***
В порту вновь было негде яблоку упасть — люди толпились около кораблей шумным роем. Выяснилось, что график отплытия сбился на несколько часов, и рейс придется ждать, из-за чего отряд жалобно простонал, в то время как Ханджи от радости чуть ли не прыгала — очень ей нравилось узнавать что-нибудь новое, особенно в неизведанной ранее местности, а когда есть возможность растянуть удовольствие от получения знаний, командор с радостью ловит ее. Разузнав о новом расписании, Оньянкопон вернулся к разведчикам и предложил прогуляться те пару часов до отплытия, которые у них были. С горем пополам и с воодушевленной Ханжи под боком юноши и девушки согласились. Покинув территорию марлийского порта, битком набитую людьми, отряд вышел к рынку, где тут и там крики людей догоняли друг друга. Суета, казалось, в этом городе не стихала — то и дело гуляли толпы, останавливаясь у прилавков, громыхали машины и гудели грузовые суда и пассажирские лайнеры. Потерять друг друга абсолютно не составит труда, но разведчикам удалось скучковаться вокруг Оньякопона, который продолжал вести их вперёд, кажется, ориентируясь по слабому запаху карамели. — Простите, мэм, у меня осталось совсем немного карманных денег! — воскликнула Саша, нагнав командора. — И у меня, — к ней присоединился Жан, подошедший с другой стороны. — А у меня не осталось вообще, — уныло протянул Конни где-то позади. — Я могу дать немного, у меня осталось чуть меньше половины, — ответил Армин, следовавший плечом к плечу со Спрингером. Наблюдая за возбуждёнными элдийцами, Оньянкопон повеселел и замедлил шаг, ожидая дальнейших действий от гостей с острова. Ханджи остановилась посреди дороги, заставив остальных вздрогнуть на месте и притормозить, словно по команде. Выжидающе рассматривая задумавшуюся женщину, юные разведчики в нетерпении смотрели на неё и хлопали глазами, мол, ну давайте, скажите уже что-нибудь. Зоэ взялась за голову и громко замычала от чувства неизбежности, поскольку уже заранее знала, к чему ведут эти вопрошающие взгляды молодых разведчиков — у самой-то ни гроша не осталось, а ведь хотелось, подобно Саше, визжать и строить глазки фургонам с мороженым. — Госпожа Ханджи, может, дадите волю ребятам насладиться нашими угощениями в последний раз, — заговорил Оньянкопон, любезно улыбнувшись. Зоэ обернулась к мужчине, жалобно вскинув брови и продемонстрировав пустоту своего мешочка. Поняв, в чем дело, он тут же спохватился и ответил: — О, я угощу вас. Настроение командора вмиг изменилось, и она вся засияла. Под суровым взглядом Леви женщина все же попыталась скрыть эмоции, кашлянув в кулак, но спустя пару мгновений вновь расплылась в улыбке. — Так и быть! Миру — пир, — радостно воскликнула Зоэ. — Через двадцать минут встречаемся прямо на этом месте, — добавила Ханджи и обняла руку Оньянкопона, потянув его в сторону лавок. — Есть, мэм! — воскликнули ребята и побежали в противоположном направлении на манящий сладкий аромат воздушной кукурузы. Когда от группы разведчиков осталось только облако пыли над тротуаром, на месте продолжили стоять лишь капитан Леви и Микаса. Странная привычка у обоих — как можно меньше смотреть кому-то в глаза: так они и стояли, смотря куда-то вдаль перед собой, выбирая из скудного запаса речевых оборотов что-нибудь приемлемое для обмена короткими репликами, поэтому находились в некоторой растерянности и неопределенности, не зная, что делать дальше. Может, так и пройдут эти злосчастные двадцать минут — капитан и рядовая прирастут к земле, станут камнем. Микаса поневоле вспомнила статуи на площади: неужели люди стояли в ожидании и обращались таким образом в камень? Площадь, заселенная людьми в ожидании... Чего же? Не воли ли случая? На сцене жизни вновь играет комедия. — Почему не пошла с остальными? — Леви первым разорвал молчание. Микаса покосилась на мужчину, опустив взгляд. От него тяжело что-либо скрывать, поэтому, минуту погодя, разведчица призналась: — Я хотела в другое место пойти. А почему вы остались здесь? — Мальчишка, — ответил Леви, обернувшись к девушке и похлопав по нагрудному карману. Микаса могла бы переспросить, что имелось ввиду, но довольно быстро поняла его — и правда, все сбережения капитана были украдены мелким карманником. — В общем, считай, что весь этот акт затаривания меня не интересует. Леви сказал это с какой-то тенью тоски, и у Микасы ёкнуло сердце: капитан не мог себе позволить даже коробочку чая, а остальные уже разбежались и скрылись в толпе, в том числе и Ханджи с Оньянкопоном, хотя именно их компанию капитан бы предпочел ей. Но по какой-то неведомой причине он не пошел за ними, а они в свою очередь забыли о Леви. — Я почти не тратила деньги, которые дала госпожа Азумабито, возьмите, — без задней мысли произнесла девушка и протянула капитану тяжеленький мешочек. — Ещё чего, — фыркнул Леви, выставив ладонь перед девушкой, — не буду я обкрадывать своих подчинённых. Микаса уже хотела поспорить, когда мужчина перебил её: — Впрочем, куда ты там хотела сходить? Разведчица замялась, убрав деньги и сжав ладони в замок. Ей не хотелось сейчас находиться в компании капитана, но выбора не оставалось — она понимала, что просто так ей не уйти, ведь Леви уже поглядывал на неё, отчего невольно думалось, не подозревает ли он в её чем-нибудь. — Я пойду, — сделав вид, словно не слышит вопрос капитана, Микаса сделала шаг от него. Однако, как она и предполагала, девушке не удалось остаться одной — капитан пошел за ней, запустив руки в брючные карманы. — Вам не обязательно сопровождать меня, — произнесла Микаса, обернувшись через плечо к мужчине. — За твоим братцем, казалось, тоже необязательно было идти в сортир, но результат ты сама знаешь, — ответил Леви, продолжая идти за ней на определенной дистанции. — Вы на что-то намекаете, сэр? — резко развернувшись, спросила девушка. — Тебе не кажется ироничным, что мы несколько раз спасали задницу твоему ненаглядному, когда его пытались увести у нас из-под носа, но вот в итоге он ушёл сам. Что ты собираешься с этим делать? — нахмурив брови, спросил Леви. — Ты действительно это так оставишь? Это не похоже на тебя. — Вы не знаете меня так, чтобы делать выводы, что похоже на меня, а что — нет, — прошипела Микаса. — Если вы все ещё думаете, что я планирую сбегать, то вы ошибаетесь. — Да неужели? — закатив глаза, протянул капитан. — Всю жизнь его из-под своей юбки почти не доставала — ну, конечно, как только покажешь, все обзавидуются и захотят забрать себе… — Прекратите! — ее глаза метнули молнию, а голос перешел на звон, невольно обратив на себя внимание прохожих. — Вы не судья, чтобы судить!.. — Но я все ещё твой капитан, и сейчас ты позволяешь себе слишком много лишнего… Кико, — перебил её Леви равнодушным шепотом, одновременно бросив колкий взгляд на любопытных пешеходов. Наглая. Противная. Мерзкая. Креветка. Вечно говорит, что заблагорассудится, и за словом в карман не полезет. И всегда попадает в цель, выискивая её своими стальными, как лезвие ножа, глазами, будто в них встроен радар. В довесок ко всему, специально добавил вымышленное имя, предназначенное для обычной гостьи портового марлийского города, как бы напоминая Микасе об их положении и вынуждая быть более сдержанной в своих словах. — Иди, куда хотела, — заключил капитан и сделал шаг вперед, давая понять, что не передумал сопровождать её. Микаса обреченно выдохнула, неохотно признав свое поражение: хорошо, он выиграл эту битву, но войну суждено победоносно завершить именно ей. Девушка, проверив маленькую карту на визитке, полученной от фотографа несколькими днями ранее, пошла дальше сквозь толпу, а за ней лениво зашагал Леви, вернувшись к той дистанции, что была между ними до перепалки — к такой, что разведчица остается в поле зрения, но ее личное пространство остается неприкосновенным. Жизнь Леви была бы проще, будь Микаса более покладистой, и хотя бы в половину такой же послушной, как остальные члены элитного отряда. Поспокойнее бы было, да потише. Странно, что самая молчаливая девушка в отряде была самой шумной, и голос её всегда раздавался, подобно удару гильотин о титанов за стенами. Леви смотрел ей в спину, размышляя о цели рядовой, которая отличалась от друзей, желая не вкусного мороженого или яблока в карамели, а чего-то иного. Капитана тяжело назвать любопытным человеком, но сейчас интерес к подчиненной бил подозрительными мыслями по черепной коробке. Главное — далеко не уйти и вернуться к месту вовремя. Как только Леви подумал о том, что Микасу стоило бы поторопить, девушка свернула с тротуара в сторону невысокого здания с деревянной дверью, в которой были вырезаны небольшие окна. Разведчица даже не дала ему времени рассмотреть высокие стеклянные витрины, расположенные справа и слева от двери, сразу прошмыгнув во внутрь. Леви поспешил за ней. Тёмное помещение встретило звоном дверного колокольчика, отдаленно напоминавшем звуки колокола, который обычно возвещал о возвращении Разведкорпуса с миссии, только более тоненьким и звонким, и они попали внутрь. Свет исходил лишь от огромных окон, слабо освещая внутренние убранство. Разведчица застыла, резко втянув воздух от изумления. Могла бы ахнуть, но голос застрял на нёбе — да их же повсюду окружали изображения женщин! В разных нарядах и позах, в едином черно-белом колорите, одна краше другой. Скромницы и развратницы собрались в одном помещении, глазели друг на друга, флиртовали друг с другом или, наоборот, отворачивали головы, показывая в полной красе свои прически и шляпки. Кто-то близко смотрит в упор, приложив ладонь к щеке, а чьи-то фигуры располагались вдалеке с зонтиками в руках. Ах, да одна стоит полностью голышом! И не одна, их двое… трое… и ещё несколько лежат на софах, подобно ленивым кошкам. Девушек так много, но все молчат, только тиканье часов и бешеное биение девичьего сердца заводили беседы между собой. Все — да они не живые, Микаса готова поклясться! И плоские, как на нарисованных от руки портретах. Однажды девушка была свидетельницей того, как дворцовый портретист передавал на холст всю прелесть юного личика Хистории, но здесь было так много девушек — сколько ж времени ушло на портрет хотя бы одной из них, да ещё так, что, ей-богу, в любой момент они оживут, выйдут из белых рамок и вдохнут свежий воздух; они так реалистичны, так непредсказуемы! Аккерман уже хотела пройти вглубь помещения, как её запястье грубо схватил капитан, потянув обратно, и прошипел, едва повышая голос: — Это что ещё такое, рядовая Аккерман? Микаса растерянно похлопала глазами, пытаясь выдавить из себя хоть что-нибудь, но в горле неожиданно пересохло, и ей удалось лишь выплюнуть воздух и закашлять. — Si! Si! Я здесь. Простите, что заставил ждать! Девушка узнала голос старика, которого и ожидала встретить. Обернувшись на скрип двери, Микаса заметила, как мужчина выбежал из-за прилавка к ней и восторженно взмахнул руками со словами: — Ах, это вы! Я о вас постоянно думал. Если бы вы не пришли, это было бы очень грустно! Право, я уже гадать начал: придете али нет. Ох, синьорина, при дневном свете вы ещё краше, мамой клянусь! Ну просто само очарование! Не больно ли вам было падать с небес, мой дорогой angelo? Прямиком ко мне — Модильяни. Эх, будь я помоложе!.. Хотя, за вами и так толпа женихов бегает, я прав? Si! Si! Ну, конечно, я прав! Синьор, как же вам повезло, ох, как повезло, соперники не пыхтят от зависти? Я вот уже на грани того, чтобы стать паровозом! Старик всё лепетал и лепетал, крутясь вокруг Микасы, бесцеремонно оттолкнув капитана. Девушка засмущалась, а лицо вмиг покраснело, холодные ладони невольно потянулись к разгоревшимся щекам в попытках охладить кожу, а глаза зажмурились — не слышать бы всего этого старческого бреда. — Что-то я перестарался, синьорина, вы вся красная, как carota . Сейчас принесу воды, ждите, — взволнованно заговорил старик и убежал за прилавок. Микаса вновь осталась наедине с капитаном Леви, о присутствии которого она хотела бы не думать вовсе, а сам он стал фантомом, чьи касания проходили сквозь неё, чей голос далеким эхом звучал в ушах, чей взгляд стал мрачнее обычного. — Раз тебе не хватает льстивого бреда, попросила бы Жана запеть тебе подобные блевотные серенады, — скрестив руки на груди, едва слышно пробурчал Леви. — Ты за этим пришла? — Меня сфотографировал этот человек при помощи некой птички, я пришла забрать вспышку, — серьезно ответила Микаса, вернув лицу прежнее равнодушие, хотя скулы продолжали отчаянно гореть, а в голове всё так перемешалось, что девушка сама не поняла, что сказала. Разведчица не вдалась в дальнейшие объяснения и вновь перевела взгляд на портреты девушек. Сколько же в них женственности и изящества! Ей такой не быть. Эти девушки — не солдаты, что видно по плавным движениям рук, запечатленных в мгновении; по пышным формам, а их кожа даже через полотно кажется мягкой; по расслабленным чертам лица — улыбаются, скромничают, смеются. — Это вспышки? — спросил мужчина, кивнув в сторону девушек. — Это вспышки, — согласилась Микаса. Взгляд Леви упал на обнаженных дам, и бровь невольно дрогнула — их было намного больше, чем казалось Микасе. В разнообразных сладострастных позах они манили внимание, и капитана передернуло от мысли, что родилась в его сознании: неужели она пополнит эту вульгарную коллекцию? — Ты совсем идиотка? — прошипел мужчина. — Что? — переспросила разведчица, сведя брови в переносице, мол, как он только посмел так к ней обратиться. Аккерман последовала за взглядом капитана, уперевшись в ничем не прикрытую полную даму. Микасе хватило секунды на размышления, и появившаяся мысль вызвала новый приступ кашля. — Angelo! — воскликнул фотограф и поспешил к девушке со стаканом — как раз вовремя, в горле словно из ниоткуда образовалась песчаная дюна. — Хотите, покажу вам, как проходит печать и проявка плёнки? Увлекательное зрелище, синьорина!.. — Мы спешим, — грубо перебил того капитан Леви, забрав опустевший стакан у девушки и вернув его господину Модильяни. Фотограф недовольно покосился на капитана и обиженно фыркнул, промямлив: — О, ну ладно, тогда в другой раз! Обязательно приходите, я все-все покажу, синьорина! Старик вернулся за прилавок и достал из нижнего ящика комода конверт с надписью из неровных, слегка скачущих букв: «Чужестранка на фестивале света». Он аккуратно открыл конверт, как будто специально растягивал момент, исподтишка наблюдая за тем, как девушка сминала губы и хлопала глазами от предвкушения. Наконец, он достал фотобумагу с её изображением, и Микаса с придыханием замерла. Наблюдая со стороны, Леви немо недоумевал: откуда в Аккерман столько смелости, что её абсолютно не страшит возможность капитана увидеть её формы, не прикрытые хотя бы лёгкой простыней. В голове всплыли те же «вспышки», что мужчина видел на стенах фотоателье, однако вместо незнакомок, которые вытягивали свои стройные ноги, поднимали руки, сонно устремляя их к потолку, и выгибали в блаженстве спину, предстал образ Аккерман. Черно-белая текстура не способна передать тот молочный цвет кожи, который был у его юной подчиненной, поэтому её плечи до жути серые, а её волосы особенно чёрные — прям яркое пятно посередине «вспышки». И вдруг она приходит в движение: гладит свои голени, медленно поднимая кончики пальцев к бёдрам и ведя их обратно вниз; смотрит через плечо и улыбается, коварно — губы серые, а зубы белые; откидывается назад, открывая вид на пышную грудь — две темно-серые бусинки, лишившись розового, живого цвета, все равно игриво манят. Ему даже в нос ударяет запах чистых простыней, его дурманит лёгкий аромат женского пленения, но он не заложник — он свободен в своих дерзких представлениях. Она ласковая, а движения её плавные, абсолютно неестественные; переигрывает юная актриса. Но вот старик раскрыл конверт, и Леви, как бы не старался смотреть куда-нибудь в стену или потолок, опустил зрачки вниз — увидел. Её. Ни оголенных плеч, ни длинных рук и ни острых коленей — увидел. Её. Посреди белого света, в сером костюме и в такой же серой шляпке — увидел. Её. Смотрит нагловато, но не так, как умеет, потому как скромничает, — увидел. Её. Скованная поза, даже плечи напряжены, но, капитан поднял глаза на подчинённую — она стояла в восторге, и её всё устраивало — увидела. Себя. Первоочередно Леви задал вопрос себе: что на него только что нашло, как будто и вовсе не он был обладателем столь сладостных, запретных мыслей? И как его сознание только позволило себе подобную наглость — представлять свою подчиненную обнаженной? Мог ли он вообразить, с каким отвращением посмотрела бы на него Микаса, прознав о том, что творилось в его голове, покуда конверт с весьма и весьма скромным изображением открывался их взору? Это была лишь случайная мысль, но она превратилась в такую постыдную фантазию, что иногда лучше вовсе не думать, иначе всех грехов перед Страшным судом потом не сосчитаешь. Микаса — солдат. То, что она всплыла в его сознании в таком образе — неприемлемо, и от этих мыслей необходимо избавляться. Но Микаса не просто солдат, она ещё и девушка; казалось, это всеми давно забыто. Однако Леви вглядывался в фотопортрет разведчицы и видел её такой, какой её передал странный старик, не скромничающий в жестах и лишних телодвижениях. У капитана насчёт их знакомства всплыло множество вопросов, но уже примерная картина того вечера начала выстраиваться; несмотря на это, Леви отдавал себе отчет, что не может быть всё так просто, и все ещё какая-то нераскрытая деталь присутствует. А покуда эти размышления вовсе не догнали его разум, мужчина исподтишка смотрел на фотографию заурядной городской жительницы, которую девушка вертела в своих руках. По чертам лица — это Микаса, по всему остальному — незнакомка; не солдат и не убийца, не Аккерман и не элдийка, не «подружка Эрена» и не «та, что вечно с красным шарфом». Незнакомка с чужих земель, чье имя известно Леви — Микаса. Командир вновь бросил взгляд на свою подчиненную. Это мгновение беззаботности было так чудесно, что он прирос к земле и замер в неизвестном волнении, не смея тревожить Микасу — за него это сделал Модильяни, вновь залепетав: — Как вам? Женщинам так нравятся мои фотографии, видели, скольких я поведал? Но вы — perla ! Уверен, мои посетители глаз не смогут свести с вашей фотографии, когда я повешу копию. Я даже место уже нашел… Микаса в испуге подняла голову, отведя взор от своего фотопортрета, однако не успела даже втянуть воздух, как капитан приблизился к прилавку, задев её плечом. — Повесите что? — процедил Леви. — Копию! Не будьте так эгоистичны, позвольте всему городу познать красоту юной синьорины! Леви словно очнулся ото сна, зажмурив глаза и вновь их раскрыв. Да что в ней красивого, ей-богу?! Впалые скулы, узкие глаза, темные, как смерч, тонкие губы, а тело сухое, как у пацана. Не красивая эта Аккерман, и уж тем более не сексуальная. А то, что там напридумывал мозг капитана — бред. Сошёл с ума. Слишком развратный уставший ум, молящий об отдыхе и уединении старого капитана. И просящий, чтобы глупая рядовая Аккерман перестала мелькать перед глазами, как будто она на зло появлялась везде, где был он. Ведь молчит, молчит, молчит, а упомянул Эрена — заговорила. Однако пристальный взгляд ощущается на затылке почти ежечасно, лишь ночью ему удается избавиться от неё. Чудное время, чтобы отдохнуть, как жаль, что этого все равно недостаточно. Ко всему прочему, с ней проблем не оберешься, и в данный момент капитан не имел понятия, как избавиться от тех самых копий, чтобы никто не мог увидеть её фотографию. Не потому, что она была ему дорога или что-то вроде того. Она так беспечно показывает свое лицо всяким Модильяни, в то время как в Марлии не должно остаться и следа посещения дьяволов с Парадиза.. — Нет, этого делать не стоит, — отрицательно покачал головой капитан, не меняя тона. — Perché? — удивился старик. — Подожди на улице, Кико, — Леви проигнорировал вопрос фотографа, обернувшись к Микасе. Девушка обменялась взглядами с потерянным фотографом, выразив такое же недоумение, но вздохнула и послушно кивнула на слова Леви, подозревая, что ослушаться капитана в данной ситуации равно смертной казни. Она уже хотела забрать с собой конверт, как мужчина выхватил его. Разведчица яростно посмотрела на капитана, не понимая его намерений, однако его глаза немо сказали что-то вроде: «Кыш отсюда», — и Микаса покинула фотоателье, оставив после себя лишь слабый звон колокольчиков.Глава 4. Её портрет
29 июня 2022 г. в 12:53
Микаса Аккерман. Выдающийся солдат, ещё во время обучения в кадетском училище была награждена статусом «таланта, которого человечество ещё не встречало». Вундеркинд, «кровавая Мэри», «холодное оружие» — как только её ещё не называли, иногда даже забывая настоящее имя. Сложно помнить, как зовут человека, который стал цифрой: «она стоит сотни солдат». Сложно помнить имя человека, который стал ещё в юном возрасте образом несокрушимой воли человечества к победе. Солдат со званием, но солдат без имени.
Безжалостная воительница, не видящая препятствий на своём пути. Кромсает титанов и убивает людей лёгким движением руки — не щадит, не сомневается. Вот какая она — Микаса Аккерман. Красавица с клинками в обеих руках, но она не императрица и даже не девушка, а всего лишь солдат.
Отдали приказ — выполняй, а вопросы отставь. Будь холодна, будь жестока, будь сильна. Ради дорогих людей; они не видят, сколько отдаешь им, они не благодарят, они принимают это как должное. Не смей просить бóльшего, а делай то, что и делала ранее. Режь дальше, пока клинки не затупятся; лети вперёд, пока газ не кончится; борись до конца, пока сердце не остановится.
Отдали приказ — выполняй, а сомнениям не поддавайся. Они потупляют мысли, сковывают движения. Не убила Бертольда из-за сомнений, не убила Райнера из-за сомнений, а ведь могла. Ради любимых людей будь способна на всё, на самые страшные преступления. Готовься попасть в ад, копи и храни свои согрешения и помни, что никаким ангелам не удастся спасти душу. Живет тело среди демонов, а душа сможет и подавно.
Отдали приказ — выполняй, а о последствиях не думай. Это не должно волновать, и это уже забота других. Начнешь думать — начнешь колебаться. А ведь с дрожью в руках нельзя держать оружие. Ради близких людей будь готова сделать выстрел; не промахнешься, не бойся.
— …Так ведь, Микаса? — внезапно в голову ворвался голос Саши, и девушка вздрогнула.
Звон от мыслей неожиданным мигом прекратился, и Аккерман растеряно подняла глаза на сослуживцев, встретившись с недоумением на лицах каждого — они стояли в уже привычных шляпах, держа в руках саквояжи. Микаса закивала головой, якобы слышала вопрос, однако, все равно вышло так, что друзья поняли потерянное состояние разведчицы. Решили промолчать, не хватало ещё поставить ее в неловкое положение, когда девушке и так плохо из-за побега Эрена; она ощущает боль разлуки и своего рода предательства в разы сильнее их всех вместе взятых.
Ханджи горячо поблагодарила Киёми и Оньянкопона за добродушный приём, что другие разведчики даже слова не могли вставить — не было нужды, поэтому они стояли в сторонке с сумками и портфелями в ожидании командора.
— Ничего не забыли? — спросил капитан Леви у отряда, подходя с противоположной части комнаты.
— Никак нет, сэр, — хором ответили разведчики.
Исключением был Жан, который после единогласного ответа своих сослуживцев, добавил:
— Смертника забыли, — и самодовольно ухмыльнулся своему остроумию.
Шутку Кирштайна, по всей видимости, оценил только Конни, не сдержав в себе коротенький полувыдох-полусмешок. Микаса же недовольно покосилась на Жана, сдвинув брови. В ответ на это юноша кинул удивленно-вопросительный взгляд, мол, неужели не прав? Однако сказать на заявление Жана ей было нечего, и она отвернулась, почувствовав на своей ладони теплые пальцы Армина, который предпринял попытки уладить конфликт до его возникновения.
— Отставить паясничество, — отчеканил Леви, лениво отвернувшись к говорливой Ханджи.
Вскоре Зоэ истратила весь запас своего красноречия и направилась к ребятам, прихватив с рук Леви свой саквояж — самый тяжёлый по сравнению с остальными, между прочим. Киёми попрощалась с разведчиками, скромно опустив корпус вперёд, на этот раз обделив Микасу напутствующими словами — посчитала, что и так уже все сказала и готова что-нибудь добавить уже исключительно в их личной переписке. Оньянкопон в свою очередь пообещал проводить гостей до трапа, поэтому надел на себя шляпу и последовал вслед за разведчиками на выход.
Погода стояла благоприятная: солнце вновь опаляло, раздражая и так загоревшую Сашу, которая то и дело поправляла свою шляпку, пряча под ней лицо. Смекнув, что девушке тяжело идти с вещами на перевес, сумку забрал Жан, о чем уже пожалел спустя минуту — она была и правда тяжёлой. Освободившись от груза, довольная Браус нагнала Микасу и, обняв её руку, пошла наравне. Болтая о чем-то своем, Саша даже не замечала, что подруга не слушала её вовсе, лишь иногда мычала в знак заинтересованности, в то время как на самом деле думала о возможности забрать свой портрет, сделанный ещё несколько дней назад на «площади памятников» — такое название Аккерман дала тому сказочному месту. Что Микаса из себя представляет без той оболочки, которая впилась ей в кожу так, что теперь ее тяжело принять за девушку вовсе? Аккерман дала себе обещание, что любым способом получит свой портрет и передаст его Эрену. Три дня как раз позади — где же ей теперь найти то ото- …фотоателье?
Она желала, чтобы её единственный портрет оказался в руках Эрена. Если бы была возможность, смогла бы она передать его на память сводному брату, чтобы в разлуке он не забывал о ней и о её любви? Микаса чувствовала, знала — Зик продолжал за ней наблюдать, только скрывался в толпе, подобно жнецу Кенни когда-то, года три назад. Отнюдь, накопленный за годы службы опыт никуда не денешь; инстинкты заставляли находиться в напряжении и ожидании. Но внезапный вопрос всплыл очередной головной болью: почему остальные не чувствуют врага поблизости? Ответ нашел себя сам, когда Микаса ненавязчиво сжала ладони, спрятанные в белоснежных перчатках, и почувствовала, как кожа потянулась на ожоге.
Если Зик намеренно породил между ними связь, то группе разведчиков необходимо дать Микасе ещё немного времени побыть наедине с собой — ей нужно очистить желудок и горло от застрявшего клочка нервов, пропитанного соусом неприязни. Догадка так грубо проникла в девичью голову, что от неё зазвенело в ушах, а в глазах помутнело — или это была жара, не разобрать теперь. Девушка нередко страдала мигренью, но в последние дни приступы участились. Как иронично выходит: великую Аккерман способна убить головная боль! Страшная комедия — некому смеяться, лишь тихонько хихикает Судьба, наблюдая за своим творением.
«Заложница братьев Йегеров» звучит как приговор — это он и есть. Заложница их желаний, их стремлений. Неужели так она вынуждена воздавать этому семейству за то, что когда-то лет десять назад Гриша принял её к себе в дом? Вроде была спасена от работорговцев, но в итоге попала в руки других — с виду лояльных, но на деле не менее жестоких. На смену одного брата пришел второй, и ослушаться у Микасы нет возможности — нет воли, потому как ей неоткуда появиться. Судьба, тебе все ещё смешно?