ID работы: 11901405

Звезда и крест

Гет
NC-17
Завершён
170
автор
Размер:
122 страницы, 17 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
170 Нравится 382 Отзывы 54 В сборник Скачать

Глава 12. Сладкая горечь утрат

Настройки текста
      Сквайр ордена Иерусалимского Храма Дофельд Митака всю ночь не сомкнул глаз. Почти всю ночь. Ближе к утру его все-таки сморило.       Он лежал и вслушивался в шорохи и вздохи, он бодроствовал и бдел, потому что чувствовал ответственность. Потому что только он оставался тут голосом разума, только он мог предотвратить то, что… что нужно было предотвратить!       Не то чтобы он ожидал, что его господин накинется на иудейку прямо в общей кровати на постоялом дворе. Нет. Но… он прекрасно понимал, как опасны все эти прикосновения, даже, казалось бы, самые невинные. Как легко они могут привести к греху! Один отец-пустынник, перенося родную мать через ручей, обернул руки плащом, чтобы к ней не прикасаться. Родную мать! Потому что она тоже женщина. Многие, конечно, сказали бы, что это уж чересчур. Как чересчур считать блудной страстью способность просто издалека отличить мужчину от женщины (о чем писал другой отец-пустынник), потому что одно лишь угадывание очертаний женского силуэта говорит о пристрастности и склонности ко греху. А Дофельд им бы ответил… что эта история учит нас тому, что нельзя терять бдительность даже на постоялом дворе! Особенно если речь идет не о старушке матери, а о молодой и красивой девушке! Сегодня просто за ручки подержались, а завтра… О, дьявол хитер и коварен! И если уж есть желание плоти (а в том, что оно ой как было у господина, Дофельд ничуть не сомневался), то оно свое возьмет. Тем более если весь день перед этим господин ехал с иудейкой на одной лошади, прижимал к себе, чтобы она не упала, а иудейка (тут Дофельд мысленно перекрестился) еще и решила, подняв юбки, сидеть верхом по-мужски.       Самое страшное, впрочем, было то, что… Дофельд и сам, кажется, грешил. Потому что все чаще думал, как было бы хорошо, если бы как-нибудь так вышло, чтобы его рыцарь с госпожой Ревеккой… остались вместе. Что господин, может быть, был бы наконец счастлив, и она тоже. Дофельд же был не слепой, он же видел как они друг на друга смотрят. Как будто… как будто дело было не только во влечении плоти, а еще и в том, что оба они видели друг в друге половинку своей души. Вопрос о том, возможно ли такое между христианином и иудейкой, Дофельд решил не рассматривать, потому что боялся того, куда его могут завести и эти размышления, и собственная сердечная склонность.       Тяжело вздохнув, он отправился на конюшню. Потому что надо было побеспокоиться и о насущном, а именно — найти шорника, чтобы поправил упряжь у ослика. Давно следовало бы заменить старую, почти перетершуюся уздечку, но все было недосуг, а тут все же предстояла долгая дорога, и он боялся, что, как это обычно и бывает, упряжь подведет в самый неподходящий момент. Конечно, шорник мог заломить неподъемную цену, но, к счастью, удалось сговориться даже за меньшие деньги, чем изначально думал Дофельд, и потому он радостно отвел ослика к мастерской.       Когда раздались шум и крики, ему сразу стало понято, что дело плохо. Что что-то случилось. Что с господином — сквайр был в этом уверен. В панике он выскочил во двор и увидел… рыцарей Храма в перепачканных кровью белых плащах, склонившихся над кем-то, кто — Дофельд никак не мог разобрать — был не то ранен, не то убит. И круп Молчуна, уносящего прочь господина и иудейку.       Митака ойкнул. Нельзя было терять ни минуты. Он быстро собрал все пожитки, вывел из конюшни лошадей, стараясь не попадаться рыцарям на глаза, — впрочем, из-за поднявшейся суеты и неразберихи никто не обращал на него внимания — потом забрал ослика у шорника. Дошел до колодца, у которого, как всегда, толпилось много народу, и воскликнул:       — На постоялом дворе-то! Смертоубийство! Сам своими глазами видел! И эти! Разбойники! Как выскочат! Как ускачут! Во-о-он туда! — Он махнул рукой в сторону, противоположную той, в которую, как он был уверен, поскакал его рыцарь. — А их там дружки поджидали! Что творится-то, последние времена настали, попомните мои слова!       Пока народ ахал и охал, он вместе со своим обозом направился в соседнюю деревню. Рассказ про смертоубийство на постоялом дворе оброс подробностями, и слушатели охотно внимали красноречивому брату Дофельду. Нет, у него несомненно был талант читать проповеди, и если бы Господь судил иначе, и у Дофельда был свой приход… Впрочем, он и без того чувствовал необычайное воодушевление. Он живописал в красках, как коварные бандиты, не имеющие ничего святого, зарезали братьев-храмовников, а потом, кощунственно переодевшись в их белые плащи, решили грабить и убивать всех на своем пути. На постоялом дворе эти чудовища чуть не убили бедную деву (добавил Дофельд, заметив, что слушателей у него прибавилось и среди них мелькают взволнованные женские лица), которую сначала собирался обесчестить главарь! Разбойники обвинили ее, честную христианку, в том, что она иудейка, хотя набожнее этой девы не видела вся округа, и вот ей уже грозила страшная беда, но… Но в последний миг дева была спасена таинственным незнакомцем, даже ранившим одного из нападавших, а потом ускакала вместе со своим спасителем. Кажется, в Эшби.       — Кто они, как не слуги антихриста! — окончательно войдя в раж, возгласил Дофельд, потому что ощущал горячую поддержку публики, явно жаждущей больше ужасных и волнительных подробностей. — Ибо только воплощение дьявола может, прикрываясь святым честным Крестом Господним, совершать подобные злодеяния! Не из нужды, не даже ради наживы, а только чтобы потешить лукавого!       Брат Дофельд не ожидал, что его горячее выступление не только соберет вокруг него людей, но и принесет неожиданную пользу: расчувствовашийся народ дал ему и еды, и денег в дорогу.       Было ли грехом возводить напраслину на рыцарей своего же собственного ордена? Да еще и получать за это деньги? Было. И Дофельд твердо намеревался как следует покаяться. Может быть, дать какой-то обет. А пока… надо было спасать господина. И вообще, если бы братья от господина тогда не отвернулись, ничего этого не случилось бы! Он не стал бы похищать иудейку, не стал бы жить с ней в замке, она бы не прискакала к нему со страшной вестью и ему не пришлось бы брать ее с собой…       Так что Дофельд добрался до еще одного постоялого двора и предупредил всех об опасности. Поговорил со священником. С почтенными матронами на рынке. Угостился медовым вином в самом оживленном месте на площади, где многие тоже захотели послушать историю про слуг антихриста. А вот в следующей деревне его уже ждала неожиданность: возле коновязи, где он остановился, чтобы напоить лошадей и ослика, его тут же предупредили, чтобы был осторожнее. В окрестных лесах рыскали переодетые храмовниками бандиты, которые творили бесчинства во славу дьявола и особенно охотились за честными христианками, объявляя их иудейками и пытаясь лишить чести и жизни.       И тогда Дофельд понял, что его стрела попала в цель, а значит, он мог наконец ехать искать господина и Ревекку.       Когда они еще планировали освобождение госпожи Леи, то условились, что, если вдруг придется разделиться, господин — как сможет — передаст весточку одному священнику, которого Дофельд хорошо знал. Ехать, по счастью, было не очень далеко, и Митака с чувством выполненного долга не спеша тронулся в путь.       

***

      Идиот! Какой же идиот! Кайло с трудом удержался, чтобы не заскрипеть зубами. Почему, почему он был словно обречен каждый раз делать неправильный выбор? Какого черта его понесло в Твайкросс? Какого черта… Какого черта он решил, что рыцарей удастся отвлечь, заговорить им зубы?       Это кто, брат Бенедикт?       Он… не знал, почему, даже не успев подумать, ответил: «никто». В надежде, что рыцари решат, будто произошла какая-то ошибка? Желая предотвратить неминуемое кровопролитие? Потому что все еще хотел выглядеть в их глазах «знаменитым братом Бенедиктом», который был выше обычных слабостей? Потому что в глубине души все еще стыдился Ревекки? Потому что его уважение, восхищение иудейкой могли существовать лишь вдали от чужих глаз? Потому что его любовь оказалась столь же слабой, как и его благочестивое рвение, и твердое, казалось бы, желание стать бедным воином Христа?       Кайло прекрасно понимал, что за обещанием храмовников помочь вернуть его земли не стояло ничего. Но если бы… Если бы вдруг появился Ричард и предоставил ему тот же выбор?       Может быть, причина всех его несчастий в том, что в нем была эта слабость, червоточина, неспособность идти до конца, смиряться и претерпевать как ради веры, так и ради любви?       Он вдруг вспомнил роман о Ланселоте: рыцарь, чтобы спасти возлюбленную королеву, должен был проехаться в телеге. Это позорно: так возят осужденных преступников. Это все равно, что быть поставленным к столбу! И Ланселот колеблется. Всего мгновение, но оно едва не стало роковым. Кайло усмехнулся. Да, если что и роднило его с героем легенд, то вот это — слабость. Сомнения.       Никто.       Это проклятое слово словно перечеркнуло все, что произошло между ними с тех пор, как она вернулась. Он снова… снова оскорбил Ревекку, поддавшись сиюминутной слабости. Потерял ее доверие. Но что ему было делать? Как он должен был поступить? Вытащить меч, едва увидев братьев? Сказать, что он ушел из ордена и женился, запятнать себя позором? Может быть…       Рей сидела поникшая, вся съежившись, низко опустив голову. Сейчас, когда ужас погони отступил и уставший после скачки Молчун двигался шагом, Кайло чувствовал, как она словно избегает его: не опирается на него как раньше, даже пытается отодвинуться, сжаться, стать как можно меньше. Исчезнуть.       Наконец они забрались достаточно далеко в лес, и он не выдержал и остановил коня. Им надо передохнуть. Понять, что делать дальше. Объясниться. Он с ужасом ждал ее отповеди. Гневной? Или… разочарованной?       Кайло спешился. Протянул руки, чтобы помочь Рей спуститься. Она спрыгнула, опираясь на него, но скованно, пряча глаза.       Он не мог ее отпустить. Ему казалось, что если он сейчас разожмет руки, то Рей уже больше никогда не позволит к ней прикоснуться, никогда уже не будет так близко к нему, ускользнет, исчезнет… Сейчас она не отстранялась, тоже стояла молча, глядя в сторону, лишь слегка опираясь на него, и Кайло длил это мгновение, пытаясь собраться с духом.       — Прости меня, — наконец выдавил он. — То, что я сказал… Я хотел… отвлечь их, я…       Рей вдруг странно дернулась, и он уже успел испугаться, что сейчас она его оттолкнет, глянет на него гневно, с ненавистью, как тогда, на крыше… Но вместо этого она издала только тихий сдавленный звук, похожий на всхлип. Кайло изумленно попытался заглянуть ей в лицо, но она отворачивалась, пока наконец не всхлипнула так громко, что у него не осталось сомнений — плакала.       У него оборвалось сердце. Это было чудовищно, невыносимо, он чувствовал одновременно ужас, отчаяние и растерянность. Ему хотелось обнять ее, прижать к себе, вытереть ей слезы, но ведь она плакала из-за него, и значит… Однако Рей его не отталкивала, наоборот, как-то отчаянно за него цеплялась. Кайло осторожно притянул ее ближе, погладил по спине. Он мучился оттого, что не находил слов, не знал, что сказать, но Рей вдруг подняла голову, взглянула на него, а потом… Потом потянулась к нему, порывисто обхватила за шею и поцеловала. Неловко, быстро, смущенно, едва коснувшись губами его губ, но Кайло совершенно задохнулся — от неожиданности, от изумления, оттого, что это и в самом деле произошло наяву.       — Прости меня, — выдохнула Рей, еще раз всхлипнув. — Я не должна была так про тебя думать…       Он смотрел на нее в полной растерянности, ничего не понимая. Она… его поцеловала и… просит прощения? У него? За что?!       — Я… я решила, что ты… что ты считаешь все это ошибкой, что ты останешься с ними, а ты… из-за меня…       Ее губы были так близко, приоткрытые, нежные, зовущие, чуть соленые от слез — он лишь на миг успел почувствовать их вкус и тепло, и теперь хотел только одного: еще, еще немного…       Голова у него кружилась, сердце колотилось бешено, он не мог больше думать ни о чем, потому что Рей сама, сама этого хотела; Кайло прижал ее к себе крепче, чувствуя, как она тут же прильнула к нему, как потянулась навстречу, а потом поцеловал — уже глубоко, несдержанно, жадно.       Она ему позволяла. Она отвечала, она целовала его в ответ, раскрывала для него губы, судорожно вздыхая, вся дрожа под его руками.       — Ты выбрал меня, а я… — прошептала Рей, когда он отстранился, чтобы перевести дыхание. — Я даже не усомнилась… что ты останешься с ними… со своими братьями… что я никто для тебя, что…       Он поцеловал ее снова, не дав договорить. И она тут же снова ответила. Он сам не понял, как вдруг они оказались у дерева, как он прижал ее к широкому стволу ели, как они оба совсем перестали сдерживаться, как потеряли всякий стыд, и он уже целовал Рей в шею, ключицы, а она стонала, цеплялась за него, запускала пальцы ему в волосы.       Совершенно ошалевший, он снова отстранился на миг, потому что они оба задыхались, и темное чувство собственнической радости сладко колыхнулось в груди: вот что он сделал с ней, вот как она его хочет, вот как она смотрит, как у нее растрепаны волосы и припухли губы, как сияют глаза… О, он сейчас еще покажет ей, как может быть…       — Кайло… — прошептала она, тяжело дыша.       Он наклонился к ней снова, но Рей едва заметно покачала головой и легко уперлась рукой ему в грудь.       — Мы не можем… нам нельзя… твои обеты…       Кайло гневно выдохнул, едва ли не с рычанием — меньше всего сейчас он желал слушать про свои обеты! Но Рей вдруг продолжила:       — Ты еще связан ими, а я…       — Что — ты? — спросил он, чувствуя, как сердце пропустило удар.       — Я помолвлена. Маз… нашла мне жениха.       Кайло отшатнулся.       Его словно окатили ледяной водой. Жених. Жених! Кошмар вдруг стал явью. Почему, почему именно в тот момент, когда он наконец почувствовал себя счастливым? Когда он наконец получил то, о чем так страстно мечтал, когда упивался своей незаконной, невозможной… и взаимной любовью! Да, взаимной. Она не стала бы целовать его так, если бы не любила.       Жених. О, Кайло знал, что чувства тут ни при чем. Что это был лишь договор, сделка, устроенная старой Маз. Он прекрасно понимал, что замужество будет для Рей благом. Она выйдет за единоверца, получит положение в обществе, будет обеспечена… И, может быть… счастлива? Разве он не желал ей счастья? Разве не понимал, что сам не может ничего ей предложить, кроме своего истерзанного страстями и обидами сердца?       Он не имел права ее упрекать, даже про себя. Не имел права хотеть, чтобы она отказалась. Чтобы сказала: “Нет, я не могу. Чье сердце — того и тело.” Она поступила разумно. Она выбрала путь добродетели.       И все же… Она украла лошадь и скакала весь день, чтобы предупредить его об опасности. Пусть ей придется вернуться, пусть. В тот день она выбрала его.       — Ты права, — глухо сказал Кайло, отступая. — Прости мою… несдержанность.       Рей едва заметно кивнула, украдкой приглаживая волосы и поправляя одежду.       Он оглянулся на Молчуна — оставшись в одиночестве, тот отошел в сторону и лениво пощипывал траву.       — Нам нужно обсудить, что делать дальше.       

***

      — Я уверен, что аббат нас приютит.       Она едва понимала, что он говорит. Она боялась на него смотреть. Казалось, если их взгляды встретятся и задержатся хоть на мгновение, они снова…       Все было как в тумане. Рей снова и снова пыталась пригладить выбившиеся из-под покрывала пряди волос, поправляла платье, но руки дрожали, не слушались, выходило как-то бестолково, растерянно, не так. Ей хотелось убежать, спрятаться, закрыть лицо руками, и то ли плакать, то ли смеяться, переживая еще раз, вспоминая каждое мгновение: как горячо он целовал ее, какими были его губы, как тяжело он дышал, как сжимал ее в объятиях, сколько в нем было… желания. Страсти. Любви…       Бог ее хранил. Бог послал ей силы остановиться, потому что иначе… Рей и краснела от стыда, и вся дрожала сладкой дрожью при одной только мысли, что могло бы быть, если бы они не остановились. Как он целовал ее в шею, как нетерпеливо дергал ткань платья, чтобы обнажить ключицы. Его обжигающие поцелуи до сих пор горели на ее коже. О господи…       — …хотя бы ради того, чтобы позлорадствовать. — Кайло, отвернувшись, что-то поправлял в упряжи Молчуна, но Рей слышала, сколько скрытого напряжения звучало в его голосе. — Он же говорил, что мне не удастся стать для норманнов своим! Что я саксонец, и от этого мне не убежать, как бы сильно я этого ни хотел!       Он быстро глянул на нее, криво усмехнувшись, и снова отвернулся.       — Старый Лор был одним из тех, кто поддерживал моих родителей в их стремлении возродить былое могущество саксов. Думаю, даже если ему явится сам святой Бенедикт и скажет, что я выбрал верный путь, Лор просто не станет его слушать. А то и отоварит посохом.       …Это была ее вина. Только ее. Он бы никогда не сделал этого первым, он поклялся не прикасаться к ней так, а она… Рей слабо пыталась оправдаться сама перед собой тем, что не ожидала этого. Что ее поцелуй был легким и невинным, всего лишь от порыва чувств, от стыда из-за того, что она могла так плохо думать о Кайло, когда он… Он дрался за нее. Иудейку, женщину иной веры, дрался со своими братьями по ордену… Ей хотелось как-то выразить все свои чувства, отблагодарить его, попросить прощения за свои темные мысли, а когда он сам принялся извиняться, она просто не выдержала. Могла ли она знать, что вызовет… такую бурю? Мгновенно разгоревшееся пламя, тут же обернувшееся бушующим пожаром, в котором они оба чуть не сгорели. Она снова вспомнила, как он тут же приник к ней жарким и жадным поцелуем, как потом подтолкнул ее к дереву, как прижал ее, как… О нет, нельзя было думать об этом снова, нельзя, ей надо как-то… очнуться, прийти в себя наконец!       — Он… едва ли обрадуется, если ты приведешь с собой женщину, — кое-как справившись с собой, сказала наконец Рей.       Кайло кивнул.       — Мне все равно, что он подумает, но я не хочу, чтобы он отыгрывался еще и на тебе. К тому же там может гостить кто-то еще, кто может нас потом выдать… И я подумал… Митаки со мной нет, и ты могла бы… переодеться моим слугой. Так мы будем вместе. И никому не будет дела до того, ходишь ты на мессу или нет.       Ей следовало бы стыдиться своей внезапно вспыхнувшей радости. Следовало бы, но она… Переодеться его слугой! Жить с ним в монастыре, рядом, бок о бок, может быть, даже в одной комнате… О боже… Да, ей следовало бы стыдиться себя и ужасаться этому новому искушению, но Рей ничего не могла с собой поделать.       — Нам надо переждать в безопасном месте хотя бы неделю, — продолжал Кайло. — Там нас точно никто не будет искать. А потом я… — он чуть запнулся, — отвезу тебя к Маз. Я знаю, ехать в Твайкросс было ошибкой. Ты и так задержалась, а теперь…       “Теперь у меня есть еще несколько дней, чтобы побыть с тобой,” — подумала она.       — Ничего страшного. Я и не рассчитывала, что все пройдет… гладко. Но где я возьму мужскую одежду?       — В Билстоне живет священник, старый знакомый Дофельда. Он передаст ему мое послание. Там добудем и одежду.       Кайло снова быстро взглянул на нее и отвел взгляд. И Рей понимала почему. Она изо всех сил старалась думать о деле, собраться с мыслями. Ведь они оба до сих пор были в опасности: весть о драке на постоялом дворе наверняка мгновенно разлетится по всей округе.       — Может быть… — Она тоже подняла было на него глаза и тут же отвернулась. — Может быть, нам лучше не показываться там вдвоем? Нас наверняка ищут…       Кайло кивнул:       — Тогда ты с Молчуном подождешь меня здесь?       — Я подумала… ты все же… слишком заметный. Тебя легко узнать и по шраму, и… Может быть, стоит пойти мне?       Он вздохнул, явно желая возразить.       — Я буду осторожна, обещаю, — поспешно добавила Рей. — Только туда и обратно, быстро, как только могу.       Она снова украдкой взглянула на Кайло, как он стоит, задумавшись, явно взвешивая ее слова.       — Да, это разумно, — наконец согласился он. — Вот, — он достал из поясной сумки круглую восковую печать на шнурке. — Это моя старая печать, Дофельд поймет, что послание от меня. Про аббатство просто передашь на словах. А одежда… Пусть это будет наградой за услугу. Что ты передала весточку. Священника я потом отблагодарю.       

***

      Рей вернулась быстро. Прячась на опушке леса под деревом в условленном месте, он видел, как торопливо она идёт, прижимая к груди узелок.       — Я все передала, — запыхавшись, сказала она, оказавшись рядом. — И вот — одежда. Довольно приличная. Я сказала, что это для брата…       Взяв под уздцы Молчуна, Кайло пошел вместе с ней дальше вглубь леса.       — Там… неспокойно, — рассказывала Рей. — Я видела храмовников, они явно нас ищут. При мне остановили какого-то высокого мужчину… Хорошо, что я пошла одна.       Он кивнул.       — Ты молодец… Еще немного — и мы у цели. Там они нас точно не станут искать. А если станут… Лор нас не выдаст. Мы сможем отдохнуть, обдумать, что делать дальше… Не волнуйся, на слуг никто не обращает внимания.       — Я знаю, — Рей едва заметно улыбнулась. — И я прислуживала деду. Не беспокойся. Вот только… я шла и думала, что у меня же коса. Священник дал мне койф, но он тонкий, под него такие длинные волосы не спрятать…       Кайло замер. Как он мог не подумать о том, что ее длинные волосы будет сложно спрятать? Как глупо!       — Но косу же можно отрезать, — добавила она просто.       — От-трезать? — Он вдруг запнулся.       — Да. У тебя же есть нож?       — Есть, но… Как же ты…       Кайло чувствовал себя совершенно обескураженным. Он хотел спросить, как она поедет в таком виде обратно, к своему… Она же не сможет!       — Я боюсь, что сама не справлюсь… — Рей остановилась, как будто намеревалась сделать это прямо сейчас, и Кайло остановился тоже. — Чтобы было ровно. Ты мне поможешь?       — А как же твой жених? — вырвалось у него. — Как ты вернешься к Маз, если…       Рей вздохнула.       — Сейчас намного важнее просто спасти свою жизнь. А что будет потом…       Бросив на землю узелок с одеждой, она подняла руки и начала вытаскивать шпильки, державшие ее покрывало. Ее щеки окрасил румянец, пальцы едва заметно дрожали. Кайло понял, что смотрит на нее, затаив дыхание. И вдруг Рей поморщилась: судя по всему, что-то запуталось. Она дернула сильнее, закусила губу.       — Ты не мог бы…       Кайло сам не понял, как отпустил уздечку Молчуна, как сделал шаг вперед. Как аккуратно вытащил злополучную шпильку. И еще одну. Снял ленту, державшую покрывало. А потом… Рей подняла на него взгляд, губы у нее дрогнули. Он понял, что и она чувствует то же самое, что и она вся дрожит оттого, что сейчас происходит: позволяет ему снять с нее эту тонкую ткань, словно отдается, соглашается стать его. Покрывало соскользнуло, обнажая ее чуть растрепавшиеся волосы. Так откровенно, так близко…       Этого нельзя было делать, нельзя, он понимал, что надо остановиться, но не мог — протянул руку и заправил ей выбившуюся прядь волос за ухо.       От ее тихого вздоха его бросило в жар. Рей развернулась к нему спиной, и он нежно взял в руку ее тяжелую косу. Провел ладонью выше, наслаждаясь ощущением мягкости и густоты ее волос, случайно дотронулся пальцами до ее шеи. Рей вздрогнула, и он закрыл глаза, представив лишь на секунду: полумрак спальни, мягкие отсветы свечей, окрашивающие ее кожу в медовый цвет, откинутый полог, разбросанные на постели подушки, стрекот цикад за окном. Ты прекрасна, возлюбленная моя…       — Не бойся, — шепнул он неожиданно дрогнувшим голосом.       — Я не боюсь… — Было слышно, что Рей улыбается.       Кайло достал нож, перехватил ее косу покрепче. Как она тяжело лежала в его ладони — ее красота, ее девичья гордость, которую она… отдавала ему. Так доверчиво, просто, открыто. Он чувствовал нарастающую волну темного собственнического чувства, смесь горечи от несбыточного и сладости оттого, что хотя бы так он возьмет то, что хочет. И что она хочет ему отдать. Они никогда не будут вместе, он не получит ее невинность как муж, не возляжет с ней на постели, не подарит ей ребенка, не проживет с ней целую жизнь в любви и согласии; Рей будет женой другого, но… она всегда будет принадлежать только ему. Она его, половинка его души. Он ощущал ее желание, ее готовность и хотел услышать это. Пусть она скажет вслух.       — Ты уверена? — спросил Кайло, понимая, что она тоже знает, о чем именно он спрашивает. — Ты точно этого хочешь?       — Хочу, — тихо, но твердо сказала она.       Он с силой, резко провел ножом, почти ожидая услышать стон. Но Рей вздохнула так сладко, что стон чуть не сорвался с его собственных губ.       
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.