*********************
Однако, время неумолимо бежало вперед. Штольман находился в Париже уже больше месяца. Он понимал, что нужно что-то решать с отъездом. И утро выходного дня, по его мнению, отлично подходило для разговора. Они проснулись и лежали, обнявшись, не желая, словно птенцы, покидать свое теплое уютное гнездышко. Но как ни странно, Анна его опередила. - Яков, а давай останемся в Париже насовсем? - предложила вдруг она. - Час от часу не легче, - Штольман искренне изумился ее упрямству. - То есть ты теперь хочешь остаться здесь и после учебы, я правильно понимаю? - уточнил он на всякий случай, что не ослышался. - Да-а-а, я бы хотела и дальше заниматься медициной и исследованиями, - подтвердила она. “Значит не ослышался”, - расстроено подумал он. - А в Петербурге разве нельзя этим заниматься? - немного помолчав, спросил Яков. - Ну ты же понимаешь, что там мне никто не позволит это делать, а здесь у меня хотя бы есть возможность, - пояснила Анна. - А ты уверена, что тебе это вообще нужно? Разве ты не хочешь, чтобы у нас были дети? - заигрывающе улыбаясь, он погладил ее по животу и начал медленно скользить рукой еще ниже, но она резко остановила его. - Яков, что ты делаешь? Я вообще-то серьезно с тобой разговариваю, - возмутилась она. - Конечно, я хочу детей, но ведь это не мешает заниматься и полезным делом. - Не мешает? - удивился Штольман. - И как же ты себе это представляешь? - Вот! Это то, как мужчины думают про нас, женщин. Что все женщины обязаны только и делать, что с утра до вечера заниматься детьми и не иметь больше никаких других дел, - посетовала она на женскую долю. - Ну, не настолько, конечно, - засмеялся Штольман. - Но ведь это так и есть. - А все потому, что вы, мужчины, думаете, что все знаете лучше нас. Ты вот тогда в Затонске как говорил? Что я тебе мешаю в расследованиях! Вместо того, чтобы признать, что я тебе помогала, - вздохнула Анна. - Я признал, - Штольман снова ласково прильнул к ней. Все таки она была так прекрасна в своем, как он полагал, невинном заблуждении касательно взглядов на жизнь. - И всегда к тебе прислушивался, - его руки снова начали призывно скользить по ней. - Ты - да, и то не сразу, - все-таки согласилась она, немного подумав. - Но в России процветает невежество, и там еще не скоро позволят женщинам то, что позволяют здесь, - сказала Анна, совершенно уверенная в своей позиции. - Это тебя здесь, в Сорбонне, этому научили? - Штольман тут же отдернул руки от Анны, чуть не задохнувшись от гнева. “Варя бы так никогда не сказала”, - вдруг с досадой подумал он. - Нет, конечно, но это ведь и так понятно. Не просто же так мне пришлось ехать учиться медицине в Париж. К твоему сведению, в России на женских курсах запрещено даже преподавание физиологии человека и животных. По-твоему, это правильно? - спросила она его. - Да, в России может и много всего неправильного, но мой долг служить Родине, и по-другому я не могу. А что же прикажешь мне делать здесь, во Франции? - пытаясь погасить свой гнев, поинтересовался он весьма скептически. - Ну, служить же можно и здесь, - возразила Анна. - Да уж, можно. Вот на днях я, например, помог одному нашему бедолаге, которого твои обожаемые французы споили и хотели обобрать до нитки. Средь бела дня в самом центре Парижа, между прочим. Они меня приняли за немца и в открытую смеялись, какие все русские - доверчивые дураки. Пришлось открыть им глаза, что они неправы, - Штольман от негодования с силой сжал кулаки. - Тут все чужое, понимаешь? И мы тут чужие. - Такое везде могло случиться, - отмахнулась Анна. - Ты не прав, во Франции любят русскую культуру. Французы читают Достоевского и Толстого, - парировала она. - Ну да, любят, - усмехнулся Штольман. - А ты видела, как они высмеивают русских в своих карикатурах? Да они же нас не за людей, а за дикарей каких-то считают. Россия у них в лучшем случае - большой медведь. Это что ж за любовь такая? Да если б у них был хоть малейший шанс взять реванш за поражение в наполеоновских войнах, они бы его никогда не упустили. А Восточная война? Ты что, уже все забыла? - Яков, ну что за глупости ты говоришь? Когда это вообще было? - теперь уже возмутилась Анна. - И вообще, после заключения франко-русского союза, отношения между Россией и Францией наладились. - Наладились. На дипломатическом уровне. И то - пока. Но не забывай, что Россия - это монархия, а Франция - республика. У нас разные дороги. Аня, ты как была наивной, так и осталась, - совсем завелся Штольман. - Вот раньше ты тоже не верила, что благородных кровей Разумовский может быть преступником и шпионом. Может ты до сих пор думаешь, что он ни о чем плохом и не помышлял? - зачем-то вспомнил он про князя. - Хорошо, давай, пожалуйста, не будем больше спорить и подумаем об этом позже? - попросила Анна. Обсуждать князя Разумовского ей уже совсем не хотелось, и к тому же ей не нравилось, куда зашел их разговор. Поняв, что сегодня у них договориться не получится, как впрочем и всегда, она решила все же отложить попытку на потом. Миролюбиво улыбнувшись, Анна стянула с себя сорочку, оставшись в одних панталончиках, и обняла Якова, прижавшись к нему своей обнаженной грудью. Руки Штольмана, не спрашивая его мнения, тут же обняли Анну в ответ. Немного успокоившись, Яков стал гладить ее по спине, постепенно спускаясь все ниже и, в конце концов, остановившись на ягодицах. Нежно поглаживая между ними и слегка дотягиваясь до самого сокровенного, он заставил Анну трепетать в предвкушении. А потом, избавившись от нижнего белья, Штольман усадил ее на себя, позволив ей руководить процессом. За то короткое время, что они уже были вместе, Анна настолько раскрылась и так хорошо стала чувствовать и свое, и его тело, что он теперь мог позволить себе расслабиться и просто наслаждаться ее невероятно соблазнительным видом и безумно приятными ощущениями, которые она ему дарила. Анна всегда была очень красивой, но в моменты близости ее красота становилась подчеркнуто очень женственной, нежной и даже какой-то ранимой, что безумно нравилось Штольману. Ее длинные волнистые волосы рассыпались по плечам, грудь с выделявшимися сосками покачивалась в такт тому, как она двигала бедрами. А самое главное, ее взгляд… Будучи обращенным на Якова, этот взгляд выражал ее полное доверие ему, единственному и любимому мужчине в ее жизни. Так смотрела на него и Варя, но в отличие от Анны всегда, а не только в моменты близости. Той ночью Якову совсем не спалось. Он все думал над словами Анны. Их разговор слишком задел и взволновал его. Такого поворота он никак не ожидал. Хотя, конечно, он еще в Затонске знал, что Анна имеет крайне прогрессивные взгляды, но всегда объяснял это ее юношеским романтизмом. Не зря же он впервые увидел ее именно на велосипеде - чуть ли не главном символе женской эмансипации. Сейчас же Штольмана это уже вовсе не интриговало как тогда, а очень даже беспокоило. Ведь по-своему она и права. Женщина - врач в России была бы сейчас просто феноменом. Вряд ли ей дадут возможность полноценно работать в Петербурге, а уж заниматься медициной на уровне науки и подавно. А без дела она сидеть точно не сможет, это уж ясно как божий день. Но оставаться здесь? Штольман не мог даже и помыслить об этом. Хотя ради нее, он, наверное, бы смог. Но только если бы видел в этом смысл, потому что, действительно, хочет, чтобы она была счастлива. Ведь Анна - смысл всей его жизни. Однако пока он сильно сомневался, что это будет правильным решением.************************
Следующие несколько недель стали для них уже довольно серьезным испытанием. Вместо того, чтобы, наконец, прийти к какому-то решению или компромиссу, они наоборот все больше и больше ссорились. Поводы для разногласий множились, а отношения с каждым днем становились все напряженней, недопонимания все острее, и даже близость между ними случалась все реже. Штольман, совершенно растерявшись, не понимал, как быть. А сегодня утром ему пришла телеграмма - как можно скорее явиться на службу. Срок, однако, был дан с запасом - не позднее, чем через две недели. Необходимо было, наконец, принять сложное решение, и откладывать больше не было возможности. Чтобы проветрить голову, Яков вышел на улицу. Два дня назад террористом был убит президент Карно, и теперь уже сотрясалась вся Франция. И это напряжение чувствовалось даже в воздухе. Устроившись в кафе за столиком, Штольман открыл утреннюю газету, чтобы посмотреть новости. Там напечатали телеграммы, которые в тот фатальный день шли с места преступления в Лионе. Лион, 24 июня, 21 час. 35 мин. «Сегодня вечером, в 9 часов 20 мин, при проезде президента Карно по улице Республики молодой человек 18—20 лет, в серой каскетке, похожий по виду на жокея, бросился к его ландо, держа в руке завернутый в бумагу предмет, и нанес им удар президенту. Глава государства отвезен в префектуру. Его положение, по-видимому, безнадежно. Виновник покушения арестован». Лион, 24 июня, 23 часа. «Волнение в городе чрезвычайно велико. Час тому назад начались уличные манифестации. Пострадала итальянская кофейня Казати, расположенная в центре Лиона. Манифестанты направились к итальянскому консульству. Для его охраны спешно вызван отряд войск». Лион, 24 июня, 23 часа. «Президент республики в коляске произнес лишь слова: «Кажется, я ранен», — и, откинувшись на спинку коляски, лишился чувств. Префект Риво ударом кулака отбросил преступника, который кинулся в толпу с криком: «Да здравствует анархия!» Лион, 24 июня, 23 час. 30 мин. «Казерио на дурном французском языке заявил, что он в восторге от совершенного им действия и добавил: «Взойду на эшафот спокойно». Преступник перевезен в тюрьму св. Павла». Лион, 25 июня, 0 час. 32 мин. «Президент республики скончался в 0 час. 30 мин. ночи». Лион, 25 июня, 1 час ночи. «Волнение в Лионе невообразимое. Итальянское консульство охраняется войсками». Яков с досадой закрыл газету и, щурясь от яркого солнца, осмотрелся по сторонам. И почему это все происходит именно сейчас? В Париже, разумеется, тоже стало далеко не спокойно. Гораздо более благоразумным решением было бы в ближайшее же время уехать в Петербург. Тем более, что теперь уже и время поджимает. Он нужен на службе. Однако, Штольман был почти уверен, что Анна не станет слушать его доводов и не захочет возвращаться сейчас в Россию. Поэтому он надеялся, что возможно хотя бы обстоятельства будут на его стороне. Если окажется, что Анна уже ждет ребенка (ведь собираясь пожениться, они все это время совершенно не думали об осторожности), то это повлияет на ее решение, и она одумается. Яков очень желал, чтобы у них появился ребенок, хоть и не хотел бы, чтобы Анна из-за этого почувствовала себя в западне. Но, к сожалению, он понимал, что это была его последняя реальная надежда. Штольман несколько дней мучился в ожидании, но дождался лишь подтверждения того, что беременности не произошло. Теперь ему оставалось надеяться только на благоразумие Анны и на то, что она доверится ему. Но почему-то он в это уже мало верил. Как Штольман и ожидал, их серьезный разговор зашел в тупик, однако в этот раз он совершенно неожиданно обернулся еще и полной катастрофой. Сначала Анна предложила Якову вернуться в Россию сейчас, а самой приехать, когда закончит учебу. Штольману очень не хотелось больше разлучаться с ней. Ему почему-то казалось, что так они совсем отдалятся друг от друга. К тому же, как он мог оставить ее одну в столь опасное время? И, в конце концов, не выдержав, Яков просто сказал, что не будет больше ее слушать, и они должны ехать, потому что так решил ОН. - Знаешь что, я уже не хочу становиться твоей женой. Это просто невыносимо, - вдруг ответила ему на это Анна. - Ты сейчас серьезно? - опешил Штольман. - Совершенно, - уверенно ответила она с вызовом в голосе. - Аня, не нужно бросаться такими словами. Ты сейчас просто злишься, - предупредил он, сдерживая гнев, как только мог. - Да, злюсь, но я последнее время постоянно только об этом и думаю, - сказала она уже спокойнее. - Вот как? - ужаснулся Штольман. Его сердце словно опять пронзил кинжал. - Яков, уезжай, пожалуйста. Мне нужно спокойно доучиться. Осталось всего несколько месяцев, а с тобой я не могу и думать об учебе, - устало попросила она. - Ты же видишь, у нас никак не получается жить мирно. Ошарашенный Штольман остолбенел на месте, пытаясь справиться с болью в сердце и переводя вдруг остановившееся дыхание. - Ладно, не хочешь замуж, не нужно, - дрогнувшим голосом согласился он. - Но одну я тебя здесь все равно не оставлю. Ты видела, что творится в городе? Здесь небезопасно. Собирайся, пожалуйста, я отвезу тебя в Затонск, к родителям. И потом можешь делать все, что тебе заблагорассудится. - Не преувеличивай. Все со мной будет хорошо. Я как-то справлялась до этого и теперь справлюсь, - ответила Анна, даже не пытаясь прислушаться к его предостережениям. А Яков вдруг почувствовал себя таким ненужным и несчастным. На что он, вообще, надеялся? Анна давно уже не та наивная, юная, смотрящая на него как на бога, барышня. У нее своя жизнь, свои взгляды, свои ценности. Она отлично справляется сама, без его заботы и опеки. А ему оказалось слишком трудно вклиниться во все это. Даже сильное чувство, которое соединяло их столько лет, не может преодолеть того, как они изменились. Все это было большой ошибкой, наваждением и, в конечном итоге, принесло им обоим лишь разочарование. - Прости меня, - сказал примирительно Штольман, все-таки желая как-то сгладить ситуацию. - Я не хотел тебя так расстраивать. - Яков, я совершенно не обвиняю тебя ни в чем. Но мне тяжело. Такое ощущение, что я задыхаюсь рядом с тобой. Прости меня тоже, я не думала, что так будет. Но тебе, действительно, лучше уехать. Прямо сейчас, - она виновато посмотрела на Штольмана, обняла его и отошла к окну, в один миг став такой холодной и чужой. Штольмана даже перетрясло, как будто его действительно обдало потоком очень холодного воздуха. Он еще минуту стоял на месте, не шевелясь, пытаясь собраться с мыслями, потом оглянулся на Анну, подхватил свой дорожный саквояж и ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Ту ночь он провел в гостинице, но, разумеется, ни на минуту не сомкнул глаз. Так плохо ему не было уже очень давно. Сердце ныло и болело не только потому, что было разбито жестокими словами Анны, но и от тревоги за нее. Ну не мог он оставить ее здесь одну. Наутро Штольман отправился к университету. Встав за деревьями так, чтобы Анна не могла его заметить, он видел, как она встретилась со своими сокурсницами, как они весело болтали о чем-то и смеялись. Анна не выглядела опечаленной или хотя бы расстроенной. Наоборот, казалось, что она была очень даже довольной. Не видел он только одного, не выдержав и уйдя слишком рано. А именно того, что когда Анна уже входила в здание учебного корпуса, она обернулась и окинула небольшую площадь внимательным взглядом, явно надеясь кого-то увидеть. А потом она расстроено поджала губы и скрылась внутри. В тот день вечером Штольман уже ехал обратно в Россию, не желая оставаться в Париже больше ни дня. Он чувствовал глубочайшее разочарование от того, что Анна отвергла его, и от того, что любовь не принесла счастья им обоим, и от того, что они не смогли найти точек соприкосновения. Новые раны кровоточили вместо старых еще сильней. Но вместе с тем появилось и какое-то странное ощущение освобождения, которое приводило его в замешательство, но тем не менее давало сил делать очередной вдох, чтобы продолжать жить дальше, вместо того, чтобы просто умереть прямо сейчас на этом самом месте от горя. Он смотрел, как за окном сменялись пейзажи Европы, но не видел ничего, снова и снова прокручивая в голове эти два месяца, что они провели вместе с Анной. Он был уверен, что со своей стороны делал все, что мог, чтобы сохранить их отношения. Но тем не менее все равно пытался понять, в чем он был неправ, где совершал ошибки. И всегда возвращался к одной и той же мысли, что они слишком изменились, стали слишком разными, их дороги разошлись, и больше они никогда не смогут быть вместе.