******************
Петербург , март 1897
- Яков, - словно какое-то эхо, сквозь сон Штольман услышал шепот и почувствовал, как теплая рука гладит его по груди. “Аня, Анечка…”, - пронеслась в голове восторженная мысль. - Яков, - шепот стал настойчивее проникать в его спящее сознание. - Платоша уснул. “Платоша?” - удивленно повторил внутренний голос. - “Варя…” Штольман открыл глаза и увидел перед собой лицо жены. Она так ласково смотрела на него, так любила. Вот за что? За что она его так сильно любила? За что подарила ему двух прекрасных сыновей? Ответа у него не было. Тем более сейчас. Потому что сам он себя теперь просто возненавидел. Возненавидел за то, что не мог полюбить свою жену так, как она этого заслуживала. Возненавидел за то, что мечтал о другой, самой любимой на свете, и ничего не мог с собой поделать. И за Анну себя ненавидел, потому что знал, что она тоже все еще любит его, а он не смог сделать ее счастливой и никогда уже больше не сможет. Как оказывается легко было быть несчастным тогда, когда он только вышел из тюрьмы. Ни перед кем не нужно было притворяться, и можно было упиваться своими страданиями. Теперь же его все чаще посещала мысль, что, пожалуй, лучше было бы вообще сгнить тогда в казематах. И ничего этого бы не случилось. Как теперь жить дальше и что делать он совершенно не понимал, ведь теперь все было совсем по другому. Хотя один выход ему все же виделся, но был он весьма трагическим. Яков себя просто негласно приговорил. Решил не щадить себя ни в чем. Ни себя, ни тех, кто отваживался нарушать закон. Да, Штольман лютовал, страшно лютовал, и из-за этого нажил себе уже много врагов. Но рисков и опасностей для него теперь как-будто и не существовало. Он в них жил, наказывая себя таким жестоким образом. Зато весь преступный мир Петербурга уже знал и боялся жесткого, бесстрашного, крайне самоуверенного и ужасно принципиального начальника сыска. На последнем задержании он чуть не убил проворовавшегося казначея, потому что тот вздумал прикрываться своей беременной женой, приставив ей нож к горлу. Выбить у него к чертям собачим этот нож из рук у Якова заняло ровно пять секунд. Городовые, словно беспомощные котята, только рты пооткрывали, поражаясь его ловкости. А вот потом этому сукиному сыну досталось. И досталось бы еще больше, если бы не городовые. А до этого Яков застрелил при попытке к бегству известного на весь Петербург вора и убийцу. Накануне тот жестоко убил целое семейство ради банального ограбления, не говоря уже о десятках других совершенных им преступлений, и Штольман не стал с ним церемониться. Его тяжелое внутреннее состояние в конце концов привело к тому, что он весь стал как один сплошной оголенный нерв, чувствующий все, что происходило вокруг него, слишком остро. А еще он был крайне сосредоточен, мгновенно улавливая даже мельчайшие, незаметные другим, детали преступлений. И все это, помноженное на его исключительную логику, давало просто невероятные результаты. Ну и конечно, Штольман смог грамотно и быстро подобрать себе свой особый штат секретных агентов, на которых мог с уверенностью положиться, а также устраивал бесчисленные облавы по заранее продуманным хитроумным планам. Ни одному преступнику пока не удалось от него скрыться. Он доставал каждого, хоть из-под земли. Только одному Богу было известно, чего ему это стоило. Но все получалось, и еще как! Да и судьба, как ни странно, была пока к нему благосклонна, не допустив даже ни единого ранения. А Штольман очень надеялся, что это везение долго не продлится. Начальство и то побаивалось его за резкость, прямоту и безапеляционность, которые он себе позволял. Но в то же время и уважало, потому как работоспособнее, справедливее и честнее трудно было представить себе человека на этом посту. Хотя уже были и обиженные на него чиновники. Например, одному из них в личной беседе Штольман прямо сказал, что в курсе того, что тот грешит взяточничеством. Достоверных доказательств он пока не имел, но и Якову, и тому чиновнику было совершенно ясно, что это лишь вопрос времени. А у Варвары в то время было слишком много своих забот, дети были еще совсем маленькие, и она, будучи всегда очень проницательной, в этот раз даже не догадывалась о том, что происходило у мужа на службе и о том, каким он там был. Да и вообще о его жизни она имела весьма ограниченные представления. Ведь в те редкие моменты, что Яков проводил в кругу семьи, он проявлял себя совершенно по-другому - как заботливый муж и очень любящий отец. Ни одним взглядом, жестом или словом он не показывал своей жене, какая буря бушевала у него в груди. По крайней мере, до этого вечера. Увидев, что Яков проснулся и открыл глаза, Варвара улыбнулась и стала ласкаться к нему. - Ты все время на службе, а мне тебя очень не хватает, - пожаловалась она. - Я соскучилась… - Ты ведь знаешь, что у меня много работы, - попытался улыбнуться Яков, отвлекаясь от своих мыслей. - Прости, я ничего не понимаю в твоих делах, - Варя виновато посмотрела на него. - Но я уверена, что скоро все преступники Петербурга будут сидеть в казематах, а ты сможешь хоть немного отдохнуть. С нами. “Нет, Варя, виновато должен смотреть я, а не ты”, - подумал Штольман и сжал жену в объятиях. А потом приподнялся, заставляя ее откинуться на спину, и огладил полную грудь прямо через сорочку. Варя громко вздохнула и закрыла глаза, наслаждаясь тем, как тяжелая рука мужа поползла по ней ниже, захватила сорочку и снова поднялась ровно до живота, внизу которого нестерпимо остро запульсировало желание. Словно стремясь почувствовать эту пульсацию, Яков положил руку ей на живот и мягко погладил. А уже в следующее мгновение Варя почувствовала мужа в себе. Он медленно двигался, опираясь на обе руки, а она держалась то за его плечи, то за спину, то за ягодицы, восхищаясь его сильным атлетическим телом. С каждым движением оно напрягалось сейчас только для нее, чтобы обладать ею, и это было так волнительно для ее женской сущности. А он был с ней нежен, даже слишком нежен, пытаясь заменить этим свою любовь. Но ей и этого было достаточно. Лишь бы он был, был с ней. - Варя, - позвал вдруг Штольман, когда она уже засыпала в его объятиях. - Если со мной что-нибудь случится, ты должна быть сильной. Ради наших мальчиков. Варвара тут же села и тревожно посмотрела на мужа. - Яков, не пугай меня. Что с тобой может случиться? - Да что угодно. Служба такая, - пожал плечами Штольман. - Нет, нет, не говори так. Ты ведь знаешь, что я без тебя не смогу, - взмолилась Варя. - Сможешь. Ради детей сможешь, - Яков так неожиданно жестко произнес это, что у нее внутри все похолодело и от его слов, и от его взгляда. Закусив язык, она медленно с трагическим видом легла на свою подушку, закрыла глаза и замерла, не проронив больше ни единого слова. А Штольман смотрел на нее и его брала такая досада. Он совершенно не хотел думать, что будет с его семьей, когда его самого не станет. От досады Яков обхватил голову руками и крепко зажмурился. Хотелось кричать, очень громко кричать, чтобы докричаться до Варвары и заставить ее быть благоразумной. Но как он мог требовать от нее этого, если и сам поступал отнюдь не так? И поэтому он тихо выдохнул и, обняв жену, примирительно сказал ей: - Варя, ну что ты в самом деле? Все обойдется, я с тобой. Не нужно так переживать. И она открыла глаза, и бросилась мужу на шею, и плакала, и очень-очень просила его больше никогда так ее не пугать. А он успокаивал и, разумеется, обещал. Обещал всегда быть осторожным, лишь бы ей стало спокойно. Но сам при этом чувствовал, как от безысходности сводит скулы и немеют слишком сильно сжатые в кулак пальцы, разжать которые он в тот момент был просто не в состоянии.******************
Петербург , апрель 1897
В тот холодный весенний вечер Штольмана вызвали в дом одного важного человека. Там прямо во время грандиозного бала произошла крупная кража. На этом балу присутствовало много высокопоставленных особ. В частности, там была и княжна Елизавета Александровна, только недавно получившая возможность вернуться с матерью и братом обратно в Россию из Франции, где она выросла. Ей было девятнадцать лет. Она обладала потрясающим голосом и уже успела завоевать признание в Петербургском обществе за свое красивое пение. На этом балу они со Штольманом и встретились, и она влюбилась. А как было не влюбиться в человека, который представляя собой оголенный нерв, вызывал у всех женщин, что общались с ним, как минимум определенное волнение c необъяснимой дрожью в коленках? Причем теперь это случалось еще чаще, чем раньше. А княжна Елизавета была очень впечатлительной, и пообщавшись с Яковом, решила во что бы то ни стало заполучить внимание этого крайне притягательного мужчины. Она была молода, своенравна, слишком уверена в себе и дерзка, почти как сам Штольман теперь. Но она не знала, что Якову сейчас было не до этого и некоторым слишком впечатлительным дамам уже бывало приходилось самостоятельно охлаждать свой пыл. Хотя положение княжны, конечно, давало ей определенную власть и требовало к себе особого отношения. Вот только для Штольмана это не имело никакого значения. Хотя княжну Елизавету он и сам тоже выделил среди других гостей. У нее была очень необычная красота, цепляющая некой загадочностью и возвышенной отрешенностью, как будто бы она жила в каком-то другом, своем мире. У Штольмана ведь тоже был свой собственный мир, в котором жили только они с Анной и в который он не пускал больше никого. Но кроме самого Штольмана об этом мире не было известно никому. Княжна же совершенно не скрывала своего отношения к этому миру, предпочитая тот, выдуманный ею, в котором она чувствовала себя свободной. Ее влюбленные глаза, обращенные только на него, просто обжигали Якова своей необузданной молодостью и страстностью до того, что будучи уже привыкшим не обращать внимания на подобные знаки внимания, он все-таки чувствовал себя не совсем удобно. Ту кражу Яков раскрыл быстро и сразу же откланялся. А через несколько дней после этого происшествия, княжна просила Штольмана принять ее. А как было не принять? Хотя учитывая ее молодость и мятежный нрав, он все-таки с пониманием относился к ее порывам и собирался мягко дать ей понять, что им не по пути. В тот раз они очень долго беседовали о чем-то у него в кабинете, а после этого Елизавета заходила к нему еще несколько раз. По очень важному делу, разумеется. Но так и не добившись своего, она не успокоилась и в конце концов решила устроить ему западню. Написав записку, что в ее доме тоже произошла кража, она просила его срочно приехать. Не повиноваться княжне он не мог, поэтому все-таки отправился к ней, уже имея, однако, нехорошее предчувствие. В ее доме он провел часа два, и что именно между ними тогда произошло было известно только ей и ему. Но с тех пор она больше никогда не искала с ним встреч и больше они не общались. Во всяком случае до определенного дня, события которого Штольман потом пытался связать со всем, что происходило в его жизни в эти месяцы, и даже с этим.******************
Петербург , май 1897
Зайдя домой, Яков услышал, что Варя принимает гостей. Устав как собака, он очень желал только поскорей уединиться в своем кабинете и отдохнуть от всего, но, вздохнув, прошел в гостиную. Варя сидела на диване, а рядом в кресле устроился господин Нечаев из Департамента железных дорог. - Яков! - Варя обрадовалась появлению мужа. - А к нам в гости господин Нечаев пожаловал, по старой памяти, - они, действительно, были давно знакомы. Штольман тут же подумал, что надо бы провести разъяснительную беседу с женой, кого стоит принимать в гостях, а кого нет. Но вовсе не потому что он ей не доверял, а потому что не доверял им. Ведь, будучи все время занятым на службе, он совершенно не знал, с кем общается его жена. Примерно понимая, зачем мог пожаловать этот гость, после приветствий Штольман сразу же предложил ему переместиться в кабинет для разговора. - Яков Платонович, - начал тот издалека. - Разрешите поздравить вас с таким успешным началом службы на новом посту! Весь Петербург только о вас и гудит, - в голосе Нечаева при этом слышалось что угодно, но только не искренняя радость. Сказанное им, разумеется, было преувеличением, но сути не меняло. Штольман ведь и в самом деле стал заметной фигурой в городе и нравилось это, само собой, далеко не всем. - Благодарю, - коротко кивнул Яков, совершенно не любивший всех этих разговоров вокруг да около. - Могу я узнать причину вашего визита в мой дом? - он старался быть вежливым, но скрывать свое недовольство тем, что этот господин заявился якобы в гости к его жене, он не собирался. - Яков Платонович, - вздохнул Нечаев, видя, что Штольман настроен на прямолинейную беседу. - А позвольте встречный вопрос? С какой целью ваш сыскной отдел стал интересоваться работой Департамента железных дорог? - А вы разве не в курсе, в каких масштабах творятся безобразия на железной дороге? - ответил Яков, ничуть не удивившись. Именно такой вопрос он изначально и ожидал. - Да, но ведь этим делом занималось Жандармское полицейское управление железных дорог? - возразил Нечаев. - Занималось, - подтвердил Яков. - Вот только не очень успешно. А наш губернатор граф Толь обратился ко мне с личной просьбой помочь в расследовании всех этих преступлений, - объяснил он. - Ясно, - задумчиво произнес Нечаев. - А стоит ли вам во все это вмешиваться, господин Штольман? У вас ведь, наверняка, и своих дел хватает, - тут же добавил он. - Одним делом больше, одним меньше… Справимся, - усмехнулся Яков такой наглости. - А что если о вашем общении с княжной станет известно? - вдруг спросил Нечаев, бросая Штольману прямой вызов. - Не боитесь лишиться своего места? Яков гневно сверкнул глазами. - Кажется, вам пора, господин Нечаев. Надеюсь больше никогда не увидеть вас в своем доме, - крепко сжав кулаки и еле сдерживаясь, чтобы не выкинуть этого подлеца за дверь, сказал он. - Ну-ну, смотрите не пожалейте, - ответил тот и поспешил удалиться. Оставшись один, Штольман выдохнул. Он, конечно, уже привык к подобным беседам и различным угрозам, но этот Нечаев перешел уже все границы, заявившись к нему домой. Такие люди не вызывали у него ничего, кроме отвращения. Запугать его глупыми намеками им не удастся. Да и в любом случае ему уже все равно. И действовать с ними он тоже будет жестко. Судорожно потянув за галстук, Яков ослабил его и, сняв, бросил на стол. - Варя, - громко и недовольно позвал он жену. - Я прошу тебя больше никогда не принимать этого господина. - А что случилось? - она смотрела на него открытым удивленным взглядом, ничего не понимая. Секунду колеблясь что ответить, чтобы не посвящать ее в свои дела, Штольман постарался погасить в себе злость. - Мы с ним не сошлись во мнениях, - уже спокойно пояснил он. - Конечно, как скажешь, - тут же заверила Варя. - Тем более, что мы с мальчиками и так переезжаем в имение на все лето. - Вот и хорошо, - задумчиво сказал Штольман. - Там спокойно и детям нужен свежий воздух. Варя только согласно кивнула, хоть и понимала, что теперь будет видеть мужа еще реже, и очень переживала из-за этого. А он подумал, что так ему, пожалуй, будет даже легче еще больше сосредоточиться на работе и ни на что не отвлекаться. Пока у него еще есть такая возможность. То, что тучи над ним сгущаются, он чувствовал буквально кожей. И уже не мог ничего изменить. Печально вздыхая, Варя взяла со стола его галстук и хотела выйти из кабинета, но потом вдруг резко остановилась и, вернувшись, странно посмотрела на Штольмана: - Яков, это правда про тебя и княжну Елизавету Александровну? Штольман тут же страшно нахмурился, не зная, что возмутило его больше. То ли то, что она подслушала его разговор, то ли что она про это вообще спрашивает. - Вот, держи. Мне сегодня кто-то записку прислал, - видя замешательство мужа, расстроено сказала Варя и протянула ему небольшой аккуратный конвертик. Смиряя волнение, Штольман быстро достал из конверта записку и прочел:Варвара Павловна, Вы должны знать, что Ваш муж и княжна Елизавета Александровна проводят время вместе.
Его ярости не было предела. Но теперь хотя бы стало понятно, почему Варя спросила об этом. По привычке бросив внимательный взгляд на конверт и записку, он молча смял их и выкинул в корзину для мусора. Потом посмотрел на Варю. Она стояла перед ним, ни жива ни мертва, и, напряженно следя за каждым его действием, ждала ответа. - Нет, - коротко и раздраженно ответил он на ее вопрошающий взгляд. - Не правда? - уточнила на всякий случай Варя, все еще не дыша. - Нет, не правда, - подтвердил он твердо. Варя тут же улыбнулась и, глубоко вздохнув, обняла его. - Прости, у меня еще очень много дел, - отстраняясь, сказал Штольман. - Да-да, я ухожу, - промурлыкала довольная Варя и, поцеловав мужа, вышла из кабинета. Яков устало опустился в кресло и задумался. А потом, потянувшись к корзине, вытащил оттуда смятые конверт и записку. Снова осмотрев их и даже понюхав, он пробежался глазами по тексту и зачем-то положил все в ящик стола. Выяснять, кто мог бы быть автором этого послания, у него не было ни времени, ни желания, но возможно когда-нибудь потом. Однако, подумав еще, он открыл ящик, схватил злополучные бумажки и, порвав на мелкие кусочки, кинул все это в мусор.******************
Петербург , июнь 1897
Да, за последние полгода список врагов Штольмана значительно увеличился. Кроме проворовавшихся чиновников и отвергнутых женщин, некоторые из которых имели определенную власть, в нем значились и все серьезные преступные шайки Петербурга, которые, потеряв слишком много ценных людей, уже порядком подустали от во всю лютующего начальника сыска. И начали, наконец, предпринимать попытки с ним договариваться. Действовали они по-разному, когда как. Бывало и угрожали, и хотели подкупить, и даже убить. Штольман, разумеется, ни на какие провокации не шел. Но изобретательность преступного мира порой поражала его воображение. Хотя, случались, конечно, и наоборот, весьма курьезные случаи. Один раз Штольман получил сразу два кляузных письма на двух важных воров, с указанием всех подробностей совершенных ими краж. А потом оказалось, что это подельники, не поделив добычу, жаловались друг на друга. Был случай и когда скупщик краденого, съедаемый завистью к более успешному собрату, явился к Якову и с удовольствием сдал со всеми потрохами своего соперника. А сейчас, услышав за дверью своего кабинета какой-то громкий спор, Штольман встал из-за стола и вышел в приемную. Его помощник ругался с какой-то барышней. - Что здесь происходит? - ледяным голосом недовольно спросил Яков. - Ваше превосходительство, я не хотел пускать, но она… Знаю я таких, год назад чуть за кражу не села, - ответил, оправдываясь, Федор Тимофеевич. Штольман быстро окинул девушку оценивающим взглядом. Она была молода и недурна собой, но манер ей явно не доставало. - Пусть войдет, - кивнул он помощнику. Барышня, гордо приподняв подбородок, вырвала свою руку из удерживающей ее руки Федора Тимофеевича и, улыбнувшись Якову, прошла в кабинет. - Так по какому вопросу вы ко мне? - уточнил Штольман, снова располагаясь на своем месте. - По очень важному, Яков Платонович, - ответила девушка, все еще улыбаясь. - Я вас внимательно слушаю, - он, действительно, внимательно посмотрел на нее. - Вы, Яков Платонович, намедни одного хорошего человека ни за что задержали, а он ни в чем не виноват, - сообщила она. - Так уж и не виноват? - усмехнулся Штольман. - Точно не виноват, - заверила девушка. - Оговорили его, Григория то, а он не делал ничего. - Григорий? - удивился Яков. - А то, что он со своей шайкой товарные вагоны обчищал? А неделю назад и вовсе всякий страх потеряли - на Николаевской дороге целый паровоз своровали. На запасной путь его загнали и разобрали по частям. Это как? Ничего не делал называется? - спросил он ее. - Наговор это, не делал он этого. Не мог, - уверенно запротестовала барышня. - Как вас зовут? - спросил вдруг Штольман. - Ольга Александровна, - представилась она. - Я его сестра и подтверждаю, что он дома был в тот день. Никуда не отлучался. Весь день и всю ночь. - Сестра? - снисходительно улыбнулся Яков. - Насколько мне известно, Григорий - сирота, да и не Александрович вовсе. На это она промолчала. А Штольман продолжил. - Так вот, Ольга Александровна, - взгляд его снова заледенел. - Ваш… брат… нарушил закон и понесет заслуженное наказание. А вам я советую остановиться и заняться добропорядочным делом. Год назад вам удалось избежать наказания, но если вы попадетесь МНЕ, то договориться уже не получится, - предупредил он ее. - Так я еще и не договаривалась ни с кем, - заволновалась было Ольга. Уже не слушая ее, Штольман подошел к двери и, открыв, жестом показал девушке проваливать. А она вместо этого уселась на его стол и, загадочно улыбаясь, поманила его к себе пальчиком. - Ладно, - сузив глаза, вздохнул Штольман, быстро закрыл дверь обратно и вплотную приблизился к упрямой барышне. - Яков Платонович, вы такой мужчина… - она кокетливо выставила вперед свое декольте и положила руку ему на грудь. - Неужели мы с вами не договоримся? - Какой это, такой? - поинтересовался Штольман. - Ну такой. Внешне суровый, а внутри ведь огонь, так? - глядя исподлобья, она ясно давала ему понять свои намерения. Не смутившись ни на секунду, он пристально смотрел на нее в ответ, едва заметно усмехаясь уголком рта. В его взгляде было столько властной мужской силы, вмиг подавившей всю ее волю, что она отчего-то вдруг решила, будто он сейчас захочет хорошенько проучить оступившуюся девушку. А зная, какие про него ходили слухи, она тут же до смерти перепугалась и вообще пожалела, что пришла к нему. А потом и вовсе зажмурилась и сжалась от страха, когда он крепко обхватил ее одной рукой за талию, а другой за бедро. И в этот самый момент она решила воспользоваться своим тайным оружием и потянулась к ботиночку, в котором у нее был припрятан острый ножичек. Но Штольман, со своим обостренным вниманием следивший за каждым ее мимолетным движением, тут же перехватил руку и, сжав ее ногу, вытащил из ботиночка нож. Бросив его на свой стол, он продолжил то, что собирался сделать. Снова обхватил ее одной рукой за талию, а другой за бедро, резко приподнял и снял ее со своего стола. - Дура! - раздосадовано бросил он. - На каторгу захотела? Там же Федор Тимофеевич за дверью. - Да и пусть! Без Гришеньки мне все равно не жить, - огрызнулась она, понуро опустив голову и дрожа всем телом. Сев за стол, Штольман немного помолчал, глядя на нее и решая как поступить. - Всего хорошего, Ольга Александровна, - неожиданно для нее сказал он уже спокойным голосом. - Надеюсь, вы меня услышали. - Всего… хорошего… Яков Платонович - пролепетала она, пятясь к двери, а потом быстро открыла ее и выскочила из кабинета, как ошпаренная. А Штольман устало потер лицо руками. Как же все надоело. Даже нет, не надоело, а просто осточертело! Глубоко вздохнув, он откинулся на спинку стула, закрыл глаза и представил себе Анну. Ему вдруг даже показалось, что он почувствовал ее запах, как будто она здесь, рядом с ним. Вот он смотрит в любимые глаза, ощущает на себе нежность ее касаний. Настолько реально, что по коже начинают бежать мурашки. И так хочется поймать ее тонкие пальчики и все их перецеловать. Он скучал по ней, страшно скучал. И больше не мог отрицать и прятать это от себя. Его сердце сжималось от тоски всякий раз, когда он начинал о ней думать. И постоянно вспоминал их последний разговор. Вот так, как и сейчас. Открыв глаза, Штольман нервно схватил со стола карандаш и верхнюю папку из стопки с дюжиной таких же папок и стал внимательно изучать документы по очередному делу. Через минуту карандаш в его руках громко хрустнул и сломался пополам. Чертыхаясь и вздыхая, Штольман открыл ящик стола, в котором уже лежало не меньше сотни таких обломков, и, замахнувшись, с силой бросил туда и эти. “Ты думаешь, все к лучшему, Аня? К кому такому лучшему? И почему, черт побери, тогда так плохо?”******************
Петербург , 20 июля 1897
Закрытый экипаж вез чету Штольман на очень важное событие - торжественное освящение Всероссийской передвижной пожарной выставки, устроенной на специально обустроенной для этого пожарной ладье “Первенец”. Варвара сильно волновалась, потому как это было первое событие, которое она решила посетить за эти три года, очень тяжелых три года ее жизни. Когда она выходила замуж за Якова в сентябре 1894 года, ей казалось, что ее ждет самое прекрасное и безмятежное будущее. Но все оказалось не совсем так, а точнее совсем не так, как она мечтала. Последние месяцы ее первой беременности были единственными, когда она была по-настоящему счастлива и, как ей казалось, очень любима мужем. Но потом все изменилось, и больше уже никогда не было так, как в те месяцы. Она не знала, что будет настолько тяжело, но все равно ни секунды ни о чем не жалела. В этот раз Варвара собиралась остаться дома с детьми, также как и всегда, но передумала и решила, что все-таки будет сопровождать своего мужа. И теперь она крепко держалась за его локоть, чувствуя себя не в своей тарелке и желая его поддержки. Ведь на торжестве должны были присутствовать важные высокопоставленные гости, среди которых числились и министр внутренних дел сенатор Горемыкин, и министр финансов Витте, и Санкт-Петербургский губернатор граф Толь, и многие-многие другие официальные лица. А она так давно не была в обществе и вообще, как ей казалось, забыла как нужно себя вести. Видя, что Варя волнуется, Штольман заботливо поглаживал руку жены, лежащую на его локте, успокаивая и придавая ей уверенности. - Все будет хорошо, ты великолепно выглядишь, - подмигнул он ей, когда они уже подъезжали. Ей было очень важно услышать это от него, и от этих слов она прямо на глазах расцвела. Экипаж остановился у дворца Его Императорского Высочества Великого князя Владимира Александровича. А напротив, на Неве, в эту ночь была поставлена та самая пожарная ладья. Яков с Варварой присоединились к приглашенным гостям, с интересом рассматривающим необычную ладью - в ее носовой части была укреплена огромная пожарная каска, а посередине возвышалась каланча. Для начала выставки все ждали только августейших покровителей российских пожарных - Великого князя Владимира Александровича, Великой княгини Марии Павловны и Великого князя Андрея Владимировича. Когда они прибыли в сопровождении своей свиты, их приветствовал сам князь Львов, по предложению которого и была устроена эта необычная передвижная пожарная выставка. В Петербурге его звали не иначе, как Огненный Князь, за его видную деятельность в становлении пожарной охраны России. Князь Львов сразу же галантно преподнес Великой княгине роскошный букет из роз. А по окончании молебна Их Императорские Высочества, в предшествии духовенства, окроплявшего путь святой водой, изволили обойти все помещения выставки и выйти снова в средний павильон. Вход в этот павильон со стороны берега был загражден красной шелковой лентой, которую августейшая покровительница, взойдя на сходни, перерезала серебряными ножницами, поднесенными ей князем Львовым на серебряном блюде. Выставка была объявлена открытой и оркестр грянул мощное «Боже царя храни». А затем, под звуки «Владимирского» пожарного марша, Их Императорские Высочества проследовали во внутренние помещения ладьи, где подробно осмотрели экспозицию, выслушав объяснения князя Львова. Все это было Варваре не очень интересно, но она видела, как увлечен увиденным и услышанным был Яков, и это придавало сил и ей. После экскурсии гости переместились на большой прием во дворец Великого князя Владимира Александровича. Находиться в обществе среди уже позабытых знакомых сначала все же несколько смущало Варвару, но очень быстро навык вернулся, и в тот день она по-настоящему блеснула, как яркая вспышка, снова излучая свет, который Яков увидел в ней в тот день, когда они познакомились. Варя давно не выглядела такой счастливой, и он был этому искренне рад. На приеме он заметил и княжну Елизавету Александровну. Яков переодически ловил на себе и Варе ее не слишком доброжелательные взгляды. А когда по просьбе всех собравшихся она исполняла романс, то и вовсе почти не сводила глаз со Штольмана. Хорошо, что Варвара тогда увлеченно с кем-то беседовала. Улучив подходящий момент, он подошел к княжне, когда та вышла на балкон и ненадолго осталась в одиночестве. - Яков? - кокетливо улыбнулась она. - Я очень хотела тебя увидеть. Княжна потянулась к его руке и взялась за нее, переплетя свои пальцы с его, и снова обожгла Штольмана своим выразительным взглядом. - Елизавета Александровна, а что происходит? Разве в прошлый раз мы не все решили? - озадаченно вздернул он бровь, поцеловал ее руку и тут же отпустил. - О чем вы? - княжна тоже перешла на Вы и сделала вид, что ничего не понимает. - У вас очень красивая жена, господин Штольман, - как-то едко заметила она вместо ответа. Яков лишь осуждающе покачал головой и, ничего не сказав, вернулся к Варваре. Когда они покидали прием, были уже сумерки. Прежде чем идти к экипажу, Варя попросила сначала еще раз подойти к ладье и полюбоваться на нее. Они встали на набережной возле парапета. С Невы дул легкий освежающий ветерок. Варя, одетая в летнее платье без рукавов, начала подрагивать от холода, и Яков обнял ее за плечи, чтобы согреть. Они еще долго так стояли и молча смотрели и на ладью, и на темную воду Невы, каждый думая о своем. А потом Варя повернулась к Штольману лицом, оказавшись целиком в его объятиях, и посмотрела ему в глаза. - Яков, - сказала она каким-то новым, неизвестным еще ему голосом, в котором слышалась легкость и безмятежность. - Я очень тебя люблю. И я счастлива, что встретила тебя тогда. А у него совершенно не было настроения на нежности и он хотел сказать что-то нейтральное, но потом внимательно посмотрел на нее, ее лицо, глаза, какой же родной она для него стала… И все прощала, и всегда ждала, и любила. Не смотря ни на что. - Варя, послушай, ты ведь меня совсем не знаешь. Я вовсе не такой, как ты думаешь, - вдруг неожиданно для самого себя сказал он очень серьёзным голосом, чувствуя сильное облегчение от своего признания. Она улыбнулась и, ни капли не сомневаясь в своих словах, тут же возразила: - Ну, конечно, знаю! Ты - самый лучший, - и, смешно вытягивая губы, потянулась к нему за поцелуем. Он никогда не был сентиментальным, но в тот момент у него защемило сердце. От своей страшной усталости, от невероятного напряжения, в котором он жил уже слишком долго, от беспросветной тоски. И ему так захотелось прижаться к Варе. И Яков прижал ее к себе, и поцеловал. Так долго и с таким чувством, как не целовал уже очень давно. Кажется, несколько бокалов шампанского, спокойная романтичная обстановка на набережной и его слова, которые он давно должен был сказать ей, но не говорил, подействовали на него так, что в тот момент ему неожиданно стало как-то легче. И впервые за много месяцев ему вдруг захотелось хотя бы просто дышать. А потом, держась за руки, они направились к своему экипажу, и уже подходя к нему, почти что нос к носу столкнулись с каким-то странным человеком, выросшим перед ними будто бы из-под земли. - Господин Штольман, - лишь тихо поприветствовал Якова этот человек. - Вы к … - Штольман не успел задать свой вопрос, как в руках этого человека резко появился револьвер. В тот момент Яков был, конечно, не совсем трезв и в кой то веки расслаблен. И поэтому действовал чуть-чуть медленнее, чем обычно, но этого вполне хватило, чтобы уже в следующее мгновение прогремел смертельный выстрел. А за ним и второй.