***
— Её что?.. — высушенным ртом проговорил Чонгук, оседая напротив Минхо. — Умоляю, не вынуждай повторять снова, — взмолился Ли, взгляда Чонгука избегая. — Так, быстро объясните, что здесь происходит. Почему ты на коленях, Минхо? И кого изнасиловали? — громко спросил Юнги и встретился с парой потухших чёрных глаз. У Чонгука весь мир и жизненный устой сейчас рухнул. То, во что он верил, оказалось лишь верхушкой айсберга. А верил он в то, что сестру лишь словесно довели в школе, но кто — не знал. От представления ощущений сестры ему рвало крышу. Впервые хотелось плакать, а не драться. Он — искажён, и настолько извращёно его сознание всеми гулявшими из-за смерти сестры слухами, что он одиннадцать лет балансирует на грани нормального человека и психопата, который охотился за чужой болью. Он начал причинять боль девушкам, считая это верным путём для себя, и единственным, на самом деле не подозревая, что с его сестрой могли делать то же самое. Мерзко от себя стало. Посмотрел на руки свои, что нежные тела истязали, и узловатые пальцы дрожать начинают. Он их собирает в кулаки, которые дрожат уже от напряжения, и гнев вновь возвращается. — Чонгук… Ощущает мягкое касание руки Лиён на плече, вторая зарывается в волосы, и девушка садится перед ним на пол, чтобы обнять. Она ничего не говорит, но это помогает, немного. Только она понимает, почему дрожат пальцы. Но она не должна этого делать. Не должна, ведь он воспользовался ею, когда она была пьяна. Её талии касаются широкие ладони и, несильно сжимая, отодвигают от себя. — Кто? — глядя на Минхо, спрашивает Гук. — Ты сказал, их было четверо. Имена. — Чха Бора — дочь главы совета, Со Моюн — он… я не знаю, кто его родители, но Бора не дружила с теми, кто был ниже неё по статусу. Они наши одноклассники. Хан Джисон — ученик из первого класса. Его все называли принцем, потому что его отец — крупный и влиятельный бизнесмен. А четвёртого я не видел ни разу, только татуировку из видео запомнил на его правой руке. — Что за татуировка? Помнишь? — оживился Чонгук. — Конечно помню. Моюн находил особое удовольствие в том, чтобы изо дня в день показывать мне то видео. На тыльной стороне ладони, параллельно пальцам — улыбка Джокера. Гук попытался напрячь выжившие после произнесенной фразы Минхо извилины, но так и не вспомнил, у кого мог видеть такую татуировку. Единственное, в чём не сомневался — он определённо её встречал. — Чонгук, прости. Я не знал, что ты её брат. Я бы… — Мне нужно уйти. Словно, не слыша речей заместителя, Чонгук срывается с места и, не глядя ни на кого, покидает квартиру друга. Лиён — за ним. Её предплечье обхватывает рука Юнги и укоризненный взгляд прожигает насквозь. Девушка молча вырывается из не крепкой хватки и спешит догнать Чона. — Я тоже лучше пойду, — произнёс Минхо. — Прости, Юнги, не до разборок. Чимин и продюсер провожают заместителя взглядом. — Что происходит? — спрашивает Мин, когда они с Паком садятся за стол. — Я пока ещё сам не отошёл. Оказывается, Минхо знал сестру Чонгука, более того — он был жертвой школьного насилия… У меня в голове не укладывается, — айдол поднёс пальцы к вискам и принялся их массировать. — Так вот, что с ним произошло… — собрал детали пазла Юнги в своей голове. — Не удивительно, что он стал таким… — Думаю, он не поэтому стал таким. В выпускном классе Минхо совсем другим был. Его я испортил. Не позвал бы к себе, возможно, жизнь его сложилась иначе. Ладно, вернемся к нашим баранам, — вздохнул Мин и уставился на Чимина. — Ты нахуя это сделал? — Что я? Я ничего? Это не я, — Чимин встал, подошёл к раковине и стал наливать в стакан воду, потом долго-долго её пить. Он не мог забыть, что его друг и продюсер всё равно не отстанет, но время выиграть мог, вот только на ум ничего не приходило. Это же действительно его рук дело — статья. Ни о чём, кроме мести не думал, когда анонимно журналисту писал. Даже о репутации подруги. И глупо было полагать, что Юнги не догадается, чья наводка. — В данной ситуации у нас только один выход. И я, заметь, тебя не спрашиваю, потому что Лиса уже согласилась, чёртов ты герой-любовник. Что-то Паку сейчас плохо станет, и вовсе не от похмелья, потому что оно развеялось ещё рассказом заместителя Ли. — Мы сегодня же делаем заявление о том, что вы с ней встречаетесь. Иначе и вам обоим, и компании, как выразился на эмоциях Минхо, пиздец-звездец-армагедец. — Хорошо, — выдыхает айдол. — Я согласен. — Я тебя и не спрашивал! Вот же… — смеётся Мин. — Лису ты тоже не спрашивал? — интересуется Чимин, а Юнги бровь вскидывает, давая понять, что в сложившихся обстоятельствах мнение артистов его мало колышет.*Flashback*
— Какого хрена Юнги? — услышав озвученное продюсером, возмутилась девушка. — А что тебе не нравится? — спокойно спросил Юнги. Он сообщил ей лучший вариант, который уже был проанализирован пиар-отделом и по прогнозам был наименее рискованным. — Почему я должна отдуваться из-за Пака? Что, не могли чего-нибудь наплести?! — искренне негодует. — Ты на кого голос повышаешь? — Юнги не нравилось, как она с ним разговаривает. Он навис над Манобан, грозным взглядом простреливая. — Прости-прости! — тайка стала сразу шёлковая и покладистая, а Мин отступил. — Во-первых, ты сама виновата. Ты должна была сообщить в компанию о Чимине! Но ты это сделала? Нет. А теперь расхлебывай. Во-вторых, вешаться на айдола, чуть ли не трахая его? Ёбнулась? Это не за ручки держались, не рядом шли. Ещё бы в самом людном месте накинулись друг на друга. — Почему ты меня выставляешь виноватой? — Потому что умнее должна быть! А не думать тем, что у тебя между ног! — А если я не хочу поддерживать эти «отношения»? Мне стрёмно, блять! — Поздно спохватилась. Сразу бы сообщила, где Чимин, ничего бы этого не случилось. А теперь получай. У него большая фан-база и не все из них готовы поделиться своим любимчиком. Тем более с тобой. — Юнги… — Директор Мин, продюсер Мин, — строго поправил её мужчина. — Что? — опешила Лиса. — Обращайся ко мне так. — Как ты можешь?.. — А чего ты ожидала? Ты получила, что хотела. Даже больше. Теперь играй. Ближайшие месяцы ты девушка Чимина и по углам прятаться не нужно. — Тебе всё равно на мои чувства? Почему вы — мужчины — так играете с нами — женщинами? Чимин, ты… Вам всё равно? — Пожалуйста, не начинай. Разводишь трагедию на пустом месте, — слишком равнодушен был Юнги к её дрожащему голосу. — На пустом месте?.. Я пустое место для тебя? Я… — Ты в моей компании, и твои интересы я защищаю. — Защищаешь? Свои ты защищаешь! Чимина… Но не мои! — О, вот как? Хорошо, сейчас позвоню в пиар-отдел и попрошу их выпустить признание, что Лалиса Манобан просто шлюха… Как думаешь, при таком раскладе у тебя есть шанс выжить? Или: «Ой, простите, не уследили, они больше не будут. Мы им сделаем ата-та, выписав нехилый штраф, о котором вам знать не нужно, и рассадим на месяц-другой по углам, чтобы они начали глубоко размышлять над своим недопустимым поведением». Камни полетят в твою голову, а не в его. А вот чувства простить можно и большинство это примет, а другие смирятся. И останутся лишь единицы, кто будет втыкать иглы в твою фигурку ночами и слать опасные подарки с пожеланиями сдохнуть. Раздавшийся звук пощёчины в кабинете испугал Лису. Она не ожидала такого от себя. Делать Юнги врагом — это последнее, чего бы она хотела, но ярость и обида были сильнее здравого смысла и остановить себя уже не смогла: — Я тебя так ненавижу! — Ненавидь, мне-то что. Но я всегда тебя защищал. Даже от тебя самой. — От себя не защитил! — А ты этого хотела? Нет, Лиса. И потом — сердца у меня нет, забыла? — говорит ей Юнги и отвлекается на звонок Минхо. — Да иду я.*end of Flashback*
Они больше ничего не решают, а разговоры — это для вида. И Чимин не мог с точностью сказать, что было бы, выбери он иной вариант. Возможно, выбор лишь иллюзия, чтобы его усыпить, ведь всё было решено ещё до того, как хён и его зам приехали. — А теперь садись, рассказывай всё о сестре Чонгука. Чимин выложил другу всё, что знал и то, что услышал сегодня, пока старший в ванной охлаждался. А потом ещё и ошарашил тем, что в гей-клубе обитал — пусть будет готов, если что-то просочится. — Знаешь, Пак, если кто-то проболтается об этом, то ты лично проведёшь мне эвтаназию, потому что я не хочу даже знать, что будет, если это дерьмо всплывёт. Блять, да тебя на привязи держать нужно! Вот чего не ожидал Чимин в этот самый момент, так это то, что Юнги его обнимет. И в этих объятиях айдол почувствовал поддержку. Да, хён на словах может его ругать, носом ткнуть в необдуманные поступки, но эти объятия говорили Чимину куда больше, чем если бы Юнги его просто спросил о том, как он себя ощущает и, что у него на душе. — Дерьмовое утро, да? — спрашивает Юнги, отстраняясь и делая вид, что ничего не было только что. — Да… — чешет затылок парень, осматривая гостиную: прибраться тут не помешает. — Этот Уебуоднойлевой в порядке будет? Вторая неожиданность для Чимина — Юнги помогает ему собирать следы вчерашней попойки. — Не знаю, — вздыхает Чимин и тихо бормочет: — Только редкому виду лотоса по силам освободить его сердце и разум из зарослей колючих шипов. И, наверное, хорошо, что эти слова складывающий коробки из-под пиццы Мин не слышал.***
Звук пиликающего замка сообщает мозгу, что его носитель дома. Громкий лай пса оповещает того о своём желании справить нужду немедленно. Хозяин забыл о Кью. Пёс радостно виляет обрубком хвоста и жалобно скулит, но Чонгуку нет до него дела. Впервые в жизни его не волнует ничего. Мысли занимает только сестра. Никогда не жаловалась. Носила маску счастливого и всем довольного человека. Сейчас Чон может вспомнить, что однажды Хо перестала улыбаться, но на вопросы брата отвечала уклончиво, твердила что-то про затруднения в учёбе, но тринадцатилетний мальчишка поверил ей. Чёрт! Он поверил! Не заподозрил ничего плохого. Не заметил кардинальных изменений в поведении девушки. Никто дома даже не знал, что она школу прогуливала неделю. Ей нужно было сказать ему, он бы всех этих ублюдков собственное дерьмо ждать заставил. На автопилоте спортсмен заходит в кухню, достаёт бутылку виски, стакан и наполняет его. Залпом осушает ёмкость и даже не морщится. Располагается за столом и взглядом цепляется за фотографию сестры. — Нуна… — дрожащими губами шепчет, ладонью ведёт по стеклу и пальцы задерживаются на запечатлённой жизнерадостный улыбке. — Нуна… — повторяет ещё тише и ощущает пощипывание в носу и глазах. — Почему, нуна?.. — садится на пол, скрестив ноги. — Почему ты молчала? Почему?.. Мне так больно, Хо. Так больно! Ты должна была сказать, нуна, — вместе с последним слогом вырывается из горла жалобный вой. — Почему? — кричит он и рыдает. — Почему-у-у? — бам-с со всей силы по стеклу фоторамки. Он достаёт единственную фотографию сестры, которую привёз с собой из Пусана, помимо той, что хранилась в колумбарии, и прижимает её к груди, обнимая двумя руками, чтобы ближе к сердцу была. Сжимает в объятиях так, как обхватил бы её саму, если бы та оказалась рядом. Делает больно себе, сжимая рёбра, и плачет, как плакал тринадцатилетним мальчиком, когда провожал гроб с ней в печь крематория, полностью осознавая в тот момент, что не будет его сестры больше рядом. Он вспомнил мать, которая не проронила и слезинка тогда, но слышал её крики, когда, как она думала, Гук был в школе. Он не посмел тогда войти, так и остался за порогом, тихо ронял слёзы, давал погоревать матери, которая не хотела показывать свою слабость. Это и убило её в конечном итоге. Заглушенная боль разорвала её сердце и одержала победу. А Гук проиграл, потеряв всех, кого любил. Сестру в тринадцать, маму в шестнадцать, а потерять друга он не мог. Поэтому сделал всё, чтобы Чимин остался с ним. Последняя его родня, кто оставался, умерли два года назад. Бабушка с дедушкой не страдали, ушли тихо. Он боролся и побеждал, чтобы стать сильным и защищать тех, кого несправедливо обижали, но, возможно, он и сам был ни чем не лучше тех, кого считал обидчиками. Он никому с тех пор так и не помог, больше навредил. Даже Сон Тэхи из-за него теперь и достоинства, и карьеры лишилась. И в чём ценность теперь его наград и медалей? В чём смысл его чёрного пояса? Одно он знает теперь точно — какова цена всего этого! А цена — жизнь его сестры. — Они не стоили этого! Как ты не понимаешь? — отрывает от груди фото сестры и указывает на застекленные полки с наградами. — Это… — фото сестры летит на пол, а Чонгук тянется за битой, стоящей в углу. Удар по стеклу, и осколки устилают пол. Кью словно понимает всё, убегает в длинный коридор, ложится на пол и прячет морду в лапы. — Это хлам! Это твои слёзы! — ещё удар, и снова, и снова. Он руками срывает висевшие рядом медали и кидает добытые кровью и потом золотые кругляшки на пол. — Это твоя честь, твои страдания, твоя… — рука замирает в воздухе и бита с оглушающим звуком падает на красные осколки, как и он сам оседает на пол. «…жизнь» — застряло в горле. Если бы не его спорт, сестра бы не испытала весь тот кошмар, она бы сейчас была рядом с ним, а он как прежде лежал на её коленях и наслаждался улыбкой. Но всё из-за этого проклятого тхэквондо! Всё из-за него! — Ты хотел привлечь внимание бросившего отца, стать сильнее, лучше?! — кричит Гук, глядя на себя в отражениях внутренних зеркал за полками. — Ты эгоист! Ты жалкий! Ты никому не нужен! Ты её убил! — Чонгук! — испуганно выкрикнула Лиён, увидев, что он схватил осколок в руки. Она до этого молча наблюдала за ним, не решалась подойти. Понимала необходимость выговориться, выплеснуть боль, но была неподалёку. Как раз для того, чтобы остановить его, если всё зайдёт так далеко. Она не стала ждать. Побежала к нему, выхватывая не крепко сжатый осколок из рук, чуть сама не порезалась, но ей просто повезло. — Нуна?.. — Чонгук словно не на Лиён смотрел, словно сквозь, или видел в ней кого-то другого. — Нуна, — заплакал мужчина. — Я так облажался… Я ужасен. Прости меня, — сжимает хрупкое тельце до боли, но девушка терпит, сколько может. — Прости меня, Нуна. Мне так жаль… — Чонгук… — голос знакомый, но не его сестры. Он ослабляет хватку и поднимает блестящее лицо на девушку. — Лиён? Что ты тут, как ты тут… Ай, — отпрянул неудачно и осколками на полу ладонь поранил, впрочем, как и колени со ступнями. — Чонгук, всё хорошо, — она пытается ему помочь, но Гук меньше всего нуждается в её жалости и помощи. Он в смятении от того, что девушка видела его таким… слабым, беспомощным, жалким. — Чонгук, ты ранен. Я принесу аптечку. Если бы она только знала, где та находится. — В кухне, на нижней крайней полке слева, — считывает безмолвный вопрос с задумчивого лица. Лиён нашла коробку с медикаментами быстро. Поправила одну из небольших подушек на диване и попросила мужчину прилечь. Тот и не думал перечить. Не осталось сил. — Лиён… — Ш-ш-ш, Гук-и. Потом. Она обработала каждую рану, каждую царапину. Некоторые оказались глубокими. Она сказала другу об этом, но Гук уже дремал. Лиён забинтовала раны, принесла из своей бывшей комнаты покрывало и накрыла его. — Спасибо, Нуна, — пробормотал Гук, схватив её ладонь и положив себе под щёку. Он так и не открыл глаз, поэтому Ан не поняла, её благодарят или Хосук, но она устраивается рядом и смотрит на него, разрушенную полку с наградами, и понимает. Гука понимает и принимает. Она догадывается, что новые факты о смерти сестры могут изменить Чонгука, его взгляды на жизнь. Представляет, какой груз свалился на его плечи. Потому что сама ощущает его. Но она будет рядом и поможет ему справиться, даже если сам Чонгук этого не захочет. Ощутив, что рука, удерживающая Лиён, ослабла, девушка нашла всё в той же позе испуганного пса. Тот заскулил и обрадовался девушке. Увидел в ней то спокойствие и тепло, которых не хватало пентхаусу и, видимо, самому доберману. Девушка успела. С парковки жилого комплекса Чимина он резко выехал, даже её не заметил, пронёсся мимо, чуть ли столбы не задевая и припаркованные машины. Лиён благодарила себя за то, что так и не вернула владельцу ключ-карту от доступа к пентхаусу. Забыла. А что было бы, если бы отдала. Думать не хотелось. Отыскав поводок на полке в шкафу прихожей, Ан и Кью отправились на прогулку. Спортсмен, возможно, ещё долго проспит. Собака столько не выдержит.***
Намджун сегодня на редкость поздно проснулся. Подушка супруги была пустой и обжигающе холодной. Мужчина улыбнулся: «Уже ускакала, стрекозка». В отличие от хозяина клуба, Харин от своих обязанностей не отлынивала. И даже несмотря на то, что весь застой после её долгого отсутствия рассосался, она не могла сидеть на месте. Вся бухгалтерия и отчётность лежала на её плечах. Спасибо Сокджину, что хотя бы бар на себя взял, занимался заказами и поставщиками. Так девушка доверяет ему. Бывший репер встал с кровати, провел стандартные утренние процедуры и, несмотря на поздний подъем, отправился на пробежку. Позднее утро тёплое нынче, даже жаркое. Уже чувствуется приближающееся лето. Намджун совершает несколько кругов по территории жилого комплекса и возвращается. Он хочет поскорее отправиться в клуб, чтобы увидеться с женой. Может быть, ей помощь нужна. Она не звонила, только сообщение от Юнги, что Чимин нашёлся, с ним всё нормально — жив, здоров и невредим после его визита, что не может не радовать. Джун осознаёт, что Харин взвалила на себя все дела, поэтому чувствует вину. Он мужчина и должен сам всё держать под контролем, но его супруга по другому не умеет. В этом её очарование. За это он её любит и ценит. Главный вход в Art закрыт. Владелец вошёл через чёрный, прошёл по коридорам, приветствуя кланяющихся работников, а подходя ближе к подсобным помещениям, услышал разговор супруги с барменом. — Так я ему и сказал: «Либо делай дешевле, либо пошёл нафиг». — А он что? — смеялась Харин. — А он говорит: «Позови начальство. Кто ты такой?». А я говорю: «Я — и есть начальство!». «Начальство? — повторяет мысленно про себя Намджун. — С каких это пор Сокджин здесь начальство?» А Харин заливается смехом. — Правильно ты сказал ему, оппа. Оборзели эти поставщики. Думают, если заведение медийной личности, то можно деньги тянуть. Так чем всё закончилось? — Привёз всё по рыночной оптовой цене, — ответил бармен и показал знак «окей» пальцами, подмигнул девушке и вздрогнул, изменившись в лице, когда увидел начальство в дверях. Намджун всё слышал и теперь видит дрожащие уголки губ на лице Сокджина, а так же растерянность в глазах жены, которая так неожиданно бросилась в его объятия. И всё нормально, вроде бы. Сокджин поприветствовал старшего поклоном и продолжил проводить ревизию алкоголя, а Харин поспешила проводить супруга в его кабинет. Но Намджун всё слышал: «Правильно ты сказал ему, ОППА». Харин порхает перед супругом и щебечет без умолку, глаза от Намджуна прячет, а тот замечает всё. Руки неспокойные по всему телу блуждают: юбку без конца поправляет, серьги колечками крутит, надевает и снимает обручальное кольцо. Почему она бармена назвала «оппа»? Раньше супруг не замечал между ними тёплых отношений. А, может быть, был слеп? Или вовсе напридумывал себе? Сокджин ведь тоже не чужой человек. Намджун его младшим братом считал, хоть тот и относился к Киму, как начальнику. Только Харин никогда и никого оппой, кроме него, не называла, даже Юнги. Последний мог быть всеми видами и мастями котов, да и Тэхён таким обращением был обделён. И в памяти всплыл тот вечер, когда в коем-то веке почти все собрались в клубе, и Намджун неожиданно в кабинет вошёл. Харин и Сокджин точно держались за руки. Теперь Намджун уверен. — Ничего не хочешь сказать мне? — прервал он поток слов супруги. — Что? — Ничего, — улыбнулся Намджун. Всё она слышала. — Иди ко мне. Он притянул Харин к себе за талию, и девушка оседлала его бёдра. Взгляд её вмиг стал тёмным, а губы принялись блуждать по лицу и шее супруга. В это время она бы прогнала его, ссылаясь на занятость, но не сейчас. И это очень настораживает Намджуна.***
Доберман вёл себя на прогулке довольно прилично и Лиён поняла, что зря его опасалась. Чонгук занимался своим псом и тот отлично слушался и не отходил от девушки дальше полутора метров. Не задевал встречных собак, чего не скажешь о них. Особенно маленькие — бесстрашные воины с дивана — тявкали на громадину Кью, а тот и носом не вёл. Хотя хозяева, конечно, опасались, ведь хрупкая Лиён со своим псом не справится в случае чего. Бурчали, что такие породы надо в наморднике выводить, а лучше всего в пригороде держать, в частном доме. Когда Кью нагулялся, он сам потянул девушку домой и повёл её своим, привычным маршрутом. Пожалуй, единственное его непослушание, но Лиён быстро подстроилась. -Кююю, — к ним подбегают двое маленьких детей, мальчик и девочка одного возраста. Лиён сначала пугается, вдруг что-то случится, но детишки сами тянутся к суровому псу, а тот на лапы прилёг, позволив малышне себя тискать. — Кю, холосый, — гладит мальчик добермана, а он, кажется, и разомлел от поглаживаний. — Дети, это другой пёс! — подбегает молодая женщина, виновато улыбаясь Лиён и с недоверием косясь на опасную породу. — Ма, это Кю, — поправляет девочка свою маму. — О… — удивляясь женщина на Лиён смотрит. — А вы девушка Чонгука получается? — Нет, нет, я его подруга, — качает головой Ан. — Он немного занят, вот и выгуливаю Кью. — Вы уж простите моих ребятишек, но они просто обожают этого пса. Нам папа не разрешает собаку дома, вот они к чужим пристают. Этот в любимчиках. — О, мне кажется, что Кью не против. — Да уж, он не против, — смеётся женщина. — Удивительный пёс, на вид грозный, но без надобности не оскалится. Пока угрозы нет, он ласковый. Но с характером. Он сам прекратит с ними общение. Собственно, минут через десять, наигравшись с детьми, Кью встал по стойке смирно и, посмотрев на Лиён, взглядом показал, что теперь точно пора домой. Попрощавшись с женщиной и помахав детям, Ан поспешила в квартиру Чонгука: вдруг он уже проснулся, а пса нет, не то ещё подумает. Но опасалась девушка зря, тхэквондист ещё спал. Недолго думая, Лиён решила, что нужно убрать все осколки и сложить награды обратно. Негоже им по полу разбросанными валяться. Стараясь сильно не шуметь, за дело принялась. Быстро нашла в подсобном помещении пентхауса всё нужное для уборки. Пока скидывала осколки в картонную коробку, а медали аккуратно раскладывала, девушка заодно и порядок в голове наводила. Она не сожалеет о том, что произошло между ней и Чонгуком. И как можно жалеть о том, чего сама хотела? Её задело лишь то, что в квартире Чимина, он сделал вид, что ничего не произошло между ними, будто бы совершенно был ни при делах. А потом начался допрос Минхо. Обиду она заглушила в себе, не до того. Её голова немного болела, но зла не держит на Чона, сама дурочка, что полезла. Художница чувствовала, что в парне что-то сломалось. Возможно, того Чонгука, которого они знали, уже и нет, а может и не знали они его вовсе. Правда о сестре морально подкосила его, может быть, и ментально. Лиён осторожно берёт медаль — старая. Серебро Азиады 1994 года из Хиросимы. Откуда? Ведь Чонгук тогда ещё даже не родился. — Это моего отца, — художница вздрогнула, когда её рук коснулись, а Чонгук медленно забрал награду из её ладоней. — В 2018 году я привёз золото из Индонезии, — в другую руку он подбирает с пола свою награду с Азиатских игр. — Я стал лучше, но он так и не пришёл, — кладёт эти разные медали рядом. — Я привёз золото Олимпиады, он так и не пришёл… Судя по всему, и не придёт. Мне давно нужно было это принять. Но навязчивая идея, которую я вбил себе в детстве, что, когда я добьюсь успеха, он вспомнит о семье, так глубоко засела в моей голове, что ничего иного не нужно было. В конце концов, эти занятия начали отвлекать от всего хаоса в голове, который после её смерти случился. Это очень дорого, когда занимаешься серьёзно. Через полгода после того, как Хосук не стало, меня перевели на государственную программу подготовки. Сестра должна была сказать, что потеряла те деньги. Мама бы поругалась, сильно, обозвала бы её бестолочью. Наказала бы, но Хосук была бы жива и ничего бы не случилось. Не было бы никаких слухов среди соседей, а ребята во дворе не шептались бы за спиной, что она за деньги своим телом торговала. Я их всех избил… Всех и каждого, кто так говорил о ней. И их физическая боль утихомирила мою в душе. Чонгук вздохнул и прикрыл глаза: с того момента он будто бы ждал, когда кто-то и кого-то обидит, оскорбит, потому что ему, как оказалось, необходима чужая боль, но так же и веская причина, чтобы её увидеть и ощутить. Он не сразу пришёл к тому, что источник его покоя можно получить не только, кого-то избивая. К тому же драки являлись риском, который недопустим. Но вскоре он настоящих виновников найдёт, ему теперь известны почти все имена. Его тьма не даст им и шанса, досыта, а, может быть, и навсегда насытив его жажду. В тот же момент его обняли, прерывая мысли. Лиён прижалась очень плотно и руки на спине держала, кончиками пальцев впиваясь в крепкое тело. Но Чонгук не спешил ей ответить. — Мне не нужна твоя жалость, — стальным голосом произнёс Гук и почувствовал прохладу на спине, в тех местах, где секунду назад были прижаты хрупкие ладони. Лиён отстранилась от парня и внимательно посмотрела на него. Тот не поднимал взгляд. Девушка сделала пол шага назад и встретилась, наконец, с темными равнодушными омутами. Чонгук смотрел на неё, как на абсолютно чужого человека. Снова все двери перед ней закрыл, оттолкнул. И это понятно, он так защищается, но черт, это никак не отменяет того, что произошло накануне. Он забыл? Делает вид, что не было ничего? И ей забыть? Взгляд девушки темнеет и становится злее с каждым мгновением растущей тишины. Она ждёт объяснений, но Гук молчит. Парень хочет уже отойти и тишина нарушается звонким хлопком ладони о щёку. Парень резко поворачивается к подруге и приближается, хмурясь, чем девушку пугает. Львица посмела короля всех зверей ударить. Но Лиён быстро собирается, гордо вскидывает голову и делает шаг прочь из пентхауса, но сильные пальцы обхватывают предплечье и тянут обратно, прижимая к горячему телу. — За что? — хрипит Гук, его зверь вот-вот вырвется наружу, но Лиён не боится его. Такой Чонгук её заводит, заставляет слова вчерашние вспомнить, что он ей на ухо шептал. Она дышит часто и не может ни слова произнести, когда он так смотрит на неё. — Лиён… — Отпусти, синяк останется, — опускает взгляд на всё ещё крепко сжимаемую им руку. Тот отпускает, но вопрос повторяет. — За то, что решаешь за меня и… — помедлила. Неужели, правда, забыл? — Что же ты меня вчера не остановил, раз думаешь, что я с тобой из-за жалости? На этот раз Гук брови нахмурил задумчиво, часто моргая. — О чём ты? Вчера? — Замечательно, — улыбается, почти смеётся. — Скажи ещё, что не помнишь ничего, потому что был пьян. — Так это был не сон, — округляет глаза Гук и приоткрывает рот, разгадав жестокие игры пьяного разума. — Так мы действительно… — А я думала, что ты крепче алкоголя, — безэмоционально произнесла Ан. Ну, разве что с долей недоверия. — Так я думал, что это сон. Айщ! Прости, Лиён. Прости меня, — охватил голову, подходя к дивану и шипя от боли. — Я… Господи, я не хотел… — А я думаю, как раз наоборот, — подошла девушка и присела рядом. Чонгук убрал руки и взглянул на Лиён. Её глаза… Они большие и чистые. Смотрят на него с нежностью и пониманием. После всего, что узнала и увидела, осталась, возилась с ним, пришла сама и не уходит. И в груди как-то тесно вдруг стало, почему — сам не знает. Она взгляд свой не отводит и рукой волосы гладит, улыбается ему. Он порыв не может сдержать, её лицо ручищами обхватывает и целует, жадно, влажно, прижимает к себе, боится, что оттолкнет, но она ладони крошечные на могучую спину кладёт и скользит к лопаткам, пытаясь обнять крепче, чем он. А он отпускает её лицо и просто обнимает, хочет сильнее, но осторожничает. Всё-таки недовес. Этой мысли улыбается, потом шепчет ей на ухо. — Не боишься? — Не боюсь. — Останешься? — Останусь.***
Наконец, он дома. Толпы журналистов жмутся к ограждению и выкрикивают просьбы о коротком интервью, но всем им приходится довольствоваться лишь фотографиями пары молодых людей, вернувшейся из свадебного путешествия с острова Чеджудо. Минами широко улыбалась всем без исключения, а Тэхён, спрятав лицо под очками и маской, никого не замечал, лишь талию супруги держал крепко, погруженный глубоко в свои мысли. Он не отвечал на вопросы Минами, не реагировал на слова охраны и секретаря, не слышал их. Он поскорее хотел вернуться домой — туда, где среди серых стен его всегда ждали и были рады видеть; туда, где веяло ромашковым чаем и теплом. К Чимину. Глупо было надеяться, что он всё ещё там, но Тэхён надеялся. Получив от секретаря отца свой телефон, он первым делом проверяет пропущенные вызовы. Все они серой рекой смахиваются вверх, и Ким уныло выдыхает, поджимая губы. Чимин не звонил. Ни единого оповещения от него. Только рабочие номера или незнакомые, но и те по рабочим вопросам. Лишь одно короткое сообщение привлекло его внимание и заставило сердце сдаться. Мин Юнги: Если ты знаешь, где он, не скрывай. Одна фраза, а почву из-под ног выбила. Тэхён резко ощутил жар на затылке и мурашки, спускающиеся по позвоночнику щекоча неприятно. Не здесь он должен быть. Тэхёну нужно к Чимину. Ким срывается с места, не предупредив Минами о предстоящем визите матери, о котором ему сообщил господин Гу, не взяв охрану, он садится в автомобиль, выхватив ключи у водителя, оставив того топтаться на месте, и едет домой. Сердце — глупое — просится туда. Неспроста же… Значит Чимин тоже дома.