«Двадцатое сентября.
Не могу подобрать слова которые опишут мои чувства к Вам. Я уже надумал, что стал мизантропом, но когда увидел Вас и то, как Вы меня остерегаете от неприятностей, то мысль в тот час же покинула мой разум. Ваше появление сыграло плохую шутку с моими эмоциями. Почему я другой рядом с Вами? Меня пугает то, что вновь вырвалось из моей души, которая из-за всех сил пыталась похоронить влечение к Вам, ведь знаю, как это непристойно, пошло, что не так со мной? Мечтаю лишь о том, как бы я молчал и слушал Ваши французские речи днями напролет: с самого момента своего пробуждения до засыпания моего разума. Хочу вновь ощутить Ваше касание на моей макушке, такие желания вызывают тревожность, страх, ведь кажется, что я неправильный.
Возможно, я банально говорю, уже не в первый раз вспоминая, о наших встречах на лестничных пролетах здесь, но каждый раз Ваш взгляд такой знакомый, тёплый, светлый освещает мою душу. Вы незаметно для толпы мне успеваете много сказать, и это все не в первый раз. Я знаю, во мне читаете Вы не меньше слов о сильных чувствах радости, но мы, притворно улыбнувшись мыслям, ждём послешкольных встреч в одной из наших коморок, где мы разносторонне проводим вместе время, не говоря друг другу ни о чем, боясь, из всем известного расчёта, того конца, если вдруг будет здесь начало.
Просто не могу дождаться, когда любовь уничтожит нас», — запись в дневнике.
Любовь бывает разной. И удивительно именно то ее проявление, когда ты неистово веришь в судьбу и ваши преданные чувства друг к другу, даже не признавшись и не зная об ответе второго.
«Может я ничего и не понимаю в любви и не знаю, что это такое, но я пытаюсь понять какого это. Как бы это правильно выразить? Понятия не имею. Кто вообще придумал стандарты любви? Неужели любовь должна быть одинаковая? Не хочу верить этому. Если бы мы были одинаковы по характеру и внешности, то разве что-то бы вышло из этого хорошее? Одинаковые повторения надоедают. Может это и не относится к любви, чувствам и моим предпочтениям, но в какой-то степени я прав. Может я и не умею выражать свои чувства, эмоции и называемую любовь, но я умею ценить и дорожить тем, что у меня есть на данный момент. К тому же, не бывает любви без ссор, как написано в романах, а разве одинаковые люди не обойдутся без многочисленных ссор? Я очень в этом сомневаюсь, смею это назвать неслыханной чепухой. А вот он... Он напоминает мне первую любовь. Ту, которая больно ударила по мне, ранив в самое сердце, разломала и изменила до неузнаваемости. Это плохо? Да, наверное, но стоит даже сказать спасибо, ибо без этого «опыта», как все это любят называть, я бы не стал тем, кем являюсь в этот самый момент.
Надеюсь, боюсь, гадаю — разве это является понятием «хорошо»? Как мне кажется, не совсем, но именно из-за этого маленького сорванца я это и продолжаю делать», — очередные каракули живых мыслей учителя заставляют его отвлечься от «бумажных дел», которые ему необходимо сделать в срочном порядке, но навязчиво тяжелая голова не позволяет ему это совершить, ибо присутствует даже некоторая тревожность, не характерная ему, потому и становится страшно, в частности, от неизвестности собственных действий. Все это пугает, отталкивает, не дает почувствовать себя нужным, но, вспоминая личико одного из студентов, совершенно ясно становится понятным тот факт, как он хочет с ним увидеться снова: в библиотеке, столовой, а может и своей комнате... Черт знает, но это хоть и затягивается ненадолго из-за особенности человеческой фантазии взрослых людей, но, по крайней мере, ему становится спокойно благодаря этому.
***
Чертова олимпиада наконец закончилась и Пятый может выдохнуть облегченно. Длилось это не менее 3 часов, ибо задания требовали анализа, потому и расписывание своих тяжелых по весу мыслей заняло весьма большое количество времени при учете того, что Пять уже наплевал на всю красоту почерка — лишь бы успеть. Задания, дающиеся на выполнение, были составлены по определенным факторам: знание текстов художественных произведений, историко-литературные задания, знание по теории литературы и тому подобные. Как вы, наверное, уже поняли, ученики старались как могли, давая на них ответы, но при этом осознание соперничества в те моменты могли разгореть в них большие старания.
Пятый выходит уставший и вымотанный, но расслабленный и счастливый за тот факт, что осталось лишь ждать результаты. Нет, конечно, ему предстоит продолжить подготовку, учитывая и возможности пройти во второй этап, но сейчас он просто хочет отдохнуть, поесть и как следует выспаться, ведь все эти дни он попросту лишал себя этих прелестных ценностей из-за усердной подготовки.
Ученик вяло подходит к учителю, нет, почти что доползает, но как только глаза поднимаются на старшего, ожидавшего его реакции и рассказов о том, как все прошло —
ведь он действительно переживал — на лице появляется какая-никакая улыбка, ведь, повторюсь, он только что закончил писать то, из-за чего он не мог восполнять свои жизненные потребности. «Выглядишь уставшим», — начинает мистер Галлагер, рассмотрев внешнее состояние мальчишки, — «Считаю, что лучший вариант — поехать отдохнуть, а затем ты мне расскажешь как все прошло» — выдавливает из себя улыбку учитель, приобнимает младшего за дальнее от него плечо и ожидает, когда тот «проснется», пока они направляются к выходу, а уже там и к такси. «Совсем забыл, мы в городе останемся сегодня и завтра к вечеру начнет отъезжать. Я же обещал тебе показать одно место», — предупредив, Два молодых человека садятся в пойманное такси, а, сказав водителю нужный адрес, Эйдан вновь обращается к Пятому, — «С директором я поговорил, она знает о твоей олимпиаде, потому и учителя не будут интересоваться на уроках, куда же ты запропастился». Пятый, выслушав старшего, кивает, проговаривает уже обыденное «Спасибо, мистер Галлагер» и невольно засыпает на сиденье автомобиля. Больно он вымотался из-за предвкушения, нервов и самого процесса, к тому же сегодня он спал не самым хорошим образом. В животе неприятно кололо, будто бы он едет делать укол в местной больнице, а боль никто не любит.
***
Дорога была вдоволь не самой благоприятной, видимо, бетон, проложенный в городе, рабочими не совсем выравнивался, ибо кочки, уж чересчур ощущаемые всем телом, ученику интерната не приходились для сна. Да и разговор с водителем даже у Галлагера не выдавался. Одним словом, в тишине, с шершанием мелких камней, что попадались под колеса, да и под легкое сопение Харгривза. Одного из пассажиров это даже умиляло, а водитель, как водитель, просто выполняет свою работу и получает за нее деньги, потому и обращать внимания на это не стал.
По приезду же слышен звон монет из бумажника Галлагера вместе с кряхтящими купюрами, отдаваемые водителю за их «благополучную» поездку. Пять все еще спит, поэтому Эйдану, вышедшему из машины и открывшему дверь на задние сиденья, предстоит забрать сумку мальчишки, да и разбудить его самого ласкающим шепотом: « Пять, мы приехали», — он трогает того за плечо, а сам младший бархатно приоткрывает глаза, понимая всю суть ситуации, потому и виновато и быстро выскакивает из машины, не заставляя и так занятого водителя ждать еще более. Галлагеру же растормошенный вид сонного ученика приносит одну усмешку, пока перед ними виднеется не самый захудалый, но спешу отметить, и не самый роскошный отель в городе. Впрочем, для одной ночи этого хватит, а уж остальное неважно. Благо, здесь уж точно будет комфортнее, нежели в потрепанных комнатках интерната, как для учеников, так и учителей.
На ресепшене Галлагер просит один номер с двумя кроватями, на что любезно получает ключ от одной из дверей на втором этаже. Старший, решив не напрягать и так не до конца отдохнувшего мальчишку, несет весь груз сам, предупреждая Пятого, что номер у них двести седьмой, дабы он, идя впереди, хотя бы знал направление. «Выглядит так мило спросонья», — задумывается Галлагер, видя неподалеку плетущегося подростка, глаза которого уже слипаются в очередном позыве ко сну из-за его прерывания, но отчаянно пытается хотя бы доползти до номера, ибо конфуза он избежать как никак, но пытается.
Нужная дверь показывается перед глазами довольно скоро, если быть точнее, так в тот момент, когда они поднимаются на второй этаж и делают буквально несколько шагов. Старший дает младшему ключ, ибо он и так с сумками и всем прочим. Металлический ключ проворачивается в замочной скважине с характерным звуком, а затем ручка двери наклоняется под напором ладони и деревянная конструкция наконец открывается, давая проход внутрь.
