***
Эзоп закончил расшифровку первой машинки, прерванной эффектом от фото-мира в начале, когда прибор на его руке наконец сообщил о первом ударе. Он понимал, что Джозеф сейчас не в лучшем состоянии, но попасть по первой жертве заняло у него действительно долго. Юноша задумался о том, не стало ли тому хуже после того, как он покинул его комнату. Это было вероятно, но хотелось убедиться своими глазами, что сейчас, едва ли в середине матча, было не лучшей идеей. Карл тихо выдохнул, смиряясь, и раскрыл кейс, устанавливая гроб и берясь за кисти. Он должен был успеть помочь Вере до того, как сабля фотографа пройдётся по ней во второй раз. Хоть и был немалый шанс того, что тому понадобится некоторое время на очередной замах. Он первый удар еле нанёс, внезапного улучшения качества его игры ожидать не стоило… На удивление, удар отозвался писком прибора сразу после того, как юноша отнял кисть от суррогата. Бесчувственная кукла стала обретать живые черты, и вскоре парфюмер с тяжёлым вздохом ступила из гроба на землю. Спустя секунду девушка подала голос, немного хриплый от длительного бега: — Я никогда не привыкну к этой телепортации… Как будто из твоего тела высасывают душу. Но, открыв глаза, ты всё равно в нём, только не в месте, где был секунду назад, — она присела, облегчая бальзамировщику работу. Эзоп уже достал бинты. — Невероятно… — Как тогда чувствуется твоя способность? Ты разве не телепортируешься? Ну, технически. Веки союзницы раскрылись шире после слов юноши. Эзоп редко когда говорил с командой прямо или отвечал им, если был задан риторический вопрос. Вера всё же вернула себе невозмутимое выражение и поспешила ответить. — Технически, да. Но это происходит слишком быстро, чтобы заметить. Перемещение из тела в суррогат длится дольше и, чего уж, это неприятно. — Ну, ничего не могу поделать, — как всегда без лишних эмоций произнёс юноша, завязывая последний узелок. Пальцы, хоть и были в белых перчатках, начали немного мёрзнуть в окружении минусовой температуры и падающего снега. Парфюмер поднялась на ноги. — С тобой, как всегда, нельзя? — она не была чем-то недовольна, скорее хотела подтвердить уже давно очевидный для всех факт. Эзоп лишь кивнул, поворачиваясь в другую сторону и начиная свой путь к следующей машинке. Где-то вдалеке прозвучал щелчок. Осталось завести три машинки для открытия доступа к воротам. Наир не отошла бы далеко в любом случае — ближайший к ней аппарат был поблизости. Они всё равно будут находиться относительно рядом друг с другом. Их задачей на ближайшее время было завести эти машинки, пока остальные двое, Фиона и Сервайс, возьмут на себя Джозефа. Конечно, если последний найдёт кого-то из них быстрее, чем его и всё ещё несколько раненную Веру. Липкое желание поскорее закончить расшифровку и побежать на рожон, чтобы проверить состояние фотографа, растекалось неприятным гудением по грудной клетке. Оно билось о рёбра и с каждым разом всё сильнее металось, пытаясь выбраться из заточения. Но пока он мог видеть только железный прибор.***
Джозеф раздражённо нахмурился, когда чёрная глина начала окутывать с трудом сбитую с ног парфюмера. Обычно, не занятый погоней, он держал саблю на весу, рассматривая блестящее лезвие, но неприятные пульсации давали понять, что делать это сейчас — не совсем удачная идея. Именно поэтому левая рука мужчины просто висела вдоль тела, мелко подрагивая от напряжения и усталости от погони. Вскоре он услышал щелчок, что означало, что была заведена вторая машинка. Он проигрывал по всем фронтам. Подойдя к ближайшей камере, он сделал снимок. Голубой свет от входа в мир фотографии ударил вспышкой по глазам, отчего охотник прищурился, ощущая новую волну тупой боли, пронёсшейся эхом по голове. Настроение опускалось с каждой секундой всё пуще. Он ведь уже вечность пользуется этой камерой, чёртову вечность видит эти вспышки, он привык! Так почему сейчас это приносит такой дискомфорт? Быстрым шагом пройдя в фото-мир, мужчина повернул в сторону трясущейся машинки, желая поскорее закончить этот матч, будь то даже абсолютное, разгромное поражение. Конечно, это не очень хорошо скажется на его репутации, но, с другой стороны, если он даст выжившим расслабиться на следующем матче, то легче вырвет свою привычную победу… По крайней мере, ему хотелось, чтобы это было правдой. Хотя такие надежды и не совсем успокаивали нрав перфекциониста. Писк машинки и звук перестукивания пальцами по клавишам становились тем ближе, чем к ней подходил охотник. Сердце жертвы не услышит ничего, пока они находятся в разных мирах. Зайдя за угол, фотограф замахнулся и сбил с ног парфюмера, которой не повезло иметь долю неизлечимого урона на своём счету. Он посадил копию на ближайший стул и, не медля больше ни секунды, проследовал к следующей машинке, что выдавала себя дрожью от работы. Она находилась недалеко, да и действие второго по счёту мира фотографии было достаточно долгим, чтобы провернуть все махинации, не торопясь. По этой причине Джозеф не поднял гудящую болью ведущую руку заранее, и хорошо, что он всё-таки этого не сделал. Что в застывшем снимке, что в мире «живых» Эзоп остался таким же серым и мрачным. Отличить фото-копию от оригинала можно было разве что по слегка отличающемуся тону кожи и едва заметной красноте на щеках. Мороз и его не обошёл стороной. Волна боли, прокатившаяся по вискам и затылку, отрезвила, заставив сдвинуться с места. Увидев своего выжившего, он немного успокоился, но липкое напряжение всё ещё следовало по пятам, сковывая движения, когда он подходил к Карлу. Комок из неразборчивых чувств, состоящий в основном из апатии, непонимания, трепета и растерянности, засел в горле, осел на плечах неприятным грузом. Хотелось кричать от того, что сам себя не мог понять. Джозеф выронил саблю из дрожащей, словно эта же машинка впереди, руки, и, скрипя снегом под ногами, сократил жалкие два метра, разделявшие его и юношу. Вернее, его копию. Фотограф отпустил контроль над собой, позволяя гримасе боли искривить черты его лица, и подошёл сбоку, обхватывая чужую шею руками. Ему безумно хотелось либо сжать кого-то близкого в объятиях, либо самому сжаться в комочек, незаметный и совсем крохотный. Он зарылся носом в чужие волосы, холодные от падающих снежинок, мысленно извиняясь перед реальной версией за такое нарушение чужих границ, даже если это и не совсем живая копия. Она же продолжала, хоть и с небольшими затруднениями, работать с машинкой. — Я так устал, mon chéri… — прошептал Джозеф в серые волосы, сильнее прижимаясь к копии бальзамировщика. — Так больно… Шёпот становился слабее с каждым словом. Порыв ветра впился в открытую кожу и небрежно растрепал белые волосы, упавшие на глаза. Джозеф подумал, что со стороны, наверное, всё это выглядит жалко. Он трепетно пропустил одну из свободных прядей между пальцев, наслаждаясь тем, что может всё это чувствовать. Конечно, копия не являлась реальным человеком, но всё ещё была физически осязаемой. — Я так хочу вернуться в комнату… И чтобы ты снова меня успокоил, — бледная щека отбила лиловое свечение, сочащееся из ткани рукава. — Я такой эгоист… Вот так стоя и обнимая копию Эзопа, Джозеф чувствовал, как его состояние скачет между сильными эмоциями, о которых хотелось кричать, кричать только при одном человеке, и благословенным спокойствием, вызываемым знакомыми чертами. Голубые глаза прикрылись на несколько моментов, но здравый смысл словно спустил курок, тем самым выпуская предупреждающую пулю — мир фотографии не вечен. Мужчина разрывался между желанием сломать камеру и попробовать как-то подкрутить её, глупо надеясь на продление этого сладкого сна, который Джозеф смело мог назвать мечтой. Его лицо не выражало ничего, кроме скорби по холодному телу, так и работающему над машинкой, когда он заставил себя сделать шаг назад, опустив руки. Словно очнувшись от транса, он почувствовал дуновение ветра, вернулся в холодную во всех смыслах реальность. Его порыв отчаяния не принёс ему никакой пользы в этом матче. Подбирая саблю, охотник наконец почувствовал такую долгожданную апатию, расползающуюся от мозга и до кончиков пальцев. Тело стало двигаться само, словно запрограммированная машина, знающая, как исполнить приказ. Единственная часть в нём, что не изменилась с новым скачком его состояния — взгляд, направленный на выжившего, которого убийца должен был сейчас же сбить с ног и усадить в кресло, обрекая на оглушение. Убийца, охотник, занимающий одни из первых мест в условных рейтингах, требовал крови, облегчения. Требовал утереть наконец сопли и вонзить саблю в чужое сердце — всё равно оно ничего не почувствует. Джозеф, сломанный и разбитый Джозеф хотел залечить свои раны пощадой, ещё раз прижав к себе чужое тело. Как только он вернётся в реальный мир, его собственное покроют трещины, которые, к его же удивлению, ещё можно было заклеить. Но единственная доступная клейкая лента в округе даже не была настоящей. Позволив себе ещё одну маленькую слабость, мужчина положил свободную руку на чужое плечо, бережно проводя по серой ткани, что его обволакивала. — J'espère votre aide, ma lune, — он не смел говорить громко или эмоционально, но сталь, обычно сквозящая в его голосе по отношению к другим, отступила. — Laisse-moi juste être à tes côtés quand nous reviendrons. Нехотя и с трудом, словно притягиваемый магнитом, Джозеф отнял руку от плеча бальзамировщика и отступил. Вскоре охотник развернулся, отправляясь на поиски остальных, оставляя эту жертву нетронутой.***
— Что? Ты поняла, что он сказал? — покрасневшие мигом щёки и бегающие, словно от неловкости, глаза Веры старательно избегали зрительного контакта с союзником. Эзоп предполагал из-за некоторых случаев, что девушка знает не один язык, но получить подтверждение этому сейчас был немного не готов. Они встретились в фото-мире, когда Эзоп решил спасти копию парфюмера со стула. Закончив лечение, они предположили, что охотник, вероятно, пойдёт к ближайшей работающей машинке, то есть той, которой на момент создания снимка занимался он. Странно было слышать сердцебиение и абсолютно точно знать, что его совсем бесцветная версия находится на виду, но при этом не получила до сих пор никакого урона. Подобравшись ближе, выжившие зашли за стену, стараясь издавать как можно меньше звуков, чтобы не привлечь чужое внимание. Не скрипеть снегом было сложнее всего. Вере интересно было узнать, в чём причина целостности фото-копии союзника, если охотник рядом, а Эзоп посчитал это отличной возможностью наконец проверить, что сейчас происходит с Джозефом и в каком он вообще состоянии. Присев и осторожно выглянув из-за бочек рядом, они увидели, как охотник наклоняется, чтобы поднять лежащую в снегу саблю. Тонкие брови Веры приподнялись в неверии. Она, наверное, думала, что должно было случиться, чтобы Десолье выронил верное орудие? Но после всего, что произошло дальше, Эзоп и сам изменился в лице, нахмурившись в непонимании. Ещё больше он хотел понять, что стало причиной такой странной реакции девушки после слов на непонятном ему языке. Но та лишь отмахнулась, словно не желала отвечать, или её что-то останавливало. Неловкость, например? Её нога сдвинулась, заставляя снег заскрипеть. Фотограф замер лишь на секунду, а после резко обернулся в их сторону, двигаясь теперь уже на них. Эзоп вскочил, как и парфюмер, и забежал за стену, мысленно извиняясь перед девушкой, хоть и совсем неискренне. Ему, на самом деле, было всё равно, что охотник побежит за ней. Да и в конце концов, это ведь её работа — отвлечение. Это твердил себе юноша, быстро перебираясь к другой машинке.