Место для тебя

      Первым делом он почувствовал жар, исходящий откуда-то извне. Само по себе это не было проблемой — и жару и холод он переносил вполне неплохо — если бы не сопутствующее ощущение ткани, прилипшей к вспотевшей коже. Противная взмокшая одежда напоминала о чëм-то далеком, навевала привычные, но в то же время словно нереальные воспоминания о кленовых деревьях, палящем солнце и чувстве усталости в отягощëнных грузом руках. В реальности же он лежал на чëм-то тëплом и незнакомом по ощущениям — в то время как ноги утопали в мягкой ткани, гораздо более приятной, чем почти слившаяся с телом футболка, верхняя половина тела покоилась на… да чëрт его знает на чëм. Упругая подушка ощущалась как нечто бархатистое и горячее, но сколько бы он ни шарил лениво руками, никак не мог понять что же это было. Таинственное нечто под ним только становилась твëрже от каждого движения руки и моментально возвращало себе мягкость, стоило ему остановиться. Лишь любопытство не позволяло Самолёту предаться блаженной неге и, плюнув на пот и жару, вновь погрузиться в сон.       Лëгкое шуршание ткани, яркий свет сквозь веки и контраст теплоты всего вокруг с лëгким свежим запахом морозного ментола — что-то из этого в итоге заставило Самолëта разлепить глаза.       И заодно моментально вспомнить все события вчерашнего вечера.       Попытка резко вскочить обернулась только неловким падением назад на "подушку" и болезненным рычанием в два голоса. В последние недели полторы быстрое пробуждение перестало быть сильной стороной Самолёта — когда он с горем пополам привык к неторопливому ритму жизни, трюк “вскочить и бежать” почти перестал работать. Теперь он боялся не то что попробовать снова, а вообще не был уверен, стоит ли в принципе шевелиться. Или дышать. Это утро уже начиналось ужасно неловко и как-то неправильно, и что будет дальше он даже думать не хотел, и вообще…       — Цинхуа, — низкий голос, слегка недовольный и подбитый утренней хрипотцой, донёсся чуть сверху и, честно говоря, ситуации совсем не помог.       Самолёту резко захотелось сжаться в комок и исчезнуть, пока сознание стремительно вытаскивало из множества своих уголков всё более детальные воспоминания о сказанном и сделанном вчера. Парню оставалось только застыть, словно пойманной мыши, и торопливо думать о том, как выйти из ситуации с наименьшим стыдом.       — Шан Цинхуа, — в этот раз голос Мобэя уже прозвучал чуть мягче, но сонливость из него ещё не пропала.       Он звучал… беззлобно? Возможно даже немного обеспокоенно? Приятно.       Самолёт знал — что бы между ним и Мобэем ни происходило теперь, он к этому чему-то будет привыкать долго. Годы их ужасного, неправильного общения и недопонимания и всей той боли, которую ему пришлось пережить, оставаясь всё это время рядом со своим королём, не стереть из памяти. По крайней мере, не сразу. Даже зная и понимая все причины — даже будучи первоисточником некоторых из них — он не мог вот так сразу избавиться от всех своих страхов. А их, увы, пока что не поубавилось, пускай они и затмевались постепенно сладким ощущением принятия. Так же, как Мобэю тяжело будет понять и принять все хитросплетения человеческого мировосприятия, так и ему придётся потрудиться, чтобы окончательно поверить, что ему больше не причинят вреда.       Он любил Мобэя — это было что-то само собой разумеющееся, уже много лет идущее за ним по пятам. Он хотел его — во всех смыслах, что уж греха таить — и хотел быть любимым им. Готов был перестать убегать от себя и от него, готов был наконец-то поговорить о них. Вопрос был только в том, готов ли был сам Мобэй. Вдруг он хотел… не совсем этого?       Самолёт понимал, что это всё просто нервные придумки, вызванные, опять же, годами их дурацкого запутанного общения. Если не они, то к чему было всё, что происходило последнее время?       Зачем бы было Мобэю сейчас так осторожно вести по его скуле большим пальцем и так бережно прижимать его к себе, пока его человек исступлённо и безмолвно валялся прямо на его груди, словно одно лишнее движение могло его убить?       Ну, к его стыду, он и правда боялся подниматься, потому что после вчерашнего внезапного порыва смелости совершенно не был готов к последствиям, которые даже не мог предугадать. Даже неожиданно бережные касания не могли вот так сразу убить его уверенность в своей ненужности. Наверное, он ещё долго будет бояться ошибиться и быть отвергнутым. И ему оставалось лишь переступать через себя и свои страхи в надежде, что Мобэй не подведёт и не оттолкнёт его. Поэтому Самолёт, рвано вздохнув, поднял голову и собрал всю силу воли, чтобы посмотреть в глаза своего короля и не состроить при этом полную страха и отчаяния мину.       Мобэй смотрел на него очень обеспокоенно. Это… завораживало.       Ледяные демоны не были бесчувственными, вопреки распространённому мнению, но и не все свои эмоции они показывали явно (по крайней мере не перед всеми подряд). Ненависть, насмешку, раздражение, все оттенки злобы — этого за время знакомства с Мобэем любой бы насмотрелся сполна. Самолёт почему-то был уверен, что искреннее волнение взрослого демона удалось увидеть лишь ему одному.       Густые брови сведены у переносицы, тонкие губы едва заметно поджаты, а глаза, наоборот, широко открыты, и тенарова синь плавилась в них столь жалобно, что Самолёт не может не догадаться — Мобэю тоже страшно. Как-то, наверное, по-своему, но факт оставался фактом. Его король, казалось, всегда был выше волнения — оттого таким поразительным до сих пор был очевидный факт, что он мог переживать, причём за него, за Самолёта. За то, в порядке ли он, всё ли между ними в норме, и не уйдёт ли он больше. Самолёт, честно говоря, и хотел бы отрицать, повинуясь старой привычке воспринимать себя как не самого значимого персонажа в жизнях тех, с кем его свела судьба. Но он буквально лежал на Мобэе, пока тот совершенно не торопился отталкивать его или ругать. Поэтому приходилось смириться и начать хотя бы пытаться принимать то, что он, наверное, не придумал себе всю доброту и привязанность, которую сполна получал теперь на постоянной основе. Наверное, Мобэй тоже переступал через себя уже много-много раз, и это ещё сильнее объединяло их, и без того связанных годами совместной истории.       — Мой король, я… Доброе утро? — он наконец-то приподнялся и посмотрел Мобэю в глаза более-менее нормально, без попыток отвести взгляд, — Прошу прощения, я просто… забыл, что было вчера, и…       — Мн, — ответом ему был понимающий кивок и всё такой же пронзительный, теперь гораздо более спокойный и уверенный взгляд.       — Вы… Простите. Больно? — Самолёт аккуратно протянул руку и погладил часть челюсти, на которую пришёлся недавний удар.       Наверное, в этом теле болевой порог у Мобэя заметно снизился, так что столкновение должно было быть как минимум очень неприятным. Переживания Самолёта, впрочем, быстро рассеялись, стоило его пальцам коснуться приятной на ощупь кожи. Стоило ему едва ощутимо погладить подбородок Мобэя, как мужчина прикрыл глаза и издал какой-то низкий, полный довольства звук — словно кошачье мурлыканье. Он готов был расплакаться от того, как очаровательно звучало это маленькое проявление затаённой в глубине души Мобэя до сего дня мягкости.       — Нормально, — ответил он через какое-то время, — Ты сегодня рано.       — Правда?       Мобэй только пробормотал что-то утвердительное в ответ, и отвлёкшийся Самолёт не сразу заметил, как сильная рука переместилась ему на спину чуть пониже лопаток и мужчина мягко, но настойчиво прижал его ближе.       — Половина седьмого. Спи.       Действительно, он давно не просыпался так рано. Собственно, где-то с момента своего возвращения в старую жизнь. Это на Аньдин и в Северных Пустошах разлеплять глаза приходилось ещё до первых петухов, а спать вечно занятой горный лорд ложился не раньше, чем через два часа после всех остальных. Здесь же он позволил себе расслабиться — тело всё ещё помнило затворнические привычки, а торопиться (в привычном смысле слова) было некуда. Очень хотелось снова нагло улечься на чужую грудь и поспать часика эдак три-четыре.       — Нельзя, — всё же буркнул он, — Сегодня много дел. Раньше начну — раньше вернёмся домой.       — Мм, — этот звук означал максимум то, что Мобэй просто его услышал.       Несколько секунд он молчал, не убирая руку со спины другого мужчины и… казалось, совсем не собирался отпускать Самолёта, потому что на спине она и осталась.       Наверное, они могли позволить себе поваляться ещё несколько минут. По крайней мере, Самолёту хотелось в это верить, потому что, правда, быть так близко с тем, по кому он бесстыже сох столько лет было очень приятно. Не сказать, что после трансмиграции он вообще беспокоился хотя бы о чём-то, кроме выживания и работы, но он даже и не думал, что однажды доживёт до чего-то подобного.       Конечно, они пока не проговаривали это, но… можно было предположить, что теперь они были в отношениях? По крайней мере, было бы логично. Мобэй вообще вёл себя так, будто это было что-то само собой разумеющееся — приятно тяжелая рука всё ещё покоилась на спине Самолёта, бережно обхватывая его. Впрочем, сам он бездумно положил ладонь на ключицы Мобэя и иногда, запутавшись в своих мыслях, рассеянно проводил по ним большим пальцем. Он готов был поклясться, что каждое такое движение заставляло его короля пропустить вздох, и не мог удержать улыбки.       Впрочем, как бы ни хотелось валяться и дальше в блаженной неге, Самолёт понимал, что промедление совершенно не пойдёт на пользу ни ему, ни вообще кому бы то ни было. Где-то на другой стороне Огурец, наверное, страшно ругался, что ему до сих пор приходится чем-то заниматься вместо того, чтобы сидеть в тенёчке бамбуковой рощи в обнимку с мужем — и, что ж, Самолёт не мог его за это осуждать. Да и Мобэй… боги, он, наверное, ненавидел эту маленькую квартирёшку и этот непонятный шумный мир в целом. Удивительно, конечно, что как минимум последние недели полторы он толком и не жаловался на всё происходящее, но с момента их короткого и неприятного расставания Мобэй вообще проявлял чудеса выдержки. Сам же Самолёт…       Он не ненавидел всё, что окружало его сейчас. Наверное. Но с этой квартирой, со всей его старой жизнью всё ещё было связано слишком много дурных воспоминаний, которые даже несмотря на всё хорошее, что происходило тут с Мобэем, он не смог бы просто так отпустить. Ему даже как-то претил тот факт, что их отношения начались здесь, на пороге той самой квартиры, где отношения его родителей однажды громко и со слезами закончились, забрав с собой что-то важное из души того маленького и ни о чём не подозревающего мальчика, которым он тогда был. Было в этом что-то символичное, конечно, но всю философию перевешивало желание сбежать отсюда поскорее. Пусть каждая мелочь и перестала напоминать ему о потерянном детстве, неудачном студенчестве и сомнительной писательской карьере, он просто хотел домой. Самолёт соврал бы, скажи он, что не скучает безумно по холоду Северных Пустошей и шелесту листвы на пике Аньдин. К тому же, там его ждали. Был ли здесь кто-то, кому он был нужен, кто расстраивался, когда его не было рядом? К сожалению, ответ был очевиден. Но на другой стороне ему свезло больше.       Огурец мог не говорить этого напрямую, но ему до смерти хотелось посидеть, как раньше, и поболтать по душам с земляком и, пожалуй, самым близким сейчас своим другом — и Самолёту очень, очень льстило знать, что это не он сам себе придумал, а что Шэнь Цинцю сам давал это понять, пусть даже и делал это так, как только он и умел. Ему почему-то, как и Мобэю, надо было сначала потерять общество Цинхуа, чтобы прозреть и понять, что тот, оказывается, был ему нужен. Но Самолёт готов был это простить. Добрейшая его душа, чтоб её. Да и его ученики, наверное, хотя бы немного да расстраивались — если не от искренней любви к учителю, то точно из-за необходимости выполнять всю его работу, не имея всех его навыков. Да и если подумать, достаточно было в том мире людей и даже демонов, которые в разной степени ценили его — не важно, как личность или как профессионала. Здесь же… всё было не так. Тут он похерил все свои шансы и просто радовался, что теперь ему не надо пытаться налаживать жизнь на обломках.       Что он и выучил за долгие годы своей жизни, так это то, что уйти оттуда, где ему не рады — всегда правильный вариант.       — Цинхуа, — голос Мобэя внезапно вырвал его из раздумий.       — Да, мой король? — Самолёт уже гораздо смелее вскинул голову и посмотрел на него.       — Твоё лицо.       Мобэй сказал это так, будто два слова без контекста всё объясняли. Естественно, это было не так, но, пожалуй, искусством красноречия не овладевают за день. И уж точно за такой короткий срок не далось бы это Мобэю (каким бы прекрасным во многих других отношениях он ни был), который большую часть времени предпочитал коммуницировать злобными взглядами и хмыканьем всевозможных оттенков.       — С ним… что-то не так? Испачкалось? — Самолёт протёр щёки рукавом, но он остался чистым.       — Нет. Твои глаза. Ты так смотришь, когда… слишком сильно думаешь. Когда тревожишься.       Самолёт, признаться, не рассчитывал, что Мобэй разглядит его волнение, тем более с такого ракурса — но кем бы он был, если бы посмел на это пожаловаться? На мгновение он даже перестал думать о своей неприязни к их временному жилищу. Голос Мобэя и правда звучал так, словно он был настороже, будто его волновала эта маленькая неурядица.       Все его действия, слова, взгляды — всё теперь воспринималось по-другому. Пускай раньше Самолёт не позволил бы себе надеяться хоть на что-нибудь, в последнее время всё изменилось. И он, пускай всё ещё настороженно, подмечал то, что раньше пропускал мимо радаров — или то, что Мобэй не показывал. Для них обоих это всё было в новинку.       — Всё в порядке. Просто думаю о том, что надо сделать перед тем, как мы вернёмся. Но я не смогу подготовиться, пока вы меня не отпускаете, так что… — судя по его взгляду, Мобэй не понял, что от него требовалось (или, скорее, старательно притворялся, что не понимал), — Мой король, я серьёзно, мне надо подняться. Иначе мы никогда отсюда не выберемся.       Мобэй всё ещё не спешил отпускать свою “добычу”. Честно признаться, Самолёт тоже совершенно не горел желанием что-то делать. Он был простым человеком и совершенно не хотел просто так отказываться от объятий и возможности лишний часик поваляться в постели. Синие глаза в свою очередь смотрели на него как-то даже обиженно.       — Ты точно хочешь уйти?       Самолёт невольно вздохнул настолько тяжело, насколько ему вообще позволял объём лёгких. Он совершенно не хотел возвращаться к этому давнему разговору — ему казалось, он был более чем прозрачен в своих намерениях!       — Мой король, клянусь, я бы по своей воле ни за что отсюда не вылез, — после этих слов, на удивление, Мобэй убрал руку, — Но вы же хотите домой? Я вот хочу домой, но я пока даже не знаю, как нам туда попасть. Давайте мы сначала разберёмся с этим вопросом, а потом со всем остальным, хорошо? Я боюсь, пока мы тут с вами, кхм, расслабляемся, мои ученики уже растопили половину Северных Пустошей.       — Ты говорил, что отправил туда лучших из лучших, — хмыкнул Мобэй, — Но я не ручаюсь за Ло Бинхэ. С другой стороны, пацану пора брать бразды правления в свои руки всерьёз.       Самолёт, наконец, мягко выскользнул из постели. Почему-то показалось, что чем дальше он отходил от Мобэя, тем холоднее становилось — странно, ведь обычно было наоборот. Пока он рылся в шкафу в поисках хоть сколько-то приличной домашней одежды, сзади послышался шорох простыней. Тёплые руки вновь обхватили Самолёта, теперь уже со спины. Боги, кто бы мог подумать, что его король такой тактильный? Не то чтобы он был против — совершенно наоборот. Но сейчас ему правда, правда надо было написать Огурцу. Пусть сейчас у них оставалось довольно много времени на общение, он не знал, насколько долгим выйдет их разговор, и Самолёт совершенно не готов был ждать следующего шанса до вечера и просыпаться на больничной койке то ли ночью, то ли рано утром. Он был уверен — тело будет болеть, во рту будет отвратительно сухо, а все вокруг будут либо спать, либо ругаться, что их разбудили ни свет ни заря. В общем, лучше было бы вернуться ну хотя бы под вечер. Желательно, к ужину — у него не было никаких гарантий, что желудок в его тамошнем тельце не будет урчать от голода.       — Мой король, ну вот опять, — притворно обиженно застонал Самолëт, не прерывая своего занятия и решив найти комплект одежды заодно и для Мобэя, — Просто чтобы вы знали, я ещë планировал прибраться тут напоследок, но такими темпами я ничего не успею.       — Этот король поможет, — буркнул он, но в итоге всë же отцепился, чтобы принять из ловких рук чистую футболку, — Ты точно… хочешь уйти отсюда?       — А? — Самолëт повернулся к Мобэю, и только тогда до него дошло, — А, погодите, то есть, когда вы спрашивали меня, хочу ли я уйти… Ох, я не сразу понял. Мой король, что за вопросы? Мы ведь обсуждали это ещё когда были в больнице, и за три недели моë решение не изменилось, скорее наоборот. Моë место там, дома, с вами. Здесь… Забавно было вернуться, конечно, но я предпочту свою нормальную жизнь, спасибо большое.       Что-то во взгляде Мобэя смягчилось, но одновременно там появилась какая-то едва уловимая грусть. Оказывается, если не бояться посмотреть ему в глаза, можно было увидеть столько удивительного.       — Цинхуа говорил, что, когда разговариваешь, лучше понимаешь кого-то, — наконец, Мобэй решил переодеться, так что Самолëт занялся тем же самым, — Этот король просто хочет… быть уверенным.       "Быть уверенным, что не заставляю, делать тебя что-то, что, ты не хочешь. Быть уверенным, что ты со мной честен".       Что-то неожиданно мягко ёкнуло в груди.       — Не понимаю, что с вами случилось за ночь, — нервно хихикнул Самолëт, — Я заразил вас своей неуверенностью? Надеюсь, это скоро пройдëт — такой возможностью обязательно кто-нибудь воспользуется в корыстных целях.       Когда в ответ он не услышал даже привычного "хм", Самолëт обернулся. Мобэй стоял, слегка наклонив голову, и расфокусировано пялился на футболку в своих руках. Хотелось броситься к нему, спросить, что не так, извиниться за что угодно, лишь бы на точëное лицо вновь вернулся самоуверенный взгляд — старые привычки умирали с большим усилием. Но Мобэй опередил его, начав говорить. Медленно, с небольшими паузами, будто очень аккуратно подбирал слова:       — Этот король… переживает, Шан Цинхуа. Ты много говоришь — но почти никогда о том, что важно для тебя.       Самолëт нервно сглотнул. Конечно, этого стоило ожидать. Конечно, лучше было начать разбираться с этим как можно скорее. Просто он надеялся… Да, глупо продолжал надеяться, что всë как-то уляжется само собой. Не уляжется — иначе они бы не оказались в этой ситуации. Не он один был ранен их отношениями. Старые шорты оказались отброшены в угол, один шаг — и теперь уже он вжимается в спину Мобэя, обвивая его торс руками. К чëрту всë, и стыд, и волнение. Они оба заслужили быть счастливыми, оба заслужили почувствовать себя хотя бы немного лучше.       Это было совершенно по-идиотски — то, что им приходилось латать друг другу раны, ими же самими нанесëнные, — но Самолёт не собирался давать Мобэю повод думать, что тот, кому он с таким трудом доверился, снова не собирался быть с ним честным.       — Мой король, я… Мне жаль. За молчание все эти годы, мне правда…       — Ты уже говорил. Этот король понимает. Не извиняйся за то, в чём нет твоей вины, — Самолëт в ответ только прижался чуточку сильнее, — Дело не в этом. Хочу быть уверенным, что… ты не пожалеешь. Что это добровольный выбор.       Самолëт какое-то время молчал — и улыбался. Да если он за один диалог уже несколько раз понимал слова Мобэя не так и каждый раз по-разному, то что уж тут удивляться тому, в каком ужасном недопонимании они жили все эти годы? Как глупо, воистину, ужасно глупо. Но у них начинало получаться говорить. Наконец-то у них стало получаться.       — Мой король, повернитесь, пожалуйста. Ко мне лицом, — мужчина послушно развернулся и был вознаграждëн за это мягкой улыбкой, — Вот так, хорошо. А теперь посмотрите на меня и слушайте меня внимательно. Я повторю это ещё раз и, если вам понадобится, ещë сколько угодно раз, но я правда хочу, чтобы вы услышали меня сейчас. Многие вещи я делал по велению Системы, по вашему приказу или по чужому принуждению — это так. Но действительно важные решения этот Цинхуа всегда, всегда принимал сам и только сам. Следовать за вами всегда было лишь моим желанием. Остаться в нашем с вами мире — тоже. И пытаться не только вернуть вас, а вернуться с вами — это тоже моë решение. Как и сказать о том, что я чувствую к вам, как и признаться… В общем, да. Многое я не говорил вам просто, потому что, ну… Я не думал, что вам будет интересно или вы захотите видеть меня рядом с собой после… Но сейчас я выбираю быть честным с вами во всëм. Я не прошу вас всегда верить мне — я знаю, это тяжело — но, если позволите, я готов попытаться доказать вам, что мне нечего скрывать.       Он всë говорил и говорил, надеясь лишь, что Мобэй и правда его слушает. Многие из этих вещей он уже говорил, многие скажет ещë десятки раз, ну и пусть.       Мобэй слушал. И слышал. Бальзамом слова ложились на раны, которые Мобэй даже не знал, что у него были. Он находился на очень парадоксальной грани между безоговорочным доверием своему человеку, самому дорогому ему существу, и страхом быть им же обманутым. Но с каждым словом, с каждым нервным поглаживанием его шершавых пальцев, Мобэй почти физически чувствовал, как всë снова становится на круги своя.       Вскоре мужчина всë же замолчал и между ними повисла немного неловкая тишина. Самолëт опустил голову в попытках сделать вид, что всё это совершенно легко было выдавить из себя и вообще сейчас он просто очень заинтересован фактурой паркета. К его счастью, Мобэй вскоре расслабленно вздохнул.       — Цинхуа, иногда этот король жалеет, — когда собеседник поднял на него удивлëнный взгляд, он продолжил, — Что он не владеет словами столь же виртуозно. Этот… я пока не знаю, как передать словами, насколько этому королю жаль за всë. За причинëнную боль.       — Ничего, ничего, — мягко сказал Самолëт, продолжая поглаживать пальцы Мобэя, — Вы пытаетесь. И показываете. Этого достаточно — может, так даже лучше. Ну… Мы говорили об этом, так ведь? Что как раньше больше не будет.       — На это я и надеюсь.       — Я тоже, мой король, — он снова улыбнулся, — Я тоже.       Ещë пару мгновений они просто стояли, наслаждаясь долгожданным взаимопониманием. Солнце уже окончательно поднялось, в комнате за время их небольшого утреннего разговора стало совсем светло. Слегка мятые простыни, ставшие видимыми летающие в воздухе пылинки, щебетание птиц за окном и лёгкий сквозняк с балкона — может, Самолёт не будет скучать по всему этому миру, но ему показалось, что этот момент навсегда останется в памяти тёплым лучиком света.       Впрочем, его всё ещё ждали дела. Он подумал даже, что хорошо бы было привести квартиру в божеский вид и, если останется время, разобраться с самыми важными вещами и документами. Не то чтобы он волновался за тех, кому придётся разгребать его коллекцию мусора, но это дало бы ему что-то вроде ощущения завершённости. В прошлый раз он выпал из жизни совершенно неожиданно и, признаться, первое время частенько думал о том, что хотел бы сделать напоследок перед бесславной кончиной. Сейчас же у него появилась такая возможность, так что, думал он, почему бы ей не воспользоваться? К тому же, Мобэй обещал помочь! Это не должно было занять много времени.       — Что ж, в таком случае, давайте позавтракаем и после уже посмотрим, как нам быть, хорошо? — Самолёт нехотя отпустил руки Мобэя и вышел из комнаты.       Мобэй, впрочем, сразу же последовал за ним и сразу направился к уже привычному месту, то есть где-то в районе холодильника и плиты. Самолёт лениво плюхнулся на стул и выудил из кармана телефон, который сам не помнил, когда успел взять с утра. Честно говоря, он не думал, что после двадцати лет в мире без технологий сможет так быстро вернуть привычку держать мобильник всегда при себе. Когда же он разблокировал экран, ему оставалось только порадоваться, что после вчерашнего он догадался поставить беззвучный режим — уведомления всё всплывали и всплывали, не останавливаясь, казалось, ни на секунду.       Что ж, Братец Огурец, наверное, готов его убить — но по крайней мере Самолёт умрёт счастливым.

***

[84 непрочитанных сообщения от пользователя Непревзойдённый Огурец]

Непревзойдённый Огурец И я клянусь всеми богами что если ты не ответишь, то я лично (!!!) прослежу чтобы твою тушку похоронили не по правилам. Потому что может хотя бы став злобным духом ты изволишь вернуть свою задницу в наш бренный мир и ПЕРЕСТАТЬ МЕНЯ ИГНОРИРОВАТЬ. Если у тебя болит хризантема после вчерашних ночных похождений то, конечно, я беру свои слова назад, но что-то мне подсказывает, что твои высокодетальные описания па-па-па являются не столько показателем твоей бесстыдности в отношении половой активности, сколько гиперкомпенсацией абсолютной неспособности смотреть на репродуктивные органы без недоумения по поводу их предназначения.

Самолёт, Пронзающий Небеса …..братан чё за хуйня ты всегда так пишешь когда тебе не отвечают дольше пяти минут? ты хочешь поговорить об этом?

Непревзойдённый Огурец Ты не отвечал весь вечер и почти всё утро после того, как выкатил мне страдальческую тираду о том, что собираешься признаться Мобэй-цзюню во всех своих грехах и чувствах и оставить себя на волю его милости. Которой он не славится, чтобы ты понимал, ни в чьих глазах, кроме твоих!

Самолёт, Пронзающий Небеса брат, успокойся сделай глубокий вдох и выдох. я жив всё хорошо, в чём проблема? можешь перестать писать так будто ты на чжундяне оверанализируешь очередной гаремник омг или… ты за меня волновался?? братан это так мило я никогда этого не забуду когда вернусь расцелую тебя в обе щёчки („ಡωಡ„)

Непревзойдённый Огурец Даже не смей. Ладно, возможно — возможно! — ты заставил меня немного поволноваться. Не хочешь рассказать, как всё прошло?

Самолёт, Пронзающий Небеса ай-я, братан я даже не знаю, что тут говорить ну скажем так не ты один теперь тут с демоном милуешься но я думаю мы можем поговорить об этом уже когда я вернусь. нальём по чарочке байцзю и посплетничаем как лучшие подружки

Непревзойдённый Огурец Оу. То есть всё прошло нормально?

Самолёт, Пронзающий Небеса ну насколько нормальным может считаться полный ментальный коллапс при котором я пару раз чуть не расплакался а потом уснул уткнувшись рожей Мобэю в грудь

Непревзойдённый Огурец Всё равно это звучит лучше, чем я ожидал. И ты, как я понимаю, тоже. Ну, что тут сказать. Поздравляю, дурень. Серьёзно. Но я не буду с тобой об этом говорить, зная, в какое русло ты постоянно уводишь абсолютно любой разговор про отношения.

Самолёт, Пронзающий Небеса да будешь конечно, кого ты обманываешь ладно слушай лучше ответь мне пока нас не дисконнектнуло: как вернуться-то? типа нас обязательно должно ударить током или этого можно как-то избежать??

Непревзойдённый Огурец Ну, со своей стороны я всё сделал и обменял баллы на возможность вернуться. По идее, Система должна была прислать тебе инструкции прямо в наш чат.

Самолёт, Пронзающий Небеса ага то есть ты хочешь сказать что мне надо пролистать сообщений эдак на сто вверх чтобы их найти понятно понятно

Непревзойдённый Огурец А, так ты не собирался читать, что я тебе писал?? Предатель…

Самолёт, Пронзающий Небеса ой да ладно будто я раньше не развлекался читая твои простыни ругани в том как ты воняешь на всё на свете есть своё очарование, знаешь? ладно тогда я пойду так что эм.. ждите нас к ужину??

Непревзойдённый Огурец Хорошо, я попрошу Му-шиди быть поблизости вечером. Мы с Бинхэ тоже останемся, на всякий случай.

Самолёт, Пронзающий Небеса оооо ты и правда волнуешься!! братан не бойся я тоже соскучился по тебе и своему дорогому сыну так что глазом не успеешь моргнуть и твой любимый старик Цинхуа вернётся из царства мёртвых

Непревзойдённый Огурец Да-да, всё, а теперь иди уже и делай, что тебе там надо. У меня, откровенно говоря, зад затёк сидеть тут часами напролёт. (；⌣̀_⌣́) А хотя нет, стой! Не смей оттуда уходить, пока не отправишь мне всё, что ты там писал последнее время.

Самолёт, Пронзающий Небеса >-> братан знаешь приятно понимать что годы идут а ты не меняешься

***

      С очередным криком петуха где-то на соседнем пике Шэнь Цинцю перестал смотреть в одну точку и смог наконец проморгаться. Бессмертный или нет, а глаза всё равно пересыхали, если толком не закрывать их в течение получаса.       Насколько он знал, моменты связи с Цинхуа через Систему выглядели жутко — по крайней мере, Ло Бинхэ каждый раз смотрел на него очень настороженно и пару раз даже неловко спрашивал о том, зачем Шэнь Цинцю делает… что бы это ни было. Конечно, Шэнь Цинцю мог бы просто заниматься своими делами и просто смотреть на окошко перед собой во время их с Самолётом общения, но он знал, что в таком случае его взгляд иногда становился жутко отстранённым и пустым. Поэтому утром и вечером он каждый раз садился в позу лотоса, притворяясь, что медитирует по какой-то одному ему известной методике. Конечно, Ло Бинхэ навряд ли действительно верил в это оправдание, но что ещё ему оставалось делать?       По правде говоря, последнее время он много думал. В частности, конечно, из-за Шан Цинхуа и Мобэй-цзюня. То, что кто-то кроме двух трансмиграторов знал об их огромном секрете всё ещё ощущалось как-то очень неправильно. Да ещё и тот факт, что Мобэй-цзюнь оказался на той стороне и лично видел то, как они жили когда-то… Больше его поражало только то, что, судя по рассказам Самолёта, демон относился ко всему увиденному довольно спокойно.       Он даже несколько завидовал смелости Шан Цинхуа в этом вопросе, особенно вчерашней его выходке. Сказать тому, кого этот неисправимый упрямец любил больше двадцати лет, что он был кем-то вроде бога-творца. Зная, что Мобэй, скорее всего, ему не поверит… Шэнь Цинцю прошёл через многое, и в отношениях с Ло Бинхэ ему предстояло пройти ещё больше. Он невольно раз за разом ловил себя на размышлениях о том, хватило бы ему самому смелости признаться другому мужчине в том, что его дражайший учитель, мягко говоря, не совсем тот, за кого себя выдаёт?       Шэнь Юань доверял Ло Бинхэ. Шэнь Юань любил Ло Бинхэ. Шэнь Юань хотел провести свою долгую жизнь вместе с Ло Бинхэ. Шэнь Юань вынужден был признать — он боялся сказать Ло Бинхэ, что на самом деле никакой он не Шэнь Цинцю. Точнее, стал им, заняв его место, перевернув всю его жизнь и отправив душу несчастного злодея-проходимца в никому неведомое небытие.       Он хотел начать этот разговор. Он был в ужасе от возможности, что однажды придётся это сделать.       С одной стороны, Бинхэ никогда не давил — эта его привычка медленно, но верно уходила на задний план, уступая место более зрелой выдержке. Парень всё ещё часто ныл (и, честно говоря, частично в этом и было его очарование), но, когда Шэнь Цинцю очень не хотел говорить о чём-то, Бинхэ научился ждать. Выжидать, скорее — Цинцю в свою очередь старался открываться хотя бы чуть-чуть побольше, понимая наконец, что именно его нежелание слушать и говорить чуть не довело до краха как их отношения, так и целый мир вокруг. Но были вещи, о которых он молчал до последнего.       Возможно, они смогли бы прожить всю жизнь, так и не обговорив этого. В конце концов, было ли это так важно? Ведь Ло Бинхэ полюбил именно его, а не того, за кого он вынужденно выдавал себя.       Груз тайны всё равно давил на плечи. Особенно теперь, когда он узнал, что, возможно, не обязательно это должно было быть тайной.       Мобэй-цзюнь ничего не сказал бы Бинхэ, в этом он был уверен. В конце концов, он мог и не знать — Шан Цинхуа ни разу не говорил, что упоминал ему о Шэнь Юане. В любом случае, Мобэй-цзюнь не славился стремлением совать свой нос в дела, которые его не касались (не считая того самого случая с Бездной, но тогда ему буквально просто банально не повезло попасться под руку то ли Системе, то ли Шан Цинхуа), поэтому не стал бы разбалтывать чужие секреты. Самолёт тем более не проронил бы ни слова — как бы он ни храбрился, Цинхуа всё ещё побаивался Ло Бинхэ, лучше других зная, на что его “сын” мог быть способен. Более того, он и правда считал Шэнь Юаня другом, и Цинцю знал, что тем, кем он дорожит, Шан Цинхуа не захочет вредить. Поэтому его секрет, конечно, был в безопасности. Но в итоге это означало лишь то, что только он один был в ответе за этот выбор.       Шэнь Цинцю тяжело вздохнул. Не так он хотел начать этот день.       — Учитель? Что-то не так? Этот Бинхэ может как-то помочь? — заклинатель вздрогнул от внезапно раздавшегося за спиной родного голоса.       Его тяжело было застать врасплох, но Ло Бинхэ это частенько удавалось — преимущества бытия главным героем, что тут поделать. Парня сейчас не должно было быть здесь, поэтому неожиданно было вдвойне. Несколько часов назад, ещё до рассвета, Бинхэ отправился в Царство Демонов. Теперь, когда двух самых главных его доверенных не было на посту, ему приходилось взяться за роль Императора с гораздо большей серьёзностью. Наверное, это напоминало годы, когда он набирался сил и мастерства в Бездне, разве что без всех тех юношеских душевных терзаний. Бинхэ, конечно, каждый раз ужасно ныл из-за необходимости покинуть “своего дражайшего мужа, вынужденного оставаться одному в этой ужасной крошечной комнатке и страдать”, но по возвращении парня Шэнь Цинцю каждый раз видел в его глазах едва заметную искорку какого-то дикого довольства. Конечно, разбираться с бумажками он ненавидел всей своей душой — но с этим, к счастью, прекрасно справлялись ученики Шан Цинхуа. Зато всё то, за что обычно был ответственен лично Мобэй-цзюнь (и за что, если по уму, должен был в первую очередь быть ответственен сам Император), Ло Бинхэ делал, можно даже сказать, с удовольствием. Как бы там ни было, он всё ещё оставался наполовину демоном, в трудные свои годы воспитанный тем же самым Мобэй-цзюнем, тоже по молодости не славящимся сдержанностью и любовью к мирному решению конфликтов. Он и сейчас оставался таким, просто научился лучше маскировать свою любовь к казням предателей и военным походам за маской холодного расчётливого правителя.       Ло Бинхэ, конечно, молчал о своих делах, будучи уверенным, что учитель не одобрит эту его более дикую и жестокую сторону — в конце концов, даже когда они были во дворце вместе, Бинхэ старался держать мужа подальше от демонических дел. Но Шэнь Цинцю не был дураком и понимал — задорная искорка в глазах мужа означала лишь то, что где-то в Царстве Демонов пролилась кровь. И, по правде говоря, он уже совсем не боялся. Возможно — как бы ему ни было стыдно это признавать — он даже хотел бы увидеть, как его муж наказывает тех, кто предал его. Возможно даже сам указал бы пальцем на пушечное мясо, всё ещё оставшееся при дворе и не выявленное пока зорким глазом Ло Бинхэ. Не то что он любил насилие, но… Он любил Ло Бинхэ, всего его без остатка. И это тоже была часть его души, которую тот старательно скрывал из страха быть отвергнутым.       Всё же, в чём-то они были невероятно похожи.       Возможно, однажды он всё же решится. Может быть даже совсем скоро.       — Всё в порядке, Бинхэ. Этот учитель только что вышел из медитации, — покачал он головой, — Будь добр, подай немного воды.       — Конечно! — кровожадная искорка окончательно и мгновенно пропала из глаз, и поднёсший учителю чашу Бинхэ уже вновь выглядел совсем как верный щенок, — Прошу.       — Спасибо, — Шэнь Цинцю сделал пару глотков и довольно выдохнул, после чего повернулся к уже присевшему рядом Бинхэ, — Как всё прошло во дворце? Ты рано вернулся.       — Благодарю за беспокойство, учитель, но этот ученик просто сумел быстро уладить все дела на сегодня, — он ярко улыбнулся, — Хотел поскорее вернуться к вам!       Шэнь Цинцю оставалось только кивнуть и тоже улыбнуться ему в ответ.       — Ты становишься всё лучше и лучше в этом, — он не удержался и нежно потрепал кудрявые волосы, — Этот учитель гордится тобой.       Глаза Ло Бинхэ мигом просияли, и парень разразился своей привычной трелью — что это всё благодаря Шэнь Цинцю и вообще, раз уж на то пошло, то его учитель должен помнить, что он самый лучший человек в мире и единственный в этой комнате, кто на самом деле заслуживает похвалы. Но он, конечно же, был бы совершенно не против, если бы Цинцю захотел как-то наградить своего любимого мужа за старания! Старшему мужчине оставалось только пообещать, что он обязательно подумает над этим, как только…       Бездыханные тела всё ещё лежали на больничных койках. Время до вечера тянулось ужасно медленно.       — Как думаете, — внезапно буркнул Ло Бинхэ, — Они… Когда-нибудь вообще…       Его взгляд даже стал каким-то печальным. Честно говоря, Шэнь Цинцю до последнего не верил, что Ло Бинхэ и вправду немного сможет волновать эта ситуация и судьба тех, кого они сейчас выхаживали. Скорее уж его беспокоила невозможность постоянно находиться наедине с Шэнь Цинцю. Но, пожалуй, всё в этом мире менялось — даже Ло Бинхэ постепенно рос над собой, отдавая теперь хотя бы часть времени управлению своими владениями. Конечно, он долго ещё не захочет полностью окунуться в мир за пределами бамбуковой хижины, в мир, что с рождения был к нему так жесток. Но, продолжая метафору, он стал выглядывать в окно — и это уже было неплохое начало.       Когда Шэнь Цинцю не ответил, Бинхэ встал и подошёл к кроватям, встав неподалёку от той, на которой безвольной куклой лежало тело Мобэй-цзюня. Какое-то время он молчал, словно размышляя над чем-то, но вскоре заговорил:       — Знаете, учитель, я никогда… В первые три года, которые этот Бинхэ провёл в Царстве Демонов, всё происходившее там было для меня совершенно неважно. Став правителем этих земель, я не заботился о них больше, чем было необходимо. Я… Просто хотел, чтобы при следующей нашей встрече вы увидели, чего я стою, но сам не испытывал привязанности к Бездне, — он обернулся, и только когда увидел, что Шэнь Цинцю внимательно его слушает, продолжил, — Мобэй-цзюнь же, с другой стороны… Сейчас я стал чаще возвращаться во дворец и, знаете, оказывается, там многое изменилось. Там даже появились настоящие приказы на бумаге, представляете? Раньше все вопросы решались преимущественно драками и рычанием. Думаю, это заслуга Шан-шишу.       Цинцю, уставший сидеть на полу и обеспокоенный сменой настроения у Ло Бинхэ, тоже подошёл поближе. На лица Цинхуа и Мобэя он не смотрел — пусть он и знал, что на самом деле с ними всё в порядке, от зрелища всё равно было как-то не по себе.       — Что я хочу сказать, — продолжил Бинхэ, — Я буду с вами честен, но почти никто, кроме вас, никогда не был мне близок. Даже несмотря на то, что Мобэй-цзюнь и Шан-шишу были рядом со мной в… те годы, я думал только о вас. И вы до сих пор единственный человек в моём сердце, учитель, но… Если они не проснутся…       Наверное, Бинхэ ещё сам не готов был понять, что бы он почувствовал по этому поводу. Пожалуй, печаль — но она имела столько различных оттенков, а пора юношеских страстей у парня прошла в условиях, не оставивших места размышлениям о собственной душевной организации. Сейчас он, наверное, мог с точностью сказать лишь, что всё сразу стало бы ощущаться как-то не так.       — Этот учитель понимает твои переживания, Ло Бинхэ, — не выдержав, он достал из рукава веер и, тихо раскрыв его, прикрыл лицо, чтобы даже Бинхэ не было видно поджатых губ, — Терять друзей — это всегда тяжелое испытание.       — Друзей?.. — сконфуженно шепнул Бинхэ, — Я не… Этот Бинхэ не думал… Учитель, только вы…       — Бинхэ, послушай, — Цинцю мягко положил руку ему на плечо, — Ты ведь знаешь, что этот учитель любит тебя. И я уверен, что ты тоже любишь меня, и это ничто не изменит. Но кроме любви есть другие привязанности и это нормально, когда кто-то кроме твоего любимого дорог тебе в каком-то ином ключе.       Шэнь Цинцю дал Бинхэ время обработать эту информацию — и, признаться, за несколько секунд успел полностью разочароваться в себе как в учителе. То, с каким сложным лицом Бинхэ пытался проглотить мысль о нормальности общения с кем-то, кроме мужа, было с одной стороны совершенно уморительно, а с другой — просто ужасающе. Видимо, над этим придётся очень плотно поработать.       — Мы с Шан-шиди давние друзья, — продолжил он, — И я переживаю за него так же сильно, как он переживал за меня в то время, когда дух этого учителя скитался по земле. Он очень помог мне тогда, и я знаю, что помог бы ещё, случись ситуация, в которой ему пришлось бы это сделать. И я, в свою очередь, не могу остаться в стороне, когда ему плохо. Я… никогда не говорил этого Шан-шиди, да и сам долгое время не считал его другом. У меня были поводы обижаться на него, и у него, как выяснилось, тоже. Но, Бинхэ, знаешь, признавать кого-то другом — это нормально. Это не измена и это здорово облегчает жизнь.       — Я… Я подумаю над этим, учитель, — брови Бинхэ всё ещё были задумчиво сведены у переносицы, когда он кивнул, — Правда, этот Бинхэ не уверен, что “друг” — правильное слово. У демонов… Всё немного иначе. Вы сами знаете.       — Я уверен, ты разберёшься с этим, — Шэнь Цинцю вновь взъерошил макушку мужа в знак одобрения, — Это не приходит сразу и это нормально. Ты… многое пережил, Ло Бинхэ. Но есть те, кто готов тебе помочь и с кем ты тоже готов быть рядом. Знаешь, мне кажется, будь обстоятельства немного иными, вы с Мобэй-цзюнем были бы очень близки. У вас много общего, и не думаю, что он так помогал бы тебе в молодости, не значь ты для него хоть что-нибудь. Шан-шиди, я уверен, тоже рад бы был узнать тебя получше.       Ло Бинхэ кивнул ещё раз, всё ещё находясь в лёгкой прострации, но быстро пришёл в себя и повернулся лицом к Шэнь Цинцю, взяв его за руку в поисках успокоения.       — Со дня на день, Бинхэ, я уверен. Возможно даже сегодня или завтра. Ну, не расстраивайся, иди сюда, — Цинцю притянул Бинхэ к себе и обнял, похлопывая по спине. Тот быстро ответил, сжав учителя в крепких объятиях.       — Учитель, этот Бинхэ всё равно любит вас больше всех, не забывайте это!       — Конечно, Бинхэ, я уверен в этом. Может, пока что прогуляемся? Я попрошу Му-шиди сменить нас ненадолго.       Ло Бинхэ довольно кивнул и подхватил учителя под руку, вновь бодро заговорив о том, что учителю нужно больше заботиться о себе, и пообещал всячески с этим помогать. Шэнь Цинцю же позволил себе на время отпустить все тревожные мысли и насладиться компанией любимого мужа. Однажды он обязательно всё расскажет и переживёт ожидающий их сложный разговор — просто не сегодня.

***

      Самолёт даже не предполагал, что внезапно его может охватить страх. Но вот он стоял посреди пустой комнаты и испытывал… ладно, возможно, не страх — но определённо некоторый дискомфорт.       Он ведь и правда уходил навсегда, не так ли?       За день они с Мобэем сделали просто невероятное количество дел — по крайней мере, так ему казалось. Дома он, конечно, успевал намного больше и в одиночку, но там и график был уже много лет как налажен, и не было рядом постоянно, как оказалось, до одури прилипчивого и тактильного кое-кого, вечно норовящего обнять со спины, дотронуться до плеча, залезть руками куда не стоит и вообще…       С утра, стоило только Самолёту расстаться с телефоном и радостно сообщить, что он узнал, как им вернуться домой, и как только они завершат пару небольших дел он сразу же попросит Систему-матушку отправить их назад, как Мобэй, до этого едва закончивший мыть посуду, сразу оказался рядом. Он с явным неудовольствием смотрел на устройство, которое Цинхуа постоянно держал в руках, но промолчал — конечно, оно вызывало не самые приятные ассоциации после вчерашнего дня, но главное, что с его помощью Цинхуа как-то разобрался с их главной проблемой. Когда мужчина убрал телефон в карман, то сразу потащил Мобэя куда-то на другую сторону квартиры.       — Знаете, мой король, я просто подумал: я же сюда никогда-никогда больше не вернусь. Ну, я надеюсь. Понимаете, просто раз уж есть такая возможность, то я хотел бы, скажем так… уйти достойно? Понимаете, просто в прошлый раз всё случилось так внезапно, а когда я вновь тут очутился, то вернулся в грязную дыру — не очень приятно.       — Но раз ты не хочешь возвращаться… зачем? — Мобэй едва заметно наклонил голову, как делал иногда, когда был удивлён или растерян.       — Ну… Для душевного успокоения? Мне кажется, так будет правильно. Например, представляете, вчера я нашёл в кармане куртки студенческий билет! Я до сих пор числюсь в университете, в который никогда больше не пойду — это странно ощущается. Да и вообще, вы, например, когда уезжаете после приёма при чужом дворе, тоже убираете покои, в которых жили, хотя не собираетесь туда возвращаться, так ведь?       — Нет, — ответил он совершенно ровным тоном.       — Ну ладно-ладно, я убираюсь, или другие слуги. Но вы поняли. Просто это… мне кажется, так надо. Это что-то вроде прощания, — Самолёт вздохнул, — Иногда я думал, что было бы здорово сделать здесь то или это, будь у меня возможность вернуться. Сейчас почти все эти желания и дела улажены, благодаря вам в том числе. Я хотел бы, чтобы больше никаких сожалений не осталось. Чтобы у меня и дальше не было повода тосковать по этой жизни, понимаете? Наверное, я буду с теплотой вспоминать только то время, что мы провели тут с вами, но тут дело не в месте, а в вас, так что…       Он всё щебетал и щебетал что-то, то ли пытаясь оправдаться, то ли просто думая вслух. Мобэй просто слушал и смотрел на ставшее таким знакомым лицо. Не мог перестать думать, что это последние часы, когда он видит его. Да, внешность Шан Цинхуа в обоих мирах была схожа чем-то неуловимым, но всё равно была абсолютно разной. Ему было не важно, как выглядит его человек — главное, что это был он, его Цинхуа. Но и такого его хотелось запомнить. Полноватого, с мягкими чертами лица, тёмными глазами персикового цветения, родинкой под глазом и теми невероятными пятнышками на носу и щеках… Он ведь так и не спросил, что это такое, хотя с самого первого дня хотел узнать. У того Цинхуа их никогда не было, но выглядели они причудливо и интересно, пусть и были едва заметны. Руки сами потянулись к лицу напротив и большие пальцы огладили мягкую кожу.       — М-мой король, что вы…       — Эти… пятна у тебя на лице. Я всегда хотел спросить, что это?       — Пятна? — парень тоже провёл пальцем по щеке, — Это веснушки. Здесь они частенько встречаются, но в нашем с вами мире их почти ни у кого нет. Знаете, окажись мы тут летом, они были бы темнее! Забавно, правда?       Мобэй промолчал, продолжая рассматривать своего собеседника. Из завороженного состояния его вырвал голос, в котором послышался едва заметное разочарование:       — Вам… не нравится, да? Ничего, я понимаю. Их не все считают красивыми. Не знаю, почему, но меня они не беспокоили. Не я выбирал родиться с ними, так что…       Мобэй покачал головой. Его Цинхуа… Кто бы мог подумать, что его волновали такие проблемы? Там, дома, он справедливо считался красавцем, да и здесь выглядел ничуть не хуже — просто иначе. Этот мир действительно был странным и зачастую слишком уж глупым.       — Поэтому ты сделал так, чтобы их ни у кого не было? Там, у нас. Потому что здесь есть люди, которым они не нравятся?       Цинхуа посмотрел на него так удивлённо, что, признаться, это даже выглядело несколько очаровательно. В его защиту он совершенно не ожидал, что Мобэй с укором будет спрашивать его про то, почему в мире «Пути Гордого Бессмертного Демона» почти не встречаются веснушки!       — Вы… Что я сделал… Боги, мой король, неужели вы всё же…       Он было начал запинаться и лепетать что-то едва различимое, но Мобэй накрыл его рот одной рукой.       — Этот король много лет доверял тебе, Шан Цинхуа, и ни разу ты не подводил это доверие. Это всё ещё сложно понять, но… Я хотел бы знать больше. Когда мы будем дома, — когда Цинхуа подуспокоился и согласно закивал, ладони переместились назад на пухлые щёки, — Красиво.       Теперь уже парень смотрел его завороженно. Его лицо едва заметно покраснело. Действительно красиво.       — Скажи, что ещё нужно сделать? — прервал Мобэй затянувшееся молчание, — Чтобы тебя тут ничего не держало.       — Ах, это… Ну, погладить вещи, убрать их и постирать другие вещи. Возможно, их мы тоже успеем погладить, если они быстро высохнут. Ещё… Да, мне надо будет вынести из офиса все свои пожитки, которые я не хотел бы, чтобы кто-то когда-либо видел и, пожалуй, я попробую успеть написать, скажем так, старым друзьям. Может быть, даже напишу заявление на отчисление! Всегда хотел это сделать. А ещё я хотел досмотреть наш сериал, вчера как раз вышла последняя серия. Что? Не смотрите на меня так! Я знаю, он вам тоже нравится.       Мобэй не совсем понимал, но слушал и внимал. Ему всё это, признаться, казалось мелочами, на которые он бы не обратил внимание. Ладно, кроме, возможно, финала сезона той истории про страдания императорской наложницы — он был ужасно дурным, но Мобэй с тяжёлым сердцем признавал, что было в этой дешёвой драме что-то эдакое, что хотелось узнать концовку. Но раз его Цинхуа считал всё это важным, то он не собирался спорить. В прошлом, когда он не пропускал мимо ушей то, что важно для его человека, это приводило только к обидам и расширению пропасти между ними. Если Цинхуа надо было погладить свои цветастые футболки, чтобы уйти с миром — пусть так. Мобэй только рад был помочь, если это означало, что они проведут время вместе.       — В таком случае, я тоже хотел бы кое-что сделать, — голос его стал низким, похожим на опасное урчание дикого зверя, и Самолёт почувствовал, как по телу пробежала почти мгновенно мелкая дрожь, — Этот король почёл бы за честь, если бы Цинхуа позволил поцеловать себя.       Дыхание ветра из приоткрытой двери на лоджию, приятная прохлада паркета, шум с улицы — и взгляд теперь держится на тонких губах, которые до этого казались недостижимыми.       — Вчера ты… был недоволен, — молчание Самолёта Мобэй воспринял как-то по-своему, — Поэтому этот Мобэй-цзюнь в этот раз решил спросить.       Самолёт ещё несколько секунд стоял, словно поражённый молнией. Вскоре, впрочем, собрав свои мысли в кучку, он еле удержался от неприлично громкого смеха — это попросту было бы грубо и жестоко по отношению к Мобэю, который и правда старался. Но лёгкий мягкий смешок он удержать всё же не смог.       — Мой король, вы хотите сказать, что вчера в парке вы пытались меня поцеловать?       Мобэй утвердительно кивнул, и Самолёт расплылся в улыбке, чувствуя, как резко стало теплее — получается, Мобэй принял его сразу, не задумываясь и не сомневаясь.       Сам мужчина, впрочем, быстро терял своё расположение духа. Его плечи едва заметно опали, а брови уже начали привычно опускаться, выражая разочарование.       — Просто, — быстро пробормотал Самолёт, — Я не понял тогда, потому что у людей это делается по-другому. Не буду врать, то, как это сделали вы… было немного больно.       — Хм, — послышалось сверху, после чего Мобэй аккуратно отлепил его от себя и приподнял указательным пальцем подбородок своего человека, — Этот король просит прощения. В таком случае, возможно, Цинхуа захочет показать, как ему было бы приятно?       Его голос был откровенно озорным, в глазах плясали шальные огоньки и плескалось предвкушение — никакие попытки держать ровный тон не смогли бы скрыть нараставшее приятное волнение. Самолёт нервно сглотнул. Этот день становился всё лучше и лучше. Впрочем, как и вся его жизнь.       — С удовольствием, мой король, — он довольно ухмыльнулся, аккуратно хватая Мобэя и решительно притягивая к себе.       Конечно, целоваться он был совсем не мастер — в конце концов, этот навык тоже требовал практики. И всё равно это было прекрасно. Пусть он и говорил, что мечтал об этом двадцать лет, но на самом деле с момента встречи с Мобэй-цзюнем посреди той богом забытой тропы он и не смел подробно представлять что-то подобное. Пару раз он думал о чём-то приятном и безобидном, но страх быть раскрытым в своих совершенно никому не нужных чувствах быстро отучил его от привычки мечтать о том, как губы ледяного демона ощущались бы на его собственных.       Мягко. На удивление мягко и тепло. Самолёт целовался немного неуклюже — соскальзывал иногда, не знал, куда деть себя и нужно ли использовать язык, а если и нужно, то как. Не помогало и то, что первую пару секунд Мобэй совершенно никак не отвечал. Просто стоял, позволяя Цинхуа делать всю работу, а сам лишь схватился руками за его талию. От прикосновения, пусть и через футболку, по телу резко, словно молнией прошлась дрожь и то приятное чувство, возникавшее каждый раз, когда Мобэй касался его аккуратно и любяще. Ощущений было слишком много для него, обычного маленького человека, и Самолёт выдохнул рвано, случайно издав какой-то высокий звук, больше похожий на писк.       Это, казалось, и заставило Мобэя наконец-то ответить — мужчина подался вперёд, усиливая контакт и приоткрывая губы. Языком Самолёт быстро прошёлся по ряду зубов, вспоминая, как вчера они кусали его нижнюю губу, как больно это было… и как теперь казалось чудесно. Мобэй ответил на жест тем же, после чего приоткрыл рот ещё немного — и Самолёт сразу этим воспользовался. Только когда их языки соприкоснулись, несколько секунд касаясь, исследуя друг друга, ощущений окончательно стало слишком много и парень, собрав в кулак всю силу воли, отодвинулся. Заставить его сделать это смогло лишь осознание, что ещё немного — и он потеряется окончательно.       Его дыхание сбилось, стало тяжёлым — вдохнув через рот он почувствовал, как намокли от слюны губы. Никому невидимым клеймом осталось на них ощущение Мобэя и его вкус — словно в доказательство того, что он в самом деле был нужен и дорог.       Ну, теперь и помереть можно было счастливым.       Подняв глаза, он увидел лишь, что Мобэй перенёс всё не шибко лучше — пусть с дыханием, казалось, всё было в порядке, но ноздри были расширены, выражение глаз стало каким-то непередаваемо тёмным и довольным одновременно, а волосы были взъерошены руками Самолёта, на которого Мобэй теперь очень пристально смотрел.       Сейчас же, вспоминая это всё то ли восемь, то ли десять часов спустя — утреннее тепло и ветерок с балкона, залетевшие в комнату с улицы случайные лепестки, мягкое счастье, — он стоял в темноте посреди откровенно холодной и пустой комнаты.       Нет, день прошёл, как по маслу — не считая пары дурацких инцидентов, без которых они, видимо, никак не могли обойтись и дня. Пока Мобэй занимался домашней работой, Самолёт отрывался по полной. Писал прощальные посты на Чжундяне, отвечая на множество вопросов о своём исчезновении, ругался напоследок на форумах и даже получил парочку последних донатов! Не то чтобы они были ему нужны теперь, но сам факт оставлял в груди приятное ощущение собственной значимости. Он даже написал то самое заявление об отчислении! Это было дело принципа, и, кинув конверт в ближайший почтовый ящик, он почувствовал небывалое облегчение. Кто бы мог подумать, что спустя столько лет он получит такое моральное удовлетворение от столь незначимого уже теперь действия.       После он присоединился к Мобэю и, перемыв всю посуду, мебель и полы, они вместе завалились на диван смотреть ту самую последнюю серию дорамы, название которой было слишком длинным, чтобы пытаться его запомнить. Постепенно они привели жилище в такое состояние, что, пожалуй, ничего кроме вещей в шкафах не позволило бы понять, что кто-то когда-то тут жил.       Это и пугало.       Его, оказывается, так легко было стереть из нарратива этого мира… Даже было немного обидно.       Он привык быть незаметным. Родители не обращали на него внимание с раннего детства. Отношения с ровесниками всегда давались ему тяжело. В интернете он был одним из множества легкозаменяемых авторов третьесортных гаремников. Но даже несмотря на всё это он оставлял за собой какой-то след — тот же “Путь Гордого Бессмертного Демона” всё же кто-то любил, а у людей, которых он встречал в жизни, так или иначе осталась хотя бы одно маленькое воспоминание о нём. Это было немного, но этого было достаточно.       Пусть он так и не смог привязаться к квартире, в которой жил все эти годы, но тут он тоже не мог не оставить совсем никакого отпечатка, напоминавшего о его существовании. Яркие плакаты, смешные футболки, хаотично упорядоченное рабочее место, бардак на кухне, кружка с персонажами одного из его любимых аниме. Он был здесь. Он был.       За один день всего этого не стало, а скоро не станет и его самого. Казалось, все следы его существования и были сосредоточены лишь внутри его скромного жилища, так что стоило лишь свернуть плакаты и убрать в кухонный шкафчик запасы лапши быстрого приготовления — и ничего не оставалось, кроме сухих строк с его именем в документах. Он знал, что быстро сотрётся из чужой памяти, жизнь продолжится без него и мир этот не развалится, когда он исчезнет. Это было нормально, этого он и хотел — но пустота всё равно неприятно давила.       Он глубоко вздохнул. Вдох, выдох — всё это уже было не так уж и важно. Он снова накручивал себя, повинуясь старым привычкам. Воспоминания и чувства, которые скоро уже не будут играть никакой роли, всё же тяжело было просто так взять и оставить в прошлом.       Он просто пытался думать о том, что скоро вернётся домой. Что глазом не успеет моргнуть, как ему больше не надо будет быть ни Самолётом, ни тем, кем хотели видеть его окружающие его в этой реальности люди. Он снова может быть Шан Цинхуа — суетливым, немного уставшим и счастливым заклинателем.       Внезапно вспомнилось, что он так ни разу и не назвал Мобэю своё настоящее имя. Не сказать, впрочем, что он считал его настоящим — почему-то звать себя Шан Цинхуа уже было гораздо привычнее и приятнее, — но было бы, наверное, правильным рассказать о нём. Особенно учитывая тот факт, что о Мобэе он не знал гораздо больше, чем предполагал все эти годы, и он совершенно не хотел останавливаться в попытках выяснить ещё больше. В частности, ужасно интересно было узнать, исправил ли он сам или кто-то из его близких ту ужасную ошибку, которую Самолёт совершил много лет назад, не дав ему настоящего нормального имени. И раз уж они придумали эту забавную игру с обменом историями, пожалуй, равноценной платой за эту информацию могла стать лишь та же самая с его стороны.       Но это всё потом, обязательно — когда они будут дома, у них будет всё время мира, чтобы неспеша аккуратно узнавать друг друга. Его раны постепенно залечатся, как и раны Мобэя, и на их месте, конечно, останутся шрамы, но зато никогда они больше не будут болеть и кровоточить. Им наверняка была уготована долгая и счастливая жизнь — потому что даже если мир был жесток, то была в нём и справедливость, и они, двое уставших и измученных придурков, тоже заслужили покоя и любви — и они не намерены были и дальше упускать то хорошее, что им полагалось.       Мобэй, наконец, вышел из спальни. В то время как Самолёт ограничился финальным переодеванием в самую обычную чистую футболку и удобные штаны, мытьём лица и расчёсыванием волос, то Мобэй решил одеться в своё уже полузабытое, великолепно-синее ханьфу. Впрочем, он сам поступил бы точно так же, будь у него здесь его привычная уже одежда горного лорда, но, увы и ах, не всем с этим везло. Мобэй, с другой стороны, выглядел словно чем-то недовольным, чуть поджав губы.       — Мой король, я уже и забыл, как вам к лицу традиционная одежда. Выглядите… собой.       Что самое главное, его вид уже навевал предвкушение возвращения домой.       — Оно ощущается… непривычно. После стольких дней, – буркнул Мобэй, — Здешнюю одежду было гораздо легче надевать.       — Вот теперь вы меня понимаете! Представляете, как этому Цинхуа было тяжело привыкнуть в первое время. Но это скоро пройдёт. К тому же, мне так больше нравится.       Он подошёл и нагло похлопал Мобэя по груди, прямо там, где неприлично длинный вырез всегда обнажал мощный торс. Наконец-то он мог смотреть на это великолепие без стеснения и страха получить в ответ прожигающий своей интенсивностью злобный взгляд. Боги, как же он был счастлив! Ему так мало нужно было, чтобы резко забыть все свои волнения — хотя, конечно, дело было скорее в присутствии рядом Мобэя, которое теперь чуть успокаивало его нервную душонку.       — Этот король учтёт это, Цинхуа, — Мобэй подошёл ближе и взял его за руку, поглаживая костяшки большим пальцем, — Это… всё?       Пожалуй, да. Пожалуй, это было всё. Он сделал всё, что хотел, и, наверное, уходил без сожалений — насколько это было вообще возможно в его ситуации. В любом случае, он ужасно хотел домой. Душа истосковалась по нормальной жизни и новым возможностям, ждавшим его на просторах мира, что он так полюбил. Он чувствовал, что Мобэй тоже ужасно хотел вернуться в Северные Пустоши. Возможно даже он из последних сил сдерживал себя, чтобы не смотреть на своего человека слишком уж интенсивно в немом приказе пошевеливаться. Хотя, возможно, Мобэю и правда было не так уж и плохо здесь. По крайней мере, хотя бы часть времени, кто его знает. Цинхуа определённо спросит его об этом позже — когда, собственно, снова станет этим самым Шан Цинхуа не только душой, но и телом. Ну и после того, как Братец Огурец притворно-раздражённо обругает его прямо в лазарете, а Му Цинфан будет долго объяснять, как вся эта ситуация была ужасно опасна, и что Шан-шишу больше нельзя продолжать быть таким беспечным. С каким же нетерпением он этого ждал.       — Да, мой король, это всё. Представляете, я даже взял себя в руки и написал родственникам. Просто попрощался, но, честно говоря, как камень с плеч. В плане, им-то наплевать, но я со своей стороны всё сделал правильно, так что да. Вот. В общем, думаю… Мы готовы?       Когда Мобэй был рядом, всё было легче. Проще было отпустить, проще было забыть и, возможно, даже простить было не так тяжело. Не хотелось больше думать о временах, когда он был отвержен и не нужен, о пустоте и о тяжести ошибок прошлого. Сейчас ему давали шанс, самый, наверное, чудесный в его жизни. И на этот раз он собирался сделать всё правильно — и жить достойно и прекрасно. И такую же жизнь он собирался дать Мобэю, и был уверен — это взаимно.       — Хорошо, — Мобэй смерил его взглядом, словно хотел в последний раз посмотреть и запомнить навсегда, а потом наклонил голову, зарываясь носом в мягкие волнистые волосы, — Тогда… позволь мне сделать ещё кое-что.       — Конечно! Хотя, признаться, я удивлён — для того, кто пробыл тут всего три недели, у вас накопилось достаточно дел.       Парень совершенно искренне улыбнулся, и Мобэй не мог оторвать взгляд от этих глубоких карих глаз. Он поймал себя на мысли, что его Цинхуа, наверное, всё же слишком добр. И за это он хотел отплатить ему той же монетой — со всей искренностью.       — Я никогда не извинялся перед тобой за все годы несправедливого обращения подобающим образом, поэтому… — Мобэй замялся, пытаясь подобрать слова, — Пусть дело было в том, что так мы выражаем доверие, тебе было больно. И я никогда не считал нужным спросить. Со стороны этого Мобэй-цзюня это было низко. Поэтому этот король просит у тебя прощения, Шан Цинхуа. Этого больше не повторится.       Его сердце и так весь день разрывалось от любви. Теперь же Самолёт был уверен, что Мобэй хотел добить его. Он прижался ближе, носом зарываясь в мягкие меха и сминая пальцами щёлковый плащ, исшитый звёздными картами и клановыми узорами.       — Мой король, вы сегодня такой разговорчивый, что иногда мне кажется, будто вас подменили, — прошептал он, — Но вы единственный, кто стал бы извиняться за то, за что вы уже давным-давно прощены.       Промолчав ещё немного, чувствуя ускорившееся биение чужого сердца, он добавил.       — Спасибо вам. Правда, спасибо.       — За такое не благодарят, Цинхуа, — так же тихо ответил ему Мобэй.       Самолёт в ответ лишь пробурчал что-то невнятное. Сам не понял, что. Ему просто было приятно и тепло. Он чувствовал себя в безопасности и был уверен, что Мобэй действительно не позволит повториться тому, что было ранее. Когда они наконец расцепились, он просто молча достал телефон из кармана. Его рука сжимала ладонь Мобэя, словно это и был единственный ответ, который им был нужен.       — Что ж, вот и всё. Знаете, мне даже немного понравилось, А… вам? — к его огромному удивлению, Мобэй даже утвердительно кивнул, пусть в его взгляде уже и читалось нетерпение, — Конечно, конечно, понимаю. Как говорится, в гостях хорошо… В таком случае увидимся дома?       Казалось, уже пахнет морозом.       — Обязательно, — шепнул Мобэй, пока Самолёт включал телефон.       Внезапно мир вокруг стал таким тихим. Словно застыл навсегда.       Шан Цинхуа нажал на заветную зелёную кнопку.

***

      Как и ожидалось, во рту было отвратительно сухо, а как разлепить глаза он вообще не имел ни малейшего понятия. Да и не хотелось — прямо в лицо бил приглушëнный, но всë ещë противный свет. Не такой ужасный искусственный, как в прошлый раз, но всë равно достаточно интенсивный для его сверхчувствительного обессилевшего тела, чтобы глаза заболели даже до открытия век. Они, наверное, тоже пересохли. Шан Цинхуа даже не был уверен, что Шэнь Юань вообще подумал о необходимости периодически подпаивать его водой. С другой стороны, Братец Огурец и так проводил на его не совсем смертном одре добрую половину дня, если не больше. Да и какие у него были гарантии, что он не захлебнулся бы случайно в процессе питья? В общем, суть была другая — ощущения были отвратительные и хотелось как можно скорее от них избавиться.       Кошмарный дискомфорт не помешал Шан Цинхуа раздражённо застонать (хотя по звуку больше было похоже на предсмертный хрип) и перевернуться на бок. Голова мигом заболела, будто по ней ударили с размаху огромным молотом. Казалось, даже кости стонали. Это было просто, блять, поразительно, учитывая, что даже когда он проснулся после удара током (!) и с судорогами, он не чувствовал себя так феноменально паршиво. Возможно, конечно, дело было в том, что его собственная ци мало того, что ослабла, так ещё и была в застое. Но он пока что не мог сформировать ни одну из своих мыслей во что-то хотя бы наполовину отчётливое — слишком болело вообще всё.       Рядом сразу же кто-то зашевелился, послышались громкие голоса. Внезапно вокруг стало ещё более шумно — шуршала ткань, громко топало несколько пар ног, клацало и лязгало что-то в небольшом отдалении. Всё одновременно было до ужаса громким, но при этом словно слышалось сквозь толщу воды. Руки касались его, осторожно и в то же время настойчиво заставляя вновь повернуться на спину. Он снова застонал, неразборчиво пытаясь пробормотать что-то, но получался только хрип, который никто не слышал.       — …хуа, ответь. Шан Цинхуа! — слух чуть-чуть улучшился, и Цинхуа смог расслышать знакомый, пусть и подзбытый слегка за время его путешествия голос, — Ладно, попробуем так. Бинхэ, где вода? В смысле? Да, пожалуйста, сбегай побыстрее. Шан Цинхуа, ты меня слышишь?       Наконец он почувствовал, как боль отступает. Казалось, духовная энергия в нём вновь начала циркулировать, но сил открыть глаза всё ещё не было. Цинхуа только буркнул что-то невнятное, давая понять, что он жив и в сознании. Сверху раздался раздражённый вздох — значит, точно Шэнь Цинцю.       Буквально через пару минут Ло Бинхэ, видимо, вернулся с кувшином. Шэнь Цинцю приподнял голову лежащего мужчины, сказав открыть рот и предупредив, чтобы тот пил медленно. Прохладная вода окончательно привела его в чувство — Цинхуа вдруг понял, что ци разогналась благодаря тому, что Цинцю подталкивал её, передавая собрату по школе свою энергию. Остановился он только тогда, когда Шан Цинхуа смог наконец без боли открыть глаза. Он сразу попытался встать, но чужие руки резко придавили его назад к кровати.       — Тихо ты, лежи! Я знаю, что тебе не терпится ломануться к своему ненаглядному, но дай Бинхэ с этим разобраться, окей? Если ты сейчас встанешь, так сразу и ляжешь.       Шан Цинхуа, пытавшийся всё это время сфокусировать на Цинцю взгляд, просто кивнул и откинулся назад на подушки. У него и правда не было сил встать, поэтому он просто повернул голову туда, куда кивнул друг.       У соседней койки суеты было поменьше, но он слышал приглушённый голос Ло Бинхэ. Мобэй, впрочем, молчал — с ракурса Цинхуа даже не видно было, шевелился ли он. Внезапно его охватила паника — вдруг он не проснулся? Вдруг его король всё ещё… Вдруг он никогда больше… Ноги сами дёрнулись подняться, но Цинцю снова не дал ему этого сделать.       — Ну вы два сапога пара, конечно. Я сказал лежать, не заставляй меня вырубать тебя! — когда Цинхуа вновь обессилел и перестал трепыхаться, Шэнь Цинцю тяжко вздохнул, — Он проснулся буквально на минуту раньше тебя, тоже сразу рванулся, только сразу же отключился снова. Слушай, эти ваши тела лежали в коме почти месяц. Я знаю, каково это, когда возвращаешься назад в свою тушку после долгого времени. Отдыхай давай.       Цинцю говорил тихо — видимо, чтобы не давить лишний раз на болезненно обострившиеся органы чувств Цинхуа, и заодно чтобы Бинхэ не особо слышал его фривольную манеру разговора — и его голос даже немного успокаивал. Шан Цинхуа обрабатывал услышанное чуть дольше обычного, но кивнул и постарался расслабиться. Ощущения всё ещё были неприятные, и он чувствовал, как сам проваливается в сон.       — Он… точно в порядке? — его хватило пробормотать лишь это перед тем, как веки снова сомкнулись.       — Я тебе клянусь, всё с ним нормально. Му Цинфан наказал дать тебе целебный отвар, а потом баиньки. Давай, поднимай голову, — Цинцю снова помог ему приподняться и приставил к его рту чашку с какой-то дурно пахнущей жижей.       Цинхуа даже откуда-то нашёл в себе силы поморщиться, но послушно выпил всё до капли. Не то чтобы у него был выбор.       — Отлично. А теперь спи. Мы с Ло Бинхэ будем либо здесь, либо где-то неподалёку.       Цинхуа мыкнул, давая понять, что всё услышал, и постарался чуть более комфортно устроиться в постели. Хотелось повернуться лицом к Мобэю, но на такой манёвр не было сил. Только голову он смог повернуть в его сторону, откидываясь щекой на пахнущую травами подушку. Последнее, что он услышал перед тем, как снова заснуть, был шорох шёлковых складок ханьфу Шэнь Цинцю и тихое: “С возвращением”.

***

      Он резко открыл глаза и обнаружил себя в полной темноте. Видимо, на дворе уже была ночь. Шан Цинхуа с ужасом понял, что проспал целый день, а то и не один.       К счастью, он уже чувствовал себя намного лучше — голова не болела, меридианы работали почти как раньше, тело больше не ныло. Он даже нашёл в себе силы приподняться и с кряхтением присесть на кровати. Привычный казённый матрас сразу же давал понять — он дома. Наконец-то дома. Что тут можно было сделать, кроме как счастливо вздохнуть?       Шан Цинхуа почувствовал на себе чей-то взгляд. Он не успел испугаться — здесь было только одно существо, способное рассматривать его так внимательно. Повернувшись в сторону, где должен был лежать Мобэй, он наткнулся взглядом на светящиеся в темноте кобальтовые глаза.       — Мой король! — радостно воскликнул Цинхуа, но увидев, как тот едва заметно дёрнулся, прикрыл рот ладонями и заговорил гораздо тише, — Мой король, вы проснулись! Я так перепугался, когда очнулся днём, а вы были без сознания. Сейчас, секундочку, я…       Выпутавшись из одеяла, Шан Цинхуа осторожно присел на край кровати и, решив, что он уже способен более-менее нормально двигаться, встал, после чего подошёл к Мобэю и присел на корточки у его лежбища. Всё, кроме глаз, было скрыто темнотой ночи, и Цинхуа впервые за день захотелось включить свет — увидеть, наконец, бледное холодное лицо, обрамлённое тёмными косами и длинными лоснящимися прядями, острые уши и очаровательные блестящие рога, по которым он успел соскучиться. Мобэй же в ответ смерил его недовольным взглядом, но не дал Цинхуа шанса успеть перепугаться и спросить, что не так — сильные руки уже схватили его, слегка надавливая острыми когтями на кожу под одеждой, и демон отчаянно прижал к себе всё ещё ужасно слабого заклинателя. Там, где их кожа соприкасалась, где дыхание Мобэя касалось его шеи — мороз, расползающаяся по всему телу дрожь.       Так ощущался дом.       — Мой король, холодно! Холодно! — пискнул он, отвыкший от разницы температур их тел.       Мобэй тихо зарычал — ещё одна особенность, от которой Цинхуа совершенно успел отвыкнуть, — и прижался ещё ближе. На удивление, холод начал отступать, и за льдом стала ощутима немного шершавая кожа. Слабой струйкой от пальцев Мобэя к человеческой шее и дальше, глубже внутрь тела, лилась демоническая энергия.       — Что вы делаете? Вы же ещё не восстановились, — как бы ни было приятно от этого жеста заботы, Цинхуа всё равно слабо попытался отстраниться, — Вам нужны силы, не тратьте их попусту.       — Ло Бинхэ поделился энергией. Скоро станет лучше, — наконец заговорил Мобэй, хрипло и устало, — Не сиди на полу.       — Я не могу встать, мой король. Вы меня держите, — он мягко усмехнулся, прижимаясь ближе, вдыхая запах кожи и мороза, — Да и я не хочу.       В ответ на это Мобэй отпустил его. Простыни под демоном зашуршали, и он вновь посмотрел на Цинхуха с лёгкой укоризной, когда тот за секунду не оказался на внезапно освободившейся части кровати. Улыбка появилась как-то сама собой от понимания, что совершенно ничего не изменилось. И требовательность его короля, и то хрупкое и трепетное, что зародилось между ними совсем недавно — всё было, и тяжесть так и не успела зародиться в душе.       Он и правда боялся, что, вернувшись, Мобэй всё забудет. А может забудет он сам, или вообще они оба. Один раз даже поймал себя на мысли, что даже если его король будет прекрасно всё помнить, то не захочет и продолжать, когда они вновь вернутся к своим привычным ролям хозяина и слуги. Он откинул эту мысль полностью только перед самым концом, когда Мобэй просил у него прощения.       Его король недовольно и протяжно вздохнул, негромко порыкивая в процессе. Зрачки сузились, рука вновь потянулась к Цинхуа. Впрочем, быстрее, чем тот успел его схватить, Цинхуа приподнялся и скользнул под одеяло. Места на койке для двоих, очевидно, не хватало, поэтому заклинатель доброй половиной тела просто навалился на Мобэя, довольно вздохнув, стоило прикоснуться к нему, теперь уже ощущавшемуся совсем тёплым.       — Если нас увидят — точнее, когда нас увидят, — будут вопросы.       — Это не важно, — ответил Мобэй на его сонный лепет, — Цинхуа не о чем беспокоиться. Никто не посмеет перечить этому королю.       — Я и не беспокоюсь. Просто предупреждаю, — Мобэй под ним довольно заурчал, и, вау, Цинхуа даже и не знал, что он так умеет!       Точно, совсем как большой ледяной кот. Только усталость не позволяла ему прокомментировать своё удивительное открытие. В отличие от Мобэя, восстанавливающегося гораздо быстрее благодаря исключительной силе демонической энергии Ло Бинхэ, которой тот так щедро поделился со своим верным соратником, энергия, полученная от Шэнь Цинцю, в организме Шан Цинхуа почти иссякла. Его же собственная ци совсем недавно начала медленно и тягуче течь по меридианам, не успев ещё окончательно наполнить их и оставляя Цинхуа в состоянии, мало отличавшем его от простого травмированного смертного. Именно поэтому он даже не сопротивлялся, когда веки словно сами собой сомкнулись. Только пробормотал напоследок:       — Надеюсь, утром станет лучше. В любом случае, спокойной ночи, Мобэй.       — Мн, — мерно когтистая рука оглаживала его волосы, убаюкивая, — Спи. Цинхуа нужно набираться сил.

***

      Утром было громко.       С другой стороны, чего он ожидал, укладываясь спать поверх второго самого сильного из демонических повелителей прямо в лазарете хребта Цанцюн? Честно говоря, ничего — он вообще в тот момент не особо думал.       Как бы там ни было, утром их в этом сомнительном для любого уважающего себя заклинателя положении заметила вся стихийно образовавшаяся делегация горных лордов и старших учеников нескольких пиков, отправившаяся проведать собрата по школе. Они знали, конечно, что там же, совсем рядом с ним, пребывал и печально известный Мобэй-цзюнь — жестокий правитель суровых северных земель, кровожадный тиран и вообще много чем поднасолившая им личность. Позволено это было только из соображений едва наметившегося между демонами и заклинателями перемирия. Впрочем, никто не ожидал, что перемирие будет носить такой характер. Да ещё и у более чем одного бессмертного лорда Цанцюн. Где-то на своём пути становления оплотом мудрости и нравственности они явно свернули не туда.       Поэтому всё утро Шан Цинхуа был вынужден со всех сторон слушать гудение около двух десятков голосов, отвечать на вопросы Му Цинфана и терпеть на себе испепеляющий взгляд то одного собрата по самосовершенствованию, то другого. Больше всех отличались, конечно, Юэ Цинъюань, которому даже широкая улыбка не помогала скрыть недоумение и даже какое-то отчаяние (Шан Цинхуа даже подумывал попробовать убедить его, что весь происходящий в школе форменный кошмар пусть и цветёт именно под его руководством, но его виной при этом совершенно не является), и Шэнь Цинцю, который просто… смотрел. Прикрыв лицо веером, ничего не выражающим взглядом прожигал в нём дыру. Наверняка умирал от желания обругать за беспечность и бесстыдство, но не мог — чья бы корова мычала.       — Другие необычные ощущения? Головная боль, судороги, онемение конечностей? — ворковал над ним Му Цинфан, который, казалось, единственный не обращал особого внимания на то, что ещё один его брат спутался с демоном и был позорно пойман на этом прямо с утра пораньше.       Ещё и во сне умудрился открыть рот и залить слюной всю нижнюю рубашку Мобэя, свои волосы и половину подушки. Воистину, не самый живописный момент его биографии.       — Нет, нет и нет. Му-шиди как всегда отлично позаботился о болезном теле этого старика Шана.       Он беспечно засмеялся, вызывая очередную волну взглядов в свою сторону. Пусть смотрят — главное, что он был счастлив. А они… что ж, они привыкнут. Потом. Постепенно.       Взгляд Мобэя он почувствовал на себе через всю комнату — видимо, того привлёк звук его смеха. Цинхуа даже не стал пытаться сдержать себя, и повернулся в его сторону, одаривая демона довольной улыбкой. Боги, как хорошо было им обоим быть дома живыми и здоровыми. Как мало надо было для счастья. Уголки губ Мобэя дёрнулись вверх — на точёном лице показалась едва заметная улыбка. Впрочем, для Мобэя это было эквивалентом ухмылки во все зубы. Ему сложно было так же открыто выражать все свои эмоции, как Цинхуа, но главное тут было намерение! Если он захочет, над остальным они поработают.       Ло Бинхэ, бродивший рядом вместе с невесть откуда взявшейся подмогой в виде пары-тройки северных демонят и периодически присоединявшегося к ним Шэнь Цинцю, резко остановился, заметив изменение в выражении лица своего вечно холодного первого помощника. Было ужасно забавно наблюдать, как он прослеживает взгляд Мобэя до Шан Цинхуа, потом обратно — и что-то словно щёлкает в его голове, будто наконец собирается паззл. Глаза Бинхэ внезапно прониклись таким пониманием, будто он познал всю глубину этого мира, и сразу после этого он вновь вернулся к своей работе, которая заключалась… не совсем понятно, в чём. Отсюда Цинхуа не было слышно, о чём воркуют демоны, но они явно что-то обсуждали с очень серьёзными лицами.       В это же время прислужники приводили Мобэй-цзюня в его привычный торжественно-угрожающий вид, одновременно спаивая ему какие-то демонические лекарства и проверяя на наличие состояний, о которых человеческий врач не мог иметь ни малейшего понятия. Видно было, что он чрезвычайно доволен собой — как бы ни было забавно играть в современную парочку соседей по квартире, королевское обслуживание было Мобэй-цзюню больше по душе. Он уже начал постепенно вливаться в свою стихию так же, как это делал Шан Цинхуа, и это выглядело очаровательно.       — В таком случае, Шан-шисюн, моя работа здесь окончена, — Цинфан, к удивлению Цинхуа, тоже легко улыбнулся, — Разве что я буду вынужден попросить вас всю следующую неделю возвращаться на пик Цяньцяо. Я настаиваю на том, чтобы шисюн находился под моим наблюдением ещё какое-то время. Сами понимаете, ваше тело претерпело значительный стресс за эти три недели.       — Конечно-конечно, Му-шиди, спасибо за беспокойство! Этот Цинхуа всё понимает, — кивнул он, — За здоровьем надо следить, так что кто я такой, чтобы отказываться.       Глаза Му Цинфана едва заметно расширились, но он быстро вернул себе самообладание и коротко усмехнулся, совсем по-доброму.       — Шисюн не перестаёт меня удивлять, — пробормотал он, — Раньше вас было совершенно никак не уговорить хотя бы принимать пищу больше одного раза в день. Сейчас вы, кажется… словно изменились?       — Ахаха, ну, знаете, — отмахнулся он, — Возможно, этот старик просто слишком сильно ударился головой? В любом случае, главное ведь, что изменения произошли в лучшую сторону, так?       Му Цинфан лишь пожал плечами — навряд ли ему казалось, что травма мозга может иметь хоть какие-то положительные последствия.       — Кстати, это напомнило мне кое о чём, Шан-шиди, — сказал вдруг материализовавшийся рядом Шэнь Цинцю, — Что произошло тогда, перед тем как вы с Мобэй-цзюнем упали с обрыва?       — А мы… упали с обрыва? — Шан Цинхуа неловко улыбнулся, всем своим видом давая понять — он совершенно ничего не помнит!       Признаться, без Братца Огурца он даже не знал бы, что случилось всё в горах. Что уж там говорить о том, что конкретно произошло. Вероятнее всего, на них напали — в конце концов, они же были у границы, так? Мобэй-цзюня частенько пытались убить по своей глупости горе-захватчики и любители низкоуровневых политических игрищ. Впрочем, какая уже разница? Надо будет только не забыть потом найти того несчастного, который впутал себя в это, и заставить заплатить за причинённые неудобства своей головой. Но с этим они тоже как-нибудь разберутся.       — Это… были лейини, — послышался глухой голос Мобэя с другого конца комнаты.       Все говорившие до этого почти одновременно замолкли — не часто демонический лорд так спокойно говорил в присутствии посторонних. Впрочем, он все ещё воспринимался большинством присутствующих как опасность, поэтому не было ничего удивительного в том, что ему уделяли, скажем так, “особое внимание”.       — Лейини? — переспросил его Цинхуа, единственный, кроме Ло Бинхэ, кому было дозволено легко общаться с Мобэй-цзюнем, — Если я правильно помню, это те огромные рогатые твари?       — Мн. На границе с территориями южных племён их полно. Я помню, что мы случайно наткнулись на стадо по пути. Этот король не знал, что они поднимаются в горы.       — Точно! — Шэнь Цинцю вдруг стукнул веером по раскрытой ладони и с внезапным энтузиазмом начал рассуждать вслух, — Сейчас весна, значит, у них начался гон — лейини в это время очень агрессивны, как и любые другие неразумные демоны и дикие звери. В горах им легче найти себе добычу, потому что с узкой высотной тропинки её можно просто скинуть вниз и спуститься за ней позже. Наверное, они застали вас врасплох, и Шан-шиди пострадал первым, поэтому не смог подхватить Мобэй-цзюня в падении.       Шэнь Цинцю уже, скорее, говорил сам с собой, но Мобэй согласно кивнул. Видимо, он и правда помнил больше Шан Цинхуа и рассуждения заклинателя подтверждали его отрывочные воспоминания. Цинхуа же, наверное, крепко всадили рогами по голове ещё до того, как всё толком успело начаться, а может ему просто отшибло память. В любом случае…       — То есть все эти проблемы… Только из-за каких-то оленей-переростков в гоне? — ему даже было как-то обидно.       Это ощущалось просто глупо, но… Что ж, видимо, такова была его судьба. Хотя это означало, что ему не придётся выискивать среди демонической элиты очередного предателя и изобретать хитроумный план по его уничтожению. Нет, придётся, конечно — это случалось в среднем раз в две-три недели — но у него хотя бы будет время прийти в себя и влиться в привычный ритм жизни до того, как очередной придурок решит испытать судьбу на прочность.       Лазарет после этого они оккупировали недолго. Сначала откланялись все старшие ученики, потом главы пиков — на удивление, довольно искренне пожелав Шан Цинхуа здоровья и удачи — а после и сами пострадавшие вместе с сопровождением в лице Ло Бинхэ и Шэнь Цинцю покинули пик Цяньцяо. Конечно, поблагодарив Му Цинфана и пообещав проставиться за его заботу. Уже у подножья Шэнь Цинцю вдруг внезапно схватил своего нерадивого собрата за руку, позволяя двум демонам уйти чуть вперёд. Конечно, ни один из них не был в восторге, потеряв своих людей из поля зрения, но те лишь кивнули им, давая понять – им двоим надо поговорить. Наедине.       — Самолёт, я, конечно, безмерно рад твоему возвращению, — начал Шэнь Цинцю, — Но скажи мне, пожалуйста, ты чем вообще думал? Твоя утренняя выходка, конечно…       — Братан, слушай, это как-то само получилось. Не смотри на меня так! Я болезный несчастный ослабший заклинатель, — в притворном признании поражения он поднял руки в воздух, — Не осуждайте мужчину за желание поспать у сексуального холодного демона под бочком, когда всё тело ноет и болит.       Шэнь Цинцю закатил глаза:       — Ты не боялся, что реакция может быть… Более бурной?       — А-Юань, слушай, ну не на вилы же они бы меня посадили. В плане, конечно, я понимаю, что все не в восторге, но рано или поздно они всё равно бы узнали. К тому же, не думаю, что они считают, что может быть что-то хуже твоей выходки. Кстати, Цинфан почти даже не выглядел удивлённым. Странно, но классно.       — Это потому, что он двадцать лет смотрел на всевозможные синяки, которые тебе ставил Мобэй, балда ты несчастная, — Шэнь Цинцю раскрыл веер и прикрыл им лицо, — Он, в отличие от тебя, что-то да помнит о демонических особенностях. Думаю, он считал, что вы уже двадцать лет как счастливы в браке.       — Эй! Хватит меня атаковать, — картинно заныл Цинхуа, — И вообще, нет! Никто так не считал, даже он. В плане, я уверен, что Мобэй-то сам себе отчёт не отдавал. Думаю, у него была ко мне какая-то сомнительная привязанность, но точно не любовь.       Несколько секунд они шли в тишине, и Шан Цинхуа уже хотел нагнать их спутников, но тут Шэнь Юань снова заговорил:       — Знаешь, я заметил… Демоны, они часто не отдают себе отчёт в самых простых вещах. По крайней мере, Бинхэ так точно, — он вздохнул, — Представляешь, я буквально вчера понял, что дружбу он считает чуть ли не за измену. По крайней мере, для себя. Понимаешь? Все их концепции совершенно иные, планировал ты это или нет.       Шан Цинхуа внезапно встал, как вкопанный. Удивительно, когда это Шэнь Юань стал так хорошо разбираться в переплетениях чужих душ и мыслей? Сам-то совсем недавно был болваном почти без эмпатии, но сейчас…       Возможно, Мобэй и правда любил его все эти годы, а не только последнее время. Просто… правда не понимал, что это какой-то демонический эквивалент любви. Могло ли быть, что все эти годы он действительно — даже в уме странно было произносить это слово — ухаживал за Шан Цинхуа, сам не зная, чего он хочет от этих странных отношений?       Это нисколько не отменяло и не умаляло того факта, что все эти годы Мобэй делал Цинхуа больно не только физически, но и морально. Ему всё ещё нужно было пройти долгий путь, но боль утихла. Первые семена уже были посажены, самые важные слова уже были сказаны, и перспективы казались ему довольно радужными. К тому же, если Шэнь Юань был прав, то, возможно, путь окажется ещё легче.       Довольно быстро они дошли до распутья. Ло Бинхэ и Шэнь Цинцю собирались, наконец, отправиться в бамбуковую хижину — очевидно, им до смерти хотелось наверстать всё упущенное время. Впрочем, как хотелось и Цинхуа с Мобэем. Им оставалось только попрощаться, пусть и ненадолго — Цинцю пообещал заскочить в гости в Северные Пустоши, когда Цинхуа снова обустроится.       — Буду ждать, Шэнь-шисюн, — задорно проговорил Цинхуа перед тем, как развернуться к порталу, — Я всё ещё помню наш уговор, так что с меня вино!       — Я уж надеюсь, — ответил ему Шэнь Цинцю, после чего вздохнул и, когда мужчина уже одной ногой был в открытом Мобэем портале, добавил, — Удачи, Шан Цинхуа.       Ответить Цинхуа не успел — через мгновение он уже стоял посреди пустого коридора Северного Дворца – но в следующий раз он намеревался обязательно это сделать.       — Цинхуа, — послышалось спереди.       Чуть дальше, в нескольких шагах вниз по коридору, Мобэй-цзюнь стоял и ждал его. Низкое северное солнце освещало его статную фигуру сквозь причудливые витражи, и весь он будто купался в этом разноцветном свете, и словно светился сам. Теперь уже чёрное парадное ханьфу — всё ещё с глубоким вырезом, почти до талии — заставляло его выглядеть особенно величественно и элегантно (и привлекательно, что уж греха таить). Серебряные украшения обвивали длинные рога, украшали острые когти и струились вдоль редких полос на мощном теле Мобэя. Только волосы не были привычно заплетены в длинные косы, потому что этим дозволено было заниматься всегда только одному человеку во всех мирах. Тенарова синь смотрела на заклинателя — и только один он знал, что в этом, казалось, непроницаемом взгляде сейчас плещется вся нежность, всё обожание, на которое только способен его король. И вся она была только лишь для Цинхуа.       Он понимал, что выглядит сейчас, скорее всего, не лучшим образом — длинные волнистые волосы наспех были собраны в пучок, а простое домашнее ханьфу даже было пошито не из ткани цветов пика Аньдин. Впрочем, его голубой цвет, наверное, сейчас был только кстати. Все свои простые украшения он оставил в каких-то из своих покоев. Разве что, возможно, разноцветные солнечные зайчики так же красиво играли на его загоревшей коже и в медовых глазах. И всё равно Цинхуа почему-то был уверен, что сейчас для Мобэя он выглядит как самое дорогое сокровище. И он тоже смотрел на Мобэя со всей любовью, чувствуя, как она переливается через край, всего его оставляя гореть от переизбытка чувств и эмоций.       — Добро пожаловать домой, Цинхуа, — шёпот Мобэя разнёсся эхом по пустому коридору.       И он пошёл к нему навстречу. Цинхуа даже не подумал дважды — его ноги словно сами по себе тоже понесли его вперёд. Шаг, другой — и вот он уже в кольце нежных, сильных, аккуратных рук.       — Спасибо, мой король, — почему-то ему казалось, что он сейчас заплачет от счастья, — С возвращением.       Даже если кто-нибудь и захотел бы пройти по этому коридору сейчас, то не посмел бы — Цинхуа чувствовал, что энергия их закупоренных десятками лет чувств вырвалась наконец наружу, и её невозможно было не почувствовать, невозможно было вынести её напора. Он сам утопал и плескался в этой любви, которую, наконец, мог показывать без страха и стеснения, которую получал в невероятных количествах в ответ. Даже сейчас Мобэй совершенно не пытался сдержать себя и легко целовал его в макушку, водил руками по спине, снова издавал звуки крайнего довольства и точно не собирался отпускать своего Цинхуа. Так они стояли чёрт знает сколько. Может, пару минут, а может, несколько часов. В любом случае было недостаточно, невозможно мало. Цинхуа еле нашёл в себе силы оторваться и посмотреть Мобэю в глаза.       — Мой король, полагаю, надо дать придворным знать, что вы здесь. Иначе это будет… интересным сюрпризом для них, я полагаю.       — Они уже знают, — уверенно ответил он, и, что ж, скорее всего так и было, — Пускай у нас нет телефонов, но тут новости всё равно разносятся со скоростью молнии.       — Да, пожалуй, вы правы, — улыбнулся Цинхуа, — Тогда позвольте мне проводить вас до ваших покоев, хорошо?       — Наших, — Мобэй внезапно наклонился чуть ниже, нависая теперь над ним, — Наших покоев, Цинхуа.       И тогда плотину прорвало — Цинхуа почувствовал, как по его щеке скатывается то одна слеза, то вторая. Каждая замерзала, не пройдя даже половины пути, оставаясь ледяными кристаллами под его глазами. Он не сопел, не рыдал, но не мог перестать лить эти одинокие слезинки, через которые все переполнявшие его чувства выливались теперь наружу в отчаянной попытке вернуть ему хотя бы часть былого спокойствия.       Кто бы знал, что с каждым часом он может становиться всё счастливее и счастливее? Если так продолжится, то однажды он правда не выдержит.       — Конечно, — кивнул он, пока пальцы Мобэя осторожно стирали с его лица льдинки и ещё не замёрзшие слёзы, — Не волнуйтесь, это просто от переизбытка чувств. Всё хорошо. Я… Не знаю, наверное, я не думал, что вы захотите так скоро…       — Я хочу всегда быть рядом с тобой, Цинхуа. Как ты все эти годы оставался рядом несмотря ни на что, — закончив вытирать его щёки, Мобэй приподнял голову Цинхуа, заставляя посмотреть на себя, — И как у тебя всегда в сердце было место для этого короля, так и у меня всегда будет место для тебя. Везде. Поэтому, если ты согласишься…       — Конечно соглашусь! — воскликнул он, хватаясь за руки, державшие его лицо, — Конечно же да, мой король, о чём вы вообще?! Будто бы я после двадцати лет, получив всё, о чём только мечтал, оказался бы настолько тупым, чтобы…       Закончить ему не дал вполне себе ожидаемый поцелуй в губы. В этот раз у Мобэя уже получалось немного лучше — удивительно, как быстро он был способен обучаться, когда ему что-то было интересно. Прохладный язык скользнул по губам, вошёл внутрь, и Цинхуа оставалось только отчаянно вжиматься в Мобэя, отвечать на поцелуй так же страстно и громко вздыхать от приятных ощущений, пока демон сам не мог удержаться от низкого урчания.       В этот раз проблемы нехватки воздуха почти не было — что демону, что заклинателю было гораздо легче с этим справиться — но они всё же оторвались друг от друга, когда ощущений снова стало слишком много, а губы едва заметно затекли.       — Что ж, тогда пойдёмте, мой король? — мужчина подхватил его под руку и они двинулись в направлении покоев.       — Мобэй, — внезапно поправил тот, и уточнил со вздохом, когда Цинхуа посмотрел на него в молчаливом вопросе, — Если хочешь звать меня так, как всегда — это твой выбор. В прошлый раз ты отказался, но сейчас мы снова дома. Ты... всё равно уже никогда не сможешь быть просто моим слугой, Цинхуа.       В груди потеплело ещё сильнее. Конечно, он понимал, что это было логичным шагом, но от этого не становилось менее приятно. Что Мобэй действительно так считал и хотел, чтобы все знали об этом и видели это. Конечно, в глазах других они никогда не будут окончательно равны — но друг для друга они будут равными, достойными уважения.       Их отношения начинались просто замечательно, и после долгих лет недопонимания Цинхуа ценил это сильнее, чем что бы то ни было. Ему оставалось только надеяться, что их и правда ждёт чудесное будущее.       — Хорошо, мой… Мобэй. Хах, прошу прощения, это ещё займёт какое-то время.       — Ничего, — весело пробормотал демон, — “Мой Мобэй” тоже звучит хорошо. Мне нравится.       К этому моменту они уже подошли к входу в их покои. Шан Цинхуа громко притворно возмущался бесстыдству Мобэя и снова был заткнут поцелуем. И когда двери закрылись, за ними рассказывались уже совершенно другие истории — о былом, о грядущем, и все, в общем-то и целом, о любви.