*Гаошань-Цзюнь — гао (高 высокий), шань (山 гора).
Принц вновь посмотрел на молодую невесту, ее лицо не выражало ни радости, ни печали. Оно было совершенно равнодушно. — Чуть более двадцати лет назад мой собственной отец продал меня императорскому дворцу, — в голосе государыни послышалась горечь, — я была из известной в столице семьи, чьи наследники часто становились генералами, командуя императорскими войсками. Мой старший брат должен был стать следующим командующим императорской армией, но он погиб в войне с соседним государством… Я осталась единственной наследницей своего дома. Я думала, что наконец стану свободной, что я смогу заменить своего брата. Глупо и жестоко, ведь так? Женщина улыбнулась, но в эту улыбке не было ничего из того, что называется счастьем. — Гаошань-Цзюню требовались новые войска. Мой отец был одним из богатейших и прославленных людей в столице. Он согласился помочь императору и выделить в войско тысячи своих людей в обмен на обещание. Обещание того, что император возьмет меня в жены и я стану императрицей. Глупый старик думал, что так ему достанется больше власти. Он надеялся каким-то образом откусить часть того блюда, что называется «власть». Но для кого бы потом он оставил все это? Его единственный сын погиб на войне, а единственная дочь вышла замуж за государя, кому бы досталась его фамилия? Он был столь жаден и алчен, что не подумал об этом и с легким сердцем продал меня во дворец ради мнимого величия. Возможно, не стоит винить его за эту глупость, ведь всем людям свойственно стремиться к тому, чтобы удовлетворить как можно больше своих желаний, и пускай очень часто эти желания принимают весьма изощренные формы. Мы хотим быть счастливыми, а кто-то уверен в том, что счастье заключается во власти и деньгах. Таким и был мой отец. Но посмотри на ее лицо, — императрица указала на более молодую версию себя, — разве тогда эта девушка желала какой-то неизвестной власти, разве была она счастлива? Она желала лишь свободы. Пускай и золотой, но дворец был для нее словно птичьей клеткой. Клеткой в которой ей оторвали крылья и лишили возможности петь. Она бы хотела подобно своему брату оседлать коня и унестись вдаль, отправиться на охоту и воспользоваться луком. Она хотела сделать то, что было доступно мужчине, но не было доступно женщине. Она хотела… Но не могла. Перед глазами принца возникла другая картина. Теперь уже не невеста, а жена императора стояла в своих покоях. Вокруг валялись осколки от разбитой посуды, а в ее руке покоился один из осколков, до крови впившийся в кожу. Служанки со страхом уговаривали девушку успокоиться и отдать острую вещь им, пока та в ответ угрожала убить себя. Настоящая императрица продолжила говорить: — В тот день он взял меня силой. На протяжении всей ночи он истязал и мучал меня. Тогда мне казалось, что он не просто разорвал мое тело в клочья, но он разорвал мое сердце и душу. Он растоптал все мои надежды, он уничтожил ту невинную девицу, что приехала во дворец. Возможно, любая на моем месте была бы счастлива, но я ненавидела его, я ненавидела это чувство отвращения, я ненавидела то, что он сделал со мной… Он не любил меня, он просто утолял со мной свои желания, как бы я того не хотела. Один день напоминал другой, ночи тянулись, бесконечно переходя в недели. Из недель они превращались в месяцы, а из месяцев в годы. Прошло три года с тех пор, как я вышла за него замуж, но эта пытка продолжалась, став моим личным адом. Картина вновь изменилась, а Юй Лянь вместе с императрицей оказался на улице. — В тот день, спустя три года я действительно хотела умереть. Я сбежала от своих слуг отправившись в свое личное уединенное место, которое находилось на обрыве перед рекой. На этом обрыве произрастало прекрасное дерево вишни, под которым я очень часто предавалась чтению. Дабы убежать от тревожащих меня мыслей. Той ночью он был особенно жесток со мной и поэтому на следующий день я наконец решилась совершить давно задуманное. Юй Лянь посмотрел вперед на девушку, что стояла на самом краю обрыва. На ее лице даже не было слез. В глазах читалась лишь одна пустота, а губы сомкнулись в напряжении. Она медленно сняла свою обувь, оставив ту чуть поодаль и опустила на траву босые ноги. Девушка сняла все украшения и распустила свои волосы, также откинув драгоценности сторону, больше не нуждаясь в них. Ее правая нога потянулась вперед, а носок коснулся пустоты, когда ушей девушки коснулся звук гуциня. Императрица повернула голову. Ее взгляд встретился с лицом другой девушки, сидевшей под деревом и напевающей мелодию.«Исчезнет красоты ликующее очарованье,
И навсегда останется в душе тот теплый след,
Но дружба, что прочнее твердой стали,
Навечно двух друзей впредь не оставит…»
— Тогда я впервые встретила ее, — сказала государыня, — мое сердце заколотилось как бешенное, но я не подала виду и лишь сказала… — Ты кто такая?! — молодая императрица отступила слегка назад, обратившись к незнакомке. Пальцы той замерли над натянутыми струнами гуциня и она улыбнулась. В волосы девушки было вплетено несколько разноцветных перьев. Ее шею украшали странного происхождения бусы, а одежды выглядели как походные. — Госпожа, видимо у вас сегодня был непростой день. Эта недостойная просто решила порадовать вас своей песней, дабы ободрить ваше тело и душу. — Да ты хотя бы знаешь кто я? Не боишься умереть? На лице незнакомки появилась еще более лучезарная улыбка, а сердце государыни пропустило другой удар. — Не боюсь. Разве сможете вы убить меня если сейчас прыгните с этого обрыва? Мертвые не отдают приказов. — А что если я сначала прикажу связать тебя и скинуть вниз? Что тогда? Девушка на мгновение задумалась, а после произнесла: — Тогда я буду не против умереть от рук такой красавицы! Лицо императрицы стало пунцовым. Она затараторила: — Да ты…! Нахалка! Как смеешь ты говорить такое кому-то вроде меня?! Незнакомка пожала плечами. — Я не из этих мест, поэтому не могу сказать, кто вы, Госпожа. Я лишь увидела, что ваши украшения, стоящие подобно целому состоянию, которым вы совершенно не дорожите, оказались на земле. Видимо вы родились в очень богатой семьи и никогда не нуждались ни в чем, довольствуясь всеми благами обеспеченной жизни. — Ты ничего не знаешь обо мне. — Нет, я знаю. Я знаю, что вы, Госпожа, сейчас хотели спрыгнуть отсюда. Ваше сердце терзают неизвестные мне страдания, о которых я могу лишь догадываться. Я не могу о чем-либо просить вас, но… Не могли бы вы пообещать не делать этого сегодня? Сегодняшний лень слишком хорош для того, чтобы умирать. Как насчет того, чтобы сесть рядом со мной и послушать песни, которые мне нашептывает ветер? Слова этой дикой розы отозвались в сердце Ее Величества. Незнакомка была именной такой, какой однажды хотела быть сама императрица. Она была свободной. Ее одежда не принадлежала этим местам, она пришла издалека и, по-видимому, была странствующей артисткой. Она с открытой душой пришла в столицу и могла покинуть ее в любой момент. Она никому не принадлежала и даже готова была умереть без сожалений. Она была ее полной противоположностью. — Меня зовут Ша Цингуан*, а как ваше имя, Госпожа?*Цингуан — цин (清 чистый, светлый, прозрачный), гуан (光 свет; лучи; сияние; уст. светила (небесные).
Императрица слегка колеблясь подошла к незнакомке и со все еще босыми ногами села чуть поодаль. — Я Фэн Бинсюэ.*Бинсюэ — бин (冰лёд; ледяной, ледовый; ледовитый), сюэ (雪 снег; снежный; белоснежный).
С того дня обе девушки условились время от времени встречаться под тем судьбоносным деревом. Каждый раз Цингуан приносила с собой гуцинь и играла для императрицы. Девушка продолжала называть ее своей госпожой даже несмотря на то, что государыня приказала той звать себя по имени. Но разве Цингуан было не все равно? Они была слишком упряма для того, чтобы слушаться кого-либо и ей слишком нравилось слово госпожа, чтобы перестать использовать его. Так пролетел еще один год. Личный ад императрицы распространялся на стены дворца, но когда она выходила за его пределы, то попадала в личный рай со своей дикой розой. И продолжалось это до тех пор, пока однажды Ша Цингуан не перестала приходить к дереву. Фэн Бинсюэ каждый день приходила к обрыву в надежде вновь встретиться с девушкой, но все было тщетно. Спустя несколько дней императрица вновь наконец повстречалась с девушкой при неожиданных обстоятельствах. Каким-то неведомым образом Цингуан удалось стать служанкой во дворце Ее Величества. Государыня тут же схватила девушку за руку и отвела ту в место, где никто не смог бы потревожить их. — Ты сошла с ума? Как ты здесь оказалась? Почему?! Странствующая артистка как обычно улыбнулась, точно желая подразнить разозленную государыню. — Госпожа… хотя лучше теперь мне называть вас как полагается. Ваше Величество, мне очень трудно далось попасть сюда, но тем не менее у меня получилось. Я пришла ради вас. — О чем ты говоришь?! Зачем ты здесь? — Бинсюэ… — она впервые назвала ее имя и слегка дотронулась до покрасневшей щеки императрицы, — я пришла спасти тебя. Я помогу тебе обрести свободу. Государыня покраснела ещё сильнее. На этот раз не от гнева, но от смущения. — Ты не имеешь понятия о том, во что ты ввязываешься! Ты добровольно попалась в этот капкан, называемый императорским дворцом. Я приказываю…! Нет, я прошу тебя. Я прошу, покинь это место как можно скорее. Здесь слишком опасно для кого-то вроде тебя. Для кого-то, кто слишком сильно любит свободу. Цингуан покачала головой, убирая выбившуюся прядь за ухо императрицы. — Но разве ты не хочешь того же? Я же вижу, что мы с тобой похожи, мы похожи в том, что обе желаем следовать за ветром. Мы обе желаем этой свободы. Я не отступлюсь! — Ша Цингуан! — Фэн Бинсюэ! Каждая из них боялась за другую, и каждая не желала отступать. Юй Лянь и императрица молчаливо наблюдали за проносящимися перед ними воспоминаниями, сменяющими друг друга как картинки калейдоскопа.