Петербург , октябрь 1897
- Дядя, ну, как же так? Почему с тобой все время что-нибудь случается? - взволнованная Анна буквально пулей влетела в палату к раненому Петру Ивановичу и кинулась ему на шею. - Ой-е-ей, осторожней, Аннет, мне больно, - проворчал дядюшка, нежно погладив свою забинтованную левую руку. - Вот такой вот я у тебя, непутевый, - вздохнул он так грустно и жалобно, что ей сразу захотелось прижать его к груди и погладить по голове, как маленького провинившегося ребенка. - Прости! Прости, пожалуйста, - Анна почувствовала, как сильно соскучилась по его ворчанию. Они не виделись всего несколько месяцев, а, казалось, что прошла уже целая вечность. - Но почему ты в больнице? Что произошло? - хотела она немедленно знать. - Ну, что-что? Да, все как обычно, - пожал он плечами. - Видишь ли, я сейчас приятельствую с одной очень милой дамой, - дядя понизил голос и сделал такое лицо, будто сообщает Анне какой-то очень важный секрет. - А намедни на ее мужа напали и убили. И меня во всем обвинили. Улики там якобы какие-то есть. Ну и их наследник, молодой да горячий, решил наказать виновного. Меня, значит. Ты представляешь? - возмущенно сообщил Петр Иванович. - Боже, дядя, и угораздило же тебя приятельствовать именно с этой дамой! - упрекнула Анна. - Ну, знаешь, - недовольно надул в ответ губы Петр Иванович, а потом подозрительно воззрился на бестактную племянницу. - А ты, вообще, каким ветром тут, душа моя? - озадачено поинтересовался он. - Так нам телеграмма пришла, что ты в больнице, - ответила Анна. - Мы с Настей в Затонске как раз были. А у папы важные дела в суде, он поехать никак не мог, - она печально вздохнула и опустила глаза, понимая, что проницательный дядюшка все равно затребует объяснений. - Так-так, - как она и думала, насторожился дядя. - А вот теперь-ка давай поподробнее. И душераздирающие рассказы о том, как сильно ты соскучилась по Затонску, можешь приберечь для своих сентиментальных родителей, - с интересом уставился на нее Петр Иванович, ожидая этих самых объяснений. - Дядя, да разве сейчас об ЭТОМ нужно думать? Тебя спасать надо, - возразила Анна, все же пытаясь отложить тяжелый для нее разговор. - Аннет, я не виновен, чего мне думать? - искренне возмутился Петр Иванович. - Пускай полиция думает. Или ты во мне сомневаешься? - Ну, конечно, нет! - заверила Анна. - Тогда не увиливай и рассказывай, - настаивал дядюшка. - А все другое подождет. - Да рассказывать то особо и нечего, - ответила Анна. - Мы с Алексом больше не будем жить вместе. Это все, - нервно дернула она плечом и отвернулась. - Неужели он что-то натворил? - вытянув лицо, встревоженно предположил дядя. - Что ты! Ты ведь знаешь, какой он добрый и заботливый. Прошу тебя, не мучь меня сейчас вопросами, - попросила Анна. - Мне просто нужно было подумать и отдохнуть. Вот мы с Настюшей и поехали в Затонск. - Да… дела… - Петр Иванович сильно расстроился от таких новостей. - Я знаю, дядя, это ужасно. Но, пожалуйста, не смотри на меня так. Давай лучше все-таки о тебе поговорим? Какие там у полиции улики? - попыталась переключить тему Анна. - Не сообщают, - раздосадовано развел руками дядя. - Виктора нужно вызывать. Вот не хотел я ему говорить, опять ведь мораль читать станет. Но, видимо, придется, - обреченно склонил он голову. - А кто занимается расследованием? - тут же со знанием дела спросила Анна. - А Яков Платонович что говорит? - Ну, Яков Платонович, Яков Платонович… Не до меня Якову Платоновичу, - смутившись, ответил как-то невнятно Петр Иванович. Анна удивленно замолчала, но потом все-таки уточнила: - Скажи, а ты давно его видел? - К чему это ты им интересуешься? - тут же забеспокоился дядюшка. - Да ни к чему, просто хотела узнать, как он, - Анна поджала губы. - Ты ведь всегда все про всех знаешь. - Просто узнать? - снова подозрительно взглянул он, словно пытаясь прочитать, что там у нее за мысли в голове. - Да нет, боюсь, что не просто, - недовольно пробурчал он. - Дядя! - возмущенно одернула Анна. - Ладно, ладно, вот не хотел я тебе говорить, - сделав напряженное лицо, ответил Петр Иванович. - Беда с ним. - Что? - Анна тут же побелела, словно мел. - Что случилось? - Стреляли в него, - трагическим голосом сообщил Петр Иванович и еле-еле успел подхватить здоровой рукой падающую в обморок племянницу. - Аннет, Аннет, да живой он, живой! Да что ж такое-то? - пытался докричаться он до нее. - Дядя! - открыв глаза, Анна в ужасе схватилась за Петра Ивановича. - Как стреляли? Почему? Что с ним? Ради бога, не молчи! - взмолилась она. - Да не молчу я, - тяжело вздохнул он в ответ. - Ну как такое сказать? Жена ведь у него погибла. - Варя? Боже мой! Но как? - растерялась Анна. - Мужа от пули закрыла. Вот как… - грустно пожал плечами Петр Иванович. - Закрыла? - переспросила Анна, чувствуя, как тяжело ей стало дышать. - А Яков… Платонович? - А Яков Платонович жив остался. Только вот жизнь ему теперь, сама понимаешь, не в радость, - сочувственно развел руками дядя. - Что значит, не в радость? Говори, пожалуйста, прямо, - нетерпеливо потребовала Анна. - Ну, что значит, что значит? Со службы ушел. Выпивает, говорят. Да крепко, - нехотя пояснил Петр Иванович. Анна в ужасе накрыла рот рукой. “Яков, ну как же так?”*************
Имение под Павловском , октябрь 1897
Похоронив жену, Штольман погрузился в такую тьму, что казематы показались ему теперь просто раем. Он долго не мог поверить, что Вари больше нет. И, конечно же, во всем винил только себя, думая, что она погибла из-за него, пожертвовав собой. А ведь до этого он сам, по собственной воле, играл со своей жизнью и жаждал погибели. Теперь же он физически был жив, но уже как будто и не жил. С таким грузом вины вообще невозможно было жить. И лишь дети хоть как-то удерживали его от того, чтобы избавиться от этих страданий раз и навсегда. Но они были еще слишком маленькими, чтобы можно было разделить это горе с ними. Для младшего сына он сразу нашел кормилицу, у старшего была няня. Яков честно пытался уделять детям время, чтобы хотя бы частично восполнить отсутствие Вари, живущей ради них и оставившей ради семьи все другие заботы. Жить они продолжали в имении. У Штольмана не было ни желания, ни сил перебираться обратно в Петербург. Да и зачем? Ведь службу он теперь тоже оставил, где-то в глубине души, возможно, все же и надеясь, что это всего лишь на какое-то время. Но прошел месяц, другой, третий, а Яков по-прежнему был как в тумане, ничего не замечая вокруг от горя. В его душе, как и в доме, царил настоящий хаос. И чтобы облегчить муки совести, он все чаще стал просто выпивать. Самым же ужасным местом для него была могила жены. Варю похоронили здесь же, в ее любимом родовом имении, рядом с матерью и отцом. Яков подолгу сидел у могилы, обхватив голову руками. Он очень хотел бы лежать там, в земле, вместо нее. Ему было невыносимо больно, но он все равно продолжал ходить туда почти каждый день, заставляя себя раз за разом испытывать эту непроходящую боль. В таком положении и увидела его издалека Анна, приехав просить о помощи. Ее сердце чуть не разорвалось от жалости при виде его неподвижной, скрюченной от горя, фигуры, вместившей в себя, казалось, всю скорбь этого тленного мира. Разговаривал ли он с женой, искал ли прощения или просил забрать его к себе, а может просто хотел побыть рядом хотя бы так, Анна не знала. Но подходить к нему в тот момент, разумеется, не стала, оставшись ждать возле дома. А он даже не заметил подъехавший к дому экипаж и так и сидел неподвижно еще очень долго. Когда же, возвращаясь, Штольман заметил со спины женский силуэт, то почему-то уже сразу знал, что это Анна. - Анна… Викторовна… - тихо и изумленно произнес Яков и замер, сжимая в руках трость. Анна услышала за спиной такой знакомый голос. Только хрипотца в нем была какая-то новая, надрывная. Она медленно обернулась, чувствуя, как бешено заколотилось ее сердце. Штольман был чернее самой черной тучи. Анна с ужасом отметила, как сильно он изменился с их последней встречи. Осунулся, похудел, да и седины прибавилось. А по его лицу было видно, что он, действительно, выпивает, причем часто и много. - Яков, - смиряя волнение, Анна глубоко вдохнула и подошла к нему, грациозно протянув руку для поцелуя. Штольман смог лишь коротко кивнуть в ответ и, совсем растерявшись, слишком долго смотрел на ее ручку, прежде чем взять в свою. Его губы, едва коснувшись ее нежной кожи, слегка царапнули. А после поцелуя, Анна почувствовала, как руки стали слегка подрагивать, и она спрятала их за спину. - Не ожидал тебя здесь увидеть, - снова как-то прохрипел Штольман. - Да, повод для встречи как всегда печальный, - попыталась слегка улыбнуться Анна, всматриваясь в его лицо, в то время как он почему-то постоянно отводил глаза, не решаясь смотреть на нее прямо. - Что случилось? - как-то устало поинтересовался он, кажется, даже не обратив внимания на смысл ее фразы. - Дядя попал в беду. Его обвиняют в убийстве, и против него есть серьезные улики, - волнуясь, выпалила Анна на одном дыхании. - И ты хочешь, чтобы я расследовал это дело? - слегка усмехнувшись, понял Штольман. - Яков, я знаю, у тебя горе. Это просто ужасно - то, что случилось с Варей. И мы приносим тебе соболезнования… - осторожно продолжила Анна. Но его взгляд вдруг резко стал холодным и колючим. То ли ему было горько слышать о соболезнованиях из-за мучительного чувства вины, то ли он не хотел, чтобы его жалели, то ли просто от ее такого непринуждённого «Мы». А может и от всего сразу. - Благодарю… вас, - перебив Анну, буркнул он. - Но тогда ВЫ, должны знать и то, что я оставил службу и больше не занимаюсь расследованиями. - Я понимаю, - Анна не смогла сдержаться и взволнованно схватила его за запястье, заглядывая прямо в глаза. - Но они нашли удобного подозреваемого и хотят повесить это убийство на дядю. Кроме тебя никто не станет вникать в это дело. Дядю просто отправят на каторгу. Ты это понимаешь? - Аня, я не могу вмешиваться в официальное расследование, я теперь там никто, - ответил Яков, мягко убрав ее руку со своего запястья. - Я прошу тебя, - настаивала Анна, продолжая сверлить его своими большими испуганными глазами. - Прости, но сейчас я вряд ли смогу быть тебе полезным, - беспомощно опустил он взгляд. Анна горько покачала головой, не узнавая его, и, развернувшись, молча отправилась к экипажу. Штольман обреченно смотрел ей вслед, пока экипаж не скрылся за поворотом и, согнувшись еще сильнее, побрел в дом. Пройдя сразу в кабинет, он налил из графина в бокал приличную порцию коньяка и выпил половину. Ему вспомнилось, как когда-то он и сам подозревал Петра Ивановича в убийстве, а Анна пыталась помогать ему в расследовании. То дело было его самым первым в Затонске, и он его очень хорошо запомнил. Уже тогда, наверное, и влюбился в Анну. Просто влюбился и все, в смелую, красивую, везде сующую свой нос девушку. Сколько же времени прошло с тех пор? А теперь Петру Ивановичу снова грозит тюрьма, но в этот раз он не сможет помочь. И вообще уже никому не сможет помочь, даже самому себе, потому что его самого просто больше нет. Он разбит, раздавлен, растоптан. Он слишком наивно полагал, что хуже ему быть не может, но жизнь оказалась умней и снова сыграла с ним злую шутку, показав, что он получил еще не сполна. Штольман прислушался к тишине в доме. Дети уже спали, в кабинет к нему давно никто не заходил. Только семейная фотография, где они все вчетвером, стоит на столе и смотрит на него словно какая-то насмешка судьбы. Яков допил коньяк и вытащил из ящика стола револьвер. Он был такой холодный, что даже немного трезвил мутное сознание Штольмана. Повертев оружие в руках, Яков машинально проверил заряд, подумав вдруг о том, что даже не спросил у Анны, что за убийство произошло и при каких обстоятельствах. Но не ехать же теперь в Петербург. Хотя если разбираться в этом деле, то, конечно, только на месте. Нет, нет, он не сможет. Да и хватка уже не та. За несколько месяцев обильных возлияний и без работы он снова прилично сдал. Однако, искорка азарта все же уже успела зажечься в его измученной голове. Отложив револьвер, Яков стал задумчиво покусывать костяшки пальцев. Вот как отказать в просьбе Анне? Она ведь теперь должно быть с ума сходит из-за дяди. В ее глазах было столько тревоги и беспокойства. В ее глазах… В ее глазах… Хоть и мельком, но он тоже успел заглянуть в ее глаза. В ее такие необыкновенно прекрасные глаза… Быстро осушив еще пару бокалов, он уснул прямо за столом, положив голову себе на руки.***************
На следующий день Анна снова пришла навестить дядюшку в больницу, постаравшись перед входом в палату стряхнуть с себя охватившие ее тревогу и отчаяние. Ведь дело было совсем плохо. - Аннет, послушай, - тут же озарил ее своей улыбкой дядя. - Я не знаю, что ты там такого провернула, но сегодня меня снова приходил допрашивать следователь. И его тон, скажу я тебе, изрядно поменялся, - Петр Иванович был этим очень доволен. - Провернула? - озадаченно переспросила Анна. - А что же я такого провернула? - спросила она саму себя вслух. И замерев от пронзившей ее догадки, стала задумчиво покусывать нижнюю губу. А через неделю Петра Ивановича должны были выписывать из больницы уже полностью оправданного перед лицом закона. Только вот в больнице его Анна в тот день уже не застала. И дома не нашла. И на следующий день он не появился. Снова сходя с ума от беспокойства, она отправилась к единственному человеку, к которому могла и, главное, хотела обратиться за помощью в Петербурге. Уже ближе к ночи подъехав к дому, Анна огляделась, и никого не заметив, постучала. Видно было, что дверь в дом не запиралась, и поскольку никто так и не отозвался на ее стук, она решилась войти. Внутри было темно, тихо и не очень прибрано. И Анне вдруг стало так страшно, что идти дальше она уже не смогла, застыв на пороге. - Яков, ты дома? - крикнула она погромче, чтобы ее услышали. - Аннет? - послышался вдруг удивленный голос дяди откуда-то из темноты коридора, а потом к ней навстречу вышли, держась друг за друга, Яков и Петр Иванович. Оба были изрядно пьяны и немного покачивались в унисон то вправо, то влево. У Штольмана в руке была свечка в подсвечнике, освещавшая их уже порядочно заплывшие лица, на которых, однако, ясно читалось, что они оба были ей рады. Правда, каждый по-своему. - Дядя? - изумилась Анна. - Ты что здесь делаешь? Я думала, с тобой опять что-то случилось! - она была готова как следует отругать его за все то волнение, что испытала из-за него. - Аннет, ты представляешь? - заплетающимся языком начал докладывать Петр Иванович. - Мне следователь сказал, что свободой я обязан Якову Платоновичу. Если б не он, гнить бы мне до конца своих дней на каторге, - дядя вдруг в порыве своей безграничной признательности схватил Штольмана за голову и смачно поцеловал куда-то в висок. - Ну как мне было не поблагодарить своего спасителя? - улыбнулся он, показав разом чуть ли не все свои зубы. - Дядя, это, значит, ТАК ты благодаришь? - упрекнула Анна, жутко злясь на дядюшку. - Яков Платонович, где дети? - строго спросила она Штольмана, злясь на него не меньше. - Наверху, в детской, - махнул он нетвердой рукой куда-то вверх. Анна выхватила у него подсвечник и пошла наверх, слыша, как они оба медленно двинулись за ней. Открыв дверь детской, она увидела, что Павлик, не смотря на позднее время, все еще играл во что-то на полу, а Платон тихо ковырялся сам с собой в кроватке. Няня же, преклонив голову к спинке стула, дремала. Анна подошла к кроватке и взяла малыша на руки. А он этому очень обрадовался и тут же стал изучать ее. Она еще никогда не видела младшего сына Якова и теперь тоже с удовольствием разглядывала его. Он был светленький, худенький, с большими словно пуговки глазками. Анна уткнулась носом в его макушку и вдохнула аромат, который никогда не сравнится ни с одними самыми великолепными духами на свете. - Знаете что, Яков Платонович? - вдруг резко сказала она вошедшему Штольману. - Мы с Алексом не можем оставаться в стороне, когда вы в таком состоянии. Посмотри…те на себя. Вы не в силах позаботиться о собственных детях. Вам нужна помощь. - Никакая помощь мне не нужна, - нахмурившись, запротестовал Штольман. - И я МОГУ позаботиться о своих детях. А вы с Алексом лучше заботьтесь о своих, - говорить он, как ни странно, мог увереннее, чем дядя. Анну, конечно, задела его последняя фраза, но она списала эту грубость на его нетрезвое состояние. Ее сердце ужасно сжималось от сострадания к нему, и к малышам, а руки снова предательски подрагивали от сильного волнения, но она старалась не показывать ему этого. Хотя в таком состоянии он этого все равно бы не заметил. - По вашему виду так не скажешь, - лишь скептически отметила она, оглядывая Штольмана с головы до ног. Он же, проследив за ее взглядом, тоже осмотрел себя. Вид у него, конечно, был весьма удручающий и не признать этого он не мог. - А Алекс где? - спросил Яков, горестно вздохнув. - В экспедиции, но скоро приедет. Он искренне сожалеет, что все это случилось, и, как друг, настаивает… - невозмутимо начала заверять Анна, на ходу придумывая про экспедицию. - Вот как? Даже настаивает? - усмехнувшись, резко перебил Штольман. - И давно он стал таким заботливым? Наверное, это ты на него так влияешь? Как же трогательно… Я сейчас прямо расплачусь, - сарказм из него так и лился. - Перестань, - одернула его Анна. - Сколько можно? Я хочу помочь, потому что мне не все равно, - выпалила она. - Аня… - судя по надрывному тону в и без того хриплом голосе, Штольман, вероятно, хотел сказать ей что-то важное, но тут в комнату, наконец, вошел и дядя, поэтому она остановила Якова. - Потом, Яков Платонович, все потом. А сейчас распорядитесь, пожалуйста, чтобы нам приготовили комнаты. - Нам? - переспросил Штольман, вздернув бровь. - Ну, конечно. Пока Алекс не вернется, мы погостим у вас с дядей, - пояснила Анна, указав подбородком на скромно мявшегося у двери дядюшку. - И надо согреть воды, чтобы искупать детей. Им пора спать, - скомандовала Анна, покрепче прижимая маленького Платошу к груди. - Хорошо, - устало попытался все же как-то улыбнуться он Анне, но быстро отвернулся, чтобы скрыть, действительно, навернувшиеся вдруг слезы, и, покачиваясь из стороны в сторону, пошел выполнять ее поручения. А проснувшаяся няня пошла за ним. - Аннет, ты там умом случайно не тронулась, в своем Париже? - удивленно спросил дядя, когда они остались наедине, и, нечаянно икнув, виновато прикрыл рот рукой. - Ну, вот скажи, зачем? Зачем он тебе сдался? - Дядя, ты ведь сам хотел отблагодарить Якова Платоновича, - Анна сурово взглянула на нетрезвого дядюшку. - Как раз это я и пытаюсь сделать. Нужно только съездить в Затонск за Настей. - Что? За Настей? - вытянув лицо, возмущенно закатил глаза, Петр Иванович. - Гос-с-споди Боже, то есть мы здесь надолго? - Надеюсь, что нет, - Анна задумчиво пожала плечами и уселась на пол рядом с Павликом, не обращая внимания на непонимающий взгляд дядюшки. Она прекрасно осознавала, насколько серьезное решение приняла и насколько большую ответственность собиралась на себя взвалить, но по-другому поступить уже не могла, да и не хотела.**************
Поначалу, старый дом принял Анну неохотно. Она не настаивала, понимая, что, по сути, вторгается в чужую жизнь. Ей часто становилось страшно и неуютно, особенно по вечерам. Иногда с ней происходило что-то странное: то она спотыкалась и падала на ровном месте, то у неё пропадала какая-то нужная вещь, то она возвращалась вечером в ледяную комнату, обнаруживая настежь распахнутое окно, а то и вовсе просыпалась ночью с ощущением, что на нее кто-то смотрит. Однако, постепенно все начало налаживаться, и странности происходили все реже и реже. В имении она находилась вот уже почти три недели. Несмотря ни на какие препятствия, мир и былой порядок в доме, благодаря ей, потихоньку восстанавливались. И пусть это был другой порядок и другие вечерние ритуалы, но, по крайней мере, хаосу пришел конец. Счастливые и наигравшиеся за день Павлик и Настенька были расцелованы и уложены, маленький Платоша, весь заласканный, вручен кормилице. А сама Анна валилась с ног уставшая, с тревогой на сердце, но все равно довольная. Довольная тем, что ОН был рядом, хоть она его почти и не видела. Штольман практически безвылазно сидел целыми днями в своем кабинете один или с Петром Ивановичем. Вообще, он перебрался туда жить еще летом, не желая больше находиться в их с Варей супружеской спальне. Он бы и из дома этого уехал куда-нибудь подальше, но было особо некуда, кроме опять же их общего дома в Петербурге. А искать новое жилье сил просто не было. Стараясь избегать Анны, он выходил только, чтобы повидать детей или навестить могилу жены, на которую по-прежнему ходил каждый день, страшно мучая себя этим. Анна готова была оказать ему любую помощь, любую поддержку, лишь бы знать, какую. Но она не знала, что делать, и надеялась, что, возможно, хотя бы в ее присутствии он как-то сможет взять себя в руки и вернуться к нормальной жизни. Однако же, вид его стал пугать ее уже настолько, что она решила все-таки поговорить с ним. - Яков, дети уснули. Можно к тебе? - спросила Анна, заглянув к нему в кабинет. - Заходи, - хмуро пригласил он. Анна прошла и села в кресло напротив стола, сразу почувствовав резкий коньячный запах, которым уже, видимо, насквозь пропиталась вся комната. Ей очень захотелось поморщиться, но она сдержалась. На столе было разбросано много бумаг, которые Штольман то ли изучал, то ли разбирал, чтобы выбросить. Также там стояла фотография, с которой смотрело все его семейство - Яков, Варвара и их двое маленьких сыновей, которые выглядели вполне счастливо и дружно. Яков заметил задержавшийся на фотокарточке взгляд Анны и быстро развернул рамочку, чтобы ей не было их видно. А потом внимательно посмотрел на Аню. Ее прическа смешно растрепалась. На платье были пятна, явно от детской еды. Но она из-за этого всего была такой милой, такой домашней, что Штольман едва не задохнулся от неожиданно накатившей вдруг нежности. - А тебе идет иметь детей, - заметил он, не сдержав улыбку, которая вышла у него чертовски обаятельной, не смотря на его состояние. Анна так любила эту его улыбку и то, как он посмотрел на нее. Именно так он смотрел раньше, когда они были вместе, и именно по нему такому она очень сильно скучала. Преодолевая лёгкую дрожь, пробежавшую по телу, Анна глубоко вздохнула и даже на секунду забылась в своих счастливых воспоминаниях. А потом подумала о несчастливых и очнулась. - Яков, я прошу тебя, одумайся, пока не поздно. Ты ведь погубишь себя! - очень переживая за него, попросила она, да еще и с такой горечью в голосе, будто сама только что испила горький коньяк. Штольман опустил глаза и замолчал, печально сгорбившись. Плечи его так сильно опустились, как будто на них лежала огромная тяжесть. Анне было ужасно больно смотреть на него такого, словно сжавшегося в комок. - Яков, ты слышишь? - позвала она. Но он продолжал упрямо молчать. - Ты винишь СЕБЯ за то, что произошло? - наконец, решилась спросить Анна. Штольман нехотя поднял глаза, подтверждая, что ее догадка верна. - А ты думаешь, что виноват кто-то другой? - раздраженно поинтересовался он. - Да какая к черту разница, погублю я себя или нет? - надрывно прошептал Яков, боясь сорваться на крик. А потом закрыл лицо руками, и в кабинете повисла гнетущая тишина. Анна была так расстроена, что не знала, что и сказать. Она хотела бы разделить эту боль с ним, хотела бы, чтобы это все оказалось только сном. Ведь она видела во сне, что должна была случиться беда, и очень боялась за него, молилась, а вот как все обернулось. Но самое интересное, что на месте Варвары, она не задумываясь, сделала бы ради него то же самое. И если бы у него имелась хоть малейшая возможность что-то изменить, то и он, конечно, не дал бы Варе и шанса подставить себя под удар. Как же тяжело было думать об этом даже ей самой, и Анна хорошо понимала, в каком ужасе находился сейчас он. - Ты выяснил, кто хотел тебя убить? - спросила она, нарушив, наконец, эту невыносимую тишину. - Да застрелил я его. Сразу же, - голос Штольмана дрогнул. - Документов при нем не было, и никто его не опознал, - все так же раздраженно добавил он. Яков страшно корил себя за то, что так среагировал в тот момент. Ведь теперь у него не было совершенно никакой возможности выяснить, кто все это устроил. Никаких концов, практически никаких зацепок. Тщетные попытки найти хоть что-то никуда не привели. А врагов у него было столько, что впору подозревать пол-Петербурга. - Но знаешь, - он вдруг как-то странно посмотрел на Анну. - Вспоминая раз за разом этот момент, мне теперь начинает казаться, что Варя как раз узнала его. И рванулась закрыть меня даже раньше, чем он достал револьвер. Но, возможно, я ошибаюсь. Все произошло слишком быстро, - задумчиво потер он подбородок. - Может Я могла бы помочь тебе с расследованием? - осторожно предложила Анна. - Как раньше, в Затонске, - попыталась она улыбнуться, но на его лице не проявилось ни одной эмоции. - Нет, Аня. Уезжай. Я прошу тебя, уезжай, - устало попросил он в ответ. - Не нужно вам с дядей тут быть и тратить на нас время не нужно. Я справлюсь. - Об этом не может быть и речи, - покачала она головой. - Ты не оставил нас в беде, и мы тебя не оставим. Хотя на самом деле ей было очень страшно. Штольман слишком сильно изменился даже с их последней встречи, не говоря уже о том, каким она впервые встретила его много лет назад в Затонске. И было совершенно непонятно, сможет ли он, вообще, все это пережить. Но она все равно верила. Верила в него, не смотря ни на что. И осталась бы с ним до конца, каким бы этот конец ни был. Пусть даже это продлится всего лишь миг, она все равно не упустит его. Хотя и целого века ей было бы мало рядом с ним. - Пока ты не приведешь себя в порядок, мы никуда отсюда не уедем, - заверила она его, а заодно и себя. - Я прошу тебя, подумай о своих детях. Подумай о себе. Хотя бы в память о Варваре. Она не для того погибла ради тебя, чтобы ты теперь загубил и свою жизнь тоже. Анна вышла из кабинета и услышала за дверью не то рык, не то глухой вскрик, полный отчаяния. А потом об стену ударилось что-то тяжелое и с грохотом рухнуло на пол. Анна закрыла уши и поспешила к себе в комнату.*************
Имение под Павловском , декабрь 1897
С момента того разговора прошел уже месяц, а ничего не менялось, и скорее даже становилось еще хуже. Нет, Штольман все же, казалось, делал иногда над собой некоторое усилие, но положение осложнялось еще и тем, что у него теперь появился верный друг, готовый время от времени разделять с ним столь пагубное пристрастие. - Дядя, ну зачем ты это делаешь? - возмущенно ругалась вполголоса на Петра Ивановича Анна, в который раз замечая, как мужчины, уединившись в кабинете, явно не ограничиваются только дружескими беседами. - Якову Платоновичу не нужно пить, а ты наоборот пьешь вместе с ним. - Аннет, ничего то ты не понимаешь! - парировал Петр Иванович. - Яков Платонович взрослый человек, и мы не можем заставить его что-то делать или не делать по твоему усмотрению. А я просто составил ему компанию. Лечить душу, - это, знаешь ли, крайне сложное занятие. Яков Платонович, вот, оказывается, бывает не прочь поговорить по душам под определенным градусом, - пожал плечами дядюшка. - А уж если он все свое горе так и будет держать в себе, то никогда ведь и не излечится. Поверь мне, я знаю, что делаю, - заверил он. - И что же такого он там тебе рассказывает? - скептически поинтересовалась Анна. - А это уже врачебная тайна, - подмигнул ей дядя. - Какая врачебная? Ты что, доктор что ли? - возмутилась она. - Извини, но все, что было поведано мне за бокальчиком коньяка, остается здесь, - он постучал пальцем по своему лбу. - Аннет, поверь, Яков Платоновичу сейчас очень непросто, и без помощи, боюсь, он, и правда, не справится. Так что, если хочешь вернуть его к нормальной жизни, не мешай. Наберись терпения и жди. К твоему сведению, он должен прожить это горе, свыкнуться с утратой, а уж потом прийти в себя. И это не быстро, - продекламировал, словно профессор лекцию, Петр Иванович, так что Анна аж рот открыла от удивления. - А сейчас он просто должен знать, что не одинок и кто-то готов разделить с ним его горе. Вот я и делю, - обреченно вздохнул дядюшка. - Дядя, а ты где это, всему вот этому научился? - подозрительно прищурившись, недоверчиво посмотрела на него Анна. - Так я когда бывал у тебя в Париже, завсегда все твои медицинские журналы штудировал. От и До, - многозначительно поднял брови Петр Иванович. - У вас же там, в Париже, скукотища смертная, - хохотнул он. Но на недовольный взгляд Анны тут же исправился: - Да шучу я, шучу. А ты вот, видно, читала, да не все? - Не все, - подтвердила Анна. - Все читать - времени не было. Не думала, знаешь ли, что мне когда-нибудь понадобятся такие знания. Но ты молодец, дай я тебя поцелую! - Анна благодарно чмокнула дядю в щеку. - Да будет тебе, будет, - заулыбался Петр Иванович. - Ты мне лучше скажи, что ты собираешься делать, когда Яков Платонович поправится? - хитро посмотрел он на нее. - В Париж, наверное, вернусь, - задумчиво ответила она. - Что еще делать? - Ну да, ну да, - проворчал себе под нос Петр Иванович, заставив Анну покраснеть до кончиков волос. - А давай-ка я тебя лучше с профессором Ивановским познакомлю? - предложил он. - Мы с ним частенько, бывало, за пулькой встречались раньше. Он как раз твоей этой судебной медициной в Медицинской академии заведует. Может, что и выйдет. - Дядя, да ты просто чудо какое-то! - обрадовалась Анна, не веря своему счастью. По своей любимой работе она и впрямь уже очень сильно скучала.****************
Имение под Павловском , январь 1898
Играя перед сном с детьми в детской, Анна вдруг услышала какие-то приглушенные крики. Спустившись вниз на шум, она поняла, что в кабинете Штольмана происходит что-то нехорошее. И действительно, открыв дверь, Анна замерла на пороге, в ужасе от увиденного. Кабинет выглядел так, будто в нем прошел ураган. Всюду по полу были разбросаны какие-то вещи, бумаги, книги, а Яков сидел посреди комнаты и, держась за голову, что-то невнятно бормотал. - Яков! - крикнула она ему. - Что случилось? Он повернулся, посмотрел на нее совершенно не своими глазами и, зарычав, словно зверь, закрыл лицо руками. Анна хотела броситься к нему, но тут путь в кабинет ей преградил дядя. Он прикрывал правый глаз мокрым полотенцем. - Дядя, что происходит? Что с тобой? - испуганно спросила Анна. - Плох он, Аннет, очень плох, - сказал Петр Иванович и показал растекающийся синяк прямо под глазом. - Это он тебя так? - изумилась Анна. Петр Иванович лишь пожал плечами. - Дай пройти. Мне нужно быть с ним. Нужно, в конце концов, его осмотреть, - Анна попыталась оттолкнуть дядю с пути и войти в кабинет. - Нет, не нужно. Тебе сюда нельзя, - категорически запретил он и вытеснил Анну обратно за дверь, плотно прикрыв ее за собой. - Дядя, но Якову Платоновичу плохо, я должна… - Ничего ты ему не должна, - решительно отрезал Петр Иванович. - Послушай меня, иди лучше к детям. Я позову тебя потом, если нужна будет помощь, - пообещал он. “Варя, ну что ты так смотришь? Лучше скажи, зачем ты это сделала? Ну, кто тебя просил?” - слышалось меж тем из кабинета. - Дядя, это что? - округлив глаза от страха, Анна вцепилась в Петра Ивановича. - Бредит он, бредит. Это ничего, все пройдет, - постарался спокойно пояснить дядюшка. - Пройдет? Дядя, ты видишь, к чему привели твои задушевные беседы? Это же просто ужасно, - Анну начало трясти от волнения и возмущения. - Перестань. Все будет хорошо, - заверил ее дядя, хотя сам вовсе не был в этом столь уверен. - Иди, Аннет, не место тебе здесь. Я позову, если что, - Петр Иванович мягко подтолкнул Анну к лестнице, а сам быстро скрылся в кабинете. - Яков Платонович, голубчик вы мой, потише, потише, - попросил он Штольмана. - Варя? - горестно посмотрев на Петра Ивановича, Яков тоже вцепился в дядю, видя перед собой вовсе не его, а Варвару. - Прости меня, пожалуйста, прости. Я очень виноват, - Штольман выглядел таким разбитым, и даже слезы медленно текли у него из глаз. - Не казнись, Яков Платонович, - странно отвечала ему Варя, гладя по голове. - Чему быть, того не миновать. Видно, судьба такая. - Но как мне теперь с этим жить? - спрашивал Яков, заглядывая ей в глаза, как всегда ласково смотревшие на него. - Я не смогу. - Сможешь, ради детей сможешь, - отвечал ему откуда-то его же голос именно то, что он когда-то сам говорил Варваре. - Нет, нет, нет, - Штольман схватился за голову и потянул за волосы, делая себе больно. - Все будет хорошо, все будет хорошо, - повторял не то за себя, не то за Варю, дядюшка. - Все пройдет. Жизнь все расставит по своим местам. - Жизнь? - усмехнулся вдруг Яков и, вскочив, с силой отшвырнул ногой что-то мешающееся на полу, а потом стал нервно ходить туда-сюда. - Да она просто потешается надо мной, эта чертова жизнь. Вот тебе она что дала? Ты сама была счастлива? - спрашивал он и тут же сам отвечал на ее молчание: - То-то и оно! Ничего уже не будет хорошо. Никогда. Ясно тебе? - гневно задрожал он ни с того, ни с сего. - Ответь мне, ты знала его? Того, кто стрелял в тебя. Знала или нет? Черт бы тебя побрал, Варвара! Ну, скажи мне, КТО тебя убил? - громко зарычал он от злости. А потом резко замолчал, снова схватившись за голову. - Потише, Яков Платонович. Потише, голубчик! - умолял меж тем дядя. - Прости, мотылек! Прости меня! - рухнул он на колени перед Петром Ивановичем и снова начал каяться. - Я знаю, ты любила меня, и я тебя любил. Я старался. Но ты меня тоже бросила. И правильно сделала, ведь я во ВСЕМ виноват, - закрыл он лицо руками и начал содрогаться не то от рыданий, не то снова от гнева. - Да Бог с тобой, Яков Платонович. Не бросала она тебя, - возражал Петр Иванович голосом Анны. - Она тебя защитила. - Вот как? Так может и ты тоже не бросала? - резко убрав руки от лица, горько взглянул Штольман на Анну. - Вспылила - да. Ну, а что ж прикажешь, покорно молчать? - вступился за племянницу Петр Иванович, который теперь знал все. - Ты ведь тоже хорош. Устроил, понимаешь, тюремные порядки на воле. - Тюремные? - ужаснулся Яков. - Ну, конечно, чего еще можно ожидать от человека, почти пять лет просидевшего в этой самой тюрьме? - обиженно поинтересовался он. Штольман бредил всю ночь, разговаривая то с Варварой, то с Анной, то еще с какими-то людьми. У него был сильный жар, и Петр Иванович уже думал, что нужно звать докторов. Анна тоже всю ночь не спала, металась, страшно переживая и молясь за Якова. Но под утро рассудок у Штольмана, наконец, немного прояснился, жар спал, и он даже поспал на своей небольшой кушетке, стоявшей в кабинете. А проснувшись, Яков увидел перед собой обеспокоенного Петра Ивановича, который ни на минуту не сомкнул глаз, боясь представить, что может быть дальше. - Аня, где Аня? – первым делом спросил Штольман, еле шевеля пересохшими губами, а потом, заметив вытянувшееся лицо Петра Ивановича, исправился: - Анна… Викторовна, где? Могу я с ней… поговорить? - Никак нельзя, Яков Платонович, - сожалея, покачал головой дядя. - Вы уж сначала в себя придите, а потом с ней беседовать будете, - вздохнул он с облегчением, что кризис, кажется, миновал. Только вот Штольман вдруг сделал глаза, как у побитой собаки, и отвернулся к стене. В таком положении он и пролежал еще месяца два, поднимаясь чтобы немного перекусить и сходить в уборную. Разговаривать он больше вообще не желал ни с кем. К коньяку ни разу даже не притронулся. На могилу Вари тоже ходить перестал. Погрузившись в состояние полной апатии, Яков просто ничего и никого не замечал вокруг. Петр Иванович уже был готов признать, что, видимо, ничего не понимает в этой жизни, но тут помог случай, очень вовремя произошедший с Анной.***************
Имение под Павловском , март 1898
Аккурат за два дня до Благовещения Анна отправилась в Петербург делать очередное заключение по одному непростому делу. Она теперь числилась в Медицинской академии на кафедре судебной медицины сверхштатным лаборантом, и за ней иногда посылали, когда требовался очень подробный анализ волос и ногтей, который только она умела проводить так, как никто другой в Петербурге. Перед самой поездкой Анна рассказала дядюшке, что это было за дело, а потом пропала, что на нее было совсем не похоже. Петр Иванович немного удивился, но подумал, что она, должно быть, не успела закончить свое заключение и осталась ночевать в городе. Но на следующий день он уже не выдержал и забил тревогу, решительно отправившись в кабинет к Якову. Тот, как всегда, лежал на своей кушетке, уткнувшись носом в стенку. Петр Иванович тяжело вздохнул и досадливо закатил глаза, порядком подустав уже от этой не меняющейся картины. Спал ли Яков или просто лежал с закрытыми глазами, понять было невозможно. Но времени церемониться, у дяди не было. - Яков Платонович, просыпайся, - осторожно тронул он Штольмана за плечо. - Беда у нас! Анна пропала, - в его голосе отчетливо слышалась плохо скрываемая паника. Но тот даже не пошевелился. - Яков Платонович, ну очнись же ты! Сколько ж можно то? - начал уже сильно трясти его за плечо дядюшка. А Штольман по-прежнему не издал ни единого звука. - Ах так! - в конец, разозлился Петр Иванович. - Ну, держись, - он схватил со стола графин с водой и вылил все его содержимое Якову прямо на голову. Тот медленно повернулся и, возмущенно посмотрев на Петра Ивановича, выдал ему отменную порцию трехэтажной нецензурной брани. Взгляд у него при этом был вполне себе осмысленный. - Ну, все! Считай здоров, голубчик! - обрадовавшись, выдохнул с облегчением дядя и начал быстро объяснять Якову, что случилось, а заодно и все, что знал про это злосчастное дело. Штольман все очень внимательно выслушал. И его невероятно поразило то, что Анна, оказывается, занимается судебной медициной. А может даже не поразило, а скорее возмутило до глубины души, что она выбрала себе именно эту специализацию. И ведь ничего то ему не сказала! Добилась-таки своего и теперь на правах судебного медика полноправно участвовала в раскрытии преступлений. Хотя он всегда был против этого, категорически против. Эх, Анна, Анна! Штольман раздосадовано сел на кушетке и потер лицо руками, почувствовав, как сильно оно заросло щетиной. Однако, как он про себя решил, бриться было некогда, нужно было срочно ехать в Петербург искать Анну. И уже через четверть часа они с Петром Ивановичем сидели в экипаже, а Штольман подробно давал указания дяде, что именно ему нужно делать по приезде в Петербург. - Вы были правы, Яков Платонович. До академии она не доехала, - на одном дыхании выпалил Петр Иванович Штольману, оставшемуся ждать в экипаже. - Но что же это значит? - вопросительно уставился он на Якова, ожидая дальнейших указаний. - Это значит, что ее, вероятно, что-то задержало по пути. В Петербурге средь бела дня она исчезнуть вряд ли могла, а вот по дороге… Нужно возвращаться, Петр Иванович, - распорядился Яков. - Да как же, Яков Платонович? - усомнился было дядя. - Снегопад за эти дни был? - спросил Штольман вместо ответа и приказал гнать что есть мочи назад к Павловску. - Нет, уж с неделю снега не было, - растерянно припомнил тем временем Петр Иванович. - Значит, нужно искать следы. По той дороге зимой практически не ездят. Будет видно по следам, где остановили экипаж, - пояснил Штольман. Всю обратную дорогу и кучер, и они оба, внимательно смотрели на снежный покров, чтобы не пропустить следов. И где-то в середине пути наткнулись, наконец, на то, что искали. А неподалеку виднелся небольшой сруб. - Какого лешего пожаловали? - сердито спросил спросонья хозяин - старый дед лет семидесяти, укутанный от холода в овечий тулуп. - Экипаж тут остановили два дня назад. На дороге, у тебя прям под носом. Видел что? Слышал, может? - спросил Штольман. - Да куда мне видать-то? - дед сразу изменился в лице и стал юлить. - Я уж давно и не вижу, и не слышу ничего дальше собственного носа, - и громко шмыгнув этим самым носом, утер его рукавом. Не желая терять ни секунды, Штольман вдруг кинулся на него и с силой прижал деда тростью к стене: - Отвечай сейчас же, мне терять нечего, - пригрозил он. - Девушку из экипажа видел или нет? - Барин, да погодьте! Почто грозиться так? - взмолился дед, от испугу вытаращив глаза на Якова. - Неужто это вы, тот начальник в полиции, что Степана нашего отловили в прошлом годе? - признал он Штольмана. - Этот ирод окаянный тут житья никому не давал столько лет, а вы его в бараний рог, да как! - восхищенно припоминал дед. - Хватит! - резко перебил Яков, но жать все-таки стал слабее. - Нет времени на твою болтовню! - одернул он. - Все скажу, как на духу, - пообещал дед. - И в ноги до конца дней кланяться буду. Отпущай, барин! Но как только Штольман его отпустил, тот сразу рванулся было к печи: - Наливочка у меня тут припрятана. Уж больно хороша! Не изволите отведать? - глянул дедок на Якова с огоньком надежды в глазах, но увидев его страшно разгневанное лицо, как-то съежился и тут же вернулся на место. - Была тут девка ваша, была. Красивая больно. Забрали ее из экипажа и увезли, - сообщил он, наконец. - Кто посмел? - взревел Штольман так, что у дедка аж уши заболели. Через полчаса Яков тихо пробирался в старый скособоченный дом, скромно примостившийся на окраине деревушки, неподалеку от того сруба. Не зная, что его ждет в том доме, он старался быть осторожным, но его буквально трясло от мысли, что Анну уже почти два дня удерживали здесь силой. Все оказалось куда проще, чем он думал. Сторожили пленницу два великовозрастных лба, один из которых спокойно грелся на печи, а другой степенно трапезничал за столом. От неожиданного нападения Якова, оба сначала так и замерли на месте с вытянутыми лицами, сразу узнав его, даже сильно заросшего щетиной. Весь преступный мир Петербурга и окрестностей до сих пор, содрогаясь, вспоминал легендарного начальника сыска, но не всем еще «повезло» повстречать его настолько близко. Такая заминка была Штольману очень на руку, и первый лоб наелся намного быстрее, чем собирался, внезапно ударившись лицом о дно своей миски с супом. А второго Яков настолько резко стащил с печи, словно обездвиженное бревно, что тот не успел даже приступить к обороне. Оба тут же получили от разъяренного спасителя достаточно, чтобы навсегда перестать хотеть похищать людей, и тихо лежали в углу, связанные по рукам и ногам. Но вот Анны в этой комнате не оказалось, и Яков стал вышибать плечом единственную запертую дверь. Та отчаянно сопротивлялась, оказавшись не в пример прочнее дома, и поддалась не сразу. Однако, в конце концов, громко затрещав, впустила Штольмана в небольшое, но сильно захламленное и очень темное помещение. - Аня! Аня, ты где? - Штольман осмотрелся в темноте, стараясь разглядеть хоть что-нибудь. - Яков? - послушалось откуда-то из дальнего угла. - Я здесь. Поняв, что это Штольман, Анна бросилась к нему. Он лишь успел машинально раскрыть объятия и почувствовал, как она прижалась, содрогаясь от плача. - С тобой все хорошо? Они тебя не тронули? Что, вообще, случилось? - беспокойным шепотом спрашивал он. - Я не знаю, не знаю, все произошло так быстро, - Анна разрыдалась еще сильней. - Они говорили, что отпустят, когда суд закончится, - роняя слезы, шептала она ему в ответ. - А я так ждала! Так ждала. Тебя ждала, Яков! В ее объятиях он вдруг вспомнил, что кроме скорби и печали, есть такие чувства, о которых он как будто бы на время просто забыл. Он вспомнил, как сильно любит эту невероятно смелую, но такую хрупкую, женщину, которая не побоялась быть с ним рядом все это ужасно трудное время, а он словно и не замечал этого. Как же хорошо, что он ее спас. И как хорошо, что она явилась ему, во имя спасения его самого.****************
Имение под Павловском , апрель 1897
С тех пор перемены в Штольмане не могли не радовать. Самое главное, что он опять стал проводить время с детьми. А Анна по себе знала, что это как раз и есть самое лучшее лекарство для души. Дети уже немного подросли, и с ними стало интересно, особенно с Павликом и Настей. Эти двое теперь были «не разлей вода» и часто приставали к Якову с разными затеями. С Петром Ивановичем они снова подолгу засиживались в кабинете за разговорами, но бокал с коньяком теперь был в руках только у дяди. Яков по секрету поведал ему, что не может даже смотреть на алкоголь, чем от души повеселил дядюшку, которого от умеренной дозы коньяка, вероятно, не смогла бы отвратить даже страшная почечная колика. А вот Анны он, как и раньше, сторонился. Как всегда, боялся своих чувств, боялся поставить ее в неловкое положение, боялся снова сорваться, как в тот день, когда она пришла к нему на службу. Однако же, от случайных взглядов и случайных прикосновений их лихорадило так, что скрывать то, что кипело внутри, было очень тяжело им обоим. Они опасно ходили по самому острию, но это только добавляло еще больше остроты их взаимным чувствам. А однажды ночью, когда Якову, как часто бывало, не спалось, он вышел из кабинета и прошел по дому. В гостиной горел свет, и ему стало интересно, кто там засиделся. Войдя в комнату, он увидел Анну. Она заснула за чтением прямо в кресле, откинув голову на высокую мягкую спинку. На коленях у нее лежал раскрытый журнал. Штольман сначала засомневался, стоит ли ему приближаться к ней, но потом все же подошёл и взял журнал. Это был настолько толстый и тяжелый экземпляр, что Яков с удивлением поинтересовался, что же такое Анна читала. Посмотрев на заголовок, он невольно улыбнулся: «Вестник общественной гигиены, судебной и практической медицины» - главный журнал всех судебных медиков в России. Положив его на столик, Яков присел перед Анной, любуясь ею. Если бы в этот момент она открыла глаза, то увидела бы такого Штольмана, какого не видела уже давно. Он был живым. И его живые глаза не просто смотрели на нее, они говорили с ней. Конечно же, о любви. А она глубоко спала, совершенно ничего не чувствуя. - Аня, - тихо позвал он. - Тут неудобно спать. Иди в спальню. Но она только повернула голову и продолжила сладко сопеть. Вздохнув, Штольман встал и, примерившись, подхватил сонную Анну на руки, чтобы донести ее до постели. Она тут же обвила его руками за шею и уютно прижалась щекой к его плечу, а потом еще и пробурчала что-то невнятное. Подтолкнув дверь ногой, он зашел в ее спальню и осторожно уложил Анну на кровать. Чтобы осветить комнату, Яков подкрутил лампу на столе, на котором увидел множество книг, журналов, сшитых конспектов, посвященных судебной медицине. Некоторые книги лежали раскрытыми. Видимо, Анна что-то изучала. Теперь можно и нужно было уйти, но ему так хотелось побыть с ней еще немного. Присев на кровать, он позволил себе молча смотреть на нее. А потом совершенно машинально взял ее ручку и поцеловал, но не удержался и потянулся еще и к лицу, чтобы нежно погладить ее по щеке. - Алекс, пожалуйста, давай спать, - снова пробурчала на ласку Анна и отвернулась. Тут Штольман, моментально придя в себя, отскочил от кровати и тот час же ушел к себе, в очередной раз страшно коря себя за столь неуместное проявление чувств.**************
Имение под Павловском, май 1898
Май наступил незаметно. Теплое солнце растопило уже почти весь снег на опушках. Природа просыпалась от зимнего сна и готовилась снова жить, любить и давать этому миру потомство. А в День Святой Троицы красивый дорогой экипаж громко подъехал к имению. Дядя как раз прогуливался с детьми на улице возле дома. Из экипажа вышла очаровательная молодая дама и, увидев Петра Ивановича, сразу обратилась к нему: - Добрый день, могу я увидеть господина Штольмана? - Нет его. Умер он, - не моргнув глазом, брякнул Петр Иванович. - Как, умер? - дама вмиг побледнела и чуть не рухнула в обморок. - Для ВАС умер, - уточнил он, все же сжалившись над несчастной женщиной. - Да что вы себе такое позволяете? Вы вообще знаете, кто я? - возмущенно воскликнула дама, теперь уже вся покраснев от гнева. “Какой же приятный голос, в отличие от самой хозяйки,” - улыбнувшись своей проделке, подумал Петр Иванович, а вслух подтвердил: - Да кто ж вас не знает? Все знают, и я знаю. - Тогда позовите мне Якова. Немедленно! - потребовала дама, а Петр Иванович тихонько присвистнул. - Ай да, Яков Платонович… - усмехнулся он себе под нос, отлично понимая, что могла бы означать подобная фамильярность. - Лиза? - в этот момент Анна вышла на крыльцо, заинтересовавшись услышанным разговором. Княжна Елизавета удивленно посмотрела на Анну и улыбнулась: - Анна Миронова? Ой, Лаврецкая? Какая неожиданная встреча! - воскликнула она. С Анной они познакомились в Париже уже очень давно и просто знали друг друга, хотя друзьями никогда не были. - Здравствуй, Лиза. А что ты тут делаешь? - поинтересовалась Анна, пока еще совершенно ничего не подозревая. - Я приехала повидать Якова Платоновича, - прямо ответила княжна. - А ты то сама как тут оказалась? - тоже хотела бы она знать. - Мы ведь, кажется, последний раз виделись в Париже уж года полтора тому назад. И сейчас я вот только оттуда. - Яков Платонович - давний друг Алекса и мы все тут гостим, - Анна потерянно посмотрела на дядю, веселящегося вместе с детьми. Ей уже не нравился этот неожиданный визит. - Как интересно! - искренне обрадовалась тем временем Елизавета и, взяв Анну под руку, повела подальше от детских криков и странного господина, позволившего себе шутить с ней весьма жестоко. - А мы вот, представь себе, с Яковом Платоновичем тоже приятельствуем, - Лиза многозначительно посмотрела на Анну, как будто вкладывая в это слово что-то намного большее, чем просто общение. От этого у Анны как-то сразу неприятно заныло в груди. Она вдруг вспомнила, как дядя рассказывал ей о том, что приятельствует со своей милой дамой. И теперь от этого слова ей стало жутко не по себе. Да еще и этот многозначительный взгляд. - И давно вы… приятельствуете? - поинтересовалась Анна, стараясь не выдавать волнения. Но, видимо, у нее это плохо получилось, потому что Лиза как-то сразу изменилась в лице, отдернула свою руку и с недобрым таким прищуром спросила ее: - Тебе то что до этого? Ты разве жена ему? - Действительно, - одернула саму себя Анна и постаралась улыбнуться. - Так могу я увидеть… Якова? - напористо спросила княжна после недолгой, но весьма неловкой для них обеих, паузы. - Нет, - тут же выпалила Анна, чуть не задохнувшись от этого фамильярного “Якова”, нарочно сказанного Елизаветой. - Он… по делам уехал… вместе с Алексом, - пояснила она, фантазируя на ходу и оттого немного запинаясь. - Ну что ж, тогда я, пожалуй, заеду на следующей неделе, - расстроено протянула Лиза. - Передай ему, что я хотела его повидать. - Непременно, - все еще стараясь непринужденно улыбаться, пообещала Анна. Лиза как-то странно покосилась на нее и, пошла обратно к экипажу, а Петр Иванович тут же подлетел к племяннице, чувствуя, что ей может понадобиться его моральная поддержка. - Дядя, вот как он мог? - спросила она расстроено. - Да с чего ты это взяла, душа моя? - понял ее дядя с полуслова, но Анна посмотрела на него так, словно сомнений у нее никаких не было. - Аннет, ну Яков Платонович - непростой человек. Я ведь тебя предупреждал, - пожал плечами Петр Иванович. А Анна, как всегда делала в задумчивости, стала покусывать нижнюю губу. - Погоди, прокачусь-ка я с этой штучкой до Петербурга. Пообщаюсь, пока есть возможность, - придумал вдруг Петр Иванович, каким-то шестым чувством понимая, что Анну и Якова сейчас лучше оставить одних. - К ужину не ждите, вернусь через пару дней, - быстро побежал он вслед за княжной. Анна только головой покачала, а как только экипаж отъехал, покачнулась, чуть не упав. В глазах все потемнело и поплыло. Как же хорошо ей была известна эта неугомонная Лиза. В Париже русскую княжну считали роковой девушкой. Не обладая особенной красотой, она, тем не менее, уверенно теснила даже красавицу Клео де Мерод. Многие мужчины мечтали заполучить ее расположение, и она сама выбирала, с кем ей общаться. И всегда-то ей доставался любой кавалер, которого она желала. Но представить еще и Якова в цепких объятиях Елизаветы, было для Анны выше ее сил. Когда-то она очень тяжело переживала расставание со Штольманом и известие о его женитьбе. И хоть Анна и чувствовала себя отчасти виноватой в их разрыве, но простить ему этого не могла. Долго. Очень долго. Одновременно и сильно любя, и страшно злясь на него. Эта гремучая смесь приносила ей страдания и отнимала силы, пока Анна не осознала, что маленькая Настюша слишком хорошо все чувствует и тревожится вместе с мамой. И тогда Анна заставила себя все отпустить и простить. Ради Насти, ну и ради себя, конечно, тоже. Только в итоге получилось как-то однобоко. Злость, действительно, прошла, а вот любовь в ее сердце осталась. Ну, а уж после того страшного пророческого сна, она и вовсе поняла, что, скорее всего, уже никогда не сможет его забыть. Как и почему другая женщина появилась в жизни Штольмана, Анна примерно понимала. А что не понимала, узнала потом у Алекса. Он вообще с удовольствием делился с ней всем, в отличие от скрытного Якова, который не любил рассказывать ни о себе, ни о ком-то другом. Однако, теперь… даже сама мысль о том, что Яков мог связаться с этой надменной штучкой, как выразился дядя, вызывала в ней такое негодование, что хотелось, как в детстве от обиды, тут же все бросить и убежать. Чем дальше, тем лучше. От этого непростого человека. Справившись с головокружением, Анна оставила детей с няней и на подгибающихся ногах побрела почему-то к конюшне. Ей очень полюбился темно-серый арабский скакун по кличке Уголек. У него были невероятно умные и добрые глаза. Анне всегда казалось, что он как будто говорит ими с ней, а она пыталась догадаться, о чем. А еще она очень смеялась, когда он пытался облизать ее своим большим шершавым языком. Словом, она была в полном восторге от него, а он, похоже, от нее. Оседлав Уголька, Анна поскакала к реке. Конь ее, разумеется, отлично слушался, а она все подгоняла и подгоняла, чувствуя, как ветер все сильней бьет в лицо. Когда стало совсем уж нестерпимо больно, и перестало хватать воздуха, горькие слезы сами потекли из ее глаз. Нет, они просто хлынули ручьями. Но она продолжала гнать во весь опор, уже практически не видя перед собой ничего. Уголек послушно уносил ее все дальше от дома, а потом вдруг перестал слушаться и сам начал притормаживать, не смотря на то, что Анна все еще отчаянно била его по бокам. А вскоре он и вовсе остановился. Анна смахнула с глаз слезы и изумленно обнаружила себя на краю высокого обрыва. Внизу спокойно текла неглубокая река, ничего не подозревая о том, какое несчастье могло бы сейчас случиться, если бы Уголек не был таким умным. Обняв коня за шею, Анна просто легла на него и зарыдала еще громче. А он стоял как вкопанный и терпеливо ждал, когда она успокоится, периодически тихо фыркая в ответ на ее всхлипывания. Сколько так прошло времени, Анна не знала, но вернувшись в дом, сразу прошла в кабинет к Якову с таким лицом, что он, сидевший за столом и изучавший какие-то бумаги, тут же взволнованно подскочил со своего места. - Что случилось? - спросил он, не дыша. После быстрой скачки Анна выглядела ужасно растрепанной и раскрасневшейся, но в то же время просто чертовски привлекательной. Не говоря ни слова, она подошла к Штольману и, замахнувшись, дала звонкую пощечину. И за себя, и за Варвару. И вообще за всех обиженных и оскорбленных женщин сразу. Но едва она коснулась своими пальцами его лица, Якова будто поразило яркой вспышкой молнии. Он почему-то совершенно не испытал боли от удара, а почувствовал вдруг желание. Испугавшись столь резко охватившего его возбуждения и совершенно ничего не понимая, Штольман даже сделал шаг назад. Вот только, сам того не ведая, он посмотрел на Анну так, что она вдруг оцепенела, тоже не в силах отвести от него глаз. - За что? - еле слышно, наконец, прошептал Яков, отчаянно пытаясь прервать это обоюдное наваждение. - За все! - дерзко бросила она, совершенно не желая обсуждать с ним его любовные похождения. Такой ответ, конечно, мало что разъяснил и уже ничего не изменил, потому что Штольману в тот момент было уже настолько все равно, что руки сами потянулись к ней. Однако, когда он осторожно обхватил ее за талию и попытался поцеловать, она, конечно же, оттолкнула его и снова со всей силы дала пощечину. А потом еще одну и еще. В этот раз Штольман схватился за горевшую щеку и замер с потрясенным видом. А она тяжело дыша, продолжала с вызовом смотреть в его округлившиеся глаза. - Что? Получил? - горько спросила Анна. Но он ее совсем не слышал. Штольман только видел перед собой ее сверкающие глаза, в которых хотелось утонуть, ее дрожащие от гнева губы, которые страшно хотелось целовать, и ее грудь, вздымающуюся от тяжелого дыхания, к которой так хотелось прикасаться. Время вокруг них как будто замерло, а в их взглядах читались попеременно то гнев, то испуг, то вожделение, то непонимание, что вообще такое происходит. Но Яков ничего не мог с собой поделать, его тянуло к ней словно магнитом. И все-таки решившись на еще одну попытку, он на этот раз крепко схватил ее лицо обеими руками и начал целовать, не обращая внимания на то, как Анна отчаянно била его кулаками по груди и изо всех сил вырывалась. И когда он уже был готов капитулировать, она все-таки ответила на его поцелуй. Боже, КАК она это сделала! Нет, они не просто целовались, они словно уже сливались в одно целое, доводя друг друга почти до экстаза. Просто невозможно было больше сдерживать это безумное желание, разрывавшее их обоих, и Штольман резко подхватил Анну и опять, как в прошлый раз, посадил на свой стол. А она тут же развела бедра, позволив ему крепко прижаться к ней. Даже через слои разделяющей их одежды, они хорошо друг друга чувствовали, лихорадочно двигаясь в унисон. Штольман почти обладал ею, и языком, и возбужденной плотью, вдавливаясь в Анну все сильней и сильней. Сквозь жаркие поцелуи вырывались их тихие стоны блаженства. Еще, еще, еще. - Яков! - прошептала она и замерла, справляясь с нахлынувшими ощущениями, словно током пронзающими ее тело. Как же давно ей не было вот так… легко! Как же счастлив он был, что смог снова подарить ей это наслаждение! И как томительно нежно ласкал теперь ее расслабленное лицо, шею, гладил грудь, пытаясь угадать соски под тканью платья и корсета. Он больше ни на чем не настаивал, хоть и желал немедленно завладеть ею целиком. Держа Анну в своих объятиях, он наблюдал за тем, как ее губы снова ищут его, требуя продолжить поцелуй, как ее руки, добравшись до бедер, уверенно касаются его, снова заставляя обоих стонать от предвкушения удовольствия. - Аня! - прошептал теперь ОН, чувствуя, как она ловко справилась с застежкой на брюках, и высвободила, наконец, его твердую плоть. Так же, как и он, она хотела большего. Анна слишком сильно любила его, не смотря ни на что, и устала бороться с собой, быть сильной и постоянно чего-то ждать. Враз отбросив все сомнения, она просто отдалась Якову, как тогда, в их самую первую ночь. Они снова полыхали в объятиях друг друга, снова чувствовали, что быть сейчас одним целом для них просто жизненно необходимо. Штольман пытался как-то сдерживаться, чтобы хоть еще немного продлить это ощущение единения, но с Анной ему было так хорошо, и вообще сама мысль о том, что они снова вместе, настолько опьяняла, что он просто не мог контролировать свои стремительные движения, раз за разом все быстрей и глубже проникая словно в святая святых своей любимой женщины. И наслаждение так быстро накатило на него, как будто цунами, снося и разрушая на своем пути все то нелепое и странное, что между ними вообще зачем-то возникло. Он и подумать не успел об осторожности, впрочем с Анной у него никогда не выходило об этом думать. Его тело и разум всегда хотели ее всю целиком, и с возможным продолжением, которому он был бы невероятно счастлив. А Анна доверилась ему, тоже ни о чем не думая. Жалела ли она в прошлый раз, что между ними не случилось близости - нет. Жалела ли, что это произошло сейчас – ни секунды. В отличие от Якова, она не жалела о своих решениях. Да и какой смысл вообще о чем-то жалеть, если любой человек все равно всегда поступает ровно так, как в тот самый момент считает правильным? И люди ее профессии понимали это как никто другой. Когда все закончилось, Анна с Яковом еще долго держались друг за друга, приходя в себя. Он обнимал ее и медленно гладил по спине и по волосам, приглаживая растрепанные кудряшки, а она положила голову на его плечо и прижалась к нему, не в силах оторваться ни на секунду. А потом Анна вдруг почувствовала, что он перестал ее гладить и притих. Она отстранилась, чтобы посмотреть, что произошло, и увидела, как Яков застыл, глядя на фото. То самое семейное фото, которое все это время стояло тут же на столе рядом с ними. Анне и самой от этого стало совсем не по себе, а тут еще и Штольман горестно вздохнул и посмотрел ей в глаза как-то ну очень виновато. В этот момент он собирался так много сказать Анне, объяснить, покаяться, рассказать, как сильно он виноват перед ней, но еще не успел произнести и слова, как ей уже очень не понравился этот его взгляд. Это был совершенно не тот взгляд, которого она от него ждала в столь интимный момент. Ей вдруг показалось, что он теперь считает неправильным то, что между ними произошло. И эта мысль так сильно ранила ее, что не говоря ни слова, она просто молча встала, поправила платье и вышла из кабинета, оставив Штольмана в полном недоумении.******************
Опомнившись, Яков, конечно, рванулся за ней. - Аня, пожалуйста, давай поговорим? - попросил он, заходя к ней в комнату без стука. Он хотел сразу же подойти и обнять ее, но из-за совсем неприветливого взгляда Анны так и остался стоять в дверях. Она же сидела на кровати с совершенно несчастным видом, но как только Штольман вошел, схватила какие-то вещи и начала их аккуратно складывать. - Яков, мне кажется, нам уже не о чем больше разговаривать, - заявила расстроенная Анна, не глядя на него. - Все и так ясно. - Что ясно? - Штольману, в отличие от нее, вообще ничего не было ясно. - Что я столько времени жила обманываясь. Но больше я так не хочу, - пояснила она, все-таки сурово взглянув на него. А Яков, судя по его лицу, похоже, только еще больше запутался. - А как же ты хочешь? - осторожно поинтересовался он, уже готовый пойти ради нее буквально на все, что она захочет. Вот только бы знать, что именно она теперь хочет и как именно она больше НЕ хочет. - Я уже никак не хочу, - отмахнулась в ответ Анна, вмиг разбивая все его умозаключения. - Все, Яков. Послезавтра дядя вернется и мы уезжаем, - при этом она продолжала укладывать вещи ровной стопочкой. - Почему? - тут же похолодел Штольман, понимая, наконец, зачем она собирала вещи. - Алекс приезжает, нам надо его встретить. А ты уже вполне здоров и можешь справиться сам, - подрагивающим от волнения голосом сообщила Анна. Ей ведь надо было придумать хоть какую-то вескую причину для отъезда. Причем желательно еще и задевающую Штольмана. - Никуда я тебя не отпущу, - Яков почувствовал, как его сердце оборвалось, и он кинулся было к Анне, тоже уже из последних сил держа себя в руках, но она жестом показала ему не прикасаться к ней, чем еще сильней ужаснула его. Ничто в жизни не заставило бы его сейчас снова пойти у нее на поводу и отпустить ее. Как бы сильно она ни обижалась на него за что-то одной ей известное, что бы ни говорила, но он не намеревался больше расставаться с ней ни на минуту. Прикует, запрет, свяжет, арестует, все что угодно. Костьми, в конце концов, ляжет, но не отпустит. Не зря же она столько времени была рядом с ним, практически живым трупом. И пусть она сейчас не его жена, но он только что убедился, что она тоже хочет быть с ним. А это для него теперь самое главное. - Пусть Алекс приезжает сюда. Заодно и поговорим с ним, - решительно отрезал Штольман. - О чем? - Анна его решительности совсем не разделяла и ее вопрос вдруг надрывно словно вырвался прямо из глубины души. Еще немного и она бы, наверное, уже разрыдалась от отчаяния прямо при Штольмане. - О том! - тоже рявкнул он, совсем расстроившись. Чувствуя ее смятение, но совершенно не понимая, что происходит, Яков все-таки не выдержал и сорвался в ответ. А потом дернул плечами и словно ужаленный выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью, на этот раз оставив в недоумении уже ее.