***
Марк молчал, пока я вёл его домой. Он так крепко сжимал мою руку, что я был уверен, что останутся синяки. Но я не пытался заставить его ослабить хватку. Я не хотел. Я насколько мог старался избегать самых глубоких сугробов, пока мы брели до моего дома. Снег всё ещё валил и, казалось, не собирался прекращаться в ближайшее время. Я весь вспотел к тому моменту, когда мы добрались до моей двери. Подъездная дорожка была пуста, и только тогда я сообразил, что мы бросили мой пикап, когда появилась Элайджа. Я не видел его на дороге этим утром. Должно быть, они его переместили. Патрульная машина Джонса тоже исчезла. Он говорил, что до его отпуска оставалось всего два дня. — Боже, — пробормотал я, ведя Марка по подъездной дорожке. Мой ключ остался в пикапе. Был запасной, и мне пришлось отпустить руку Марка, чтобы нагнуться и его достать. Марк уставился в землю. Я копался в снегу, пока не нашёл камень, под которым был спрятан ключ. Я открыл сетку, отпер дверь и толкнул её. Я отошёл в сторону, оглянувшись на Марка. — Внутрь. Он выглядел ошеломлённым, когда поднял взгляд: — Что? Я мотнул головой в сторону открытой двери: — Шевели задницей. Он неуверенно мялся на пороге. — Гордо, если я… Если это происходит, мне нужно быть как можно дальше от тебя. — Зайди в дом. Его глаза сузились. Так-то лучше. Было привычнее иметь с ним дело, когда он на меня злился. Такое поведение возвращало нас в привычное состояние. — Ты дурак? — прорычал он. — Клянусь богом, если ты не зайдёшь в этот чёртов дом, то я слечу с катушек, и тебе не понравится, когда это произойдёт. Марк нахмурился. Я ждал. Пыхтя, он протиснулся мимо меня и вошёл в дом, бормоча себе под нос что-то о грёбаных властных ведьмах. Я посмотрел на снег. Вокруг было тихо. Но я знал, что это не продлится долго. Я последовал за ним внутрь и запер за нами дверь.***
Марк был на кухне, когда я вышел из спальни, переодевшись в сухую одежду. Находясь в собственном доме, я чувствовал себя сосредоточенным, впервые за несколько дней мысли в моей голове прояснились. Он стоял перед раковиной, уставившись на белую пустыню за окном. Он не обернулся, хотя знал, что я здесь. Он всегда знал, когда я рядом. — Я приготовил тебе сменную одежду, — тихо сказал я. — На кровати. Она может быть немного тесновата, но всяко лучше, чем если мой дом провоняет мокрой псиной. Он фыркнул, качая головой: — Мудак. — Не спорю. Надеюсь, ты не ожидал от меня чего-то более романтичного. Это практически всё, чего ты сможешь от меня добиться. Я не занимаюсь подобным дерьмом. Он слегка повернул голову: — Романтичного? Да, мне не хотелось такого произносить. — Заткнись. Забудь, что я сказал. — Не знаю, смогу ли. Моё сердце, прошу, успокойся. — Марк. Смени свою чёртову одежду. Он выдохнул, когда обернулся. Он посмотрел на меня, ища что-то, чего я не знал. Казалось, что он контролировал ситуацию, по крайней мере, лучше, чем ранее. Я не знал, сколько это ещё продлится. До полнолуния оставалось меньше двух дней. У нас в запасе было мало времени. Марк кивнул и вышел из кухни. Но прежде чем пройти по коридору в спальню, он остановился. — Ты знал. — Что? — Привёл меня сюда, а не в дом стаи. Я ощущал его взгляд на себе, но не мог заставить себя обернуться. — Я не знаю, о чём ты говоришь. Долгая тишина. Затем: — Думаю, знаешь. В нашем доме у тебя нет… Ты иногда остаёшься. Но не так, как другие. Ты всегда возвращаешься сюда. Ты часть стаи, но это твой дом. Он пахнет тобой. Это место. Твой запах он… повсюду. Ты знал, что если привести меня сюда, это поможет. — Иди переоденься, Марк. Он пошёл. Я слушал, как он медленно передвигался по моему дому, как дерево скрипело под его ногами, как кончики его пальцев скользили по стенам, оставляя на них свой запах. Я знал, что он делал. Я знал, к чему всё идёт, но не знал, могу ли я что-нибудь сделать, чтобы это остановить. Я не знал, хочу ли я, чтобы это останавливалось. Когда Марк был здесь в последний раз? Когда в последний раз он чувствовал, что ему здесь рады? Я ощущал, как моя кожа напрягается до предела. В чернилах, которыми она была пропитана, звенело что-то, чему я не мог дать названия. Либо так, либо я просто не хотел смотреть правде в глаза. Что-то приближалось, мы подбирались к краю какой-то пропасти, и стоило нам через неё переступить, дороги назад уже не было бы. Если захотим повернуть назад, я не уверен, что от нас останется достаточно кусочков, которые можно будет собрать воедино. Жил-был мальчик. Необыкновенный мальчик. И когда Альфа крепко держал необыкновенного мальчика, его отец шептал ему на ухо заклинания и проводил иглой по коже, втравливая в неё чернила и оставляя на ней магический след. Жил-был волк. Храбрый волк. И по мере того, как этот храбрый волк рос, он следовал за запахом грязи, и листьев, и дождя, а его Альфа говорил ему, что он нашёл половину, которая сделает его цельным. Мальчик любил этого волка. Но этого было недостаточно. Когда-то луна любила солнце. Но оно всегда было на другом конце неба, и они никак не могли встретиться, как бы луна ни старалась. Она нырнёт в океан, а солнце поднимется над землей. Луна была тёмной ночью, а солнце — ярким днём. Мир спал, пока она сияла в небе. Она прибывала и убывала, а иногда и вовсе исчезала. Однажды старый слепой ведьмак произнёс пророчество о выборе и истине. Он сказал: «Ты подвергнешься испытанию, Гордо Ливингстон. Такому, какое ты даже не можешь себе представить. Однажды, очень скоро, тебе придётся сделать выбор. И я боюсь, что от него будет зависеть будущее всех, кто тебе дорог». Я устал злиться. Я устал от голоса, шепчущего мне на ухо, что волки не любят меня, что они хотят меня только использовать. Я устал всегда находиться на другом конце неба, прибывать, убывать и вовсе исчезать. Розы расцвели. Когти ворона сжались на их шипах. Я оттолкнулся от кухонной стойки. И сделал то, что должен был сделать давным-давно. Я последовал за своим волком. Дверь спальни была открыта. Я не слышал движений Марка. Мне казалось, что всё это сон. Будто спустя столько лет это не могло быть правдой. Я провёл в этой комнате много времени. Я столько раз мечтал тут о нём. Не счесть сколько лун прибывало и убывало. Прибывало и убывало. Марк стоял ко мне спиной. Он стянул с себя пальто и рубашку, и они валялись на полу мокрой кучей. Мышцы его спины напряглись. Его голова была низко опущена, и я не знал почему. — Марк? — позвал я почти шёпотом. Он дышал, но не произносил ни слова. Я сделал ещё один шаг к нему, дёргая за связь, которая тянулась между нами. Мне показалось, что я опоздал. Что приводить его сюда, было ошибкой. Что меня встретит только стена фиолетовой ярости. Что он повернётся ко мне, оскалив зубы, обратится, и, что бы я ни говорил, как бы я ни старалась, перестанет меня узнавать. Он больше меня не вспомнит. Но вместо фиолетового я утонул в синем. В таком большом количестве синего. Я замер. И произнёс: — Марк? Его плечи лихорадочно тряслись: — Ты. — Да. Он не поднимал головы. Я не знал, на что он смотрел. — Я говорил себе, что ты… что ты забыл. — О чём? Он рассмеялся, но его смех надломился прямо посредине: — Об этом. Обо мне. Обо всём. — Я не… Марк поднял руку, и я смог разглядеть её через его плечо. В его пальцах была зажата деревянная фигурка ворона. Ворон, которого я оставил на тумбочке после того, как вынул его из потайного кармана, где он был спрятан более трёх лет. Ворон, которого он дал мне, когда мы ещё ничего толком не знали. Он сказал: — У меня ушли недели на то, чтобы это сделать. Чтобы это вырезать. Чтобы всё было правильно. Я порезал пальцы больше раз, чем мог сосчитать. Порезы всегда исцелялись, но иногда кровь попадала на дерево, и я тёр его до тех пор, пока она не въедалась. Мне не… мне не нравилось, как выглядело одно из крыльев, и я не мог понять, как это исправить. Так что я пошёл к Томасу. Он улыбнулся мне, когда взял ворона в руки. Он долго его изучал. Затем он вернул его мне и сказал, что тот идеален таким, какой он есть. И я помню, что так разозлился на него. Потому что ворон не был идеальным. Он был грубым. Неуклюжим. Ты знаешь, что Томас мне тогда сказал? Я покачал головой, не в силах что-либо произнести. — Он сказал: «Он совершенен, потому что несовершенен. Как ты. Как Гордо. Как и все мы. Он идеален из-за намерений, которые ты в него вложил. Из-за его значения. Он поймёт, Марк. Обещаю, он поймёт». Я сморгнул подступающие к глазам слёзы, которые уже были готовы их обжечь. Марк покачал головой: — И я помню, что сильно на него сердился. Эти слова звучали так, как сказал бы наш отец. Куча чепухи от Альфы. Потому что ворон был несовершенным. Он был ущербным и уродливым. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, в чём смысл слов Томаса. А ты его сохранил. Я открыл рот, но не мог выдавить ни слова. Я прочистил горло и попытался снова. — Я брал его с собой. Когда мы уходили. Марк медленно повернулся. Тени играли на его обнажённой коже. Волосы на его груди спускались на живот и скрывались под резинкой штанов. Он нежно держал ворона в руке, словно фигурка была чем-то, что нужно почитать и лелеять. — Почему? Я отвёл взгляд и вспомнил его слова, которые он произнёс мне, когда мы в последний раз были наедине. — Потому что он был единственной частичкой тебя, которая мне когда-либо принадлежала. — Это неправда, — прохрипел Марк. — Это никогда не было правдой. Гордо, всё, что у меня есть, всё, чем я являюсь, всегда принадлежало тебе. Ты был просто чертовски упрям, чтобы это увидеть. — Я был обижен. — Знаю. — И зол. — И это я тоже знаю. И я бы отдал почти всё, что у меня есть, чтобы обернуть время вспять. Отдал бы. Клянусь. Чтобы Томас понял, что он был неправ. Он должен был усерднее за тебя бороться. — Марк закрыл глаза. — Я должен был усерднее бороться за тебя. — Но ты этого не сделал. — Нет. Я этого не сделал. — Я был здесь, Марк. Мне было пятнадцать лет, и моя мать умерла. Моя стая погибла. Мой отец ушёл. А потом ты… Он просто… Ты сказал, что это было самое трудное решение, которое ему когда-либо приходилось принимать. Ты сказал, что это его чуть не убило. Но тогда почему Томас так и не вернулся? Почему он никогда не приходил за мной? Марк открыл глаза. Они были оранжевыми, затем голубыми, а потом фиолетовыми, и я не знал, что делать. Я не знал, как это остановить. — Он хотел, — прорычал Марк. — Боже, Гордо. Он хотел. Но всегда было что-то, что его удерживало. И он посылал меня, и были времена, когда я думал, что ты хочешь, чтобы я был здесь, а затем наступали времена, когда мне казалось, что ты больше никогда не пожелаешь меня видеть. — Этого было недостаточно, — отрезал я. — Частички тебя. Кусочки тебя. Это было несправедливо. Ты был здесь всего несколько дней, а потом уезжал на месяцы. Я снова оставался здесь один, а ты возвращался к стае, к своей семье. Господи Боже, я чертовски тебя за это ненавидел. Я чертовски ненавидел вас всех за то, что вы это со мной сделали. Глаза Марка светились. Он крутил шеей из стороны в сторону. Вены на его массивных бицепсах пульсировали. — Я знаю, что ты ненавидел. И когда я вернулся в тот последний раз, а от твоей кожи исходила вонь какого-то проклятого незнакомца, я еле сдерживался. Я хотел, блять, убить его. Я хотел сбить тебя с ног, найти того, кто бы это ни был, и разорвать его в клочья. Пролить его кровь. Переломать ему кости. Заставить его страдать из-за того, что он имел чёртову наглость думать, что когда-нибудь сможет к тебе прикоснуться. Что он мог просто подумать о том, чтобы к тебе прикоснуться. — Тебя здесь не было, — сказала я, со злобной усмешкой на губах. Я играл с огнём, но мне было всё равно. — Тебя здесь не было, а он был. Мне нужен был кто-то. И этим кем-то оказался он. Я даже не помнил его имени. Но, по крайней мере, он не боялся бы ко мне прикоснуться. По крайней мере, он не причинил бы мне боли. По крайней мере, он, блять, не предал бы меня. — Не надо, — предупредил Марк. — Гордо, не надо. Не зли меня. Я чувствую запах. Твоя магия. Она… — К чёрту мою магию, — зарычал я на него. — К чёрту стаю. К чёрту моего отца и твоего отца. К чёрту Томаса. Это ты и я. Это ты и я, и к чёрту тебя, если ты думаешь, что я просто позволю этому продолжаться. Позволю тебе уйти. Я не боюсь тебя. Я никогда не боялся и никогда не буду. Он покачал головой: — Слишком поздно. Гордо, разве ты не видишь? Слишком поздно. Я… я это чувствую. В моей голове. Это был всего лишь шёпот, который царапал мою кожу. Но теперь у него есть крюки, и он цепляется. Он цепляется, и я не могу его остановить. Гордо, я не могу… Когда-то луна любила солнце. Жил-был мальчик, который любил волка. Однажды старый ведьмак произнёс пророчество о выборе и истине. И был синий, так много синего, но я устал от него. Я устал чувствовать себя так, быть одиноким, постоянно бояться и думать, что у меня не выйдет заполучить то, чего хочу больше всего на свете. И вот так я сделал свой выбор. Я выбрал волка. Я сделал три шага вперёд, мои руки потянулись к лицу Марка Беннета. Он вздрогнул, глаза сверкнули, но было уже слишком поздно, чтобы это остановить. Я поцеловал его. Там, в полумраке комнаты, пока снаружи падал снег. Сначала он не ответил на поцелуй, и мне показалось, что я что-то неправильно понял. Что я опоздал. Что пропасть между нами была слишком велика, чтобы её можно было пересечь. Но потом он вздохнул и резко притянул меня к себе, положив руки на мои бёдра, всё ещё сжимая ворона между пальцами. Я почувствовал, как деревянное крыло фигурки впивается мне в ягодицу. Марк напевал в моей голове песню: «Гордо, любовь, пара, пожалуйста, любовь». И хотя она была окрашена синим, и синим, и синим цветом, прямо посередине пробивалась зелёная нить облегчения и надежды. Словно я снова был молод, и рядом со мной вновь был тот мальчик, тот высокий долговязый мальчик, который сидел в тёплый летний день у дерева, зарывшись босыми ногами в зелёную-зелёную траву. Он был моей тенью, следовал за мной всюду, говоря, что пытался уберечь меня от плохих парней. Я встал на колени и поцеловал его, потому что мне казалось это правильным. Всё в Марке Беннете казалось правильным, даже тем летом, когда мы ещё не знали, насколько острыми могут быть зубы. Мы уже не были молоды. Но всё ещё казалось, что могли бы ими быть. Казалось, что это всё может быть как в наш первый раз. Но потом всё изменилось. Зелёный цвет начал медленно переходить в красный оттенок, словно огонь распространялся по траве. Синий увеличивался, готовясь утопить нас в океане. Он омывал своими волнами алый огонь и смешивался с ним до тех пор, пока не обрёл фиолетовый цвет, и это было там, просто скрывалось под поверхностью. Когти коснулись моей кожи. Я застонал ему в губы, приоткрывая свой рот. Марк зарычал, когда его язык скользнул по моему, низкое урчание зародилось в его груди и поползло вверх по горлу. Казалось, всё его тело завибрировало, когда я проскользил руками от его лица к сильной груди, мой язык царапнул кончик клыка. Это не должно было меня заводить так сильно, как сейчас. А потом всё пропало. Он пропал. Вот он плотно прижимался ко мне, а его губы касались моей челюсти, ласкали шею, а в следующее мгновение Марк уже стоял на другом конце комнаты, тяжело вздымая грудь, широко распахнув глаза и стиснув челюсти. Я медленно моргнул, пытаясь привести мысли в порядок. Затем потянулся к нему. Он отступил назад. — Гордо. Ты…я…. Я покачал головой: — Нет. Достаточно. — Мы не можем этого сделать. — Мы можем. — Я могу ранить тебя, — прорычал он мне, и его глаза ярко полыхали оранжевым огнём в тёмной комнате. — Разве ты не понимаешь? Ты не слушал? Я теряю чёртов рассудок. Я превращаюсь в Омегу. Я уже причинил боль Элизабет. Я не хочу рисковать тем, что могу… — У него перехватило дыхание. — Не ранишь, — сказал я ему. — Ты меня не ранишь. — Ты этого не знаешь. Это происходит, Гордо. Это происходит, и мы никак не можем это остановить. — Тогда борись! — крикнул я ему. — Будь ты проклят, борись с этим. Я не позволю тебе сдаваться. Я не позволю тебе покидать меня снова. Ты меня слышишь? Иди на хуй, если думаешь, что я снова тебя отпущу. Не сейчас. Не из-за этого. Не из-за чего-то чертовски глупого, как это. — Почему? — воскликнул Марк. — Какого чёрта ты это делаешь? Почему тебя это вообще волнует? Это из-за чувства вины? Или это твой способ мне отомстить? Ты действительно так сильно меня ненавидишь? Какого чёрта ты это делаешь, Гордо? Сейчас, после стольких лет, зачем ты это делаешь? — Это потому, что я боюсь, — произнёс я срывающимся голосом. — Я тебя люблю, и так боюсь, что потеряю тебя. После этих слов отозвался волк. Деревянный ворон выпал из его рук, и волк бросился вперёд. Я не успел среагировать. Если Марк окончательно одичал, если узы наконец оборвались, тогда я не знал, хотелось ли мне, чтобы он останавливался. Я закрыл глаза. Но потом Марк меня поднял, обхватил руками мои бёдра и потянул вверх. Моя спина врезалась в стену. Удар выбил почти весь воздух из моих лёгких, штукатурка на стене треснула. Я обвил ногами его талию, а губы Марк блуждали по моей шее, зубы царапали кожу. Из его горла доносилось тихое урчание, и я чувствовал это по тому, как он вибрировал. Как он трясся. Мои руки легли ему на затылок, заставляя его поднять на меня взгляд. Оранжевый, и фиолетовый, и ледяной голубой мерцали в ответ. Я поцеловал Марка, впиваясь ему в губы, ощущая за ними его острые клыки. Его пальцы вцепились мне в бёдра, когти пронзили мои тёплые штаны, оставляя на коже отпечатки. Он лихорадочно двигал бёдрами, прижимаясь к моему члену. Я застонал ему в рот, когда он пробовал мой язык на вкус. Яркие вспышки засверкали в моей голове, и это был он, они исходили от него, и я был шокирован размером его желания, которое мне удалось уловить. Звериное побуждение ревело в нём, требуя, чтобы он укусил. Чтобы он трахнул. Чтобы он заявил на меня свои права. И я… Я знал, что должен делать. — Марк, — выдохнул я, когда он снова впился в моё горло, царапая кожу бородой. — Послушай меня. — Нет, — прорычал он, облизывая оставленную им отметину на моей шее. — Занят. — Мне нужно, чтобы ты трахнул меня. — Я на пути к этому. — Нет, послушай меня. Просто… О, да, чёрт возьми, сделай так снова… Нет. Стой. Марк, послушай. Он отстранился, его глаза были затуманены желанием. Губы распухли от поцелуев и увлажнились от слюны, больше всего мне хотелось вновь притянуть его к себе. Капля пота скатилась с его шеи на мой большой палец. — Я сделал тебе больно? — спросил он. Я яростно замотал головой: — Нет. Не сделал. Ты мне доверяешь? — Да. — Ты меня хочешь? — Да. — Ты меня любишь? И он ответил, не задумываясь: — Да. «Потому что я никогда не видел, чтобы волк любил кого-то так сильно, как он любил тебя». «Я здесь как твой Альфа. И я получил официальный запрос от одного из моих Бет». Я думал о мальчике с ледяными глазами, который говорил мне, что он любит меня, что он не хочет уходить, но он должен, он должен, его Альфа требует этого, но он вернётся за мной. «Гордо, ты должен поверить, что я вернусь за тобой. Ты моя истинная пара, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя». Я наклонился ближе и прошептал ему на ухо слова. Слова, которые я однажды сказал ему, когда он стоял у моей двери, и моё сердце разрывалось. — Ты можешь взять меня. Прямо сейчас. Здесь. Выбери меня. Марк. Выбери меня. Оставайся здесь. Или не обязательно здесь. Мы можем отправиться куда угодно. Мы можем уехать прямо сейчас. Ты и я. К чёрту всё остальное. Никаких стай, никаких Альф. Никаких волков. Только…мы. Марк откинул голову назад. Его глаза светились самым ярким оранжевым цветом, который я когда-либо видел. — Ты хочешь этого? — прошептал он. — Со мной? — Да. Хочу. — Но… — Может, это остановит инфекцию. Может, это её замедлит. Оранжевый немного потускнел. — Если ты делаешь это только из-за… Я ласково его поцеловал. — Нет, — пробормотал я ему в губы. — Не из-за этого. Не только из-за этого. Из-за всего остального. — Обратного пути не будет. После этого. — Знаю. — И это может не сработать. Гордо, это может вообще ничего не дать. — Это я тоже знаю. — И тебе всё равно? Ради меня? — Да. Да. Всегда ради тебя. Был синий. Конечно, он был. Этот океан всегда нас преследовал. Он был огромен и наполнен такой глубокой печалью, что мне казалось, что я из-за неё задохнусь. Но сквозь океан и фиолетовое пламя, горящее на его вершине, снова проросла зелень. Марк одарил меня трепетным поцелуем, его натиск смягчился, словно он даже подумать не смел, что когда-нибудь услышит от меня такие слова. Поцелуй был мягким и сладким, и мне стало больно от одной мысли об этом. Я запустил руку между нами, возясь с пуговицами на его брюках, мою кожу залил румянец. Я мечтал об этом раньше. В поздние ночи, когда не мог заснуть, хотя я никогда не признавался себе в этом на следующее утро. Мне было интересно, что бы я почувствовал, если бы он ко мне прижался, как ощущались бы мышцы его рук и груди, когда я прошёлся бы по ним языком. Я думал, что это трусливо и глупо, и злился на себя за то, что эти мечты причиняли мне боль. Но теперь всё было реально. Я мог вдохнуть его аромат. Попробовать его. Прикоснуться к нему. Марк развернулся и отнёс меня к кровати, заботливо опустив на неё, прежде чем забрался на меня сверху, позволив своему немалому весу вдавить меня в матрас. Я был поглощён им одним, и все мои мысли были о Марке, и Марке, и Марке, а в голове слышалась ответная песнь — вой, исходящий из глубины его души. Она неистово ошарашила меня, а чистая радость заставила мои руки дрожать, когда я обвил их вокруг его шеи, притягивая к себе ближе. Марк приподнялся, уперевшись ладонями по обе стороны от моей головы, мышцы его рук напряглись. Он наклонился и поцеловал меня, когда я почувствовал, как дёрнулись его ноги. Он сбросил ботинки, и они с тяжелым ударом свалились на пол. Я провёл руками по волосам на его животе, прежде чем добрался до верха его штанов и спустил их как можно ниже. Член Марка высвободился, ударившись о его плоский живот. Я использовал свою босую ногу, чтобы спустить его штаны до конца. Они тоже полетели на пол. Он весь состоял из жёстких линий и граней, взгромоздившихся надо мной. Я вспомнил, кем он был когда-то — кем были мы оба. Нервные, неуклюжие подростки с шалящими гормонами. Моя тень, защищающая меня от плохих парней. Теперь мы были другими. Те мальчики, которые думали, что мир был безопасным и таинственным местом, исчезли. Мы были изранены, и мы причиняли боль друг другу, но всё это вело нас сюда, к этому моменту. К этому самому моменту. Марк сел на меня, пристроив колени по обе стороны от моих рук. Его яйца лежали у меня на груди, он протянул руку и медленно погладил свой член, похотливо глядя на меня сверху вниз. Я сгорал от желания при его виде. Я попытался пошевелиться, мне хотелось ощутить его в своих ладонях, но он сжал бёдра, прижав мои руки к бокам. Я был пойман в ловушку волком, который находился на полпути к потере рассудка. Но мне было плевать. Он приказал густым басом: — Открой рот. Высунь язык. Я сделал, как он велел. Он хмыкнул и слегка подался вперёд, приподняв задницу, но всё ещё удерживая мои руки своими ногами. Головка его члена ударилась о мой подбородок, прежде чем коснулась языка. Я закрыл глаза, ощутив вкус его кожи. — Так хорошо, — простонал Марк тихо. — Очень хорошо, Гордо. Его яйца покоились в ложбинке моего горла. Его член прижимался к моему языку. Моим губам. Я пытался поймать его ртом, но он не позволял мне. Я открыл глаза и недовольно на него посмотрел, но он не обратил на это внимания. Он сжал основание своего члена и смотрел, как трётся им о моё лицо. Марк приподнял его и шлёпнул им по моему языку, он был тяжёлый и толстым. — Я дам его тебе, — сказал он. — Обещаю. Это то, чего ты хочешь? Он сводил меня с ума, и всё, что я мог сделать, — это кивнуть. — Хорошо, — произнёс он. — Хорошо. Он приподнял бёдра, схватившись за спинку кровати надо мной. Тени играли на его нагом теле. Его соски напряглись, кожа покрылась мурашками. Марк был нежен, когда кормил меня своим членом, наклонив бёдра вниз, мышцы его ног напряглись. Я проглотил его, дыша через нос и едва сдерживаясь от того, чтобы не закатить глаза от удовольствия. Он продвинул головку своего члена немного дальше, ненадолго замерев, а потом начал делать неглубокие толчки. Я был поражён им, сердце пустилось вскачь в груди. Моё горло сжалось вокруг него, когда он вошёл глубже, и я провёл языком по нижней стороне его члена. Марк зарычал надо мной, трахая мой рот. Всё вокруг наполнилось им. Его глаза сузились, и он продолжал повторять, бормоча сквозь зубы, словно ничего не мог с собой поделать: — Так хорошо, Гордо, это реально хорошо, ты так хорош. Нить связи звенела между нами. И это было не: «СтаяСтаяСтая». Там не было никого другого. Там были только он и я. Только мы вдвоём. Марк вырвался у меня изо рта. Моя челюсть ныла, но я попытался поднять голову, чтобы вернуть его член обратно. Он уселся на мою грудь, всё ещё удерживая меня на месте. Он положил руку на мой подбородок и нежно провёл большим пальцем по нижней губе. Я не мог понять выражение его лица, но оно было близко к некому благоговению. — Ты в этом уверен? — спросил он. — Ага, — прохрипел я. Он наклонился и накрыл мои губы медленным и сладким поцелуем. Позже я простонал его имя, выплевывая на него проклятия, пока Марк прижимал мои колени к груди, сложив моё тело пополам. Его руки лежали на моей заднице, раздвинув ягодицы, а язык проникал внутрь меня. Ворон порхал на моей руке, удобнее устраиваясь на ложе из цветущих роз. Лепестки окрасились в алый, как глаза наших Альф, а их листья были зелёными, зелёными, зелёными от облегчения, что я это заполучил. Что я, наконец, смог получить то, в чём нуждался больше всего. Он вылизывал меня, пока не достиг яиц, он взял в рот сначала одно, а затем другое, пробуя их на вкус. Мой член вжимался в живот так сильно, что я испытывал боль. Я сказал Марку трахнуть меня: — Ублюдок, Господи Боже, просто трахни меня уже. Но он только рассмеялся, обдав мою кожу горячим дыханием, прежде чем провёл пальцем по тугому входу. Он поднёс руку к моему рту, велев мне намочить пальцы. Марк надавливал на мою челюсть до тех пор, пока я широко не открыл рот. Я сосал его пальцы так усердно, как только мог, облизывая и водя по ним языком. Он вытащил их с влажным хлопком, прежде чем снова опустил руку на мой зад. Я вздрогнул, когда Марк вдавил внутрь меня один палец. Прошли годы с тех пор, как я был с кем-то, и ещё больше с тех пор, как я был снизу. Мне не очень нравилась мысль о том, что кто-то будет трахать меня, нависнув над моим телом. Это было как-то неправильно. Но сейчас я такого не чувствовал. Марк повернул голову и поцеловал меня в колено, добавляя второй палец. Я задохнулся от ощущений, которые испытывал пока он медленно меня растягивал. Он взглянул вниз, наблюдая, как пальцы исчезают внутри меня, и его глаза широко распахнулись, наливаясь похотью. — Извращенец, — пробормотал я. — Да. Полагаю, что так. Но ты их так затягиваешь внутрь. Они так хорошо в тебя входят. Я покраснел от похвалы. Такого ещё никогда не случалось. Но ведь я ещё никогда до этого не был с ним. Он вставил третий палец, прежде чем я нетерпеливо выпалил, что либо он меня трахнет, либо я сделаю это сам. Марк засмеялся: — Хотел бы я посмотреть, как ты попробуешь. Я обвил рукой его горло. Лозы вокруг роз натянулись. Я толкнул его в сторону, катясь вместе с ним по кровати, когда моя магия разлилась по руке. Марк удивлённо выдохнул, когда приземлился на спину. Я оседлал его бёдра, его член тёрся о мою задницу. Я прижался к нему плотнее, и он застонал, толкнувшись вверх. — Такой нетерпеливый, — простонал он. Я проигнорировал его и потянулся к тумбочке, чтобы схватить смазку, которую держал в ящике. Деревянный ворон с громыханием катался по полу, балансируя на одном из крыльев. Марк внимательно наблюдал за мной, когда я снова на него опустился, держа в руках то, что искал. Я встретился с ним взглядом после того, как налил смазку себе на ладонь, сел поудобнее и потянулся за спину. Я обхватил его член рукой, увлажняя его. Марк тяжело сглотнул и закрыл глаза, пока я его ласкал. Угол был неудобным, а его член — толстым, но я не мог больше терпеть. Я втёр остатки лубриканта в тугое кольцо мышц на своей заднице и бросил бутылку на пол. Я опустил одну руку на грудь Марка, а другой снова потянулся за спину и приподнялся. Его глаза открылись, а руки легли мне на бёдра. Я прижал его член к своему входу, медленно выдыхая, когда стал на него насаживаться. Когти коснулись моей кожи. Из его груди вырвался рык, когда я опустился ниже. Один из его когтей пронзил кожу на моём правом бедре. Я тяжело дышал в окружении синего, зелёного, фиолетового и… Мои ягодицы коснулись бёдер Марка, когда он вошёл до конца. — Гордо, — выдохнул он сквозь заострённые зубы моё имя с таким благоговением, словно произносил молитву. Я ждал, удерживая себя на одном месте, запустив руки в волосы на его груди. — Ага, — вздохнул я. — Знаю. — Я хочу двигаться, — отчаянно взмолился он. — Позволь мне двигаться… Я посмотрел на него сверху вниз: — Тебе нужно сдерживаться, чёрт возьми. Он клацнул зубами, его глаза вспыхнули фиолетовым. Я положил руку на его горло, обхватив пальцами шею. На коже появились углубления там, где я надавил кончиками пальцев. Марк зарычал на меня, впиваясь когтями. Ворон расправил крылья. Я смотрел, как розы начали распускаться на моей руке. Они покрывали руны и символы, которые вытатуировал отец. Они никогда не были такими раньше. Такими свободными. Такими дикими. Они росли, пока не покрыли каждый дюйм моей кожи, лозы извивались по руке, листья прорастали, толстые чёрные шипы резко изгибались. Розы рассыпались по тыльной стороне моей ладони, такие красные и яркие, как никогда раньше. Лозы потянулись вдоль моих пальцев, и, клянусь, на мгновение, хоть и короткое, они начали расползаться по шее Марка под моей рукой. Частичка меня теперь навсегда запечатлелась в нём. Фиолетовый в его глазах растворился. Остался только голубой. Ясный и чистый голубой, словно лёд. Я медленно приподнялся, удерживая руку на месте, прежде чем снова опустился на его ствол. Он застонал, когда я сжал свою задницу. Его когти отступили, и я почувствовал, как тонкая струйка крови скатилась по коже, когда пальцы Марка стиснули мои бёдра. Я снова приподнялся и на обратном пути был встречен его бёдрами. Он начал двигаться. Найдя удобное положение на кровати, он ускорился и неистово трахал меня, издавая непристойные шлепки, когда наша кожа соприкасалась. Я склонил голову, волосы упали мне на глаза. Ворон сжался, когда скользнул вниз по моей руке к запястью, его крылья задевали лепестки роз. Он расправил их, когда достиг тыльной стороны ладони, а Марк простонал моё имя, когда я крепче сжал его горло. Он снова резко приподнял бёдра. Это должно было сработать. Должно было. Я склонился над ним так, что моя голова оказалась чуть выше его. Я откинулся, обнажая перед ним шею. Рокот в его груди перешёл в полноценное рычание, а песнь в моей голове превратилась в какофонию из «Гордо», и «да» и «СтаяЛюбовьПараМой». — Сделай это, — простонал я ему. — Блять, сделай это. Я хочу чтобы ты это сделал. Господи, я хочу, чтобы ты вонзил в меня свои зубы… Волк вырвался наружу. Когти снова вонзились, клыки щёлкнули, глаза стали оранжевыми, мышцы напряглись. Я упал на Марка, стык между моей шеей и плечом уткнулся ему в губы. Мой член застрял между нами, трясь о мышцы его живота. Я кончил первым, и лепестки роз затряслись и задрожали. Он ворвался в меня в последний раз, его бёдра вздрогнули и… Марк Беннет впился в меня зубами. Боль пронзила меня, когда его клыки вонзились в мою кожу. У меня сбилось дыхание после того, как волна боли прокатился по моему телу, кожа разорвалась, сухожилия хрустнули. Розы сжались, снова свернувшись в бутоны, лозы втянулись, ворон раскрыл клюв и закричал: «Никогда впредь, никогда впредь, никогда впредь». Но потом пришло… здесь, здесь, здесь, я мог видеть, я мог видеть глазами волка, всё яркое и я был молод я был ребёнком, я был щенком я был щенком, и мой отец сказал, что любит меня, он любил меня, он любил меня он говорит: «твой брат будет альфой, но это не делает тебя менее особенным» ты хороший, Марк, ты хороший, ты добрый, ты любящий и замечательный Томас, Томас, Томас будет альфой, но ты будешь Томас сказал, что Ричард будет его правой рукой не я совсем не я я понимаю разве, нет я волк, я хороший волк, потому что мой папа так сказал но Томас грязь, и листья, и дождь это ГРЯЗЬ, и ЛИСТЬЯ, и ДОЖДЬ следить спасать защищать я должен защищать от плохих парней плохих волков Гордо, Гордо, Гордо, Гордо и мертвы, все мертвы, поэтому всё синее я мог слышать их они кричали щенки, щенки кричали, говоря: нет, пожалуйста, нет, пожалуйста, нет, папа, папа, папа больно, так больно, боже мой, это больно где, где, где Гордо, где ГРЯЗЬ, и ЛИСТЬЯ, и ДОЖДЬ, и, и, и ушли, они ушли, Томас говорит, они ушли, но он альфа, он альфа, он мой охота, я должен охотиться для него, самое большое животное, самое большое, какое могу найти так он узнает он узнает, что я могу обеспечить его теплом держать его в безопасности и нет, пожалуйста, Томас пожалуйста, не заставляй меня уходить пожалуйста, не забирай меня от ГРЯЗИ, и ЛИСТЬЕВ, и ДОЖДЯ, и Томас говорит Томас говорит, что я должен он говорит, что я должен идти Гордо это, Гордо это, Гордо — это ЧЕЛОВЕК они боятся ЛЮДЕЙ Томас говорит, я смогу вернуться, я смогу вернуться, мы вернёмся, это не будет это не будет навсегда это не будет концом почему это похоже на конец я люблю его пожалуйста, не отпускай меня пожалуйста, подожди меня пожалуйста, люби меня в ответ пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста и он говорит мне он говорит мне, что я должен уйти говорит мне, что не хочет меня говорит мне, что не любит меня говорит мне, что я такой же, как другие как и все другие волки это больно это больно это больно, но он прав я не сделал, что мог не сделал больше он он он Всё это было там. Всё. Перемешанное и сломанное, больше волчье, чем человеческое. Всё, что Марк чувствовал. Всё, что он думал. Были боль и удивление, сладкая радость и тёмная ревность. Он был близок. В последний раз, когда он пришёл ко мне домой, учуяв запах спермы другого мужчины на моей коже. Он был близок к тому, чтобы протолкнуться прямо мимо меня, найти владельца запаха и вонзать когти ему в горло до тех пор, пока кровь не окропила бы стены. Он хотел причинить мне боль. Он так сильно хотел причинить мне боль. Вместо этого он ушёл. И он не возвращался до тех пор, пока Джо не был спасен от зверя. И был момент, краткий и яркий момент, когда Марк увидел, как я иду по улице, снова услышал биение моего сердца из закусочной, где Джо затискал под верхнюю губу картофель фри и притворялся моржом. Он убеждал себя держаться подальше, твердил себе, что держаться на расстоянии — правильно, но ничего не мог с собой поделать. И хотя я был зол, хотя я не хотел иметь с ним ничего общего, но просто возможность снова стоять передо мной после всех этих лет — вдыхая грязь, и листья, и дождь — сделала его таким собранным, каким он не был годами. Он долго мучился из-за своих уз. Томас много лет говорил ему (пусть и не из плохих побуждений), что, возможно, будет лучше их заменить, найти что-то другое, за что можно ухватиться. Марк ненавидел своего брата за это, хоть и понимал, что Томас был прав. Он знал, что Томас лишь заботился о нём, знал, что Томасу известно, насколько глубоко его горе. Но он не мог остановить гнев, который чувствовал из-за этих слов, и тогда они подрались, подрались так, как никогда прежде. Всё началось словесно, голос Марка повышался до тех пор, пока он не начал кричать, а Томас оставался яростно спокойным, каким всегда был их отец. Марк нанёс первый удар. Его кулак с хрустом приземлился на челюсть Томаса, голова его Альфы откинулась назад. Позже, много-много позже, когда его брат превратился в дым и пепел, Марк понял, что Томас не двинулся в тот момент. Томас даже не попытался увернуться. Он это принял. Он принял удар так, словно был грушей для битья. Марку нужно было выплеснуть свой гнев, и Томасу было это известно. Он сам подтолкнул его к этому. Он должен был предвидеть реакцию, которая последует за его словами. Гордо был запретной темой, которую они не поднимали. Марк вскочил на Томаса, избивая его снова, и снова, и снова. Томас просто принимал каждый удар. К тому времени, как Марк успокоился, два его пальца сломались и загнулись под странным углом, а лицо Томаса превратилось в кровавое месиво. Марк повалился на бок, и его грудь тяжело вздымалась, пока он лежал рядом со своим братом. Они смотрели в потолок, пока их тела исцелялись, раны заживали, а кости срастались. — Я ни на что его не променяю, — тихо произнёс Марк. — Я знаю, — сказал Томас. — Знаю. Они никогда никому об этом не рассказывали. Об этом моменте. Так что, да. Возможность снова стоять передо мной спустя годы была тем, чем Марк дорожил, независимо от моей реакции. И так продолжалось ещё долгие годы. Но на самом деле время не имело для него значения. О, конечно, иногда было больно находиться так близко, но держаться на расстоянии. Однако Марк чувствовал себя умиротворённым, хотя и не мог объяснить причину. Может, сказалось возвращение в Грин-Крик. Или, может, дело было в том, что Джо снова был рядом с ними. Или, может, причина заключалась в том, что его истинная пара каждый день находилась всего в каких-то нескольких милях от него. Пока она вдруг не пропала. Явился зверь, и Альфа Марка лежал на костре в лесу, волки выли вокруг них свои траурные песни, а он снова вспоминал тот день. Тот день, когда он отправился за своим братом, ярость, которая долго кипела внутри него, наконец выплеснулась наружу. Томас должен был сделать больше. Сражаться сильнее. Ради Гордо. Ради него. Ради всех них. Он был главным Альфой, да, но он также являлся Альфой стаи Беннет, и был один волк Беннет, чьё сердце было разбито, а Томас только терпел. Даже когда его нос был сломан, даже когда его щека была разбита, он лежал и терпел. Марк кричал на него сверху вниз, говоря, что это его вина, это всё его вина, как он мог так поступить, как Томас мог так с ним поступить. После того, как они исцелились и смыли кровь, чтобы скрыть улики от Элизабет (которая, в конце концов, всё равно могла учуять её запах и молча смотрела на них обоих с осуждением), Томас сказал: «Я сделаю всё правильно. Я не знаю как. Я не знаю когда. Но я обещаю тебе, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы всё исправить». И теперь я мог чувствовать это. Всё это. Как смехотворно горд он был в этот момент, радуясь, что имел кого-то вроде меня в качестве своей пары. Трепетную любовь, которую он чувствовал. Его тёмная звериная часть упивалась наслаждением от того, что его член всё ещё в был моей заднице, а сперма стекала по всей его длине. Он хотел закутаться в запах нашего секса, который заполонил эту комнату, и покрывать им нас обоих до тех пор, пока все не узнают, чем мы занимались. Ещё Марк был напуган. Ох, Господи Боже, он был напуган. Он испугался от того, что, наконец, получил то, что хотел, но не был достаточно хорош. Испугался, что он недостаточно храбр или силён. Боялся, что потеряет всё это. Что его узы и истинная пара растворятся в его волке, когда он превратится в Омегу. Потому что он не знал, что делать. Как это остановить. Голос сумасшествия всё ещё был в его голове, низкий и вибрирующий. Даже сейчас Марк его чувствовал. Он звучал не так громко, как раньше, но никуда не исчез. И это его ужасало. Этого волка. Этого глупенького, чудесного волка. Я медленно моргнул, глядя на него. Он посмотрел на меня, и на его лице отразилось благоговение. Моя рука всё ещё лежала на его шее, хотя я больше не держал её так крепко, как раньше. Он протянул руку, прижав пальцы к моему лицу. — Я никогда не думал… — Его голос сорвался. Он покачал головой, прежде чем повторил попытку. — Я никогда не думал, что так может быть. Чувствовать такое. Ты… Я видел вещи. Гордо. Ты… Мне очень жаль. Обо всём. Обо всём этом. Мне очень жаль. Я повернулся и поцеловал кончики его пальцев. — Ты не можешь оставить меня. — Никогда, никогда, никогда. — Я не позволю тебе. — Знаю. — Я слишком стар для этого дерьма. И боже мой, как он улыбнулся мне. — Для стариков полезно двигаться. Марк дёрнул бедрами, заставив мои глаза закатиться. — Ебать, — пробормотал я. — Ага. — Его пальцы переместились с моего лица на след от укуса между шеей и плечом. Останется шрам, я знал. Я видел такой у Джо и Окса. И у Элизабет, хотя её не был так ярко выражен, как раньше. Кровь стекала из раны мне на грудь, разделяя татуировку волка и ворона пополам. Марк провёл большим пальцем по мокрой полоске, размазывая её по чернилам. Я чувствовал остальных. В моей голове. Но звуки были слабыми. Они бы почувствовали, что произошло. Узнали бы, что мы сделали. По крайней мере, Окс и Джо. Они поняли бы, что сейчас лучше держаться подальше. Марк не хотел бы, чтобы они пришли сюда так скоро после всего произошедшего. Я убрал руку с его шеи и… Мои глаза готовы были выскочить из орбит. — Святое дерьмо. — Что? Что случилось? Я закашлялся, к горлу вдруг подступил ком. Я никогда не думал о подобном. Что это значило бы для Марка. Я не был волком. Я не мог его укусить. Не так, как он поступил со мной. Укус быстро бы зажил, независимо от смысла, который я в него бы вложил. Он не смог бы носить мою метку так, как я бы носил его. Я должен был знать, что будет что-то другое. Там, впечатавшись в его кожу на шее, парил ворон. Почти близнец того, что сидел у меня на руке. Он был не больше ширины моей ладони. Его крылья раскинулись по обе стороны горла Марка. Голова ворона была слегка склонена и покоилась на адамовом яблоке, и, когда Марк глотал, казалось, что птица шевелится. Его когти и веер хвостовых перьев тянулись к ямке между ключицами. На мне осталась его метка. И теперь у него была моя. Я наклонился и коснулся крыльев. Они тепло пульсировали под кончиками моих пальцев. — Что такое? — снова спросил Марк, откинув голову назад, чтобы я мог лучше разглядеть. — Моё горло… Странные ощущения. Ты меня поцарапал? Я покачал головой: — Моя магия, она… Теперь все будут знать. Здесь. Кончики крыльев идут сюда. — Я провёл пальцем по всей длине перьев. — И голова здесь. Хвост тут. — Ворон. — Да. Я не… я не знал, что это произойдёт. — Похож на твоего? — Точная копия. Он притянул меня к себе и поцеловал, глубоко и медленно. Вокруг всё ещё был синий. Я подумал, может, он уже привык быть частью нас. Но под его слоем разливалось зелёное спокойствие. — Хорошо, — прошептал Марк мне в губы. — Хорошо, хорошо, хорошо.