Приятного прочтения
Когда Сарада вошла в дом уставшая и в то же время какая-то грустная, Сакура поняла, что Какаши ушёл. Ушёл, оставив её один на один с легко брошенной фразой, имевшей такой тяжелый контекст. Она так и просидела всё это время на стуле, не в силах сдвинуться с места. В голове крутились только его слова, как и он сам. Какаши буквально вытеснил все тревоги из её головы, заставив сосредоточиться на нём. Он любил её. Любил. Эта мысль так плавно растекалась внутри, словно заполняя каждую трещину в ней. Как мастер кинцуги, он сделал из несовершенного — совершенное. — Мама? — вопросительно оглянулась дочь, заметив, как неестественно ведет себя её мать, будто бы не реагируя на окружающий мир. — Вы уже закончили? — выдав заготовленную фразу, не особо задумываясь, сказала Сакура, вытесняя себя из своих мыслей. — Какаши-сенсей такой классный! — восхитилась девочка и сразу же понизила голос, оглядываясь по сторонам. — А где папа? — Он отдыхает, — она взглянула на дочь. Ребёнок — это очень простой механизм, не обременённый опытом и необходимостью манипулировать своим настроением. Так что по ней с лёгкостью можно было определить, когда она злится, когда радуется, а когда обеспокоена. — А он теперь будет жить с нами? — её вопрос не звучал как вопрос дитя, что считало минуты до встречи. Скорее, она звучала как тот, кто разочаровался. И отчасти Сакура могла понять её чувства. Но она не могла не учитывать и чувства — хоть и весьма непонятного для неё — мужа и отца. Он был другой. Странный незнакомец, к которому отчего-то испытываешь симпатию. Сакура, как и любой родитель, понимала, что она может управлять мнением Сарады. И если бы она захотела, она могла бы сейчас сказать, что отец разочаровал и её. Маленькая Учиха однозначно поддержала бы её решение, так как, если ставить на весы любимую маму, которая растила, и странного мужчину, которого мама называла папой и рассказывала с самого рождения о том, как он их любит, без сомнения малышка выбрала бы первое. Но разве имела она право на такой поступок. И хотела ли? — Тебя что-то беспокоит? Можешь сказать мне, — создавая атмосферу доверия своим ласковым голосом, Сакура подозвала её к себе. — Я думала, он другой. То, как ты о нём рассказывала… — виновато, словно в чём-то провинилась, Сарада опустила голову и смотрела в пол. Будто говорила о чём-то плохом, требующим наказания. — Это моя вина, Сарада. Я создала тебе неверный образ. Наверное, я и сама до конца не понимала всего, — она пожала плечами. — Но кто же тебе мешает узнать его снова? Он же пришёл для того, чтобы стать ближе к тебе. — А ты тоже будешь, ну, узнавать его заново? — А ты хочешь, чтобы я это сделала? Девочка задумалась. Где-то в глубине своих чувств Сакура радовалась, что её разговор с маленькой дочерью был таким взрослым. Честным и открытым. Словно две подруги рассуждали, что же им делать в сложившейся ситуации. И решение им требовалось принять вместе. Однако Сакура замерла, ожидая ответа дочери. Что, если та скажет, что она этого хочет? Ведь тогда это будет означать, что ей придётся это сделать ради неё. А было ли готово на это её сердце, которое билось в конвульсиях после недавнего признания — неизвестно. — А ты сама чего хочешь, мама? — этот вопрос удивил её больше, чем предполагаемый ответ. Было так странно слышать, как маленький ребенок так не по годам осознанно спрашивает о том, чего хочет мама. — Честно? — она взглянула на малышку, и та кивнула в ответ. — Я не знаю, милая. У меня всё несколько сложно. Но это не должно влиять на твой выбор. На то он и твой, верно? — Какаши-сенсей сказал, что теперь мы будем видеться реже, так как папа захочет сам меня тренировать, — резко меняя тему, но словно продолжая свою мысль, сказала Сарада, сменив также и тон голоса на более грустный. — Тебя это расстроило? — Мне нравится проводить время с Какаши-сенсеем. С ним весело. А теперь я не смогу его видеть так часто. Странное чувство окутало её сердце. Когда успела зародиться такая близость между Сарадой и Какаши? Откуда в таком маленьком сердце так много тоски? Получается, они обе, принимая Саске, вставали на путь отдаления от другого мужчины. И одну, и другую такая перспектива омрачала. Вспомнив о том, что ей дал Какаши, она достала печать из кармана и протянула её дочери. Та замерла, в непонимании уставившись на странные знаки, начертанные на жёлтой бумаге. — Ты всегда можешь выбирать, Сарада. Если захочешь встретиться с Какаши — активируй эту печать. Ты же знаешь, как это сделать? Черные глаза блеснули, а на лице заиграла улыбка, будто она только что получила заветный подарок на день рождения. Аккуратно сложив бумагу, Сарада убрала её в нагрудный карман платья и, поблагодарив маму, обняла её так крепко, что, казалось, пыталась вложить всю силу. Поцеловав дочь, Сакура отправила её спать, в то время как сама вновь осталась в тишине, в которой непокорные мысли терзали её разум, рикошетом задевая душу и сердце. Каким же она видит своё будущее и с кем, если не знает своего прошлого? Как вспомнить всё и осмыслить то, что она уже вспомнила на днях? В поисках ответов она поднялась в спальню, где находился её муж. На этом коротком пути она мысленно пыталась представить, что они лежат в одной постели. Эти образы вызывали те обрывки воспоминаний, где он целовал её, где она чувствовала его тело, его руки на своих бедрах. Удовольствие от близости с ним. Остановившись на последней ступеньке, она приложила ладонь ко лбу. Ведь эти изображения сменялись теми, где на той самой кровати, которая должна быть её и Саске, они были вместе с Какаши. Каждое из старых или новых воспоминаний было навязчиво, как пчёлы у сладкой пыльцы цветов. И такими же звенящими, вызывающими новую порцию головной боли. Она опустила дверную ручку, проходя в комнату. Саске, сменив уличную одежду на домашние штаны и белую футболку, сидел на подоконнике и смотрел в окно. Сакура отметила, что одежда аккуратно сложена и педантично распределена по поверхности комода. В свете луны, которая сегодня была полной, его черные волосы бликовали серебром. Лицо было расслабленным, но ей казалось, что он такой всегда, когда о чём-то размышляет. Сделав несколько осторожных шагов вглубь комнаты, она подошла к нему, опершись плечом об угол оконной ниши, и посмотрела в окно. Ночь была воистину красивой. Так как дом находился на окраине деревни, тут было чуть меньше света ночного города, а значит лучше виднелись звезды. Сейчас они украшали небо россыпью маленьких цветов вербены, а луна — полная, яркая — венчала небо, отбрасывая свой ореол, зажигая ближние к ней звёзды. Чарующая красота ночи омрачалась только тяжёлыми мыслями. — Почему ты решил вернуться? — её мучал этот вопрос. Что изменилось за эти пять лет? Ей не верилось, что их встреча могла так подействовать на него в принятии непривычного для него решения. Он столько лет избегал возвращения и тут, за пять минут, ветер безосновательно переменился. Кто бы поверил в слова любви и заботы, ведь они не волновали его все эти годы. Или волновали не настолько, чтобы прийти. — Я уже говорил тебе, — не отрывая взглядя от луны, сказал он. Всё, что ей оставалось сделать, это только тяжело вздохнуть. Видимо, ответов от него она не получит. По крайней мере на те вопросы, ответы на которые от него уже звучали, пускай они её и не устраивали. — А почему решил уйти? — заходя с другой стороны, Сакура сложила на груди руки. — Я не уходил, — он сказал это по-другому, подчёркивая то, что не бросал их. По её мнению, ему, возможно, хотелось так думать. — Почему задание было так важно? Важнее нас. — Оно было не важнее вас. Оно было для вас. — Я не понимаю тебя, — она посмотрела на него и с удивлением наткнулась на внимательный взгляд. Тот самый, который беспардонно врывался прямо в душу, без ключа, с ноги выбивая дверь с петель, будто для него не существует преград. Он устало вздохнул. Складывалось впечатление, что ему неудобно говорить об этом. Словно он не мог сложить слова в предложения и сказать так же открыто, как могла она. Он действительно отличался от неё. — Я взялся за это задание, потому что мир всё ещё опасен. Мы с тобой росли в такое время и в итоге пережили смерти любимых, страдания, войну. Успешность моей миссии — гарантия того, что наша дочь не пройдёт через всё то, через что прошли мы. Укол совести и безграничное понимание. Вот, что она почувствовала, когда он сказал это. Она и не представляла себе, что у него была такая обоснованная для него самого причина осознанно быть вдали от семьи. Ради них. Ради Сарады, которая не понимает, почему желанная встреча с отцом стала разочарованием. Ради Сакуры, которая страдала в попытках выжать из себя ещё один день, который надо было продержаться — и так пять лет. Знала ли она об этих причинах раньше? Если исходить из того характера, что она видела перед собой, то, скорее всего, нет. А могла ли она догадываться об этом, зная его как своего мужа? Возможно. Возможно, пока он держал оборону там, она держала её здесь. Но к чему привело это путешествие по разные стороны баррикад? — Ты потратил пять лет на устранение этой мировой угрозы. Сколько ещё, по-твоему, ты должен был очищать бесконечный мир? Год? Пять лет? Или, может, пока у Сарады не появились бы свои дети? Жизнь циклична, Саске, мир-война, война-мир. История неизбежно обречена повторяться, и ты знаешь это не хуже меня. Так почему ты возомнил себя единственным щитом перед самой вселенной? — Я сделал это ради вас, — он подогнул колено и положил на него руку. Он действительно чувствовал себя здесь расслабленно, «как дома». — Я так не считаю, — отмахнулась она. — Ты поставил перед собой невыполнимую цель, которой готов посвятить жизнь. Но пока ты жил там, мы с Сарадой жили здесь. Твоя дочь выросла и продолжает расти. Ты упустил её первые шаги, её первые слова, первые успехи. Упустил момент, когда она начала становиться личностью. И ты упустишь всё остальное, включая возможность создать с ней связь отца и дочери. Она не звучала осуждающе. И не хотела его осудить. Она вместе с ним пыталась разобраться в истине, которую часто упускают люди, неосознанно подменяя её оправданиями и ложными ценностями. Вот и сейчас она старалась рассуждением отделить зёрна от плевел, как для себя, так и для него. Возможно, каждый из них запутался. Возможно, поэтому она и не могла сама ничего вспомнить, потому что она должна была сделать это вместе с ним. — Когда долго идёшь к своей цели, можно забыть дорогу домой и, заблудившись, свернуть не туда, — закончила она. — А что насчёт тебя? — она непонимающе нахмурила брови. — Что в твоей жизни я пропустил? В голове сразу последовательно заполыхали мысли. Боль, одиночество, стыд, — то, что касалось её прошлого. Тепло, радость, веселье, чувства — то, что касалось настоящего. Что из этого она могла ему озвучить, чтобы не подставить Какаши? Чтобы не подставить себя, ведь её сердце все ещё металось. Как бы грудную клетку ни сдавливали прошлые обиды, когда она вот так открыто говорила с ним, сердце тянулось к этим чёрным глазам, которые получила в наследство и их дочь, так похожая своим взрослым взглядом на отца. — Ты пропустил момент, когда я разбилась, — подразумевая то, что было до травмы, сказала она. — И момент, когда я изменилась. — Ты и правда другая, — подтвердил он, щёлкая пальцами. — Не такая, какой я тебя помню. Она замолчала, отворачивая от него взгляд, устремляя его на россыпь вербеновых цветов на небесной поляне. Вряд ли она бы стала прежней, даже если бы вспомнила всё. Это новый, чистый и ничем не обременённый взгляд на жизнь помог ей. Наверное, если бы её личность осталась прежней, то очередное прожитие приходящих обрывков прошлого убивало бы её. А сейчас, пусть ей и тяжело, это всё же нельзя сравнить с тем, что могло бы быть. — Я хочу тебя вспомнить, Саске, просто потому что не хочу больше белых пятен в своей жизни, — не в нашей, а в своей. Ей до сих пор было тяжело принять то, что это была их жизнь, даже порознь, но всё равно их. Их связывало прошлое, которое, скорее всего, было полно любви, по-своему странной, но любви, в конце концов. — Мы можем попробовать снова. Новая ты, новый я со старыми дырами. Без недопонимания. Когда-то ведь получилось, — он оторвался от стены и наклонил корпус ближе к ней, медленно и осторожно касаясь её кожи. Проведя пальцем от локтя, прослеживая взглядом свои движения, он поднялся вдоль плеча к лицу, невесомыми движениями выводя круги на её щеке. — Я не прошу тебя ответить сейчас. Я прошу подумать об этом. — На «подумать» ты можешь рассчитывать. Но не более. Пока что, — стараясь не смотреть на него, она пыталась контролировать температуру своего тела, которая бессовестно, не спрашивая её разрешения, начала подниматься от ощущения его прикосновения. — Давай ляжем спать. — Я не могу. Ты должен понять, — его взгляд изменился. Так как он встал и вышел из-под лунного луча, его лицо теперь разглядеть было сложно, ведь со мраком сливались и его глаза. Но она смогла. Не огорчение, а, скорее… злость? Она не была до конца уверена, возможно, это была лишь игра её разгорячённого воображения. — Я посплю на диване, — сжимая кулаки, сказал он, направляясь к кровати, чтобы взять подушку. — Он сломан, — в данный момент она была рада, что сама сделала шаг от окна. Поскольку при упоминании дивана она знатно покраснела, особенно под удивленным взглядом мужа. Посмотрев на неё ещё пару мгновений, он, будучи таким же напряжённым, взял подушку и одеяло, сказав, что это не важно, и скрылся за дверью, оставляя её одну.***
Какаши сидел в своей квартире, традиционно выкуривая сигарету у окна. Рассматривая, как в Конохе просыпается жизнь, он наблюдал за тем, как продавец овощей тянет телегу к своему магазину. Как маленькая девочка, подпрыгивая, спотыкается о камень, но не плачет, а с улыбкой поднимаясь, отряхивает штаны и идёт дальше. Как кот хищно рассматривает мясной прилавок и за своё терпение вознаграждается маленьким кусочком, вынесенным ему хозяином магазина. Он был готов сосчитать все черепицы на каждом доме в поле своего зрения, лишь бы хоть как-то отвлечься от мысли, что Сакура сейчас там, наедине, ночью со своим мужем. Как бы он ни старался не думать о том, что между ними может происходить, он каждый раз чертыхался при первой же мысли о том, что она смогла вспомнить Саске и в данный момент выбирает его. И не один раз за ночь. Эти образы преследовали его, отчего он регулярно мотал головой и уже три раза за утро принял ледяной душ. Он должен был ей верить. Должен был верить и себе. Ведь он дал обещание быть рядом и сделать её счастливой. Опыт и практика показывали, что с Учиха она этого не получала, а также, зная своего ученика, Какаши приходил к мысли, что тот образ семьи, который был важен для Сакуры, был далёк от её супруга. Он задумался, как вообще так получилось, что они всё-таки оказались вместе. По Сакуре всё было довольно прозаично. Но Саске… если вспомнить, он никогда не испытывал симпатии с ней. Зачем он сделал этот выбор? Зачем дал ей то, чего она желала, а потом одним своим уходом отнял всё разом? Как вообще два таких разных человека смогли сойтись? При этой мысли у мужчины вырвался смешок, и он зарылся пальцами в свои волосы. Парадоксально, но они с Сакурой тоже были разными. Но эти открытость и искренность Сакуры, всепоглощающим лучом направленные на него, не просто расшатали болты в его стене. Она буквально вынесла ту с одного удара. Он задумался: а если Сакура направит всю свою энергию на Саске, сможет ли тот измениться так же, как Какаши? В конце концов, эта девушка умеет удивлять, и многие недооценивают её превосходящий ожидание потенциал. Обсушившись полотенцем, он переоделся и направился в резиденцию Хокагэ по поручению Наруто. Пройдя в свой бывший кабинет, он с интересом оглядел присутствующих. Помимо самого хозяина кабинета и его главного советника в кресле напротив сидел и Саске, встретивший гостя холодным изучающим взглядом. Так как Какаши традиционно никуда не торопился, он пришёл с опозданием, и, судя по контексту разговора после приветствия, он понял, что Саске подходил к концу своего отчёта. Когда доклад был закончен, Наруто, упершись локтями в стол, в упор посмотрел на своего лучшего друга. Выдерживая его напряжённый взгляд, будучи полностью расслабленным, Саске сказал: — Ты меня взглядом решил просверлить? — Я хотел бы тебе задницу до башки натянуть, — как всегда вспыхнув, Наруто озарил комнату своей будоражащей энергией. — Боюсь, это будет проблематично, — оставаясь таким же спокойным, ответил Учиха, разве что слегка улыбнувшись. — Ты хоть понимаешь, как я злюсь? У тебя жена память потеряла, а ты не соизволил явить сюда свою черноволосую задницу! Как вообще так можно поступать, Саске? — Я думал, у тебя всё под контролем. Видимо, ошибался. — Какаши отметил, каким пониженным тоном Саске произнёс последнюю фразу. Также он отметил, что в общении с Наруто Учиха был куда более открыт и раскрепощён. Видимо, общение с другом ему давалось куда легче, чем с собственной женой. — Ошибался он! У тебя гнездо осиное вместо башки, чтобы так много думать, — активно жестикулируя руками в воздухе, блондин то поднимал их, то хлопал по столу, то выписывал какие-то геометрические фигуры, пока дотошно объяснял, что он думает об Учиха. Шикамару закрыл лицо ладонью, будучи явно не в восторге от чрезмерно громкой риторики Хокагэ. Однако он украдкой посмотрел на Какаши, словно желая понять, всё ли хорошо. — Прекрати орать, усуратонкачи, — он поднял руку вверх, как бы показывая, что его уже пресытили эти возгласы. — Я вернулся и теперь позабочусь о своей жене. — Она тебя вспомнила? — сдаваясь, Узумаки рухнул в своё кресло. — Нет. Пока нет, — томно произнёс он. — Но это не важно, мы же семья. Мы справимся. Какаши буквально на мгновение показалось, что он говорит это не Наруто. Что истинный получатель этих слов кто-то другой. И так как Хатаке уловил эту угрозу в голосе, нетрудно было догадаться, кому Саске хотел доставить это сообщение. Убежденности в этой мысли также поспособствовал и напряжённый взгляд Шикамару, который тот перевел с Учиха на него. Данный разговор закончился быстро, так как Наруто получил ответ, который хотел. После он сообщил, что приглашает всех присутствующих на ужин, и попросил Шикамару передать приглашение Ино. К слову, сам ужин он приурочил к громогласному лозунгу «воссоединение семьи». Какаши едва сдержал ухмылку. Этот уже давно не маленький паршивец всё знал. И, как мог, старался донести до него своё знание. Первым из кабинета вышел Какаши. Не прошло и десяти секунд, как его остановил голос Саске, предложившего ему поговорить. Не видя причин для отказа, Какаши прошёл с ним на крышу. Остановившись на полпути к перилам, Саске резко развернулся на пятках и, уставившись на Какаши, спросил: — Ничего не хочешь мне рассказать? — Ты, вроде, никогда не был глупым, — парировал Какаши. — Зачем задавать вопрос, на который знаешь ответ. — Какаши не хотел ни насмехаться, ни принижать Саске своими словами. Ему и правда было интересно, зачем он задаёт этот вопрос. Поэтому в его голосе не было ни грубости, ни жестокости. — Я хочу услышать это от тебя. — Я люблю Сакуру, — вопрос был прямой, потому такой последовал и ответ. Выражение лица вопрошающего сменилось. Ему было больно это слышать, но ещё больше его это злило. Нетрудно было заметить, как сжались его кулаки и как запульсировала чакра. — Мерзавец, — процедил он сквозь сжатые зубы. — Как ты мог воспользоваться тем, что она забыла меня? Сколько же ты ждал этого момента, чтобы соблазнить и забрать её у меня? Это так нынче друзья помогают? — Чтобы ты знал, — держа руки в карманах, Какаши был начеку: нельзя было предугадать, что последует дальше, вопрос или удар, поэтому он насторожил все свои рецепторы, — у меня и в мыслях такого не было. Это прозвучит абсурдно, но так просто вышло. По-своему Какаши был прав. В том, что происходило между ним и Сакурой, не было ничего намеренного, по крайней мере, с его стороны. Да и таких чувств он не испытывал к ней раньше. — Я не знаю, как далеко всё зашло, но ты должен немедленно прекратить совать свой нос в мою семью. — Какаши действительно восхитила выдержка его бывшего ученика. Тот мог разгромить его прямо здесь, и Хатаке не был уверен, что смог бы выдержать этот бой. Но он держался. Словно чувствовал, что тот, кого он презирает, важен для Сакуры. А судя по всему, на Сакуру Учиха не злился. Только на Какаши. Вполне объяснимо, ведь у Сакуры железное алиби — она потеряла память. — Я вернулся и сделаю всё, чтобы такого больше не случилось. — Ты не можешь принять это решение. И я не могу. Его может принять только она. — Ты ей мозги затуманил этими словами? — Саске горячился с каждым новым словом, его кулак становился всё более белым от очень сильного сжатия: туда просто перестала поступать кровь. — Я не делал того, в чём ты меня обвиняешь. — Да? — возмутился парень. — Почему пепельница стоит при входе? Почему сломан диван? Почему в моем доме стоят цветы, которые покупаешь ей ты? Почему она улыбается и счастлива рядом с тобой? Почему чёртовы стены красишь именно ты, а не кто-то другой? Почему ты спишь в моём доме? Почему в ночи носишься искать лекарства для моей дочери? Какаши не смог скрыть удивления от услышанного перечня «грехов», причём довольно подробного. Настолько подробного, что некоторые детали вообще нельзя было просто заметить, их нужно было знать. А чтобы знать одну из них, нужно было быть маленькой пятилетней девочкой, которой он скормил сказку о своём ночном путешествии за травами. Замечая его меняющееся выражение лица, Саске достал из кармана штанов помятый конверт и протянул тот Какаши. — Дети весьма наблюдательны, — агрессивно оскалив зубы, произнёс Саске. — И охотно делятся своими буднями. Читай. — Он не предложил ему прочитать. Тон его был приказным и весьма недружелюбным. Оглядев конверт, Какаши произнёс: — Я пообещал Сараде, что не стану читать письмо, — так и было. Именно об этом просила малышка, когда передавала ему это письмо. И без ознакомления с содержимым было понятно, что Сарада рассказала о том, как проходят её дни. Что ей нравится и чем она довольна. Она хотела поделиться кусочком радости с отцом. И Какаши было приятно, что девочка решила написать и о нём. Вместе с этим он также понял и истинную причину возвращения Саске. От этого он усмехнулся. Лишь почувствовав угрозу, он вернулся в их жизнь. Всё же Саске не менялся. Потеря памяти жены — не очевидная угроза, которая, как и любая другая не очевидная проблема, может быть решена другими. А вот мужчина в доме — угроза очевидная, и доверить разобраться с ней никому нельзя. — Мне плевать на твои обещания Сараде или Сакуре. Ты, сукин сын, спишь с моей женой, у тебя нет права на честь. — Да, Саске. Ты прав. Но я не сплю с твоей женой. Я сплю с Сакурой. Если ты не заметил, это два разных человека, — Какаши понял, что сейчас тот самый момент, о котором говорила Ино. Именно сейчас ему нужно бороться за своё право быть в жизни Сакуры. Не перед ней, а перед ним. Если его и волновало что-то, так это будет ли эта розоволосая невыносимая женщина счастлива. И сейчас он должен внести ещё один свой вклад. — И, честно признаться, исходя из того, что я видел, ни одной из них мужем ты не был. Я только понял, что хочу сделать счастливой Сакуру, не твою жену. Разве ты не желаешь ей этого? — У тебя хватает наглости спрашивать у меня разрешения? — закипая от злости, Саске сделал несколько опасных шагов к нему. — Нет, я всего лишь хочу, чтобы ты подумал о том, что будет лучше для неё, и не мешал ей делать свой выбор. Я тоже не буду мешать, всё, что мы можем для неё сделать, это дать больше воздуха. Накалённая нервная система требовала сбросить накопившуюся злость и обиду. Кулак, который мертвецки побелел, жаждал стремительно с чем-то соприкоснуться. Замахнувшись, Саске направил свой удар в сторону Какаши. Только было мужчина хотел отскочить, чтобы избежать травматичного столкновения, как в последнюю секунду Саске изменил траекторию и что есть мочи впечатал кулак в стену. От эпицентра удара образовалась внушительных размеров вмятина, от которой разошлось пять весьма длинных трещин и куда больше более мелких. Тяжело дыша, Саске на полминуты застыл, не убирая кулак. — В следующий раз это будет твоё лицо, — опуская руку, сказал он и стал спускаться вниз. Какаши ещё раз оглядел вмятину и задумался, отчего же всё-таки не его лицо, а стена. Будучи глубоко погружённым в свои мысли, Хатаке бездумно бродил по городу, и ноги, как и всегда, занесли его на кладбище. Он стал замечать за собой, что после Четвёртой мировой войны чувства, которые посещали его в моменты, когда он стоял над монументом, стали меняться. Раньше он испытывал боль каждый раз, стоило лишь учуять запах разлагающихся тел на этой мёртвой земле. Но сейчас, год от года, сердце стало думать о том, что он упустил и что он может наверстать. Мысли с завидной регулярностью занимали не ошибки и их последствия, а счастливые лица его сокомандников. Душа словно хотела концентрироваться на чём-то хорошем вопреки упрямому рассудку. Он задумался. Может быть поэтому судьба привела его к такому трагикомичному сценарию. Влюбиться в девушку с лицом собственной ученицы, но с душой совершенно свободного человека. Стоило копнуть в рассуждения чуть глубже — и правда рвалась наружу как пробивающийся из тонкого слоя земли родник. Рядом с новой Сакурой он чувствовал лёгкость, которая избегала его всю жизнь. Хоть он и сказал Саске, что не будет вмешиваться и влиять на её решение, внутри нарывающей занозой сидела мысль, что она выберет не его. Если посмотреть со стороны, это было до колик в животе смешно. Хатаке Какаши переживает о любви, да и ещё к своей бывшей подопечной. Сторонние люди, которые знали о нём лишь понаслышке, в жизни не поверили бы в этот бред. Но самые абсурдные вещи зачастую преподносит наша реальная жизнь. Вот и его метафорически скрутило в неудобную позу. Отгоняя прочь мысли о том, что Саске может быть ей нужен, он задумался о Сакуре не как о любимой женщине, а как о матери. Из уравнения их отношений нельзя было исключать Сараду, которой, скорее всего приходилось далеко не легче, чем Сакуре. Кем он может стать для малышки? Отцом — это звучало дико и неразумно. Наставником — этого было бы недостаточно. Поразмыслив, он пришёл к выводу, что мог бы стать ей другом и в нужный момент быть рядом. А в момент нужды притащить её отца, даже если бы тот был на расстоянии трёх стран. Сделать всё, если бы он был ей нужен. Из уязвимого состояния размышлений Какаши вырвала печать, которая ярким красным светом, осветила его нагрудный карман. Эта была вторая часть той печати, что он передал Сакуре и наказал активировать её, если будет нужен. Не раздумывая и секунды, он воспользовался ею. Когда дымка перемещения рассеялась, он понял, что находится на тренировочном полигоне академии. Было сложно предположить, что ей могло здесь потребоваться, да и её запаха здесь не было. Зато он сначала почувствовал, а потом и увидел маленькую черную макушку, крепко сжимающую в руках кусочек пергамента. Удивленно посмотрев на Сараду, мужчина поздоровался с ней, в недоумении почесывая затылок. Не услышав в ответ реакции, Какаши внимательнее вгляделся в лицо девочки. Сейчас он смог разглядеть, что её руки тряслись, в глазах стояли слёзы, а тело было так напряжено, что, дай она себе волю расслабиться, она могла рассыпаться на тысячи мелких осколков, и лишь это напряжение удерживало её целой. Отбросив листок печати, Сарада, как и всегда — только сейчас со слезами на глазах, — бросилась к нему и вцепилась в его ногу. Она сжимала его так крепко, будто боялась, что если не приложит все свои силы, он растворится в воздухе. Мужчина присел на корточки и обнял малышку, давая ей возможность выплакаться и прийти в себя. Воспользовавшись моментом, Сарада вымочила своими слезами большое плечо, выплёскивая на него всё, что её тревожило, перед тем, как озвучить это. Большая и теплая рука заботливо гладила её по голове, помогая быстрее остановить этот бурный поток. Однако в хаосе неразборчивых слов он всё же смог уловить что-то похожее на «я боялась, что вы не придёте», «помогите» и «не оставляйте». Пусть он и не мог разобрать до конца весь контекст, эти слова по-своему ранили его и в то же время давали ощутить какое-то новое и незнакомое ранее чувство. Отведя её в тень самого дальнего дерева, он присел вместе с ней, облокотившись о величественный ствол, и наконец смог обсудить с ней то, что произошло. Сарада объяснила ему, что печать ей дала мама, так как она очень переживала, что не сможет больше с ним увидеться из-за возвращения отца, а разрывать общение она не хотела. Да и ко всему прочему, она хотела попросить у него совета, ведь не знала, как поступить, а с мамой поговорить не могла. Какаши не удивило то, что Сакура отдала печать. В конце концов, она всегда могла сама к нему прийти, и расценивать этот жест как нежелание принимать его помощь он не стал. Что его удивило, так это то, что он не понимал, что могло произойти, что Сарада, будет так взволнована и нуждаться в поддержке. Его удивило то, что она захотела поговорить с ним, а не с отцом, да и не с Сакурой, с которой была откровенна. Что могло тревожить это маленькое сердце так сильно, что она не могла сдержать своих эмоций? — Вы на меня не злитесь? — прервав недолгое молчание после того как объяснилась, спросила Сарада. — Почему я должен на тебя злиться? — спокойно ответил мужчина, глядя на девочку сверху вниз. — За то, что мама отдала мне то, что вы дали ей? — Твоя мама — умная женщина, — улыбнулся Какаши. — Если она отдала тебе печать, значит ты нуждалась в этом больше. Разве не так? Уводя взгляд куда-то в направлении чуть виднеющейся академии, маленькая Учиха задумалась, а после согласно кивнула. — Какаши-сенсей, — она поджала колени и обняла их, словно закрываясь от мира. — Что такое любовь? Ничто на свете не могло помочь Какаши спрогнозировать подобный вопрос. Вопрос, который является основополагающим в воспитании ребёнка — так он думал. И ему ли говорить ей о том, что это такое? Человеку, у которого с любовью до недавнего времени были весьма натянутые отношения, а сейчас они с ней были в состоянии самоопределения. Он задумался: есть ли у него вообще право, учитывая всю его жизнь и текущую ситуацию, произносить что-то вслух той, кто воспринимает мир честно — таким, какой он есть. И как бы он ни пытался отговорить себя от этой мысли, было нечто сильнее всех сомнений. Чёрные глаза, которыми она смотрела на него с надеждой и абсолютным доверием. Доверием, которое он ни за что на свете не захотел бы предать. — Ты знаешь, на этот вопрос люди могут всю жизнь искать ответ, — честно начал он. — А вы нашли? — Судя по всему, да. — Тогда вы можете сказать мне? — Наверное, любовь — это когда ты хочешь, чтобы другой всегда улыбался, когда ты хочешь видеть его счастливым и делать для этого всё, что в твоих силах. Это когда ты подпускаешь человека так близко, что готов к тому, что он когда-то сделает тебе больно, и знаешь, что вы вдвоём сможете с этим справиться. Любовь — это когда вы вместе становитесь лучше каждый день. И, наверное, любовь — это когда ты не можешь представить и дня вдали от любимого человека и делаешь всё, чтобы быть рядом, когда ты нужен. Посмотрев ещё немного на него, Сарада снова отвела взгляд и, уперев подбородок в колени, она замолчала. Хатаке сам не понял, почему слова о том, что такое любовь, так легко сорвались с его губ. Словно это было привычно, обыденно — чувствовать это и произносить. Он усмехнулся тому, что вся эта ситуация ввела в его обиход новые слова, которые раньше казались недоступными. — У мамы с папой такого нет, — грустно подвела итог девочка, и Какаши начал понимать, к чему были эти вопросы. — Твои родители через многое прошли, — стараясь сохранить успокаивающий тон, Какаши чуть ближе придвинулся к ней. — Трудно быть вместе после долгой разлуки. К тому же любовь, она разная, и некоторым требуется время, чтобы понять, какая она для них. — Но зачем тогда мама описывала мне такую же любовь? Говорила, что папа любит нас, сегодня утром говорила папе про такую же любовь, а получается папа нас не любит? — Любовь — это очень сложно, Сарада. Поверь, я и сам не уверен, что разобрался, — он усмехнулся, разряжая обстановку, окончательно утверждаясь в том, что на данный разговор её побудило любопытство, которое и привело её к тому, чтобы стать случайным, а может и нет, свидетелем подобного разговора. — Я не понимаю, — грустно отозвалась девочка. — мы так ждали возвращения папы, а теперь, когда он вернулся, всё, вроде бы, по-другому. Не так, как я себе представляла, — «и мама», — она добавила последнее, чуть слышно пробормотав это, либо не желая, чтобы Какаши слышал эти слова, либо потому, что не была до конца уверена, что может говорить за неё. — Мы часто разочаровываемся в том, что придумали себе сами. Но у нас никто не отбирает права узнавать, — он улыбнулся, что выдавала натянутая ткань в области рта и повеселевший голос. — Он твой отец, Сарада, у тебя будет время и шанс узнать, какой он человек. — Мама сказала так же, — фыркнув ответила она. — Опять же, твоя мама очень умная женщина, — он потрепал её по голове, окончательно разряжая обстановку. Однако следующее, что спросила Сарада после недолгого молчания и приглаживания волос, выбило его из равновесия. — Тогда, получается, что вы любите меня и маму? — завидев его удивленный взгляд, где-то в глубине души она хотела порадоваться, что ей удалось подловить и застать врасплох самого Копирующего ниндзя, однако сейчас она думала совершенно о другом. — Вы же заставляете нас улыбаться, делаете нас счастливыми и всегда рядом. И вы, и мама тоже стали лучше. Как бы аргументируя свой практически риторический вопрос, девочка перечислила всё, что заставило её прийти к такому заключению. Будто опытный шиноби, она не отводила взгляда от слегка растерянного мужчины, ожидая его дальнейших слов. Она не затаила дыхания, не трепетала, выжидая ответа, она казалась уверенной и решительной, совершенно противоположной той, кого он увидел после перемещения. — Люблю, — он признался честно. Он не хотел навязывать ей свою любовь к его матери, не хотел сбивать фокус её внимания с отца. Он просто хотел быть с ней откровенным, особенно когда собеседник, пусть и сильно младше, но достаточно умён, чтобы сложить такие неочевидные — а может и очевидные — вещи. — Ты против? — Нет, — легко ответила она, снова отводя от него взгляд. — Это значит, что я не смогу видеться с папой и узнать его, да? — Ничто на свете не помешает тебе это сделать. Чтобы ни выбрала твоя мама, я всегда буду рядом, чтобы помочь тебе или ей. На этом разговор был закончен. Каждый получил то, что хотел. Какаши стало легче после того, как он объяснился с Сарадой и развеял возможные тени недопонимания. Сарада в своём маленьком мире смогла оставить место для всех, кто ей дорог, и разобраться с вопросами, которые её беспокоили. Они ещё немного поговорили о Саске и о том, как Сарада может поговорить с ним, чтобы лучше его узнать, о чём она может спросить и как это лучше сделать. Этот разговор был лёгким, словно разговор двух друзей, пусть они и отличались друг от друга возрастом и пережитым опытом. Никому из них не было в тягость присутствие другого. Они оба получили то, в чём нуждались. — Какаши-сенсей, — поднимаясь на ноги, она отряхнула одежду и, лучезарно улыбаясь, обратила на себя внимание расслабившегося наставника. — М? — Вы всё-таки классный.