Зайчик

      Будильник, чей гул не давал мне отоспаться после бессонной ночи, раздражал. Кажется я понял, что имела ввиду сестра, когда говорила, что Сова мучает ее кошмарами. А ведь ко мне она тоже прилетала.       Утром я был вялый. Кое-как я надел очки, и дойдя до ванной комнаты, умылся холодной водой. Она помогла немного прийти в себя после того, что было этой ночью. Ноги до сих пор подкашиваются от воспоминаний о лицах родителей и Оли. Казалось, что это все было по настоящему, эта кровь, мертвое тело Жульки у нас в холодильнике, игнорирование моего существования одноклассниками и Катей…       В кошмаре я не понимал, почему она не обращает на меня внимание. Мне было страшно, что Катя отвернется от меня. Она стала мне очень дорога. Я совсем не заметил, как общение с этой девочкой сделало меня счастливым.       Откинув от себя эти мысли, я пошел надевать школьную форму. Кошмары — кошмарами, а учиться и ходить в школу надо было. Я не хотел расстраивать маму плохими оценками, да и отца тоже.       Собрав рюкзак и пройдя вниз по лестнице мимо кухни, я не слышал привычного звука газовой плиты. Значит мамы на кухне нет, скорее всего она еще спит. Подумал я про себя.       Не было даже привычного мельтешения со стороны отца. Он уже уехал на работу. Значит и мне нужно было выходить в школу.       Я не завтракал. Я боялся зайти на кухню и увидеть окровавленный труп дворняжки Жульки в кастрюле, кровоподтеки на нашем холодильнике, прямиком из морозилки или страшные гримасы ужаса собственной семьи. Мне было не по себе от одной мысли о моем кошмаре, не то чтобы идти прямо на кухню — главное место из страшного сна. Я нервно сглотнул, быстро проходя мимо дверного проема. Одеваться долго не пришлось, только куртка и шапка. Я вышел из дома, негромко хлопнув дверью, чтобы не разбудить ни маму, ни Олю.       Было тихо и так спокойно. Я пошел к речушке Ольшанке. Ручей, студеный и черный, будто смола, омывал опоры. Пройдя через речку, я оглянулся на лес. Чащоба притворялась спящей. Миролюбивой. Неживой.       Остальной путь пролегал по заснеженной дороге, освещенной редкими фонарями. Я отогнал дурные мысли и постарался как можно быстрее перебегать от одного круга света к другому, под защиту электричества. Как в детской забаве, где первому нужно закричать: «Я в домике!» Только домики эти были хрупкими, а за их стенами двигалась тьма.       Вдруг я заметил чью-то фигуру. Там, куда не доставал свет покосившегося фонаря, ожила тень. — Чего крадешься, душу мою украсть хочешь? — пролепетал такой звонкий и знакомый голосок. Это была Алиса. — Ой, извини. Я не хотел тебя напугать, — от неожиданной встречи со знакомой, я выронил что-то из кармана. Алиса засмеялась на мое действие. Спустя несколько секунд я закончил копошиться в снегу. Это была моя перчатка. Я вспомнил про рукавичку Вовы. Мальчик, чья находка сулит мне большую награду и даже может спасти финансовое положение в моей семье. — Эй, ты знаешь что-нибудь про Вову? — решил я спросить Алису. Вдруг улыбка лисы стала ехиднее. — Знаю, поэтому лучше послушай меня — может быть, ума наберешься. Лисичку как обычно называют? — спросила у меня девочка. — П-плутовка? — озвучил я свою догадку. — Ах ты! Да как ты меня?! — лиса вдруг заговорила обиженно. — Ой, прости, — виновато произнес я. — Да шучу я! Конечно, плутовкой, — Алиса засмеялась, словно серебряные колокольчики зазвенели. — Если ты ловкий и смелый, не боишься с плутовкой водиться, я, так и быть, помогу разыскать этого Вову. Ты же неспроста его ищешь, да? — Знаю, почему дети повадились соваться в наш лес. Порой там можно найти много всякого интересного. Я вот однажды нашла целый сугроб конфет и купалась в нем, да так, что челюсть слиплась, — проворковала Алиса. — Хочешь? — она протянула руку в меховой перчатке. В ладони лежала горсть разных сладостей. В городе, где я когда-то жил, такие продавали на рынке или в киосках. Среди вкусных сокровищ я заметил свою любимую жвачку в яркой обертке. Знакомая надпись на фантике гласила: «Turbo». — Угощайся. У меня их — полные карманы, — треугольная лисья морда ткнула носом в мою сторону. Я принял угощение. Пальцы покалывало, когда я осторожно распечатал фантик. Ноздри уловили аромат персика. И чего-то еще — незнакомого, но приятного. Фруктовый кубик отправился в рот. Я задвигал челюстями, перемалывая резинку. На вкус обычная турецкая жвачка, разве что язык слегка онемел. Развернув вкладыш, я обомлел от счастья. На нем красовался Мерседес-Бенц — редкий и оттого желанный экземпляр коллекции каждого мальчишки моего прошлого двора. — Это же… Это… — сердце бухнуло о ребра. Я с трудом оторвался от вкладыша, не веря в свою удачу. — Теперь понял, что можно найти в лесу? — поинтересовалась у меня лиса. — Только на твоем месте я бы туда в одиночку не ходила. Тебе вон от жвачки в зобу дыхание сперло. А представляешь, что с тобой будет, если найдешь чемодан таких фантиков? Голову напрочь снесет — и пиши пропало. Необычные угощения, — подумал я, и под ее смешок осторожно спрятал вкладыш в карман брюк. — Может Вова тоже нашел сугроб сладостей и теперь кувыркается в нем? Слушай, а вдруг он решил остаться в лесу? — предположила девочка, проговорив это полушепотом. — Тогда, наверное, ему очень холодно в одной варежке…- ветер подхватил ее слова, как дым от костра, и уносил в темноту, в дремучую чащобу. Деревья позади скрипели и скрежетали ветками-костями. — Или… с ним что-то случилось в пути. Что-то страшное, — лес словно оживал от ее голоса: прислушивался, принюхивался, точно любопытный зверь. Лиса отвечала таким же внимательным взглядом. — Пойдешь со мной, Антон? Найдем твоего Вову, и сам его спросишь, что он нашел в этой пуще. Ведь пока мы вместе, никто тебя в лесу не тронет. Вот увидишь, — проворковала это Алиса. — Я пойду, — положительно ответил я лисе. — Отлично, а сейчас. Ай-да провожу тебя до школы, — сказала это девочка в маске лисы и мы двинулись навстречу школе и потерявшемуся рассвету. Тут и там в окнах домов загорались огни, словно их обитатели подавали нам неведомые сигналы. За шторами мелькали силуэты, изредка лаяли дворовые псы. Из труб вился серый дымок, на кухнях бубнили телевизоры, звенела посуда.       Мы смотрели, как неохотно просыпается поселок, а сами осторожно шагали по заснеженным колеям. Я шел по левой стороне, а она — по правой, а Жулька плелась за нами следом.       Мы дошли до школы, но когда я повернулся, Алиса вновь куда-то ускользнула. Глубоко вздохнув, я двинулся к школе, к запаху котлет в тесте, к льющемуся на снег свету. За дверями приглушенно звучали голоса. Мигали лампы. Тьма ползла мимо окон, и казалось, что школа плывет в открытом космосе, как заблудившийся звездолет. Я зашел внутрь здания, сдал куртку и прошел в класс. Я сел вместе с Катей — как всегда, поздоровался с Ромой и Бяшей. Но на одной из перемен, они подозвали меня к себе. — Дело одно есть: постоишь для вида, покараулишь. Тебя, кажется, боятся уже все, — проговорил это Рома прокуренным голосом. «Меня? Боятся?» — подумал я про себя. И хотя это не укладывалось в голове, меня раздобрило их отношение, и я тут же согласился. Я шел за Ромкой и Бяшей по сумрачным тоннелям школы, дегустируя совершенно новое чувство вседозволенности. Мы шагали картинно, будто герои какого-то криминального фильма. Словно только мы втроем обладали некой информацией, недоступной всем прочим. Не знаю, пошел бы я, с ними, если бы мне сразу объяснили цель кампании.       Мы затаились в темноте у спортзала, а ребята начали потирать костяшки, глядя на выходящих из раздевалки мальчиков. — Вон этот лох! — наконец Бяша ткнул пальцем в кого-то из толпы. — Стой на стреме. Если кто из училок объявится — дай знать, — кинул Ромка, опасно улыбаясь. — Гляди в четыре глаза, на, — прохрипел Бяша. Я встал на углу, переполненный самыми разными мыслями и чувствами. В закутке позади Ромка переговаривался с пятиклассником. Мальчик едва не хныкал, что-то доказывая, но Ромка гнул свою линию, забористо бранясь, а Бяша лишь изредко подгавкивал. — Все, вали давай, — товарищи вышли из закутка. Лампочка озарила фотоаппарат в руке Ромки. — Ого! «Полароид»… Он твой? — спросил я. — Теперь мой, — Ромка безразлично тряхнул черным чудом техники с раскладной вспышкой. — Мне тут один должник велик торчал за свой гнилой базар. Но, говорит, нет у него велосипеда. Вот и расплатился фотиком. А мне он, честно говоря, и в хер не впился, — парня было жалко, но все плохие мысли растворялись при взгляде на желанную камеру. Я живо представил, как понравился бы Оле «Полароид», как я фотографировал бы сестру, маму, отца и Катю. Образы неспешно проступают на твердой карточке, будто из тумана выплывают родные лица. — Раз он тебе не нужен, можешь мне его отдать? — спросил я. Пятифанов смерил меня взглядом, и снова стал тем Ромкой, с которым я столкнулся вчера. Коварным и насмешливым вожаком хищной стаи. — Ты извини, братан, но я вещами так просто не разбрасываюсь. Могу в ломбард загнать, ну или разыграть во что-нибудь, — только он сказал об игре, как мне почему-то вспомнилась Алиса. — Ну давай я с тобой на него сыграю. Только во что? — я посмотрел на «Полароид». — Че, Ром, снимем с нашего Антошки последние штаны? — Бяша прыснул в кулак. — Я те че, пидор, с пацанов штаны снимать? На что играть собрался? У тебя хоть бабки есть? — Рома посмотрел на меня сверху вниз.  — Во-во! Свети карманы, Тошик! — загоготал Бяша. Я медленно вывернул содержимое брюк в слабой надежде наскрести хотя бы какой-то мелочи на завтрак… В кармане что-то зашуршало. Я выудил из кармана тот самый вкладыш с мерседесом, что получил благодаря Алисе. — А на вкладыши играете? — осторожно спросил я. — Это же… — у Бяши округлились глаза, стоило поднести картинку с машиной поближе, а вот Ромка даже бровью не повел. — Хочешь, чтобы я целый фотик за какой-то фантик отдал? Да жвачке этой рублю цена, а в «Полароид» кассета еще целая, — скептически произнес Рома. — Да это же… — не унимался Бяша. — Ой, у меня этих вкладышей жопой жуй. На кой мне еще… — Пятифанов внезапно затих. — Мерседес-Бенц, на! Его-то нам и не хватало, Ромыч! — выкрикнул Бяша. — Ну ты и трепло, братка. Теперь он за него цену до небес взвинтит, — Ромка сплюнул под ноги и отвесил другу подзатыльник. — Ага, значит, появился интерес? Так во что будем играть? — как я и подозревал, такой автомобиль был ценным пополнением любого коллекционера жвачки Turbo. — В подкидного? — в руках беззубого появилась засаленная и наверняка крапленая колода карт. — В ножички? — Ромка прямо перед моим носом мастерски крутанул бабочкой. — А давайте в «камень-ножницы», — играть по их правилам совершенно не хотелось. — Ого, а ты у нас любишь рисковать. Ну что, мой «Полароид» против твоего мерса? — спросил Ромка. — По рукам, — я согласился.

***

— Есть! — «ножницы» Пятифанова были повержены моим «камнем» за пару секунд. Я торжествующе вскинул к потолку кулаки. — Стопе, стопе! У нас принято до трех побед играть, — остановил меня Рома — А раньше сказать? — разочарованно спросил я. — Ты думал, все так просто будет, на? — поддакивал Бяша другу. Не пойму я, че ты хмуришься так? Один раз уже выиграл, преимущество на твоей стороне. Давай-ка продолжим. Раз, два, три! — проговорил гопник и мы продолжили игру. — Ну, я выиграл? Или теперь мне нужно еще и Бяшу обыграть? — спустя пару минут я одержал победу на Ромой. Я с подозрением взглянул на оппонента. Ромка что-то буркнул под нос. Мне показалось, что он откажется выполнять условие и пошлет меня куда подальше. — Эй, Ромыч, все по чесноку, на, — вмешался Бяша. — Везучий ты, сука. Держи! — Ромка неохотно сдался. Я взвесил на ладони «Полароид» и понял, что усмехаюсь, как настоящий победитель.       Прошло еще несколько уроков. Звенит звонок. Школьники ринулись из здания с куртками в руках, или на бегу застегивали их. Дети разных возрастов бегали на заднем дворе школы друг за другом, играли в снежки, салочки и в другие игры, а кто-то оставался дежурить в классах. Но я не входил ни в одну, ни в другую группу людей. Я молча шел домой. Лес по-прежнему протягивал к поселку свои крючковатые лапы, а ветер ночами взметал белые флаги пороши.       Вдруг, я не заметил, как зашел в сам лес, в чащобу ужасов и кошмаров по рассказам детей, которые шушукались на переменках в углах школы. Передо мной появилась Алиса. — Что ты тут делаешь? — спросил я девочку в маске лисы. — Как что? Мы разве не хотели искать пропавшего Вову с тобой сегодня утром? — я почувствовал ее прохладную коричневую перчатку на моем запястье. — Точно, я уже и забыл, — проговорил я. — Пойдем же! — воскликнула Алиса и повела меня куда-то через лес. Запах мандаринов, салютов и «Нового года» обволакивал. Внезапно, быстро начало темнеть, ничего удивительного — зима. Я ощущал себя маленьким мальчиком, которого ведут в неизвестность. Впереди темнели стволы деревьев. Грозно щетинились ледяные кусты-дикобразы. На пути возникло что-то прямоугольное, вроде большой коробки… Я окаменел. Металлический гараж вырастал прямо из валежника. Тяжелый, громоздкий — такой невозможно без труда перевести с места на место. Стены окрашены черным — чернее окружающей тьмы. — Это здесь, — лиса принюхалась, и, показалось, ее маска сморщилась от омерзения. — Здесь? — встревоженный голос спутницы напугал меня даже больше, чем эта жутковатая железная коробка. — Я слышу его запах… Может, Вова играет с нами в прятки, и он решил спрятаться…внутри? — колокольчики, чей голос принадлежал Алисе, пропели так тихо, будто она боится кого-то. Только вот не ясно, кого именно.       Мне казалось, что от постройки отделяются дымчатые щупальца и что-то рыщут в прелой листве. Они стелились по снежному одеялу, подбираясь к нашим ногам. И какой-то жуткий металлический срежет доносился из-за огромных черных ворот. Кто-то или что-то явно ждало нас внутри.       Я приблизился к гаражу, затаив дыхание, и постучал костяшками по листовому железу. Тук-тук! Тут же опасливо отскочил. На мгновение показалось, как за стенками гаража что-то мучительно завыло. Послышалось, как зазвенело что-то железное внутри гаража и поползло отворять черные ворота. Ничего не происходило. Сердце бухало в груди. Ничего.       Тук-тук-тук. Опасаясь повернуться к гаражу спиной, я очень медленно сделал шаг назад, не в силах оторвать взгляд от сочащей взглядом расщелины, и хотел было позвать Алису… «Беги!» — трусливо прокричал голос в голове. Спотыкаясь, я рванул в кишащую тенями ночь. За изломанный ствол лиственницы, уверенный, что Алиса бежит рядом. Минуту спустя я обнаружил, что девочка пропала.       Лес бормотал свои древние молитвы. Скрипел, тикал, шуршал. Я замер. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я понял, что стою почти в полной темноте, в кольце взмывающих ввысь стволов. И все вокруг шевелилось и дрожало, уши закладывало от шороха и шелеста. Кроны таяли в космической черноте. Казалось, что кто-то вот-вот схватит меня…       Но нет. Я побежал, предположительно в сторону проселочной дороги. Я смог! Я выбежал на тропу, которая ведет меня к дому и со всей силы принялся бежать до уютного места.       Мой дом казался моим спасением в данную минуту. Я не делал передышки. Я не мог остановиться из-за чувства страха, который пожирал меня с каждой секундой все больше и больше.       И вот, наконец-то я увидел очертания моего дома. Он казался таким родным, как никогда. Я еле-еле успел добежать до двери, и с грохотом ввалившись в прихожую, я выдохнул.       Мои легкие горели, а горло болело. Воздух был нужен как никогда, но так противно обжигал мой рот каждый раз при вдохе. Я опирался руками о колени.       Ко мне навстречу вышла мама. По ее лицу было видно, что она недовольна. Мама много раз говорила: «Не хлопать дверьми! Дом старый, поди развалится скоро!». Но увидев меня, она не стала задавать лишних вопросов, помогла раздеться, донесла мой рюкзак в комнату и накормила ужином.       После, я пошел в комнату, переоделся в ночную одежду и сел за свой стол — делать уроки. Голова болела, но я старался не обращать на это внимание. Глаза слипались. После такого дня, я надеялся поскорее лечь в кровать и заснуть, но плохую оценку за домашнее задание получить не хотелось.       Я закрыл глаза, кажется что уснул, но это не так. Я проснулся от внезапного похолодания. Я сидел на стуле, шея затекла, а ноги заледенели. Я не слышал мультиков Оли и разговоров родителей. Была глубокая ночь.       Кряхтят половицы, стонут ржавые водостоки, чердак населяют гулкие сквозняки. Словно дом играет какую-то дьявольскую мелодию. Вдруг я понял, что действительно слышу музыку, причем, играет она уже давно. С того момента, как я раскрыл глаза, я слышал пение флейты.       Я встал со стула и подошел к окну, хотел убедиться, что мне это кажется. Что никто не может играть там, в холодной заснеженной ночи. Там, в поле, кто-то танцевал. Черные фигуры, едва различимые на фоне темного леса. Залитые лунным светом, они резко подпрыгивали и припадали к сугробам, катались в снегу и ползали на четвереньках. Фигуры вставали на ноги, водили хороводы, вздымая вихри снега, растворялись во мраке и поднимались снова.       Творилось что-то странное. Пляска теней в беззвездной тьме распаляла воображение и одновременно нагоняла тревогу… Вдруг музыка стихла. Танцующие застыли и — я готов был поклясться — уставились на меня.       Внезапно одна из фигур отдалилась от странного карнавала теней и ринулась по полю, мощными прыжками преодолевая расстояние. Она скользила, не оставляя вмятин на на хрустком месте, пока угольная тень дома не поглотила ночное существо, став еще гуще и чернее.       Сердце заметалось птицей в клетке. Я отпрянул к кровати, успев мельком задернуть шторы. Меня видели! Прокричал голос в голове.       Страх окатил ледяным потоком. Стоя в темной комнате, я слышал, как снаружи возится и скребется незваный гость, как он мечется по двору, выискивая вход. Звук ушел вправо. Обогнул дом…       Сейчас гость окажется на пороге… Повторял голос в голове, с каждым разом становясь все громче и громче.       Я кинулся в постель и укрылся с головой, словно одеяло могло защитить меня. Страх сковал мышцы. Я вдруг вспомнил о похоронах: как бабушка лежала, скрестив руки, с заострившимися чертами лица, похожая на восковую куклу… Там, на похоронах, я повторял мысленно слова заговора, которому она меня научила.       И, лежа под одеялом, прислушиваясь к скрипу и вою, я шептал эти слова: «На острове Буяне, в синем океане, стоит домовина, в ней — сало и глина, волосы седые — чертям еда, а раба Божьего Антона не тронут никогда. Бесы забудут дорогу к дому. Мертвое — к мертвому, живое — к живому».       Непонятные шумы утихли. Я осторожно высунулся из-под одеяла, чтобы увидеть, как под потолком, словно висельник, колышется штора. И тут ночь ошпарила меня новой порцией горячего ужаса. Звук резанул по ушам. Что-то царапало входную дверь. Быстро-быстро скоблило когтями полотно, требуя впустить его. Дверь заперта. — Мертвое — к мертвому! Живое — к живому! — я поджал колени, уткнулся в них подбородком и засверлил глазами межкомнатную дверь, такую хлипкую и слабую перед мощью темноты. И вдруг… Дверная ручка робко повернулась.       Затем дернулась раз, другой. Будто у того, кто пытался открыть дверь, не было рук. Ручка вновь кивнула и неожиданно защелкала бешено. От страха у меня свело челюсть. Мокрые пальцы комкали одеяло. Дверь отворилась. Дом издевательски стонал ветром в жестяных водостоках. «Сейчас… Сейчас ты увидишь…» — твердил голос в голове. — Кто там? — я неуверенно крикнул в тьму проема. Дверь распахнулась еще шире. Оттуда стало видно два огромных белых глаза. Только я подумал, что это может быть Сова, как тут же, на меня выскочил Волк.       Я открыл глаза… Жадно глотая воздух ртом и стараясь не кашлять. Я сидел на своем стуле, с ручкой в руке. «Может это был страшный сон — обычный кошмар?» — подумал я про себя, но волчьи следы под моим окном и царапины, оставленные звериными когтями на моей входной двери, говорили об обратном.       Голова раскалывалась. Продолжать делать уроки в таком состоянии не было смысла. Я кинул ручку на стол, не дописав уравнение, кое-как выключил свет и лег на кровать, потеплее закутавшись в одеяло. Голоса в голове наконец-то утихли. Через секунду на меня накатил сон, такой долгожданный и тихий.