***
Ночь была светлой, луна как будто увеличилась в размерах и заменила солнце, серебром отражаясь на окнах, что даже не было необходимости зажигать уличные фонари. Улицы города захватила светлая синева, проникающая бледным светом в комнаты с открытыми окнами. Именно таким путем свет проник в одну из комнат особняка Азумабито, полностью заполонив пол, стены и потолки; только жуткие тени веток старого дерева слабо кивали в такт дуновению ветра. Микаса спала неспокойно, хоть и покинула гостиную раньше остальных; просыпалась каждые два или три часа в тревоге. Пересохшее горло заставляло девушку снова и снова спускаться на кухню, а в следующее пробуждение бежать в уборную — и так по кругу. Удивительно, как от её похождений не просыпалась Саша, с которой она делила комнату, как и в замке Разведкорпуса. После очередного визита на кухню, Аккерман вернулась в спальню и, положив голову на подушку, отвернулась от соседки, уставившись в узорчатые обои. Как убить Леви? Вопрос звучит как неудачный анекдот, а ответ лежит на поверхности — никак. Но Микасу это не устраивает, и она продолжает размышлять. Наиболее вероятный и реалистичный вариант — убийство во сне. Низко, подло, грязно! Но другие способы смехотворны. Несчастный случай не убьет капитана, в сражении он непобедим, даже яд выпьет, подобно лекарству. И помощи ни от кого не дождаться — не пойдет же она к Ханджи Зоэ с вопросом: «Слушайте, а что убьет капитана Леви?» Командор только звонко рассмеется на весь штаб, приняв вопрос за розыгрыш, и пойдет дальше по своим делам, а по дороге с удовольствием поделится такой «шуткой в духе Аккерманов» с самим Леви и всем отрядом. Разведчица начала перебирать в голове известные ей факты о капитане, подметив, что его бы точно довели до трясучки пылинки в собственном кабинете, чашка зелёного чая и какой-нибудь жучок. В особенности, если все это будет частью одного сюрприза, словно подарок три в одном: заплесневевшая чашка зелёного чая, в котором плавает мертвый таракан или мокрица. «Ну и мерзость! — Микасе стало плохо от собственной фантазии, что она ощутила как ком тошноты подкатил к горлу. — Нет, смерть от подобного зрелища слишком жестока! Уж лучше убийство во сне!» Она уходила в размышления все дальше и дальше, думая о громовых копьях, которые можно запустить мимо цели, об автоматах, снаряды которых могут срикошетить. Одна идея казалась безумнее другой, и девушка даже с некоторым облегчением выдохнула: её капитан, действительно, непобедим, ей не по силам его убийство. А это значит, что условия контракта она выполнить не сможет — жизнь Леви не в её власти, это же элементарно! Едва девушка подумала об этом, как ощутила боль в ладони. Опустив к ней глаза, Микаса вновь уставилась на ненавистный след от сигареты. Вспоминать о том, как он появился — противно, думать о негласном договоре — противно, представлять Зика — противно. Разведчица буквально заставляет свои раздумья и домыслы уйти как можно дальше во тьму сознания, рисуя в голове тёмный экран без единой мысли — подобные манипуляции нередко помогали ей погрузиться в сон. Вскоре зудящая пульсация, вызванная неприятными воспоминаниями о событиях прошедшего дня, прошла, и голова опустела. Прикрыв глаза, девушка не заметила, как смогла, наконец, уснуть. Но даже во сне мысли о Леви не отпускали её: Микаса видела себя в образе официантки, в белой блузе с накрахмаленным острым воротником, застегнутым под горло и тёмном фартуке в пол, повязанном поверх такой же тёмной юбки. Она подает к обеденному столу своего капитана поднос с округлой металлической крышкой, подняв которую девушка ловко расставляет перед Леви чашку заплесневевшего чая с блюдечком, на котором покоится зажаренный до хрустящей корочки крупный рыжий таракан. Поправив свой платок на шее, капитан элегантным движением рук берет нож и вилку, а девушка тем временем любезно пододвигает к нему ещё одно блюдце — с десертом из мокриц — приятного аппетита, капитан Леви!***
Посмотрев в зеркало, Микаса разочаровано вздохнула: снова бардак на голове и мешки под глазами. Опухшее лицо, усталый взгляд — в отражении словно была не молодая девушка, а замученная жизнью женщина, не первый год сидевшая на транквилизаторах. Умывшись и причесавшись, Микаса покинула туалетную комнату и вернулась в спальню, где на кровати сидела Саша и разглядывала себя в зеркальце. — Вы сегодня неспокойно спали? — спросила соседка, когда дверь захлопнулась. — Да, кошмары, — кратко ответила девушка, начиная снимать ночную рубашку. — Вас беспокоит уход Эрена? — Браус продолжила закидывать Микасу риторическими вопросами, одновременно вертя головой перед зеркалом и рассматривая странные покраснения на щеках — её абсолютно не устраивало, как жестоко с ней обходилось марлийское солнце. — Да, — не вдаваясь в подробности, ответила Микаса и открыла шкаф, чтобы достать свою одежду. — Меня удивило, что вы вернулись, Микаса. Я думала, вы убежали с ним вместе. Это было бы так… романтично, — как-то мечтательно промурлыкала Саша, переведя взгляд со своего отражения в окно. — И бросила бы своих товарищей? — грубее, чем хотелось, спросила Аккерман, заставив собеседницу поерзать. — В этом нет ничего романтичного. Это безответственно и неуважительно по отношению к другим. — Вы правы, — выдохнула Саша, беззаботно вернув взгляд к зеркалу. — Это очень на вас не похоже, Микаса, простите меня за сомнения. Вы не способны на дезертирство или предательство. В этот момент Аккерман застыла, остановив пальцы на пуговице рубашки. Знала бы Саша, от каких мук терзалось сейчас сердце девушки! И ведь Микаса даже не может позволить себе поделиться ими с подругой: соль вновь шипит на глазах, губы судорожно дрожат, словно трескучий зимний мороз проник в комнату, пальцы путаются, никак не могут найти отверстие для пуговицы, и жутко, жутко болит ладонь! «Необходимо отвлечься», —подумала девушка, иначе она сейчас же, на этом самом месте расколется перед Браус. Саша, интуиции у которой было не отнять, словно почувствовала состояние соседки и поспешила сменить тему для разговора сама: — Эх, поскорее бы увидеть господина Николо, — мечтательно протянула она, положив локоть на подоконник. — Как только вернемся на Парадиз, немедленно поспешу к нему и вкусно поем! Интересно, что он приготовит к моему приезду?.. Может быть, ризотто с морепродуктами… или паэлью. Я бы хотела паэлью! Если он приготовит что-то другое, будет обидно. — Мне бы твои проблемы, — хмыкнула Микаса, продолжив одеваться. — Ах, Микаса, приходите к нам! — воскликнула Браус. — Если только Николо будет не против, — ответила девушка, пожав плечами. — А почему он должен быть против? — недоумевающе вскинув брови, поинтересовалась Саша. — Ну… Мне кажется, он успел уже соскучиться и хотел бы поужинать с тобой наедине, — предположила Микаса, подойдя к зеркалу и краем глаза посмотрев на вспыхнувшую от волнения подругу, после чего кратко приподняла уголки губ. — Ах, право же, Микаса, довольно фантазий! — заволновалась Браус, сжав в ладонях края своей юбки-карандаш. — Я ему в этом плане… совсем не интересна. Господин Николо, наверное, ненавидит меня, потому что я элдийка. А я пользуюсь тем, что ему приходится терпеть меня. Может быть, он боится того, что я могу убить его, — шмыгнув носом, добавила Саша. Если хоть какие-то частички веселья ещё оставались в сознании Аккерман, сейчас и они куда-то испарились — стоило только Микасе увидеть влагу на глазах соседки. Она опустилась на кровать рядом с Сашей и легонько приобняла её за плечо, потянув к себе. Саша до этого плакала много: в кадетском училище из-за переутомления; после миссий за стенами; из-за кошмаров; бывало ещё, когда ей приходилось пропускать приём пищи — и тогда она тоже плакала. Но из-за мальчика впервые! Впрочем, их возраст уже подразумевал заинтересованность в романтической любви, однако, Микаса даже не подозревала, что Браус это действительно так волновало. Со стороны казалось, что они с Николо давным-давно преодолели все неловкости, недопонимания и недосказанности, которые обычно возникают между юношей и девушкой, когда их любовь только-только завязалась. Да простят её Богини стен, Микаса была уверена, что Николо уже сорвал «цветок» Саши. Но недавно сказанное заставило Аккерман засомневаться в этом: на деле всё оказалось в точности да наоборот, и им это только предстоит, так же как и долгая счастливая жизнь вместе. — Саша, ты должна поговорить с Николо. Он же тебе нравится, — тихо заговорила Микаса. — Да как же!.. Нет, Микаса, я не смогу. Я не такая смелая, как вы, — подняв заплаканные глаза на Аккерман, залепетала ее соседка. — Сможешь, потому что ты смелее меня, — спокойно ответила Микаса. — Если Николо… Нет. Когда Николо пригласит тебя на ужин, обсуди с ним ваши отношения. Ты ведь так мучаешься. — А… А если выяснится, что мои переживания справедливы? — вытерев влагу с щек, спросила Саша. — Мы убьем его, — улыбнулась Микаса. Конечно, она шутила. Наверное. В ответ Саша звонко засмеялась и пихнула подругу в плечо со словами: «Не надо!» Девушки повеселели, но не спешили покидать свою спальню, а с удовольствием продолжили болтовню, делясь впечатлениями о Марлии. Браус призналась, что им с Оньянкопоном тяжело давалось искать Эрена, потому что её напарник предпочел сыграть роль экскурсовода, нежели проводника, нацеленного помочь высмотреть в толпе улиц Йегера. Он с вдохновением рассказывал чуть ли не про каждую постройку, закидывая фамилиями архитекторов и неизвестными понятиями. Тем не менее, Оньянкопон с таким увлечением делился с Сашей своими знаниями, что та невольно подхватила его энтузиазм, и уже на обратном пути, когда их зона поиска была прочесана, девушка указывала пальцем на каждое второе строение, спрашивая: «А это чей особняк? А это что за здание?!» Вскоре за дверью послышался голос Жана, который пригласил разведчиц на завтрак, и Саша незамедлительно вскочила, побежав к выходу из комнаты. Микаса спокойно пошла за ней и, выйдя за дверь, поздоровалась с юношей. Тот в свою очередь сделал ей комплимент, и Аккерман скромно кивнула в знак благодарности. Девушки спустились вслед за Кирштайном в большую столовую, в которой уже все собрались. Отнюдь, хотя комната и была большой, но в привычном понимании столовой ее назвать было нельзя — вместо нескольких столов, по середине стоял только один, и не из старого древесного массива с трещинами и потертыми ножками, а антикварный длинный обеденный стол из отполированного дерева, казалось, в нескольких местах поверхность отражала лучи солнца, без приглашения проникающие в комнату. Вдоль стола стояли стулья в похожем стиле — они гармонично смотрелись вместе со столом, как единый комплект. В конце комнаты стоял мраморный камин, на полках которого возвышалась ваза с букетом полевых цветов, над ней висели часы с кукушкой, а рядом расположились фигурка механической совы и несколько толстых книг. Союзники с Хизуру позаботились обо всех удобствах для гостей с Парадиза, организовав им сытный завтрак с разнообразными вкусностями: напротив каждого стула стояла тарелка с омлетом, рядом с ними расположились пустые стаканы и приборы, в центре по всей длине стола были выставлены корзины с булочками и круассанами, а по бокам от них — по два графина, с апельсиновым соком и водой, и по две тарелки с колбасно-сырным ассорти, миски с легким салатом из огурцов и помидоров. Обменявшись со всеми приветствиями и пожеланиями приятного аппетита, Микаса села на свободное место, договорившись с Сашей о том, что та займет желанное место рядом с Конни, увидев которого, она и вовсе позабыла о существовании каких-либо тревог. Заметив, к чему именно привела такая договоренность с подругой, разведчица занервничала, обнаружив напротив себя капитана Леви. Микаса зачем-то ещё раз кивнула, поймав на себе пристальный взгляд однофамильца. От него реакции не последовало — капитан опустил глаза и продолжил есть омлет, длинными пальцами управляя ножом и вилкой, как если бы подобная роскошная обстановка была для него обыденной и непримечательной. «Самовлюбленная креветка», — подумала Микаса и принялась за свой омлет, стараясь с той же грацией отделять куски. «Смеешь повторять за мной, нахалка?», — в эту же секунду подумал капитан, опустив взгляд в тарелку. Впрочем, оно и к лучшему — пусть манерам учится, иначе всю жизнь будет держать вилку, так твердо зажимая между пальцами, будто кто-то собирается украсть. Хотя, когда за столом соседнее место всегда занимает Саша Браус, то такая хватка приобретает смысл. Леви не считал должным оправдываться перед кем-либо за свою злость на Микасу, хотя кожей чувствовал её игры в неодобрительные гляделки в свою сторону. Хотя, в его понимании девушка должна, скорее, грустить, слоняясь где-то в округе в поисках себе места. Но нет — всё та же серьёзная, непреклонная рядовая Аккерман, исподтишка бросающая яростные искорки из глаз в его направлении. Из обиды ли? Желает просто побесить? Если и так, то девчонку можно похвалить — получается у неё отлично. В этом они с Йегером похожи, потому как осадок от ухода последнего сильно терзал душу капитана. Если бы ещё и рядовая Аккерман решила сбежать с Эреном, он бы, наверное, вовсе отказался от дальнейшей службы. Не потому, что Микаса ему дорога или что-то вроде того — если бы она оказалась способной на дезертирство с недотитаном, то какой же из него командир? Он бы больше не был готов мириться с бесполезностью всех своих стараний. Неужели он несколько лет защищал йегеровскую задницу, чтобы тот сбежал к своему брату-ублюдку, ещё и забыв про свою ненаглядную подружку? Леви сделал для себя вывод: у Йегеров в крови быть сволочью, и братья стоили друг друга. Однако с бегством Эрена война никуда не ушла, и оставленные раны не зажили. Стоит взглянуть на Микасу — и Леви заметит шрам под глазом, чтобы убедиться в том, что Йегер заклеймил её навсегда. Но вот она здесь — почему-то сидит с остальными, вместо того, чтобы скрываться с Эреном. Подозрительно, всё это крайне подозрительно. «Как тебя убить?» — спросила Микаса, подняв глаза на капитана. Но капитан не ответил, проглотив последний кусок омлета, и продолжил прием пищи. Элементарно потому, что девушка задала этот вопрос в своей голове. Разведчица взяла в рот кубик сыра, прожигая взглядом человека напротив. Представляла его плоть, его вкус на своем языке. Проглатывала медленно, чувствовала, как мягкий сыр скользит вниз. Готова поклясться — ничего вкуснее она не ела. Или же представления подсластили ей вкус. Одного кубика показалось недостаточно, поэтому Микаса потянулась за вторым — как же жестока ненасытность! А сыр мягкий, кусочки растворяются на языке и между зубов. Внезапно кусочек застрял между передними зубами — кончиком языка Микаса избавилась от этого недоразумения, невольно выгнув вперёд свою верхнюю губу, и продолжила пристально смотреть напротив. Только щеки двигались в такт движению челюсти, и более ни один мускул не смел дрогнуть, как если бы при лишнем движении прилетел бы выстрел в голову. Только вот рано ей принимать пулю — осталось одно незаконченное дело, которое сидело прямо напротив неё. «Почему не сбежала с ним?» — спросил Леви, посмотрев на разведчицу. Девушка проигнорировала его вопрос, вместо ответа пройдясь языком по губам — мысли она читать не умеет. Он принял неозвученное предложение Микасы поиграть в гляделки и, словно отзеркаливая её движения, потянул руку к ассорти, взял точно такой же кусок сыра, отправив его в рот и медленно разжевывая субстанцию. Он смотрел в упор на соседку напротив, лениво откинувшись на спинку стула, чувствуя приятную наполненность в желудке. В последний раз подобного рода насыщение Леви испытывал после того, как Кенни забрал его из комнаты, провонявшей мертвечиной, и отвел в паб, что славился в Подземном городе смелым решением не подавать гостям блюда из стухших ингредиентов. Мужчина не желал это признавать, но то, как Микаса потянулась за вторым куском сыра, пробудило в нем желание поувереннее распробовать вкус этого продукта ещё раз. Однако беда пришла, откуда не ждали — Микаса забрала последний кубик, а глаза её так и искрились от удовольствия: есть и побеждать. Двое сильнейших смотрят, думая не о сыре, не о гостеприимстве союзников с Хизуру и даже не о бегстве Йегера, а друг о друге, но не в том понимании, когда один человек заинтересован в другом, а «в истинном духе Аккерманов» (как посмеялась бы Ханджи). Они смотрели с ожиданием, с вызовом, с очередной игрой «Кто первый сдастся?», и уступать друг другу не намерены. Микаса знает этот взгляд, столь характерный для капитана — он надевает его на себя почти всегда, но именно она конкретно сейчас видит в этом взгляде нечто другое, более холодное и жуткое. Она вспоминает неоспоримую истину: смерть Эрвина изменила Леви — его стало почти невозможно понять. Проникаться его чувствами, ища их в глубине стальных глаз, которые блестели только от отражения солнечных лучей, Микаса не горела желанием, однако она самолично сплела себе сеть и попала в неё. По взгляду любого человека всегда можно прикинуть, о чем именно тот рассуждает, но не в случае с Леви. Мысли его далеки от других, они с ним, и капитан ни в коем случае не допустит, чтобы кто-то был способен увидеть хотя бы частичку его разума. Однако она обязана это сделать, открыть ту самую секретную дверь, что позволит ей найти способ убить капитана. Внезапная суматоха под боком отвлекла Аккерман от наблюдений за капитаном — Саша, Конни и Жан снова о чем-то спорили. Девушка выпала из транса, стоило только Саше обратиться к ней с вопросом: — Микаса, поддержите меня! Вот что вы оставляете в салате напоследок: кусочек огурца или помидора? Скажите же, что нельзя оставлять что-то одно, а нужно оставить и тот кусок, и другой, чтобы съесть сразу оба! Микаса кивнула, лишь бы от неё отстали. А после обернулась обратно к капитану, но тот уже вышел из-за стола, забрав с собой посуду.***
Юные разведчики в силу секретности их миссии вели себя достаточно сдержанно, поэтому свободные от выходов в город часы они проводили либо в гостиной, разговаривая с Оньянкопоном на общие темы и отдыхая, или в саду на заднем дворе особняка; те, кому не мешало бы отоспаться, уходили в свои комнаты. До отплытия обратно на родину времени оставалось совсем ничего, и гости старались в лучшем случае посвятить себя отдыху, чтобы по прибытии на Парадиз вернуться в обыденный режим военной службы с новыми силами. Воздух здесь ничем не отличается от того, которым дышат жители стен. Небо такое же голубое, и солнце так же ярко светит, тёплыми лучами касаясь кожи. Облака белые, мягкие, медленные — такие же видны на небосводе Парадиза. И трава здесь такая же зелёная; вода — такая же прозрачная; тени ложатся в ту же сторону от света. И, если быть честным до конца, люди здесь точно такие же: у них нет клыков, хвостов или крыльев — все по сути своей одинаковы. Кто-то выше, кто-то ниже; кто-то бледнее, кто-то смуглее; кто-то упитаннее, кто-то стройнее — но в целом не отличаются друг от друга, будучи одной природы. И как так только вышло, что инородный организм разрушил то целомудренное единство, которое могло бы существовать между людьми? Однако, быть может, это лишь отговорка? На самом же деле причин для вражды нет и никогда не было, но итог таков: два народа обречены на вечную вражду из-за решений предков. «Любовь к жестокости у людей не отнять», — подумала Аккерман, взглянув на свою ладонь и вспомнив о самодовольном взгляде Зика в тот момент, когда её тело пронзила боль. Она продолжала сидеть на постели, недавно проснувшись ото сна, который медленно перетек из тихого часа после обеда в полноценный дневной сон, полностью сбивший её и так страдающий режим. Свежий морской воздух проникал в комнату с каждым дуновением ветра, поднимая вверх края легких прозрачных занавесок, словно желая сорвать ткань с петель. Оранжевые тени заката отражались на стенах и потолках, медленно вытягиваясь в длину, покуда солнце укладывалось за домами. В лучах кружилась в танце еле заметная пыль, и чем-то эти движения завораживали разведчицу, как если бы она стала свидетельницей поистине прекрасного зимнего бала, хотя на балах она никогда не присутствовала — только в книгах о них читала. В комнате Микаса была одна, с улицы еле слышимым эхом доносился смех Саши, и её звонкому голосу подпевали птицы, щебеча между собой и наверняка обсуждая теплоту яркого солнышка или красоту закатного неба. А небо действительно было красивым — красным. Не таким красным как кровь, но все таким же красивым, каким мог бы быть мир без войн. Аккерман нередко задумывалась о том, как сосуществовали красота и жестокость, да и не могло быть и речи о гармонии в этом абсурдном контрастном мире. А с возрастом и вовсе стало труднее замечать что-то по истине потрясающее. Но сегодняшний закат был исключением — он был невероятен и подобен тому, какой она провожала когда-то давно под липой. В дверь осторожно постучали, что Микаса сначала даже не услышала, увлеченно смотря в открытое окно. Как только стук стал настойчивее, разведчица всклочила с кровати и поспешила к двери. Несмотря на то, что девушка не была готова к гостям, ей пришлось как можно скорее сообщить о своём присутствии, потому что за ней в последнее время был глаз да глаз из-за подозрений в намерениях умчаться вслед за Эреном. Хоть все и делали вид, что верят Микасе, но даже Армин рвался сопровождать подругу тут и там. Девушка лишь мысленно фыркала, мол опомнился, что у того всё ещё есть близкая подруга. Открыв дверь, разведчица неловко захлопала глазами и уже хотела поздороваться с женщиной в лёгком летнем сарафане, которой пришлось так долго её ожидать, как та заговорила первой: — Я вас разбудила, Микаса-сама? Госпожа Азумабито была хитрой и амбициозной, и эти качества не отнимали у неё природного обаяния и чутья на выгоду. Прознав о носительнице крови сёгуна с острова Парадиз, она не смогла стоять в стороне от марлийско-элдийского конфликта и поставила своего ферзя на шахматную доску. Впрочем, замыслы Киёми нажиться на дальнем родстве Микасы с потомками когда-то правящей императорской семьи Хизуру были обнаружены довольно быстро, однако, свое решение остаться на стороне элдийцев она не изменила. Именно Киёми предоставила разведчикам кров на время их экспедиции в Марлию, и те с удовольствием приняли помощь союзницы. Голос Киёми всегда становился мягким и ласковым, как только она обращалась к разведчице. Аккерман с трудом смирилась с таким отношением к себе, приняв во внимание, что госпожа проявляла к ней почтение в силу памяти об истории своей родины. Микаса даже прониклась к женщине уважением и сочувствием, но продолжала держать дистанцию — Леви однажды упредительно нашептал ей не терять бдительность с этой женщиной. — Нет, госпожа Азумабито, я просто задумалась, — неуверенно ответила девушка, но после сменила тон на более деловой и добавила: — Меня ищут ребята? Что-то нужно сделать? — Нет-нет, я к вам пришла, можно сказать, по личному вопросу, — замотала головой Киёми. — Позвольте войти. Я не отниму у вас много времени. Женщина проявляла свою вежливость лишь формально, в то же самое время сделав шаг и оказавшись за порогом спальни. Не было бы в комнате чисто из-за заранее собранных вещей, Микаса бы сильно смутилась, тем не менее, она, не раздумывая, поспешила к своей постели и поправила плед, жестом предложив Киёми присесть туда, так как стульев или кресел в достаточно скромной для такого особняка спальне не было. — Завтра возвращаетесь на Парадиз? — Киёми начала разговор с полувопроса-полуутверждения, и её юная собеседница кратко кивнула. — Как вам Марлия? Микаса пожала плечами — не привыкла она ещё к госпоже Азумабито, которая своими ожиданиями вынуждала Микасу вести себя соответствующе в её обществе. Девушка чуть вытянула спину, сложила руки на коленях — трудно подумать, что она была солдатом, вдобавок ко всему дьяволицей с острова, в сторону которого направлен весь оружейный арсенал остального мира. Сейчас она скорее выглядела богатой наследницей, и сидела так естественно, как если бы родилась с золотой ложкой во рту. Киёми промычала в знак понимания и отвернулась к окну, последовав за взглядом юной разведчицы. Они обе на некоторое время замолкли, растянув мгновение неловкого молчания в несколько безжалостных минут, параллельно с этим провожая солнце. Звезда в последний раз ласково коснулась маленькой комнаты, после чего вовсе скрылась за домами — приближалась ночь. — Микаса-сама, я понимаю, что Хизуру для вас мало что значит, — внезапно заговорила женщина, вновь повернув колени к Микасе. Она осторожно взяла девичью руку, размотав бинт на запястье, и у той перехватило дыхание от непривычного чувства прохлады на коже. Три перекрещенных катаны всё ещё чёрной печатью отражались на белоснежной коже, будто выжженные кочергой — невольно Микаса вспомнила про след от сигареты Йегера и сжала свободную ладонь в кулак. Киёми подняла глаза на разведчицу, позволив той разглядеть печаль с еле видимой тенью разочарования. Думала, небось, что совсем расклеилась, раз чуть ли не в слезах смотрела на юную разведчицу, или, наоборот, была довольна способностью выжать из себя влагу — поди пойми это хитрую госпожу Азумабито. — Но я попрошу вас, как старая женщина, которая просто любит свою родину, — её голос дрогнул, и девушке стало совсем неловко. Она хотела было выхватить свою руку, но госпожа Азумабито так вцепилась, что девушке показалось бесполезным отстаивать свои права на личное пространство. — Не забывайте, чья кровь в вас течет. Ваша мама хотела, чтобы вы помнили, а ведь память — это самое дорогое, что у есть у человека. Люди живы и их наследие тоже, пока жива память о них. Микаса не понимала, почему Киёми заговорила, как будто подписывала смертный приговор всей своей стране — не из прихоти, а по воле случая. Как будто она чувствовала что-то неладное, страшное, как чувствует любая разумная женщина, чьей наблюдательности оставалось только позавидовать. Разведчица кратко кивнула — она понимает чувства госпожи Азумабито, ведь любит Парадиз — место, где родилась и выросла — не меньше. И поэтому так хочется вернуться поскорее: а вдруг, а вдруг Эрен уже там? — Микаса-сама, я хочу, чтобы вы знали, — продолжила женщина, отпустив девичью руку. — Я прониклась к вам теплыми чувствами и искренне полюбила вас, подобно тому, как мать любит свое дитя, которого у меня самой никогда не было. Отнюдь, что бы ни произошло, Хизуру вас всегда примет с распростертыми руками, как пожелаете: как гостью, как гражданку или как императрицу, — как пожелаете, клянусь вам! Пожалуйста, успокойте бедную женщину и пообещайте, что подумаете об этом! — Я… — разведчица от смущения сжалась, прижав руки в груди. Микаса осознала, к чему клонила госпожа Азумабито. Хизуру — место, где её примут, где она смогла бы скрыться… На самом деле, от всего. И от долга службы, и от приказа Зика, и от сослуживцев, которых казнь капитана её рукой повергнет в шок. От Парадиза и даже от Эрена. Киёми права — её примут любой, её примут не такой, какой её видят: убийцей, солдатом и прислужницей. Микасе-то и титулы никакие нужны, ей нужно лишь обличье человека без «рядовая Аккерман», «дьявол острова» или «азиатка на продажу». Ей нужна жизнь, коей жила её мама: вдали от политических склок и войн, с любимыми людьми, с прекрасным садом за окном. Вот она — эта жизнь, осталось лишь руку протянуть и принять предложение Киёми. Ей известно, что не быть больше «как раньше», однако ей дан шанс жить дальше, иначе, не хуже. Слова Саши всплыли в сознании, как никогда вовремя: «Вы не способны на дезертирство или предательство». И это правда — Микаса не сможет сбежать, она всю жизнь подстраивалось под те условия, в которых приходилось оказаться. Побег — не выход, а очередное испытание, справиться с которым, быть может, у неё уже не получится и вовсе, ведь она будет совсем одна. Жизнь, которую она бы хотела, но в полном одиночестве в неизвестной обстановке — этого ли она желает? Хочет бросить Армина, Сашу, Конни и Жана? Хочет оставить остров без сильнейшей воительницы? Хочет оставить капитана Леви без незаменимого напарника? Хочет бросить, в конце концов, Эрена, оставить его без будущего? — ведь отныне оно зависит от неё. Микаса пришла к выводу, что Киёми права. Аккерман должна помнить, чья кровь в ней течет. А именно — кровь Аккерманов. Аккерманы должны служить королю. Ладонь, как будто специально, начала ныть, и девушка вновь сжала её в кулак — разведчица все ещё помнила о незаконченном деле. — Я подумаю, госпожа Азумабито, — ровно произнесла девушка. Её не оставят в покое — придется заранее подготовить себе почву для жизни после убийства капитана. — Ах, какая радость! — звонко воскликнула Киёми, расплывшись в характерной только ей льстивой улыбке. — У меня есть несколько книг. Хотите, я вам отдам на изучение? Микаса задумчиво промычала, несколько не понимая, какую литературу может передать ей женщина, однако та, предугадав вопрос, вновь заговорила: — Там пара томов о нашей стране и ещё книга со сказками, которые смогли ухватить мои предшествующие поколения при бегстве с Парадиза. Более нигде таких книг не найдете, уверяю вас. Или они сожжены, или выброшены в море, поэтому они бесценны, дорогая, — волнительно залепетала госпожа Азумабито. — Боюсь, я не смогу их сохранить в целостности… — начала было Микаса, но Киёми замотала головой и продолжила: — Не в этом дело, Микаса-сама, пора этим книгам оказаться именно в ваших руках, они были написаны для вас, украдены для вас и сохранены для вас. Прошу, не отказывайте. Микаса поражено выдохнула и опустила голову со словами: — Хорошо, госпожа Азумабито. Надо было признать — Киёми умеет убеждать. Микаса вновь кивнула, и женщина улыбнулась ещё шире, довольная. Впрочем, ничто не мешало Аккерман забрать что-нибудь из Марлии на Парадиз; некого рода сувенир. Осталось только зайти за ещё одной вещицей, не менее интересной и интригующей для юной девушки.