***
После рабочего дня, зная, что напарница ещё в ФЭС, Стёпа попытался поговорить с ней наедине. Хоть как-то утешить и настроить на борьбу, как тогда у нее дома. — Я могу допытать этого урода. — он говорил с ней спокойно, железно твердо, уверенно и тихо. Девушка смотрела на него. Но не верила. Она не хотела ничего слышать о вмешательстве кого-то в свою судьбу и личную борьбу с испытанием. — У меня есть деньги. Достать любые лекарства. — твердил все Данилов, скрестив руки на груди. Он не знал, в каком тяжелейшем отчаянии она уже находится внутри. Внешне слабости уже не осталось, корень гниёт изнутри… Она будет грубой, резкой и жестокой. Чтобы раз и навсегда отрезать от себя его влияние… — Да что ты можешь вообще? — каре-зелёные глаза обратились на мужчину. Он ее не узнавал. — Давай, иди, убей его, ограбь банк, достань запрещённые препараты у наркоманов, чтобы вытравить из меня подсадку. Только это уже часть меня. — Власова, казалось бы, и сама уже говорила о своем организме, как о предмете эксперимента. — Необратимые изменения уже происходят, прямо сейчас. — и пыталась внушить подобное реальное обращение и ему. Перебить и срезать на корню все его человеческие чувства. К тому, что давно мертво. — Ты мне не поможешь, Степа. — разочарованно покачала головой Рита. — С этим могу справиться только я. — боевой настрой все же твердо овладел ею. У Данилова получилось. — Я за себя решаю. И я делаю этот выбор. Так что можешь геройствовать на другом фронте. А меня оставить одну, справляться самостоятельно. — Маргарита повесила куртку на локоть и поднялась с дивана. — Ты это прекрасно умеешь. …Эти слова с невыносимой болью вонзились в его сердце. Невероятно жестокий намек на тот раз, когда он отпустил ее одну на допрос к сатанистскому доктору… Степа изо всех сил сжал челюсти и сомкнул губы, не глядя ей в лицо, чтобы не сказать ничего в ответ, и уже хотел было просто уйти, как обычно и вел себя в драматическом подростковом репертуаре былой вспыльчивости… Но на этот раз он стойко проглотил обиду, ведь хотел поговорить, а не бросать ее. Его чувства сжигали его изнутри, прямо сейчас. — Рит, я знаю, что тебе тяжело. И я знаю, что как бы ни было плохо и трудно — ты никогда не попросишь помощи. Поэтому как твой напарник и… друг… — Данилов спокойно посмотрел на бледное лицо Власовой. — я считаю своим долгом сделать все, что в моих силах без приглашения. … Она понимала, что это должен быть конец. Здесь. Сегодня. Сейчас. Из последних сил сдерживая слезы, ей нужно было что-то сказать, что-то окончательное, лишь бы он не пошел за ней, не спасал ее вовред себе. И не страдал, если она не выживет. Собравшись, Рита подняла глаза. Нацелив их через его карие в самое сердце храброго мальчика, который стоял у ее колен. — Я поняла тебя. Но давай расставим все точки над i. Она добивает. — Мне не нужна твоя помощь и твой долг. Мне не нужны никакие чувства. Ты не можешь мне помочь, ты просто не способен признать то, что я решаю за себя. И я знаю, что делать, лучше, чем кто-либо из вас. Потому что это касается только меня и моей жизни. Последний этап. Выстрел в самое сердце. — К тебе я ничего не чувствую. Мы два абсолютно чужих человека. Я не хочу так больше. И не буду. Отрывистые, холодные, строгие фразы. Колкий лёд об горячую кожу царапает душу до горячей лихорадки. Жар, который наступает после обморожения. Назад дороги больше нет. Рита выходит из кабинета, не обернувшись. Все это было вынуждено. Чтобы ему не было так тяжело ее терять… Ведь она уже знает, что умирает. Ей подсказывает это дитя под сердцем, которое зовет ее за собою в ад.***
Рогозина и Круглов… Два старых суровых волка. Лидеры одной большой и сплоченной… Семьи под названием «ФЭС». Этот безликий холодный разговор плечом к плечу со взглядами в разные стороны… Они оба переживали по-разному. Но внешне — оба все так же строги и мужественно сдержанны. Глаза Рогозиной устремились на выход из здания. И Власову, ожидающую личного разговора. Глаза Николая — на кабинет и горящие буквы «ФЭС». — …Ну вот и все, Коля. Пришла пора справляться самому. — с небольшой хрипотцой произносит тяжело и печально женщина. — Ты о них позаботишься, — в голосе проскальзывает долька материнской теплоты и веры в хорошее. Которая плавно перетекает в романтизм и драматичную лёгкую протяжность. — Как и говорил когда-то Султанов… Она едва ощущает, как сжимается его сухой и крепкий кулак рядом с ее тонкими пальцами и соприкасаются с надеждой отпаренные края пиджаков. — …Моя работа здесь окончена. — сразу обрывает она, как бы побуждая его собраться. И не намекать сейчас на личное. Он как и всегда не в праве ей не подчиняться. — …Все встает на свои места, Галь. — словно хмурый серый полковник на братской могиле произносит также тихо и он. Печально сведя брови.***
Это не был какой-то важный разговор или что-то напрасное — Рита просто хотела попрощаться с главой службы, которой отдала не один год своей жизни, где была по-настоящему счастлива… — Спасибо вам, Галина Николаевна, за все. — кажется, суровая оперативница никогда не была такой сентиментальной и лирической. — Рита, послушай меня. — серьезно и с ноткой личного волнения, предупреждающе сжала ее руку Рогозина. — Не спеши с решениями. Слова, сказанные в сердцах могут иметь губительную силу. — женщина задумчиво и тяжело опустила глаза. — и я не об увольнении. — добавила тише. — Это я знаю, — на лице девушки царила истерическая улыбка, на которую она променяла водопад гормональных слез. — спасибо за то, что ФЭС стала мне семьёй. За старших братьев, сестер, — что-то счастливое заставило ее глаза на миг засветиться. — за любимых, друзей. И родителей, — взгляд девушки упал на Круглова за спиной Галины Николаевна. — Вы научили нас делать правильный выбор. И справляться с любой проблемой. Простите, что все так вышло.***
В какой-то момент застывшая в коридоре после разговора с Рогозиной Рита увидела перед собой лицо Антоновой. Оно было бледным, печальным и уставшим. Она здесь, чтобы объявить ей финальное решение судьбы. — Пришли результаты… — вздохнула Валентина. — Отойдем? — в глазах уже не осталось борьбы и сил на поддержку. …Она уже знает. Эти бумаги ни к чему. — Он положительный, да?.. Телефонный звонок за стойкой и шаги в коридоре заставили Власову очнуться. Она все ещё здесь, в здании службы. Привиделось ли ей это? Она часто представляла, как бы мог произойти этот роковой разговор…***
— Что? — Сергей заметил, что Антонова уставилась в компьютер и словно остеклянела. У Данилова похолодело в груди. — Пришел результат. — произнесла медик. — Ну!.. Стояла гробовая тишина. Оглушительнее, чем минута молчания над могилой тысячи солдат… Пустое ожидание — все всё понимали. И испытывали сейчас каждый свою, но одинаковую по силе боль. С которой ничего не могли поделать. — ДНК плода заражена. — Антонова листнула документ вниз, прокрутив колёсико мыши. — Шприц был заражен… Вирус попал в кровь сразу, как эмбрион прикрепился, примерно через неделю после ЭКО. — Валя быстро перевела в простые факты многочисленные термины и формулы отчёта клиники. — Не понимаю, как после всего, что она пережила, организму удается сохранять беременность… — Беременность, Валь, это выбор небес. — Данилов запрокинул голову, выдыхая протяжно и обречено.В этот же момент оборвалось все.
— А этот выбор за нее сделал человек. И поэтому ответом такой судьбе… должно было быть ее решение. Майский медленно опустился на пол, опираясь на край стола. И закурил. — Не было смысла ей мешать. Наши слова и эти цифры не сильнее ее воли… И если она решила — она никогда не поступит иначе. Спокойно и печально она посмотрела на светящиеся буквы на мониторе главного холла… и упала, пропустив резкую боль внизу живота и ровно три удара своего истерзанного муками сердца.