Вышел зверь из-под кургана

Смотритель никогда не жил в доме. Его жилище стояло у подножия холма, который окрестные жители обыкновенно называли курганом, правда, откуда пошло это слово, никто уже не помнил. Мимо домика смотрителя проходила дорога, а с противоположной стороны к холму почти вплотную прилегал лес. Эти места с давних пор оставались полузаброшенными, пусть и не дикими, но почему непонятно – местная история позволяла проникнуть в свои тайны со слишком уж большой неохотой. Старшему Колиньяру дом достался от двоюродного дяди, который в своё время выкупил его у немецкой семьи, эмигрировавшей сюда ещё в самом начале века. На всех фотографиях у них были скучные длинные лица, а на обороте каждой стояла одинаковая подпись: имена присутствующих на фото слева направо. В детстве Эстебан выучил их наизусть и называл каждого по имени, приветствуя, пока не доходил до того, кого искал. Когда Колиньяры ещё только сюда приехали, все лишние старые вещи снесли в сарай за домиком смотрителя. В его обязанности входило проверять постройки, чтобы ничего не сгнило от сырости и крыша не развалилась, расчищать подъезды к дому и следить за сохранностью висевших на дверях замков. Эстебан и Анна-Рената сами толком не знали, отчего отец беспокоился о старой рухляди, но ничего не имели против того, чтобы часами копаться в древних сундуках. Именно в одном из таких и обнаружились фотографии, которые брат с сестрой перенесли в дом. Они хранились в обувной коробке: полупустой альбом и несколько выпавших фотокарточек. Пятнышки ржавчины украшали железные крепления альбома, пятнышки чернил – страницы. Эстебан и Анна-Рената устроились в старой детской, и Эстебан аккуратно вытаскивал фотографии из держащих их уголков, рассматривал и передавал сестре. Страшно было, что она порвёт их ненароком или ради забавы, но оказалось, что ей они тоже нравятся. Они едва не разорвали фотографию только однажды: когда каждый вдруг захотел оставить себе изображение печального мальчика со строгим взглядом, опиравшегося рукой на спинку пустого стула. Эстебан выиграл, выхватил фото и перевернул его. «Игра, – значилось на обороте вместо имени и даты. – Подите в подвал и закройте дверь, чтобы окружить себя кромешной темнотой…» Это звучало довольно пугающе, но в доме всё равно особенно нечем было заняться, потому они пошли в подвал и сыграли в игру, и играли до тех пор, пока навсегда не покинули дом. – «Навсегда», – сказал Эстебан, с трудом проворачивая ключ в замке, – означает, что мы не должны были сюда возвращаться. Помнишь старика, который смотрел за домом? Он ничего не боялся и даже стрелял по тем кошмарным оленям. Когда что-то сожрало дядю Фернана, он просто дал отцу ружьё и сказал смотреть в оба. Анна-Рената медленно повела рукой, снимая на телефон панораму окрестностей. – Ты хотел сказать, когда все подумали, что мы сожрали дядю Фернана. Что, воспоминания начали возвращаться? Ещё вчера ты отказывался сюда ехать по причине «я десять лет думал, что нам всё это приснилось». – Ты выкупила обратно дом, который я запомнил как поместье семейки Аддамс, – Эстебан наконец-то справился с замком, и дверь распахнулась, негостеприимным скрипом предлагая сперва подумать, стоит ли входить. – И принесла мне эту новость в последний день перед заслуженным отпуском. И начала кричать, будто он тебе снится и зовёт обратно. Что я должен был сказать? Анна-Рената могла бы сказать в ответ что-нибудь забавное, чтобы разрядить атмосферу, потому что хорошо это умела, но вместо этого она опустила телефон и задумчиво покачала головой: – Меня звал не дом. Меня звал только он. Его фотография обнаружилась там же, где и всегда, – на дне обувной коробки. Странно было вот так сидеть вокруг сундука взрослыми, изменившимися, и смотреть на лица, которые запомнил всё такими же с детства. – Это как пересматривать «Один дома», – пробормотала Анна-Рената. – Мы выросли, а Кевин нет. Его всё ещё каждый раз забывают на чердаке. – Он тоже вырос, – ответил Эстебан рассеянно, всматриваясь в до чёрточки знакомое лицо на фотографии. Он всё не мог вспомнить, отчего не взял её с собой – только помнил, что хотел, и всё. – Кевин повзрослел и сыграл вампира-наркомана в «Американской истории ужасов». На обложке журнала у него накрашены ногти, и он выглядит так, будто имел всех американских вампиров вместе взятых. – Я знаю, – сказала Анна-Рената. – Но эта информация всё равно была лишней. Правила такие, какими я их помню? Эстебан перевернул фотографию. «Игра…» – значилось на обороте.