***
Он всё-таки не догнал Веру, не спросил о произошедшем на матче. Чувство, словно это принесёт ему проблемы, не давало сделать лишнего шага в сторону девушки. Да и та сама поспешила сбежать из лобби, словно бы ожидала, что у неё захотят что-то выведать. Эзоп покинул комнату, не надеясь на любой ответ на все беспокоящие его мысли, роящиеся в сознании. Шепотки следовали за ним по пятам, когда он шёл в крыло охотников по общей части поместья. Он хотел убедиться, что Джозеф в порядке, что ему не стало хуже от новых перепадов настроения, которые, Эзоп готов был поспорить, были вызваны новой фазой проклятия. Возможно, чего ему очень хотелось, последней. Но не могла ведь Вера так быстро пустить слухи? А, может, окружающих его выживших и редких охотников удивила скорость, с которой обычно беспристрастный ко всему бальзамировщик почти бежал по коридорам. Некоторые, наверное, уже поняли, что с таким рвением он кинулся именно кого-то догонять. Эти же некоторые с интересом провожали его взглядом, а кто-то даже незаметно менял направление, словно желая узнать, к кому же так спешит юноша. Любопытство выживших ставало тошнотворным комком в горле, который как ничто хотелось с отвращением выплюнуть. Люди чаще всего оказывались такими — переполненными желанием кого-то обсудить, порыться в чужом грязном белье вместо того, чтобы заниматься своим. Такие черты заставляли живых людей выглядеть омерзительно в серых глазах. Юноша подавил раздражённый вздох, грозящийся перерасти в тихий рык. Взгляды, направленные на него, безуспешно пытались пригвоздить к земле, но сейчас ему было не до фобий, нажитых в продолжительной жизни за пределами поместья. Ткань синего камзола, мелькнувшая за поворотом, прогнала все навязчивые мысли и заставила ускориться. — Джозеф, ты в порядке? — послышался голос Мичико, а затем шаги резко остановились. — Джозеф… Твоя рука… Охотники, наконец, показались в поле зрения, когда Эзоп слишком резко остановился. Он быстро перевёл дыхание и, не сводя глаз с Джозефа, выпрямился. Тёмно-фиолетовые, почти чёрные завитки кружили вокруг чужой руки ближе к плечу. Что за внезапный магический приступ? Гейша держала бледную ладонь фотографа двумя своими, пока тот, словно не реагируя вовсе, не повёл и плечом, хотя и перестал идти. Он словно застыл во времени. Девушка смотрела в чужое лицо сквозь растрепанные ветром пряди с непониманием. Эзоп не видел чужого лица, но предполагал, что оно было не лучше, чем когда мужчина с комом в горле произносил что-то на французском копии бальзамировщика. Не лучшим решением Мичико было останавливать Джозефа посреди коридора, да ещё и общей части поместья — вокруг начали собираться зеваки. — Эзоп… — она повернула голову и, заметив знакомое лицо, выдохнула чужое имя. Слегка запыхавшийся вид выжившего подсказывал, что не одной ей было интересно, что случилось с Джозефом. Мог ли он быть связан с состоянием её друга? Юноша не отвёл взгляд, когда его пронзили чужие глаза. Мужчина повернулся до того резко, что почти споткнулся о край половицы, оказавшейся под подошвой.***
Джозеф покинул игру в смешанных чувствах. Настолько смешанных, что не дождался полного исчезновения чёрной пелены перед глазами, когда матч закончился его проигрышем. Не дождался и встал, сбегая. Он чудом не врезался во что-то по дороге, и ему повезло, что полотно мрака отступило прямо перед его возможным столкновением с дверью. Для его безрассудного поступка, он ещё очень тихо сумел покинуть комнату. Быстрым шагом он пересекал коридоры, пока окружающие не были и капли заинтересованы в его спешке. За последнее время большинство уже успело привыкнуть к тому, что фотограф может вытворять ему несвойственное под влиянием магии, и перестали обращать внимание. Ему же лучше — никто не будет задавать лишних вопросов. Мичико, прежде заставившая его голову раскалываться на части своими расспросами. снова пристала к нему, но уже в очередном коридоре, который он хотел поскорее пересечь. Единственным желанием, выжигающим остальные мысли, было оказаться в закрытой комнате, где было безопасно. После откровений с копией Эзопа на матче он чувствовал себя грязным. Словно бы совершил величайший из всех грехов, проявив слабость, да ещё и вот так, как он это сделал. Всё то, что вырвалось из его чёртового рта в тот момент, Джозеф хотел стереть и никогда об этом не вспоминать. Но худшим было осознание того, что он не жалеет о своих словах. Он сказал всё, как есть, отчего становилось тошно от себя же. Он словно осквернил прекрасную статую своими грязными отпечатками, и теперь она не подлежит никакому восстановлению. Теперь ему предстояло со стыдом молчать и избегать чужих глаз, где он найдёт все обвинения, которые вешает на себя сам. Даже если их там не будет, он найдёт. Он рассмотрит всё в серебристой радужке. Джозеф чувствовал фантомное жжение на месте раны и перетягивающих её бинтов. Этого ещё не хватало. Неужели этот день всё же мог стать хуже? Голос подруги раздался, словно сквозь прослойку воды, и отскочил от уха, не желавшего сейчас воспринимать посторонние звуки нормально. Мужчина чувствовал, как его руку обхватили чужие, но не нашёл в себе сил вырвать её, будто в какой-то момент превратился в ледяную скульптуру. Скульптуру, которой может навредить даже обыкновенное солнце, но она всё равно будет послушно и неподвижно стоять на своём месте, не способная более ни на что. С треском того же льда, которым было покрыто его холодное тело, слух пронзила стрела в виде знакомого имени. Он и не заметил, как отмер и развернулся резко, совсем не грациозно или плавно, какими обычно были его движения. Всего в нескольких метрах от него стоял объект его мечтаний, заставивший чувствовать себя так паршиво одним существованием, ведь удержаться было просто невозможно. Но охотник уже совершил глупость. Позволить этому повториться, тем более на глазах у многих жителей поместья, было никак нельзя. Первым, куда упал его взгляд, были чужие глаза, и либо ему показалось, либо в них плескалось беспокойство. Беспокоиться за него, за эту грешную душу, зачем? Что он сделал, чтобы заслужить это? Единственный волнующий его во всех смыслах выживший неподвижно стоял, словно анализируя чужое состояние, хотя и не отвёл своих глаз от чужих. Он будто всматривался в душу, что Джозефу совершенно не нравилось. Вдруг, разглядит что-то лишнее? Колени дрогнули, выражая желание позорно сбежать, но не видеть этого взгляда, не ощущать его на себе. И юноша это, похоже, заметил. Он захотел что-то сказать, но запнулся, обводя взглядом собирающуюся толпу. Да, ему тоже не нравились посторонние. Поэтому он и хотел добраться до комнаты, где не будет никого, кроме мыслей, только и ждущих полного контроля, отсутствия отвлекающих факторов, чтобы наброситься, растерзать. На секунду фотограф засомневался в своём выборе. Но разве бы лучше было слышать осуждающие голоса наяву, чем в своей голове, где более их не услышит никто? — Что опять, поссорились, молодожёны? — от язвительного тона чужака мурашки пробежались по телу, одновременно с этим ладони дрогнули в желании схватиться за саблю и перерезать наглецу горло. Ведь этот кто-то издевался не только над ним. — Не твоё собачье дело, Уильям, — огрызнулся юноша, хмуря брови. На него это было совсем не похоже. — Следи за языком, фрик, — звук шагов сзади услужливо обозначал чужое приближение, — И раз уж мы заговорили о собаках: не расскажешь, что с твоим Арьежура? Выглядит паршивенько. — Арьежуа… — поправил кто-то из толпы. — Цыц! — заткнул смельчака нападающий, возвращаясь к первоначальному объекту издевательств. — Этот ваш французский — полная лажа… Держу пари, из уст носителя он будет звучать, как лай. По толпе прокатилась волна слабого смеха. Тут же Мичико, до этого молчавшая, подала голос: — Единственный здесь, кому нужно следить за языком — это ты, — она, конечно, не утруждала себя формальностями. А разве человек, подходящий сейчас всё ближе к ним, был достоин подобного уважения? В её голосе зазвенела сталь, — Не думаю, что нам стоит продолжать этот конфликт. Иди, куда шёл, и не приставай к остальным. — Нам не стоит, но для него заткнуться имеет цену, которую он не в состоянии заплатить… — с фальшивым вздохом произнесла Мария, подходя к месту спора. Она довольно долго ждала, когда вернётся подруга, но, заподозрив неладное, решила проверить её. — Кто вас-то спрашивал, дамы? — последнее слово Эллис произнёс с очевидным сарказмом, словно сплёвывая. Мария подавилась возмущением и готова была уже подойти к зазнавшемуся выжившему, как её остановил голос другого. — Не открывай свой рот на них, — Эзоп говорил уже немного спокойнее, но недовольство в его голосе сложно было не заметить. — Защищаешь охотников? — с притворным удивлением спросил нападающий. — Послушай, крыса, а ты им, случаем, ничего не рассказывал? А то мало ли, о чём можно друзьям проболтаться. Я из-за тебя получать по шее не собираюсь. — Этот конфликт высосан из пальца. Тебя что-то беспокоит, Уильям? Так скажи, я без удовольствия выслушаю, и мы решим всё… Решим, а не то, что сейчас пытаешься сделать ты. — А что он пытается сделать? — шепелявый голос оповестил о том, что к спору присоединился адвокат. — По-моему, выявить предателя ещё никому не вредило. А я почти уверен, что иметь с тобой что-то попросту опасно! — Я начинаю сомневаться в том, что мы, охотники, так уж плохи… Хозяин поместья определённо где-то просчитался, определяя наши роли, — Мария не пыталась скрыть язвительный тон и то, как она относится ко всей ситуации в целом и тем, кто выступал её зачинателями. — А мне кажется, твои сомнения вызваны только слабоумием! — крикнул кто-то из толпы. — Попробуй ещё раз, — Фан Вудзю, брат белой гвардии, Сё Бианя, встал на защиту коллеги, обнажая зубы, закрывая её собой, словно ожидал удара. Непривычно было видеть его без брата, но оттого же было и хуже — некому было утихомиришь этот ураган, — Давай, скажи ещё что-нибудь! Уже другой выживший подал голос, перекрывая испуганное икание предыдущего: — И что ты ему сделаешь? Вы, охотники, только и можете, что вредить! Вот, что происходило, если в среде, имеющей обе стороны, высечь искру. Абсолютный хаос. Уильям злобно хмыкнул, недобро усмехаясь. Пока внимание от него было отвлечено, он осмелился на шаг пострашнее угроз. — Чего молчим, калека? — он потянулся к чужой руке, не обращая внимания на летающие вокруг неё завитки, и с силой сжал, пока фотограф не успел среагировать. Внимание Эзопа, на какое-то время отвлечённое начавшимся сумбуром, привлекло болезненное шипение, а затем и гримаса боли, когда он нашёл глазами источник звука. Увиденное выбило воздух из лёгких, но он, не позволяя себе забываться, метнулся к нападающему и сжал чужое запястье. Достаточно сильно, чтобы оторвать его от охотника. — Кто давал тебе право распускать руки? — прорычал юноша, отряхивая фантомное ощущение чужой кожи на ладони. — Не касайся его, или… Он не успел закончить, когда услышал очередное шипение, но уже не просто болезненное, а говорящее что-то, говорящее с ним. — Зачем тебе меня защищать? — Джозеф разом закрыл любое сострадание в себе, оставляя лишь холод и ярость, желавшую ответов. Он знал, прекрасно знал, что Эзоп, его Эзоп не был ни в чём виноват, и он не должен был сейчас делать хоть какие-то выпады в его сторону, но просто не мог перебороть слабость. Магия делала его слишком хилым в сопротивлении нежеланным эмоциям. — Что, чёрт возьми, ты пытаешься сделать? От нервов и напряжения, шалящих во всём его теле так же, как и в голове, в его речи стал проскальзывать акцент. «Р» стала мягче, а переход от буквы до буквы плавнее, словно он произносил все те же буквы, разговаривая при этом на своём родном языке. Концентрация на красивой речи сейчас была последней важной вещью. Правая рука на сабле, оказавшаяся там, когда левую пронзила боль от постороннего воздействия, когда проснулось желание защитить себя, сжалась до побеления костяшек. Хотя, казалось бы, куда белее… — Нашёл время для глупых вопросов… — почти мягко говорит юноша, лишь на секунду поворачивая к нему голову и встречаясь с чужими глазами. — Это не глупый вопрос. Ты не должен мне доверять! — охотник почти выдыхает всё это сквозь сжатые зубы. — Ты меня не знаешь. — Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь, — Эзоп словно разговаривал с ребёнком, терпеливо доказывая тому, что тот не прав в своих суждениях. От этого кровь в чёрных венах вскипела с новой силой — он смеет казаться таким слабым? Уильям открыл было рот, чтобы из него вылетела очередная колкость или возмущение по поводу того, что о его существовании здесь как-то позабыли, но он был прерван новым, уже более громким шипением. — Не лги. — Джозеф, успокойся, — устало выдохнул Эзоп, снова поворачиваясь к охотнику, но в этот раз не возвращаясь в изначальное положение так быстро, как сделал это в прошлый раз. — Я спокоен! — не выдержал охотник, выкрикивая. Завитки, парящие вокруг ранения, стали охватывать большую территорию и поползли вверх по плечу, словно хотели добраться до мозга, до чужого сознания. Зрение помутилось, когда по радужке начали растекаться фиолетовые пятна. — Я так не думаю, — неуверенно отозвался Эзоп, замечая изменения в чужом внешнем виде. Он справедливо предположил, что эти изменения нельзя назвать хорошими. — Послушай, Джозеф, я думаю, тебе действительно стоит… — Замолчи! Всё произошло слишком быстро. В один момент в воздухе сверкнула сабля, в следующий же лезвие с ошеломляющей скорость стало приближаться к бальзамировщику, несмотря на то, что охотник управлял оружием не ведущей рукой. Казалось, никто в коридоре не смог среагировать достаточно быстро, чтобы что-то предпринять. Они могли только пытаться осознать, что происходит. В следующий же момент лезвие столкнулось с другим. Через несколько секунд, на протяжении которых металл скрежетал друг о друга, почти искрясь, длинная сабля была откинута в сторону вместе с рукой, каким-то чудом всё ещё её держащей. Воцарившуюся тишину прервал стук туфлей о деревянный пол, когда шокированный охотник отступил от импульса, пронзившего его тело. Мария где-то в стороне всхлипнула, сдерживая слезу. Сейчас она чувствовала себя довольно беспомощной. Все события давили на неё тяжёлым камнем. Наиб вытянул традиционный гуркхсий нож перед собой, отгораживая союзника от потенциальной опасности. Он стоял уверенно, со сверкающим лезвием закрывая собой Эзопа, который всё ещё пытался осознать происходящее. На секунду он отвёл взгляд от такого же ошарашенного лица аристократа и заметил, что сзади него, всего в паре метров, стояла Марта. Она держала ракетницу в вытянутой руке, готовая в любой момент пустить заряд. — Не мне судить, — рука твёрдо держала нож, не дрогнув ни разу, когда наёмник всё же заговорил, — но на доверие обычно отвечают не так. Его голос был словно ведром ледяной воды на головы всех присутствующих. Вроде отрезвлял, но и от неожиданности и холода требовалось время, чтобы прийти в себя. Джозеф собрался было сделать шаг в их сторону, даже несмотря на направленный на его грудь нож, но так же быстро остановился, когда второй голос присоединился к этой симфонии угрозы. — Не подходи к ним, — предупреждающе щёлкнул предохранитель позади. Все, даже охотники, стояли смирно и не вмешивались. Либо и сами боялись попасть под раздачу, либо опасались случайно спровоцировать выстрел по цели, на которую было наведено дуло жёлтой ракетницы. Фотограф, словно внял предупреждению, отступил назад, создавая безопасное расстояние между ним и выжившими. На деле же сильный шок, словно дым из улья, будто вывел остатки магии из его сознания. В последний раз сверкнув лиловым пятном на дне голубой радужки, проклятье сошло на нет. Джозеф бы почувствовал долгожданное облегчение, если бы не ситуация, в которой он сейчас находился. — Не думаю, что сейчас нам стоит что-то выяснять, — всё так же спокойно, но твёрдо и непоколебимо произнёс Наиб, выводя охотника из роя мыслей. Всё так же держа нож перед собой, Субедар нашёл чужую руку за спиной и потянул её владельца в обход фотографа. Марта же опустила ракетницу, подумав, что опасность миновала. Но не успел наёмник пройти и нескольких шагов, как рука вырвалась из его захвата. Он почти повернулся в недоумении, но вовремя остановил себя, удерживая внимание на охотнике и сверкающем на свету заходящего солнца лезвии. — Спасибо за помощь, но и тянуть меня тоже не стоит, — наконец сумел восстановить голос Эзоп, — Это всё без надобности. — Без надобности? — возмутилась Марта. — Тебя чуть не зарезали! — Это было… Недоразумение. — Почему ты его выгораживаешь? — ослабив бдительность, наёмник всё же повернулся к юноше, отступая на пару шагов, чтобы не нарушать ещё сильнее чужое личное пространство. — Потому что он правда не виноват. Ну… Не полностью, — Эзоп направился на место, с которого его сорвали. — Брось. Что за бред? — он мог только позавидовать стальным нервам Наиба — его тон всё ещё оставался ровным, несмотря на слова. — Субедар, где там бред? — нападающий решил и здесь вставить свои пять копеек, отчего Эзоп, когда дошёл до своего прошлого места, не повернулся к охотнику, а остался в раздражении лицезреть Эллиса. — Сама ситуация, может, и бредовая, но ты и сам прекрасно знаешь — он почти всегда относился к нему как-то по-особенному. Чёрт его знает, может, это работает в обе стороны? Привычное раздражение посетило и фотографа. Он всё ещё не привёл мысли в порядок до конца, а потому необдуманно ступил вперёд, как сделал бы обычно, дразня жадные до сплетен и слухов глаза. Марта не успела вновь снять ракетницу с предохранителя и навести её на цель, а Наиб — подскочить и подставиться, как пять минут назад, когда Эзоп почувствовал холод наточенного лезвия у кадыка и лёгкую руку на плече. Тело онемело на какое-то время, пытаясь себя защитить, не делая резких движений навстречу или от сабли. Уильям, договорившийся до этих действий, напряжённо замер, словно бы наконец понял, что сейчас — не время для его язвительных комментариев. — Ну почему же? — раздался вальяжный, как и всегда, но с непривычной сиплой хрипотцой голос. — Он — такой же выживший, как и все вы. Где-то позади от безысходности цыкнула Марта. Она и Наиб приняли решение застыть, чтобы не спровоцировать одно единственное движение, возможное в совершении за одну жалкую секунду. Этого не хватит ни на то, чтобы добраться до врага и обезоружить, ни на то, чтобы щёлкнуть предохранителем и выстрелить. Эзоп, отмерший и посмотревший пару секунд на лезвие, находящееся в опасной близости от его шеи, выдохнул, лишь слегка поворачивая голову. Но этого поворота хватило, чтобы встретиться с чужим взглядом, который охотник неосмотрительно кинул на него на секунду, надеясь после вернуться к созерцанию наглых выживших. Стоит ли говорить, что его план сорвался на первом же шаге? Юноша говорил тихо, так, что даже в мертвенной тишине его мог услышать только тот, кому предназначался этот вопрос: — Ты хоть сам в это веришь? Рука, держащая саблю, дрогнула, когда тяжёлый взгляд словно пронзил нервы в его теле. Не дожидаясь ответа, юноша легко отодвинул лезвие от шеи раскрытой ладонью, словно знал, что за этим ничего не последует, и развернулся полностью, уходя из-под чужой руки, не удостаивая фотографа прощальным взглядом. Он совершенно спокойно, сложив руки за спиной, направился в крыло выживших, заворачивая за угол. Выжившие и охотники вокруг лишь смотрели ему вслед, находясь словно в тумане от всего того, что успело произойти на их глазах. Как у тряпичной куклы, руки охотника упали вдоль тела, а последний импульс пронзил голову лёгкой мигренью. Он не услышал быстрой дроби по полу, что издали чужие каблуки. — Джозеф, ты как? — Мария, судя по виду едва не плачущая, ухватилась за чужой рукав и с надеждой посмотрела в голубые глаза. Джозеф, к которому она взывала, думал сейчас лишь об одном. Он опять облажался.