот ваш главный? — подкрался к ним Юнги, отчего дамы вскрикнули. — А вы кто такой? — недовольная тем, что их разговор прервали, спросила одна из девушек. — У вас назначено? — она хмурилась, гадая где же могла видеть молодого человека перед ней. — А я хочу в благотворительности поучаствовать, — оскалился Юнги, а девушка мгновенно улыбку нацепила на лицо и даже тон голоса повыше стал, залебезила, проводить поспешила к кабинету директора больницы. Директор уже знал, кто к нему идёт, поэтому встретил со всем напрысканным радушием, а Мин, едва сделал шаг в кабинет, почувствовал непонятный запах, который кроме тошноты и отвращения ничего не вызывал. — Приветствую Вас, господин… — Мин, — представился репер. — Репер, продюсер и генеральный директор компании Genius Lab. Мин Юнги, — говорит и сразу присаживается, игнорируя протянутую ладонь человека в белом халате. — Очень приятно, господин Мин. Меня зовут Су Джувон. Чем могу быть Вам полезен? Директор занимает свое место в кресле и изучающий взгляд не отрывает от мужчины, а тот от него. Глаза его напоминали узкие щели в пещерах, которые непонятно что в себе таят, то ли несметные сокровища, то ли великое зло. Совершенно не привлекательная улыбка с выступающими зубами то и дело обращала на себя взгляд Юнги. Прямой, покатый нос широкими крыльями раздувался шире при каждой улыбке. Репер не мог в толк взять, как такого откровенно некрасивого человека поставили на высокую должность и в самом прямом смысле сделали лицом больницы? «Может быть, он человек хороший? Внешность — не показатель», — мысленно пытался реабилитировать его в своих глазах Юнги, однако эта версия таяла с каждым произнесённым словом директора. Его шепелявая речь очень раздражала, поэтому Мин решил не тянуть и перешёл сразу к делу. — Пациент, мальчик по имени Вирийа. Что с ним? — А почему вы им интересуетесь? — Я нашёл его на улице, в одной пижаме. Мальчик сказал, что персонал не пускает его с котёнком. — Такие правила, — развёл руками мужчина, улыбаясь. — С животными в больницу вход запрещён. Юнги стиснул зубы и сжал кулаки под столом, приложив неимоверные усилия, чтобы не врезать далеко не единственному животному в этой больнице. — А чем он болен? Директор нахмурился, но снял трубку телефона и попросил, чтобы к нему направили доктора О, если тот не занят. — Почему Вас так он заинтересовал? — А должна быть причина? Мальчик — пациент Вашей больницы, а медперсонал не пускает его из-за котёнка! За ним никто не следил даже, а если бы я не оказался рядом? — Доктор О! — воскликнул директор, когда в кабинет прошёл запыхавшийся мужчина. — Что же мне на Вас жалуются? — Я не на него жалуюсь, а в принципе на ситуацию! — рявкнул Юнги. — Доктор О как раз заведует отделением онкологии. Мальчик из-под его непосредственного надзора удрал. Кстати, доктор О, я кажется уже говорил, чтобы на него не тратили ресурсы. Мы тут благотворительностью не занимаемся! Из вашей зарплаты каждый укол вычту и председателю фонда доложу о Вашем самоуправстве. — Меня не интересуют вопросы бюрократии, директор. У нас есть эти ресурсы, чтобы хотя бы облегчить ему жизнь! — вступился доктор. — У нас каждая ампула учтена! Сейчас ему вкололи обезболивающие, а потом пациенту с медицинской страховкой, гражданину этой страны мы скажем, что у нас нет для него обезболивающего, потому что доктор О дал распоряжение колоть его мальчишке без документов, который этот укол даже не оплатил? — Ребёнка можно спасти! — Доктор О! Не Вам решать — спасать его или нет. Государство будет решать! Раз его мать не появляется уже третью неделю и не платит. — Государство… Да… Когда примут решение, будет поздно. Я каждый день имею дело с онкобольными и, поверьте мне, когда они что-то решат, даже морфин окажется лишь недолгим облегчением. Доктор Чан может его спасти, дайте разрешение на операцию, директор. Под мою ответственность. — На ребёнке долг уже восемьдесят миллионов вон! Отвлекать на него первоклассного нейрохирурга нашей больницы? Да и при всём Вашем самодурстве, карьеру и Вам портить не хочется. — Вы задрали! — не выдержал Мин. — Триста, пятьсот — сколько вам, директор, нужно, чтобы его спасти? — Господин Мин, не нужно тратить деньги впустую. Доктор О неверно озвучивает данные. Даже операция не станет гарантом, да и её можно провести только с разрешения опекуна, раз мальчик несовершеннолетний, а где его опекун, никто не знает. — Я оплачу долг и содержание мальчика в этой больнице. Это же я могу сделать? — Можете. Только завтра уже придут госслужащие и будут решать его дальнейшую судьбу. И нет никаких гарантий на его благополучие. Мальчика не существует ни в Корее, ни в Таиланде. Последние так уж вряд ли вступятся за не пойми кого. — Тогда сообщите им, что все расходы готовы оплатить. Не думаю, что из-за этого они будут слишком напряжены и не рады. Юнги переводит взгляд с директора на заведующего онкологическим отделением и понимает, что первый недоволен. Он бы с большим энтузиазмом принял эти средства в свой карман, да побольше. На лице второго, наоборот, читалось недоверие и беспокойство. Доктор О Мухён проработал достаточно долго, чтобы понять, что никто ничего просто так не делает, особенно — богачи. Но вместе с этим врач опасался, что господин Мин может передумать под натиском начальника. — Вы его родственник? — произносит доктор. — Нет, — коротко отвечает Юнги. — Тогда я не понимаю, почему… Зачем Вам это нужно? В холле ждёт съёмочная группа? Вы кандидат в нац собрание? И теперь Юнги понял, чем провонял кабинет директора Су — запахом гнили продажной душонки. — С волками жить, по-волчьи выть, — заключил репер. — Понимаю. Но в холле никто не ждёт. Я просто хочу помочь. — Господин Мин, я Вас прошу как следует подумать. Не… — Где Ваш кабинет, доктор О? — снова игнорируя директора, Юнги обратился к заведующему. Тот кивнул и жестом пригласил следовать за ним. — Всего хорошего, господин директор. Оказавшись в кабинете врача, Юнги ощутил колоссальную разницу между помещениями. Если у директора царил блестящий порядок и эстетичная красота, то кабинет заведующего был довольно прост, а стол ломился от документов, научных статей и различных заметок. Очевидно, у мужчины недостаточно помощников, и тот катастрофически не успевает разбираться с кипой бумаг. Репер сослал это на заботу о пациентах. Скорее всего, именно так и было. Доктор О посвящал себя своим пациентам, откладывая бюрократию на потом. Это вызвало у Юнги доверие. Мухён, как никто и никогда с первого взгляда, понравился Юнги. В нём привлекло не только самоотверженность и добропорядочность. Даже не о внешности речь, хотя доктор был весьма симпатичным. Гладкие на вид, блестящие волосы с пробором на одну сторону не были уложены и, возможно даже, не расчесаны гребнем с самого утра. Однако, это совсем не отталкивало. Миндалевидные карие глаза смотрели с добротой и теплом, а улыбка вызывала собственную. И Юнги, словно мальчишка, или даже девчонка, на мгновение залип, когда доктор только вошёл в кабинет директора. От О Мухёна веяло надёжностью и силой. Он уверенно разговаривал, ни разу не «прогнувшись». Это и вызвало у Юнги доверие к незнакомцу. — Расскажите о мальчике, — начал он. — Кто его мать и где её найти? — Мы не знаем, — развёл руками доктор. — Если бы нам хоть что-то было известно, я бы сам её отыскал. Но нам известно только её имя и номер телефона, который недоступен последние три недели. Она сделала первоначальный взнос, после того, как было проведено полное обследование и найдена причина его недомоганий. Вирийа не знает, где мама работает. А искать эмигранта, сами понимаете, бесполезно. Она не оформлена официально. — М-да, скорее всего так и есть. Хорошо. А что с мальчиком? Мы разговаривали и вдруг он схватился за голову. У него онкология? — Да, господин Мин. Опухоль в головном мозге большая и, судя по снимкам МРТ, доброкачественная. Но это может измениться в любой момент. Потому что она растёт, давит на череп и нервы, в том числе — зрительные. Мальчик может ослепнуть, — Мухён встал со своего кресла и подошёл к окну. Немного помолчал и добавил полушёпотом: — Ему больно. Представьте, что голову зажали в тисках, это невыносимо, особенно для восьмилетнего мальчишки. Но он сильный, — голос дрогнул, доктор так и не поворачивался. Юнги видит, как дорог мужчине его пациент. — Он невероятно сильный. Всё процедуры выносит с мужским достоинством. Даже лишний раз за помощью не обратится. Будто понимает, кто он и каково отношение к таким, как он. У фонда больницы есть специальные программы для малообеспеченных граждан, но ребёнок под них не подпадает. Мои руки связанны, я только и могу, что нарушать правила, не выгоняя, и давать ему обезболивающие с лекарствами, которые лишь незначительно замедляют процесс. — Так, я понял, — прервал душераздирающий рассказ заведующего Юнги. — Пришлите счёт ко мне в компанию. Вот визитка. Я всё оплачу. И, если Вирийа понадобится финансовая помощь, я всё оплачу. Вплоть до приёма пищи. Юнги на обороте карточки написал свой личный номер для связи, попрощался с доктором и покинул кабинет. Противоречивые чувства не покидали его. А что если бы он не вышел из больницы? О продажных директорах больниц он ещё не рассказывал в своих треках. Этот господин Су, небось, ещё и из фонда деньги прикарманивает. А сейчас появилось неприодолимое желание написать стихи и на всю страну высказать своё мнение по этому поводу. Он знал всегда, что бедным и тем, у кого страховка не покрывает услуги, приходится труднее всего, но воочию столкнулся впервые. Этот мальчик никак и никем не защищён. Приёмный покой опустел. Фанатки, видимо, разошлись кто по домам, а кто по палатам. А Чимин стоял на медпосту и мило беседовал с девушкой за стойкой. — Ты всё? Со всеми фанатами сфотографировался? — Я — да. А ты куда пропал? — подходя к продюсеру, поинтересовался Пак. — Да так. Было одно дело. Поехали уже, домой отвезу тебя и запру там, — устало бросил Мин и направился к выходу. Покинув здание больницы, он вспомнил, что куртка осталась на плечах мальчика. И о котенке вспомнил. Внезапно сорвался с места и побежал в сторону той скамейки, звал маленького: «набия-набия», но тот не отзывался. Только когда Мин под скамейку заглянул, увидел белый комочек, дрожащий как осенний лист на ветру. Снова позвал котёнка, но тот не реагировал. Тогда репер обошёл скамейку и опустился на корточки. Только тогда животное заметило человека и громко замяукало, подходя к Юнги. — Надо же, — пробурчал Мин, засовывая кроху под кофту. — Действительно глухой. Не спеша он направился к Чимину, а тот встретил друга с удивлением на лице. — Сначала ребёнок, теперь кот? В ответ Мин только пожал плечами и крепче обнимал комочек за пазухой. — Придётся мне, походу, ещё и квартиру покупать, — хохотнул репер, и улыбка его Чимину показалась такой настоящей, какой уже давно он не видел. — Поехали. Ну, чего встал? — Знаешь, я только сейчас понял, что эта больница принадлежит Тэхёну, точнее его семье, — смотрел на эмблему, рядом с вывеской Чимин. — Какая ирония… — вздохнул парень. — Ладно, пойдём.