Нелисар Брегон

Никто не мог определить точно, что было такого в Нелисаре особенного. Если бы кто-нибудь спросил Морина или Доминика, почему они так преданно следуют за ним, едва ли они смогли бы ответить. Если кто-нибудь спросил Танташа и Миригарда, почему они возложили на него надежды в своих сердцах, они не смогли бы выразить этого. И разве мог сказатель объяснить, что именно пробудило в его груди теплоту к Нелисару. Едва ли и сам Нелисар мог объяснить, хотя бы самому себе, почему Морин и Доминик неотступно следуют за ним. С таким же успехом они могли сейчас быть где угодно, но они были с ним. Молчаливый и замкнутый, отрешенный от всего, он шел, ничего не рассказывая и не посвящая в свои мысли и они шли за ним не вторгаясь в мир его идей. Они просто не сговариваясь признали в нем своего вождя, не задумываясь о причинах такого выбора. И дело было вовсе не в том, что он был из принцем, ответ лежал гораздо глубже. Путь до Ханривела был не трудным, но долгим. У них не было ни единого ориентира кроме общего направления. Таниан представлял собой густой лес и если бы Нелисар не вырос в нем, им пришлось бы весьма не просто сохранять нужное направление. Его основу составляли деревья таниан, от коих он получил свое название. Высокие белоствольные крупные гиганты с мощной широкой кроной. Достигнув двадцатилетнего возраста, таниан больше не растет, только крона его раскидывается все шире и шире, начиная расти не ниже середины идеального гладкого ствола. Танианский лес, как впрочем, и вся земля Арахая, был очень плодороден, он изобиловал грибами, ягодами и различными плодами и был полон дичи. На их пути, постоянно встречалось множество животных и птиц. И всё же, нескончаемый сезон туманов оставил свой след. Многие животные были больны и слабы. Чем дальше они углублялись в лес, тем становилось очевиднее, что эта часть Таниана была заброшена. Между гигантами виднелись новые молодые тонкие деревца. Если они продолжат расти, то Таниан превратится в непроходимую стену из огромных, необъятных стволов. Возле синей равнины лес был чистым, ухоженным. Арахайцы любили его всем сердцем и не жалея усилий берегли его. Но лес был просто огромен, и пока народ был разбит на множество племен, большая часть Таниана была оставлена на произвол судьбы. *** Можно ли найти такие слова, чтобы передать чувство истинного, безмерного восторга и благоговения. Едва ли можно описать те эмоции, которое испытали трое спутников, когда наконец достигли своей цели – великой лесной крепости. Долгими днями они плутали в поисках, несколько раз они отправлялись каждый в свою сторону и возвращались только к вечеру ни с чем. Но Мир благосклонен к тем, кто не сдается и когда уже всякая надежда почти оставила их сердца, они нашли второй звездный проход. Едва различимый, заросший, он все же еще был в рабочем состоянии, хоть крепкие корни танианских деревьев уже и грозили ему разрушением. Нелисар точно знал, что крепость где-то рядом. И вот, он стоял без движения, не осмеливаясь даже дышать. Внутри него всё трепетно дрожало и билось от переполнявшего его чувства восхищения. В этот самый момент он мог бы умереть! Просто, не сходя с места, лишиться чувств и слиться воедино с Миром. Это было подобно прозрению, благословению спустившемуся из самых глубин вселенной. Великое, бесценное, необъятное благо, равное самой бесконечности, поразило его в самое сердце, и самые прекрасные чувства бились в его стесненной груди. Между тремя крупными танианами высилась крепость. Белые стволы служили ее основой, ажурные украшения венчали собой все окна и двери. Тонкие линии крепости стремились ввысь, словно мечтали унестись в прекрасное небо Арахая. Слабый свет лился сквозь ветви и, казалось, что сама крепость светится и блистает. Высокие округлые арки с заостренными верхами, высокие тонкие колоны, украшенные узорами, рукой великого мастера. Все в чертах крепости подчеркивало стремительность, возвышенность и легкость постройки. Это была обитель Богов, не меньше, такое величие и красота могли принадлежать только великому народу, такому великому, как единый народ Арахая. Нелисар медленно ступал по заросшей дороге, ведущей ко входу. Все вокруг дышало некоторым запустение, одиночеством, сочетаясь вместе с тем с величием и гордостью. Сумев, наконец, оторвать глаза от крепости, Нел огляделся. Вокруг было возведено еще несколько построек. Нижний ярус был выложен из прекрасно обработанного темного камня с большими пустыми окнами. Нелу невольно вспомнился замок, сделанный из точно такого же камня. Верхние этажи были сделаны из той же породы дерева, что и основная часть крепости. Крепость имела много этажей, это было высокое и великолепное здание. Красивые парадные двери вели к широкой парадной лестнице. Несколько дверей вели в необжитые большие комнаты, очевидно предназначавшиеся под кухню, столовую, прачечную, хранилище и прочие подсобные помещения. Во втором ярусе располагалось несколько больших светлых залов, усеянные по периметру высокими окнами. Следующие несколько ярусов представляли из себя пустые голые стены. Работа над ними явно так и не была окончена. Из записей сказателя, Нелисар знал, что здесь должны были располагаться комнаты для послов и гостей Арахая, для советников короля, библиотека, кабинет короля для приема особо важных гостей. Последний этаж предназначался для личных помещений королевской семьи. Здесь была полностью завершена отделка, оставалось только наполнить их теплом домашнего очага. Нелисар шел из одного помещения в другое и перед его внутренним взором вставали картины прошлого. Вот здесь наверняка уютная спальня с гобеленом на стене, сделанным руками Анны. А рядом подставка для меча. На кровати не дочитанная книга, заложенная высушенным цветком. А ближе к очагу стоит колыбель. Его колыбель и он спит, спит сладким, безмятежным, детским сном. Ему всего пара недель от роду и он еще не знает, что ждет его в будущем. Крохотная библиотека с избранной литературой. Ее отобрала сама Анна. Она часто стоит задумавшись перед рядами книг и долго мучается выбором. Наконец берет то, что первое попадает под руку. Она часто остается одна, Владислав пропадает где-то на просторах прекрасного Арахая или занимается проектированием города в своем рабочем кабинете, расположенном этажом ниже. Но Анна не скучает, у нее нет на это времени. Ее тонкая, талантливая натура постоянно находит для себя все новые и новые неизведанные просторы для творчества. Еще несколько комнат, назначение которых осталось не ясно. А вот здесь, в этой комнате он видел отца, сидящего на мягких подушках, устало прикрыв глаза и размышляя над чем-то. Его мать сидит здесь же, у окна. Ее тонкий профиль обращен к Владиславу и она бросает на него украдкой взгляд. Изящная рука с зажатой кистью скользит по полотну. Она рисует короля, рисует его таким, каким знала его только она, простым арахаейцем, с самыми обыкновенными страхами и чувствами. Вечерний сумрак льется из распахнутых настежь стеклянных дверей и тонкая ткань ее платья едва заметно колышется. Она иногда ежится от прохлады, но не отрывается от своего занятия. Когда у нее еще появится возможность, набросать портрет короля… Нелисар, пораженный увиденным, подошел к распахнутым дверям. Стекла в них были умело расписаны. Он впервые в жизни видел нечто подобное. Неясные образы виделись ему в пастэльной краске: вот Лирт бьется в своих берегах, вот вершина Элладэл, вот лист таниана. Множество изгибов линий, цветные пятна не представляли из себя цельной картины, но Нел видел в них тот или иной образ. Слабый свет, лившийся в окно, наполнял комнату едва заметным радужным свечением. Не веря глазам, Нелисар прикоснулся к стеклу и ощутил под пальцами рельеф узора. Он увидел как Анна, в порыве радости хлопает в ладоши и звонко смеется, восхищенная работой художника. Владислав, всегда строгий и сдержанный, не может скрыть улыбки при виде радости жены. Он подхватывает ее и крепко целует. А может эта роспись дело рук самой Анны. И вот она привела за руку Владислава и он замер пораженный увиденным. А она смеется, удовлетворенная произведенным впечатлением. Нелисар всегда видел их молодыми, такими, какими они смотрели на него с картины в хранилище сказателя. – Нел, посмотри на это! Нел вздрогнул, голос Доминика, доносившийся откуда-то из распахнутых стеклянных дверей вырвал его из мира фантазий. Он снова видел всего лишь пустую комнату с расписанными стеклянными дверями, голые стены и пол, пустующий, не знающий огня очаг. С чего он вообще взял, что все должно было быть именно так? Почему он решил, что Анна непременно должна рисовать? И почему они обязательно должны были проводить вечера вместе? Может они вообще были холодны и сдержанны друг с другом. Он не знал, что давало ему такую уверенность в их любви друг к другу, в их тонкой духовной связи, но он был уверен, что все было именно так, они любили и жили друг другом. Странное дело, ему представлялось как Владислав и Анна жили здесь, тогда как он точно знал, что они умерли раньше, чем успели поселиться в крепости. Возможно, Анна и вовсе даже не побывала здесь ни разу. Но он никогда не представлял их в замке. Нел вышел в расписанные двери и оказался на небольшой площадке, огороженной стройными, высокими перилами. Две воздушные, не широкие лестницы вели с разных сторон наверх. Нелисар поднялся и его глазам открылась еще одна, круглая площадка, с тонким легким ограждением. Она была расположена гораздо выше самой крепости. Снизу ее закрывали густые ветви. Идеально гладкий пол был усеян опавшими листьями и сухими ветвями. Площадка была достаточно внушительных размеров, она покоилась на мощных ветвях, поддерживающих ее с разных сторон. Но скопившийся на ней мусор, представлял из себя весьма не шуточную угрозу. Друзья, опасаясь, что их вес может стать последней каплей, стояли на самом краю, возле лестницы, готовые в любой момент сорваться и вернутся назад в крепость. Отсюда открывался прекрасный вид, несмотря на густые заросли и туман, можно было рассмотреть сквозь ветви немногочисленные постройки. Друзья решили заняться площадкой с раннего утра. Спустившись, они продолжили изучения замка. Они обнаружили хитрую систему отопления, подающую по вентиляционным каналам тепло во все помещения крепости, но, не смотря на это, в каждой комнате имелся свой очаг, а в больших залах по три и даже четыре очага. Кроме шикарной парадной лестницы, обнаружились еще несколько лестниц. Одна вела из подсобных помещений в залы и жилые комнаты. Две другие лестницы – внешние, одна вела тоже в жилые комнаты, другая, прямо к маленькой площадке с расписанными дверями. На эту же самую площадку выходили стеклянные двери ещё нескольких комнатах. Нелисар предполагал, что по плану это были жилые спальни королевской семьи. Другие постройки будущего города совершенно пустовали, в них не было не единой перегородки и они представляли из себя комнаты большой площади. Голые каменные стены навевали тоску. Между ярусами города было довольно большое расстояние и самый верхний ярус располагался чуть ниже последнего этажа крепости. Ярусы соединялись винтовыми внешними лестницами, опоясывающими стволы деревьев. За крепостью они обнаружили сильно бьющий ключ. Вода вырывалась из земли с такой силой и яростью, что разрушила каменную нишу, сделанную для удобства. Этого большого источника хватило бы чтобы обеспечить водой тысячи арахайцев. Таниан вообще был богат на родники и ручьи с кристально чистой водой. Нел заметил, что рядом с источником располагался какой-то хитроумный механизм. Очевидно, его назначение было в подаче воды в крепость, но время сделало свое дело и почти разрушило его. Долго еще бродили все трое между пустыми одинокими постройками, поднялись в каждый дом, заглянули в каждую комнату. Везде было только одно – одиночество и заброшенность и в то же время неукротимая надежда, жажда жизни. Эта часть города долгие туманы стояла здесь в одиночестве, но не смотря на это, выстояла, дождалась того, что арахайцы вернулись в Ханривел. Пусть их только трое, пусть они совсем юны и молоды, но он ждал их долгих двадцать лет и наконец, дождался. На ночлег они расположились в комнатах, предназначенных для королевской семьи. Доминик и Морин выбрали первую попавшуюся комнату, перенесли туда все свои пожитки и расстелив походные одеяла забылись крепким сном. День был насыщен сильными впечатлениями и истощил все их силы. Нелисар расположился в комнате, с расписанными стеклянными дверями. С первыми лучам Санримора работа закипела. Нелисар и Моринарк работали на круглой площадке, расчищая ее от старых ветвей и листьев. Доминик в это время занимался проходом, избавляя его от молодых побегов. Нелисару было удивительно сознавать себя в этом месте. Ему было до щемящей боли в груди сладостно думать о том, что возможно руки его отца, как и руки его братьев, прикасались к тем же самым предметам, что и его теперь. И в то же время, он чувствовал огромную ответственность, лежащую на нем. Ответственность за город. Ему казалось, что раз он пришел сюда, раз он ступил на эту тропу, значит обязан был дойти до конца. Вернуть городу жизнь, дать ему мощь и единство народа. Закончив с этими делами, они принялись расчищать комнаты в постройках. Все здания, кроме крепости не имели ни дверей, ни стекла в окнах и ветер нанес внутрь много лишнего. По вечерам, Нелисар упражнялся с мечом на круглой площадке. Доминик и Морин молча наблюдали за ним, изредка присоединяясь к нему. Нел стал опасным соперником и его друзья редко отваживались вступать с ним даже в тренировочный бой. Изо дня в день, Нел все ярче осознавал, что Ханривел не должен пустоват. Он должен был привести сюда народ. Город был только в самом начале строительства, но уже сейчас здесь можно было жить. *** Лангокец уперся коленом в длинную сухую ветку, небольшое усилие и она с хрустом переломилась и полетела в костер. Он замер на месте, задумчиво глядя в огонь. Вдалеке слышны голоса гуляющих арахаейцев, песни, смех. Темные русые волосы, заплетенные во множество мелких косичек, рассыпаны у него по плечам. Чуть припухлые губы были плотно сжаты, крутой высокий лоб нахмурен, темные густые брови сдвинуты. Щеки слегка провалились, подчеркнув тем самым скулы, вокруг губ проступило множество морщинок подбородок аккуратный, мягко очерченный и слегка выдающийся. Черты лица резкие, словно высеченные, но при этом весьма приятные. Желтые глаза блестели в темноте, выдавая напряжение с каким лангокец прислушивался к голосам арахайцев. Сунув руки в карманы штанов, заправленных в высокие сапоги, он стоял перед костром, широко расставив ноги. Иногда он принимался слегка раскачиваться с пятки на носок или неожиданно замирал словно его поражала какая-то мысль. Все его тело было напряжено словно натянутая струна, под тканью черной рубахи отчетливо проступали сведенные неясным волнением мышцы. На земле, скинув мягкие ботинки и вытянув ноги к огню сидел симболец. Несмотря на весьма расслабленную позу, в старом волке чувствовалось величие и благородство. Со скрытой усмешкой он наблюдает за взволнованным мужчиной. Но кроме усмешки во взгляде его чувствовалось уважение к еще довольно молодому лангокцу. – Танташ, – тихо позвал симболец. Он не обернулся к нему, только слегка склонил голову набок, – нет смысла терзать себя волнением. Танташ промолчал. Он знал, что Миригард прав, но не мог ничего с собой поделать, волнение постоянно тревожило его, ему хотелось вернутся на праздник, чтобы присматривать за жителями своей деревни. Они устроили этот праздник спонтанно, без всякого особого повода. Они решили объединить два племени и отпраздновать с размахом. Танташ долго боролся с сомнениями, он боялся, что неосторожное поведение кого-нибудь может оказаться зажженной спичкой, брошенной в бочку с порохом. Но Миригард жестко стоял на своем и когда на синей равнине стали ставить шатры для лангокцев, Танташ сдался. Задумка удалась, праздник прошел на славу, таких еще в поселке не было. С самого утра в деревне не смолкали песни и смех, лангокцы и симбольцы смешались, пили вместе вино. Волки выменивали у лангокцев различные ткани, предлагая искусно выделанную кожу. Периодически вспыхивали споры между племенами, но заканчивались они всегда шуткой или шуточным турниром. Это был настоящий праздник, каких не бывало уже многие годы. Даже отсутствие тепла и света Санримора, не могли испортить настроения. Оставив своих собратьев, главы поселков сидели у огня, один – наслаждаясь вечерними, холодными сумерками, другой – нервно вслушиваясь в гомон веселящихся, готовый в любой момент кинуться назад в деревню. Но все было спокойно. – Знаешь Танташ, – вновь заговорил Миригард, – тебе не кажется это удивительным? – Что именно? – Еще год назад, мы не могли и подумать о том, что удастся устроить такой праздник и что все так гладко пройдет. – Глупая была идея, – раздраженно отозвался лангокец. – Сядь, Танташ, со мной рядом, посиди со стариком. Танташ переступил с ноги на ногу, словно раздумывая принять приглашение или нет и, всё таки, опустился рядом с Миригардом. – Вот и отлично, – вздохнул старик, – Ты прав, глупая была идея. Но если мы перестанем делать глупости, что с нами тогда будет? И согласись, получилось все же весьма отлично. – Да, с этим не поспоришь, – они помолчали немного. – А помнишь как каких-то двадцать лет назад, мы точно так же сидели рядом с нашим королем? Как же мы не ценили тогда то, что имели. Казалось, что всегда так будет: народ, великий Арахай и во главе его доблестный король. – К чему все это вспоминать? – Есть повод, Танташ. – Довольно Миригард, я уже достаточно наслушался твоих фантазий. – Да, это фантазии, но не беспочвенные. – И какова же их почва? Скажи мне! Даже твой сын, спасенный его рукой ничего не смог толком сказать. – Я понимаю тебя, ты боишься дать себе надежду, – спокойно ответил Мирирагд, словно бы его собеседник не кипел от негодования, – чтобы не пришлось потом горько разочароваться. Боль слишком долго была нашим спутником. Но зачем ты обманываешься сам себя, ведь ты же знаешь не хуже меня… Это не может быть совпадением. Он его сын, и брат… – Нет никакой надежды, лишь пустые мечты. Прошел уже почти год, с того момента как твой сын был здесь последний раз. И никаких вестей нет ни от кого из них. Даже если он действительно сын Владислава, что с того? Твои мечты – это просто детский лепет, ты веришь в то, чего нет Миригард. Миригард устало вздохнул. – Я стар Танташ, я очень стар. Я пережил Владислава, я видел крах единства... я слишком много видел... Мне уже давно больше ста восмидесяти лет и я так устал от всего. Я знаю, что моё время еще не сочтено, но для обычного арахайцы, я прожил уже достаточно. И я часто теперь думаю о Мире и о том, что я расскажу ему о своих последних днях. И вера в то, что они будут прожиты не зря, не покидает меня. Посмотри, друг мой, вокруг, сегодня мы все вместе празднуем какой-то непонятный праздник. Но мы вместе. Пусть мы – это всего лишь два небольших племени. Но я уверен, это не случайность. Арахай чувствует, что на его земле есть тот, кто способен вернуть народу единство и в нем течет королевская кровь. – Беспочвенные фантазии Миригард, – почти выкрикнул Танташ, – пустые домысли, не имеющие под собой никакого основания. К чему ты обманываешь себя, – он даже вскочил на ноги, не в силах усидеть из-за нахлынувших эмоций, – Не вижу никакого смысла питать свои сердца этой пустой надеждой. Что она дала лично тебе Миригард, кроме бессонных ночей? – Она вернула мне сына. Танташ не нашелся что ответить. Он прошелся несколько раз перед огнем и снова присел рядом с Миригардом. Он устал, слишком устал постоянно бояться и остерегаться новых распрей среди народа. Устал от вечной борьбы и ожидания какого-то чуда, которое по определению не могло произойти. Может Миригард и прав, может и есть эта самая надежда в молодом Нелисаре, может он вернет им связь с королем и Арахаем… Но где он был? Да и нужен ли он им? Им нужен Дериан, король! Король, который способен заставить их идти за ним, направить на путь к свету, вырвет их из заколдованного круга. Но король отвернулся от них, как и они отвернулись от Арахая… А Нелисар? Может он что-то из себя и представляет, но какая им от этого польза? Что изменилось с того момента, как он побывал у них? Нет, конечно, старый волк прав и кое-что действительно изменилось. За последнее время симбольцы и лангокцы стали куда более проще идти между собой на контакт и идея общего праздника была встречена с восторгом. И он искренне хотел бы поверить в Нела, вложить в него все надежды своего сердца. Но что это даст, что будет, если он это сделает? Ничего. Ничего не изменится. Нелисара нет, а вместе с ним, нет и надежды. Танташ вздохнул. Миригард продолжал что-то говорить, но он не слушал его. Он пытался, разобраться в собственных чувствах, найти в своем сердце какую-нибудь зацепку и взрастить на ней веру. Но не находил. За их спинами раздались отчетливо громкие возгласы и смех. Танташ резко обернулся, но ничего подозрительного не увидел. Очевидно, кто-то придумал очередную забаву или выкинул острую шутку. Он снова отвернулся и уставился медленно догорающий огонь. Танташ поежился от холода и в следующее мгновение на его плечах оказалось тоненькое одеяло. Танташ благодарно кивнул Миригарду, косясь на его полуобнаженное тело. Как же ему хочется покоя, пусть даже так, рядом с унылым костром, с тонким одеялом на плечах и со старым волком под боком. Как же ему хочется засыпать без страха, без содрогания думать о завтрашнем дне. Как же ему хочется без опасения устраиваться совместные праздники и изо дня в день видеть совместный быт и снять наконец с самого себя обязательства, взваленные на него его сородичами. Когда-то, Танташ был советником Владислава. Но длилось это совсем не долго, всего около трёх лет. Он сменил на посту предыдущего советника, который в силу возраста уже не мог быть постоянно рядом с королем. Арахайцы, в отличии от королевской семьи, жили в среднем около двухсот лет. И потому короли, зачастую, успевали несколько раз сменить своих помощников, если в том была необходимость. Танташ был вторым лангокцем-советником Владислава. Когда на трон взошел Дериан, он отпустил советников своего отца. Как и полагается по традиции, у юного короля были свои советники, которых назначил ему старый король и которые учились вместе с ним. Но через некоторое время произошел раскол в народе. Для Танташа это был страшных удар. Он, будучи молодым, амбициозным и умным лангокцем постарался сдержать гнев и пыл своего народа. Благодаря его усилиям, и усилиям других неравнодушных арахайцев, удалось избежать многих бед, но без кровопролития не обошлось. Одной из причин раздора был Ханривел. Король был не в силах вести его строительство, а его советники не считали необходимым заниматься этим. Танташ до сих пор с содроганием вспоминал все, что тогда произошло. Смертельные схватки стали вспыхивать на пустом месте, арахайцы хватались за оружие без всяких причин, убивали друг друга, сжигали деревни и чуть не подожгли сам Таниан и Ханривел. Многие его друзья погибли в этой страшной, бессмысленной борьбе. Неожиданно, регент объявил о том, что волки преступны по своей природе. Сургат ожидал, что лангокцы встанут на его сторону и так и было, многие его поддержали. Но в то же время, он и ошибся. Не все разделяли его взгляды, для многих это был удар, удар в самое сердце. Но именно в тот момент связь разорвалась и когда обезумевший народ это понял, распри прекратились. Словно кувшин ледяной воды вылили в лицо разгулявшемуся мужчине. Люди наконец поняли, что Арахай замер, что сезон туманов уже давно не кончается и жизнь на земле еле тлеет. Этим замешательством и воспользовался Танташ. Он, вместе с Миригардом, обратился к своим племенам с горячим призывом остановиться, не убивать собственных братьев, собственную землю и короля. Большая часть вняла им, устыдившись своей ненависти. Но жизнь не могла более быть прежней, слишком много крови было пролито и арахайцы разделились. Не стало больше единого народа. Многие были настроены воинственно и еще не раз вспыхивали смертельные столкновения. Танташ ушел как можно дальше от города и лангокцы попросили его возглавить новую деревню. Угнетенность и подавленность долгое время царили в сердцах арахайцев. Но со временем люди стали осознавать весь ужас сотворенного им вероломства. Тогда Танташ предпринял первую попытку контакта с симбольцами. Мало кто откликнулся на его старания, многими овладел страх, а кем-то даже и искренняя ненависть к своим сородичам. Сильнейшую поддержку Танташ снова встретил у своего старого знакомого Миригарда. Его деревня была в половине дня пути от деревни лангокцев и они стали периодически встречаться. По началу, арахайцы реагировали неоднозначно, бросали косые взгляды на своих предводителей, перешептывались, но вскоре привыкли. Следующим шагом стал обмен. Понадобилось очень много времени, чтобы преодолеть недоверие рожденное страхом, но им удалось. И наконец, наступил день, когда симбольцы спокойно меняли с лангокцами утварь, мех, кожу и ткани. И в скором времени, жители деревень стали со сдержанной приветливостью встречать друг друга. Но напряжение все же оставалось, чувствовалось, что каждый ждет подвоха от соседа. Танташ услышал чьи-то уверенные твердые шаги за спиной. Кто-то шел к ним от толпы гуляющих арахайцев. Он не обернулся, ему не хотелось никого видеть и не хотелось ни с кем разговаривать. Он хотел просто побыть наедине со своим старым союзником. Танташ никак не мог назвать Миригарда другом, как наверно и каждый лангокец симбольца. Между ними всегда стояла какая-то преграда, они были слишком разными. Наконец к ним кто-то приблизился и остановился за их спинами. Танташ почувствовал тяжелый, спокойный взгляд и обернулся. Арахаец откинул с головы глубокий капюшон, до боли знакомого плаща и в свете костра блеснули темные глаза.