Don't touch me... or else.

      Поместье окутала мёртвая тишина, а единственным светом сейчас была белая луна, временами скрывающаяся за молочными облаками. Благо, на больших окнах не было ни единой занавески или полотна, отчего эта самая луна прекрасно освещала коридор. Иногда из-за этого света можно было даже увидеть парящую пыль, что добавляло общей картине своего волшебства. Правила особняка не включали в себя отбой в какое-то определённое время, но его жители, по крайней мере, выжившие, не высовывали носа за двери своих комнат, стоит солнцу полностью спрятаться за горизонтом. Конечно, бывали редкие случаи, когда кто-то выходил от бессонницы или же простой скуки, но такие случаи были действительно нечастыми. И бальзамировщик этим охотно воспользовался.       Сон всё никак не приходил к юноше из-за того, что возможностью отдохнуть он воспользовался ещё днём. На матче с Гейшей он действительно долго бегал и просто всячески физически себя нагружал, из-за чего по приходу в комнату Эзоп успел только снять обувь перед тем, как упасть на мягкую кровать и задремать до вечера. Прочего занятия, дабы скоротать ночь, рядом не нашлось, поэтому он решил просто пройтись вдоль больших окон, иногда посматривая на сад, на который эти самые окна выходили. От некоторых из них, открытых на форточку, был слышен стрекот сверчков. Сейчас, кроме этого звука, вокруг не было абсолютно ничего.       В медленном темпе, преодолевая метр за метром, платиноволосый вышагивал по коридору, наслаждаясь иногда появляющимися лёгкими порывами свежего воздуха с улицы, что иногда пробирались сквозь щель между рукавами водолазки и перчатками. Пиджак он оставил в комнате.       Вообще, на играх был определённый «дресс-код», который подразумевал носить каждый свой костюм вплоть до мельчайшей детали, будь то даже, например, маска или серьги. Конечно, каждый игрок имел и другие костюмы, но их тоже нельзя было видоизменять, да и чаще всего они были неудобными или слишком непривычными, и надевались только с целью возможной маскировки. Так, например, Наиб менял свою светло-зелёную накидку на такую же, только с камуфляжной раскраской, чтобы лучше слиться с местностью во мраке локации прибережной деревни, или Патриция сменяла платье на более светлое для лучшей сочетаемости с местностью парка аттракционов. Каждый использовал другие костюмы, преследуя собственные цели, и никто по этому поводу не возмущался: ну захотел кто-то переодеться, возможно, захотелось немного сменить имидж.       Охотники же надевали, что заблагорассудится, не обращая внимания на практичность выбранного костюма. Эзоп бы сравнил их с некоторыми ядовитыми насекомыми: чаще всего их цветовая гамма полна ярких и ядовитых оттенков, словно отделяющих их от не могущих дать отпор собратьев. Окрас их своей экстравагантностью и строптивостью как бы говорил: «Я опасен, не приближайся, если не хочешь проблем.» И в каком-то смысле охотникам подходил такой слоган, правда, в отличие от насекомых, что окрасом защищаются и не хотят, чтобы к ним приближались, эти особы только и ждут, что кто-то бросится им под ноги. Они преследуют и атакуют первыми.       Но, несмотря на запрет менять что-либо в обычных игровых костюмах на матчах, это правило не действовало вне охоты. В мирное время этот запрет терял всякий вес, что позволяло даже надевать какие-то совершенно иные одежды из гардероба, которых нет ни в одном игровом костюме. Да, такие вещи были, кажется, у всех, ведь каждый, принимающий приглашение в особняк, брал с собой хоть что-то, что могло пригодиться.       И так сейчас, пользуясь отсутствием в особняке игровых правил и запретов, внешний вид Эзопа значительно отличался от привычного. Ну, значительно, если присмотреться, хотя цвета по-прежнему не привлекали к себе особого внимания. Маска осталась на месте, как и, впрочем, белая водолазка, однако сейчас её не прикрывал серый пиджак, а вместо таких же серых штанов, что являлись частью костюма, ноги холодили светло-синие джинсы, бедра которых обвивал чёрный кожаный ремень. Обувь осталась та же, но она была действительно удобной, и поэтому юноша решил её не сменять.       Спокойно продолжая свою прогулку, Эзоп временами прикрывал глаза, с наслаждением, хоть и через маску, вдыхая прохладный воздух. В этот раз не останавливаясь, почти уже дойдя до поворота, что вёл в коридорчик с лестницей в общую часть поместья, он вновь прикрыл глаза, когда услышал тихую мелодию, напеваемую мягким, бархатным голосом, что изредка прерывался на тихий вдох. Конечно, юноша не любил людей, но интерес оказался сильнее привычной неприязни, отчего он медленным шагом продолжил путь до поворота, вслушиваясь в размеренную мелодию. Всего через пару секунд голос, следуя напетому мотиву, вмешал в эту, теперь уже песнь, слова, хоть и разобрать их было чертовски сложно. Похоже, это был другой язык, ибо как бы Карл ни старался — всё равно не смог разобрать в тексте слышимой песни ни слова. Хотя язык этот был довольно мягким и плавным: каждый звук вступал с другим в гармонию, никак не мешая ходу музыки.       На секунду появилось ощущение, что язык подобный он где-то уже слышал, слишком уж знакомое звучание, эта глухая «р»…       Чёрт. Да это французский.       И сейчас на ум приходил только один мужчина, знающий французский, на всё поместье.       Эзоп медленно заворачивает за угол, и взгляд цепляется за серебристые, почти белые волосы, на которые мягко ложится лунный свет, и необычный облик уже довольно привычного, хоть и не столь желанного, гостя.       Фотограф опирался на подоконник, закрыв глаза, и его, казалось, абсолютно ничто не тревожило. Непривычным в образе охотника было то, что на нём не было голубого камзола, а вместо тёмно-синих и прилегающих, ноги обволакивали чёрные и свободные штаны со слегка завышенной талией. Порывы лёгкого ветра едва заметно трепали белую хлопковую рубашку и волнистый воротник. Всё так же тихо и непринуждённо, ничего вокруг себя не замечая, мужчина напевал одному ему известную мелодию. Даже жалко было прерывать столь — Эзоп никогда в этом не признается — чудесный и завораживающий голос, но…       — Неужто в наши дни всё настолько скучно и безрадостно, что охотник ждёт выжившего? — слегка раздражённо промолвил бальзамировщик, став в нескольких метрах от вмиг переставшего петь мужчины.       Фотограф едва уловимо вздрогнул, видимо, от неожиданности, но уже спокойнее повернулся к потревожившему его юноше. На лице его заиграла лёгкая улыбка, но само выражение было скорее насмешливым.       — Отнюдь, — Джозеф обратил взгляд на небо за окном. — В нашем мире столько всего происходит, что порой нету времени оглянуться и насладиться простыми вещами. Или Вы думаете, что моей гиблой оболочке чужды человеческие чувства? Я не могу насладиться красотой луны?       От раздражения Эзопа не осталось и следа, а чувство это заменила неловкость. Складка меж бровей разгладилась, а взгляд юноша перевёл на оконную раму.       Видимо, молчание немного затянулось, ибо фотограф вновь повернул голову на юношу, вопросительно, но мягко смотря на того.       — Не веришь? Взгляни, — почему-то забыв сейчас о формальностях, тихо проговорил мужчина, снова поворачиваясь к окну.       Эзоп промолчал, но всё же сделал первый шаг в сторону охотника, всё также обратившего свой взор в звёздное небо. Вскоре он подошёл достаточно близко к Джозефу, даже немного ближе расстояния вытянутой руки, на котором обычно старался держать окружающих, и поднял взгляд, что почти сразу зацепился за бело-голубой диск. В самом деле, вид оказался завораживающим, а атмосфера настолько тихой и спокойной, что выживший и думать забыл о близком нахождении сейчас с постоянным противником. он настолько ушёл в свои мысли, рассматривая узоры из кратеров на спутнике, что чуть не вздрогнул, когда фотограф внезапно заговорил:       — La lune fascine par sa beauté, mais vous contempler est encore plus agréable, — тихий, слегка хриплый голос было слышать довольно непривычно, ведь обычно Десолье разговаривал чётко и выразительно.       — Что?.. — французский Эзоп никогда не знал, и, впрочем, никогда не интересовался переводом всего того, что иногда говорил ему Джозеф, но сейчас фраза на неизвестном для юноши языке была гораздо длиннее предыдущих, что пробудило где-то внутри ранее неизвестный интерес.       — Не обращайте внимания, господин Карл, — уже громче, обращаясь конкретно к нему, промолвил охотник. — Ночь навевает определённые… Мысли.       Фотограф отнял руки от подоконника и качнул головой в сторону собеседника, словно не хотел полностью к нему поворачиваться. Десолье снова почти незаметно улыбнулся, но отчего-то сейчас эта улыбка казалась абсолютно безрадостной и, словно бы, тяжело далась своему носителю.       — Попытайтесь заснуть сейчас, если не хотите на матче остаться без сил. Доброй ночи, господин Карл, — охотник повернулся в сторону лестницы и начал свой обратный путь в крыло охотников, давая туфлям отбивать размеренный, приглушённый стук по деревянным доскам.       — Спокойной ночи, — на автомате ответил платиноволосый, только через секунду осознавая, что только что сделал. Фотограф на секунду замедлился, но после, испустив тихий смешок, продолжил свой путь, не оборачиваясь.