«События самых ранних лет жизни редко оставляют в нашей душе столь заметный след, чтобы он сохранился и в зрелые годы. Они превращаются обычно лишь в серую дымку, в неясное беспорядочное воспоминание — смутное скопище малых радостей и невообразимых страданий, но то, что сделал ты — будет незабываемо. Он поцеловал его, и это было похоже на начало чего-то, что будет существовать вечно. Да вот ничто не вечно, но ты люби меня до бесконечности. Даже если далеко. Даже если в разных мирах.
Остановись сейчас или следующая остановка будет вынужденной и последней».
При столкновении глаз на двоих не было никаких связных мыслей. Видимо, на это поспособствовал такой резкий прилив чувств, даже самых запретных, что прятать в грудной клетке намного сложнее обычных. Они все уже вот-вот спадут с языка и эхом разнесутся по комнате, да вот сдерживаться, чтобы не разболтаться, придется. Я прекрасно понимаю, что за свои грехи позже расплачусь, вот только нет для меня больше Бога или Дьявола. Есть только миллионы слов-синонимов, чертями пляшущих на языке одним «люблю». Как жаль, что это «люблю» от меня ты услышать не можешь. Мы бы сходили в ближайший ресторанчик и заказали что-то необычное. Ты бы засунул салфетку под воротник, а я, смеясь, поправил бы и положил на колени, отчего ты покроешься красным румянцем. По дороге бы туда, мы, молча бредя в осенних задумьях, наткнулись бы на парочку милых котов, останавливаясь, чтобы погладить пушистых созданий. Тишина не давит на уши, а только приятно обволакивает моё сознание. За долгое время мысли бы не убивали, пытаясь вырваться наружу, а успокаивали, ведь рядом есть ты. Но этого не случится. Мистер Галлагер смеет лишь ужаснуться своих же липких действий, когда два тела отстраняются друг от друга и то самое тепло, образовавшееся между ними, резко становится холодом. Эйдан качает головой, будто все это был неправильный сон, что застрял в сознании, пытаясь тем самым намекнуть Пятому, что то, что они сделали было не то, что бы ужасно, это может навредить самому ученику, если хоть кто-то узнает. Оттого учитель начинает вставать с кровати, но Пятый успевает схватиться за руку мистера Галлагера, а точнее за рукав молочной рубашки, и с мольбами потянуть его обратно на кровать. Да вот получилось, что никто равновесия не удержал, теперь малец лежит на спинке с круглыми глазами, ибо учитель навалился сверху, чуть приподнимаясь на руках для удобства, а тот же от нарастающего конфуза не может и с места сдвинуться. Да вот не растерявшись, Пятый обхватывает ладошками лицо мужчины, пытаясь сделать так, чтобы тот взглянул на него, — «Не уходите, мистер Галлагер, прошу», – личико Пятого принимает выражение потерявшегося кота, с грустью в глазах, — «Вы делаете мне больно, когда уходите. Пожалуйста, останьтесь, насколько это возможно», — брови сдвигаются к переносице и тянутся вверх из-за нахлынувшей грусти, но с крупицей той самой надежды, что никогда не исчезала. Лишь бы учитель был рядом. Мистер Галлагер же кратко выдыхает, но с плеч рушится тот груз, всего от нескольких речей мальчика. Небось сам жаждал их, да вот факт этот не принимал, но сама реакция, показываемая внезапное спокойствие и даже мягкую улыбку на лице говорит об обратном. «Мой маленький... Сокровище мое...», — по мере проговариваемых слов, Эйдан чуть больше расслабляется, а одна рука поглаживает щечку Пятого, охватывая две параллельные родинки возле розоватых губ. Пять же только ластится, периодически прикрывая глаза, в которых все еще виднеется часть грусти, ведь учитель вновь хотел уйти, оставить его одного, даже не объяснившись. Но даже так, то, что присутствие мужчины ощущается рядом, делает его счастливее, — «Прости меня. Прости, прошу, прости», — учитель в силах лишь склонить голову, кладя ее на плечико Пятого, касаясь хрупкой кожи и ощущая запах шампуня от волос на затылке. «Мистер Галлагер...», — мальчик горестно охает, но кладет ладошку на голову учителя, долгожданно ощущая мягкие и длинные волосы, так красиво, но неряшливо уложенные, что аж рука в них растекается, пока Эйдан бессовестно поворачивает лицо, утыкается в шею мальчишки и даже не целует, а просто касается губами, словно тельце его — произведение искусства, до которого прикоснуться может не каждый, а если смеет, то до боли аккуратно, со всей нежностью, что в нем накопилась, пока сам мальчишка еле выдыхает, вовсе позабыв про дыхание. «Мальчик мой, — только начинает взрослый, как в голове младшего сразу отпечатывается в голове это обращение. До боли оно сладостное, до боли дорогое для него. Слышать такое от мистера Галлагера сейчас — высшая степень наслаждения для него, он внезапно чувствует себя особенным, а сердце кровью обливается, причем в хорошем смысле. Слишком хорошем, — Ты знаешь ведь, что нельзя говорить об этом при других?», — отстраняется учитель, присаживаясь рядом с мальцом, что садится на кровати и обнимает ручками колени, кивая на такой ожидаемый вопрос. «Хорошо, но мне нужно идти, скоро и остальные вернутся. Уверен, что завтра ты пройдешь олимпиаду, а уже в городе я тебе кое-что покажу», — тянет руку мужчина к хрупкому тельцу парниши, а тот сразу же приподнимается по направлению к учителю, — «А сейчас отдыхай, золотце мое», — он целует его в лоб, чуть отодвинув ладонью растрепавшуюся челку, и от Пятого слышится положительное мурчание. «До завтра, мистер Галлагер... »***
Пятый стоит с другими учениками возле нужного кабинета, присев на небольшую скамью и держа в руках тетради с конспектами и небольшие сборники, что ему одолжил учитель французской литературы. Безусловно, он нервничает, потому, когда очередная тетрадь лежит открытой на коленках, а глаза бегают по строкам, худощавые пальцы от нервов сминаются и хрустят, перебираются в руках. С таким стрессом можно все забыть, определенно. И не видать ему того, что хотел показать мистер Галлагер, а ведь так хочется! Кстати об учителе, он немного запоздал, но очень даже быстро подлетел на нужное место, где сидел его ученик, раздраженно оправляя бежевый пиджак, что надевался впопыхах, ибо времени, как казалось, было мало. Подметив Харгривза, вид которого определенно не обозначался словом «спокойствие»: стучащие ножки с трясущимися ступнями, обкусанные губы, теребящиеся пальцы, он сразу же подходит к нему, зная, что если он будет нервничать, то даже предварительное повторение особо не поможет. «Пятый, спокойнее, я аж издалека увидел, как ты нервничаешь», — Эйдан присаживается рядом и касается руки возле локтя мальца, скрываемая тканью рубашки и темного пиджачка, что чуть большой ему по плечам. По-другому, более подбадривающе,***
Ассистенты проводят учеников в уже подготовленный класс, где все рассаживаются по местам, на которые захотят. Пятый выбрал третий ряд, третью парту, она к выходу близка, по окончанию сможет быстрее увидеться с мистером Галлагером и рассказать все, что было. Им раздаются скрепленные степлером листы цвета слоновой кости с заданиями, выведенными черным шрифтом, но говорят пока не приступать. Поначалу им хотя бы немного, но объяснят, как вообще действовать и в каком порядке, дабы не пришлось переделывать, это заняло всего минут пять, от силы десять. На столе одного из ассистентов же видны часы, сделанные из дерева и с светлым кругом посередине, на котором и изображен циферблат, вокруг которого ходят две стрелки. Проходит всего минута, после которой слышится голос смотрящего «Время пошло», и все хватаются за ручки с листами заданий, пока глаза то и дело пробегаются по буквам. Пять принял решение делать хоть и медленно, но осознанно, так у него будет определенно больше шансов на победу. Ведь в коридоре его ожидает учитель.