Don't touch me... or else.

      Охотник или запамятовал, или просто не знал, но высыпаться Эзопу было особо не для чего. Матчей с его, бальзамировщика, участием на сегодняшний день запланировано не было, поэтому и «свалиться без сил» ему будет просто негде. Да и бегать не придётся. Однако, лишившись другого занятия и всякого вдохновения его искать, Эзоп всё же решил попытаться лечь спать, превозмогая ещё не отошедшую от прав бодрость. И сейчас, выглядя и чувствуя себя вполне отдохнувшим, спокойно завтракал вместе с остальными жителями поместья. «Спокойно», конечно, как для человека, которого просто никто не трогает, но юноше с головой хватало и этого. Главное, чтобы его в эти громогласные разборки не втягивали, а так пусть делают, что заблагорассудится.       Тем временем спор за столом становился лишь громче. Похоже, Уильяму особо не понравился какой-то конкретный момент в его недавней игре против Потрошителя, а остальные вспыльчивые выжившие, что завелись с полуоборота, во всём потакали нападающему, хотя своими глазами ситуации не видели. Сам же обвиняемый, сидя без маски, напевал себе под нос какой-то мотив, словно это не на него сейчас обрушивается шквал критики. И такая безмятежная реакция разъярила Эллиса ещё больше, а тон его сделался грубее.       Эзоп, не обращая особого внимания, всё же задумался, что же случилось меж этими двумя на их последнем совместном матче. И вроде бы он там даже был. Но, что в данной ситуации не сыграло на руку, снова играл очень тихо и не показывался никому на глаза. Тогда, к слову, только он то и сбежал, выйдя после оглушения из гроба, предусмотрительно поставленного рядом с люком темницы. Нападающий же, вместе с Механиком и Проклятой, улетели в особняк, не успев ни завершить расшифровку пяти машинок, ни дать для этого время Эзопу. Хотя, о его то благополучии в играх сокомандники мало волновались, их с головой утянуло в бесконечные спасения-оглушения и погони. И сейчас они о чём-то жарко спорили, выявляя самого красноречивого из них оппонента.       В принципе, Эзоп и дальше бы сидел через место к Уильяму, спокойно поедая свой завтрак, но тут окликнули и его: — Эй ты, бальзамировщик! Чего молчишь всё время, это, вообще-то, и тебя касается, не хочешь и слова вставить? Мы недостаточно хороши для тебя, а?! Быть может, поубавишь самомнение и заговоришь наконец хоть с кем-нибудь здесь?! — гневно почти прокричал нападающий, сверля взглядом то белую маску на чужом подбородке, то серебристые глаза, что бальзамировщик в ту же секунду отвёл. Молчание ненадолго затянулось, что Уильям расценил как личное оскорбление, и резко встал, подходя к сероглазому юноше и гневно протягивая вперёд руку. Он схватил чужую тарелку и, ничуть не заботясь о том, куда или в кого та попадёт, смёл со стола. — Так что же ты тогда не сидишь круглосуточно в своей комнате, раз уж мы недостойны и твоего ответа, а? — с звонким треском тарелка разлетелась на керамические осколки, а нападающий, шумно дыша и отнюдь не мягко ступая, последовал к выходу из общего зала, не оборачиваясь.       Не сказать, что в помещении воцарилась полная тишина: шепотки и тихие обсуждения заполнили зал. Хотя теперь, когда нападающий покинул это место, здесь стало не в пример тише, что немного успокаивало начавшее беситься сердце. Всё таки, хоть бальзамировщик и не является полным социофобом, как того предполагает игра, но вне матчей некий эффект всё же оставался. И несколько десятков глаз отлично способствовали этому эффекту, чему Эзоп был отнюдь не рад.       От едва заметной дрожи, что медленно проходилась по всему телу от прожигающих взглядов, юношу отвлёк еле слышимый стук рядом. Повернув голову, бальзамировщик увидел фотографа, что с абсолютно безмятежным выражением на фарфоровом лице пододвинул ближе к первому такую же, как уже была разбита, тарелку с не тронутой едой. Сам же охотник, не обращая внимания на шокированные взглядов некоторых выживших и пары охотниц, развернулся и вскоре покинул зал, отстукивая мерный ритм туфлями.       «И что это сейчас было?..» — подумалось не менее растерянному выжившему. Несмотря на чужие прожигающие взгляды, он с головой нырнул в раздумья, параллельно беря в руку серебренную вилку.

***

      Планов на сегодняшний день не наблюдалось, ведь какие ещё могут быть планы у жителя поместья, если не игры против таких же заключённых здесь душ? В принципе, можно было, как и предлагал в пылу гнева нападающий, закрыться в комнате и не выходить до самого обеда, но почему-то Эзоп всё же решил поразмыслить над другими вариантами. И, недолго думая, решил, как и было ночью, просто бесцельно побродить по поместью.       Едва выйдя за громадные двери общего зала, юноша завернул за угол, выходя в небольшой коридорчик, что вёл к выходу в здешний сад. Слегка жмурясь от назойливых лучей солнечного света, что пробирались в коридор из приоткрытых окон, выживший дошёл до дверцы в смежную зону, ограждённую высоким забором. Единственным путём дальше были большие, не меньше дверей в столовую, чёрные ворота, с которых уже немало где слезала краска. А какой противный у них был скрип… Иногда некоторым он надоедал настолько сильно, что они брали подсолнечное масло с кухни и смазывали петли этих громадин хотя бы им. Для смазки же верхних приходилось или привлекать кого-то из высоких охотников, или полагаться на собственные силы и помогать другому, подставляя плечи. Но, похоже, вернувшийся уже через неделю с лишним скрип ещё не успел до конца вывести из себя подобных инициаторов сего действа, а поэтому при толчке прутьев вовнутрь, ворота заскрежетали, пугая сидящих на заборе птиц.       Эмма, верно, снова спустилась на завтрак раньше остальных и уже вовсю копошилась в земле, осматривая растения и вырывая сорняки. Вообще, ухоженность этого места целиком и полностью являлась заслугой жизнерадостной садовницы. По рассказам некоторых более нейтрально настроенных к бальзамировщику выживших — это место и садом-то когда-то с трудом назвать можно было. Скорее уж заброшенной аллеей, за которой не присматривали уже какое десятилетие. Но едва Эмма увидела усеянную сорняками сухую землю и почти уже умершие деревья — тут же для себя решила весь этот кошмар прибрать. Каждую минуту, что не тратила на матчи, сон или еду, она вкладывала в это место. Благодаря одной лишь девушке, которой лишь иногда помогали заскучавшие жители поместья, из заброшенной аллеи это место превратилось в пестрящий зелёным сад, за которым садовница и после последних штрихов регулярно приглядывала. Страстно любя всё живое, в особенности касающееся флоры, на работу она не жаловалась, ей в радость было заботиться о каждом ростке или дереве здесь. Вот и сейчас она совершала свой привычный обход, увлечённая работой.       Эзоп не спеша прошёл по выложенной камнем тропе, вдыхая через одетую маску. Кроме Эммы, здесь находилось ещё несколько людей, поэтому полностью расслабиться было нельзя. Но, хотя бы знакомая, словно из вчерашнего вечера, атмосфера давала без особых опасений задуматься о своём. Прежде всего об утреннем инциденте.       Довольно иронично осознавать, что в данной ситуации твои по сути союзники смотрели на тебя свысока и даже не дали нормально поесть, а охотник, что является для него вечным врагом, посочувствовал жертве необоснованной агрессии и отказался от завтрака ради чужого благополучия. После таких случаев невольно начинаешь задумываться: а кого здесь вообще можно называть союзником? И можно ли вообще так о ком-то говорить, не зная о людях здесь почти ничего весомого? Никогда не знаешь, кто всадит нож в твою спину, и это ведь необязательно должен быть охотник. Некоторые выжившие и то похуже тех будут, а большинство оставшихся либо всегда молчат, либо слепо слушают «сильнейшего». В это же время великие и страшные охотники, раз за разом безжалостно «убивающие» своих жертв, преспокойно едят, практически никогда не начиная конфликтов с другой стороной. Только некоторые из них, вроде Бейна или Джокера, что лишь сгоряча, спровоцированные выжившими, присоединяются к спору. Остальные же ведут себя так, словно ничего не видят и не слышат, ну или пытаются немного сгладить ситуацию. Довольно иронично.       Но что ещё было для юноши интересным моментом, так это причина, по которой фотограф проявил подобное благородство. Чем же он так заинтересовал этого приставучего француза? Он так издевается? Сначала везде ходит за платиновласым выжившим, а потом… А что потом? Зачем, если он всё же так шутит, делиться собственной едой с объектом насмешек? Он ведь делает это во вред себе же. Так зачем тогда?..

***

      Не замечая ничего вокруг себя, Эзоп так и шёл по тропинке, разделяющей две половины цветущего сада, пока не услышал мягкий голос: — Знаете, господин Карл, — обладатель мелодичного тона издал тихий смешок, — теперь мне кажется, что Вы меня преследуете. — Какой абсурд, — с уже привычным раздражением ответил выживший, словно не этот охотник поделился с ним едой за завтраком.       Фотографа же, кажется, абсолютно не беспокоил тон собеседника или отсутствие хоть какой-нибудь благодарности, а поэтому он лишь продолжил диалог: — Время идёт, а что-то никогда не меняется. Господину Карлу всё так же неприятна моя компания, — вопреки смыслу только что сказанного, охотник говорил с лёгкой полуулыбкой на лице, скрытом наполовину тенью от листьев на дереве, под которым тот сейчас сидел.       Проигнорировав эту то ли упрекающую, то ли разочарованную реплику, Эзоп лишь повернул голову в сторону обладателя жемчужных волос. Тот лишь похлопал рукой по земле рядом с собой, хотя и не надеялся на какой-либо ответ на это действие. Вопреки же ожиданиям, бальзамировщик приблизился и сел рядом, опираясь на широкий ствол, не смотря на охотника. Мужчина позволил себе короткую улыбку, пока его не спросили: — Почему же сразу после завтрака Вы не пошли в крыло охотников? У Вас разве не запланировано матчей на сегодня? Оборудование готовить не нужно?       Мысленно удивившись внезапной инициативе со стороны молчаливого юноши, Десолье усмехнулся, формулируя ответ. — Если бы там мне «посчастливилось» встретить двух конкретных персон, из меня бы вытрясли душу и утопили в вопросах о произошедшем. Я предпочёл бы немного спокойствия, пока это возможно. — Кажется мне, не им одним любопытно, что произошло в общем зале. — Правда? И кого же ещё, кроме зевак, интересует этот случай? — М-м-м… Меня, например? — бальзамировщик без тени страха перед охотником повернул голову в его сторону и вопросительно приподнял бровь, надеясь на содержательный, не исковерканный загадками или намёками ответ.       Джозеф, увидев даже в каком-то смысле требовательный взгляд, словно бы задумался над ответом, опуская глаза в землю. Но не успел он издать и звука, как со стороны послышались тяжёлые шаги, а после и раздражённый голос. Оба повернули головы в сторону его источника, видя нападающего, что уже встал по другую сторону тропинки и с неким презрением созерцал представший перед ним тандем. — Вы только взгляните, пёс и белоручка! Не удивлён увидеть вас здесь вместе. Эй, сероглазка, может, теперь на матчах внимание охотника на себя будешь забирать ты? А то я вижу, у тебя отлично получается, даже слишком! — так и сквозившая в голосе Эллиса неприязнь заставила Карла слегка нахмуриться, отводя взгляд. Фотограф же, увидев такую реакцию, несильно удивился, но ответить грубостью на грубость назойливой мухе захотелось неимоверно. — Я думал, в Вашем возрасте читать умеют все, ан нет… Что же Вы, господин Эллис, так себя позорите? Эмма ведь с таким трепетом выращивала эти цветы, табличка о запрете по ним ходить здесь поставлена специально для таких, как Вы… Прискорбно, будучи таким взрослым мальчиком, не знать даже слов «Запрещено» или «Цветы», — нарочито громко проговорив фразу про то, как старалась Эмма, заботясь о здешней флоре, фотограф добился желаемого результата: садовница, подрезающая кусты недалеко от них, услышала упоминание своего имени и обернулась, возмущённо ахая. — Уильям Эллис!!! — быстрым шагом и с большими садовыми ножницами в руках садовница почти неслась в сторону нарушителя порядка. — А ну брысь с клумбы! Я для кого здесь знак ставила, а?!       Перевернув ножницы и теперь держа их за сложенные лезвия, девушка принялась бить по голове нападающего железной рукояткой, пока наблюдающие за этой сценой Джозеф, ещё пара выживших и даже Эзоп едва сдерживали смех, фыркая себе под нос. — Ай! Ты что творишь?! — периодически шипя и пытаясь отойти от постоянно подходящей садовницы на более безопасное расстояние, мужчина прикрывался руками. — Прогоняю вредителей! — Эмма и не думала останавливаться в своей пытке железной рукояткой и успокоилась только тогда, когда ругающийся всеми грязными словами себе под нос нападающий не выбежал из сада, приведённый разъярённой девушкой почти под самые ворота. — Эх, здешние жители такие забавные… — с почти доброй насмешкой промолвил фотограф, наблюдая за Патрицией и Фионой, которые, уже не сдерживаясь, сгибались пополам со смеху.       Эмма, тихо ругаясь на уже ушедшего нападающего, принялась оглядывать притоптанные к земле цветы и траву. — Я надеюсь, господин Карл, Вы не будете против, если мы продолжим наш разговор в другой раз, — охотник помог себе руками, вставая с земли и лёгкими движениями отряхивая и поправляя камзол, а после уже тише заговорил вновь. — Я был искренне рад Вашей компании.       Наблюдая за тем, как мужчина подходит к Эмме, предлагая свою помощь с цветами, бальзамировщик повторил его недавние действия, но сам направился к выходу из сада. Пока ещё недавний собеседник мог его слышать, он тихо, уже без бывшего раздражения, ответил: — Взаимно.       И чёрные ворота заскрипели вновь.