⋆ 𓃮 ⋆
— Карл Маркс? — отгадал отец, и Хосок победно вернул в коробку карточку с загаданным словом. Брат плюхнулся на диван, полный довольства за их с отцом слаженную игру, и передал ход дальше. Джейсон все изворачивался, как уж на сковородке. Его руки демонстрировали одно, а выражение лица совсем тому не подходило. Дана уже готова была рвать на себе волосы, понимая, что проигрывает… у них с женихом что-то совсем туго с взаимопониманием. — Что? Лось? — вопила она. — Олень?.. Я не понимаю. Джейсон, нормально показывай! Парень уже совсем обмяк и сдался, падая обратно на диван. Бабушка была не особо заинтересована, потому играла с какой-то неохотой. Лицо ее, если что-то и выражало, то только желание выпить и посидеть в кресле-качалке у камина, а не заниматься этими неожиданными «Family activities». Мать то угадывала, то не угадывала, давая фору кому-нибудь из детей. — Давай, Тэхен-щи, — произнес Джейсон на своём ломаном корейском. Стоило Тэхену получить карточку, прочесть содержимое, выйти в центр гостиной и сжаться в палочку, как Чонгук бурчал себе под нос: — Морской огурец. Тэхен хитро улыбнулся и, поправляя челку, сел обратно. — Ого, — поразился Джейсон. Очередной круг прошёл без особых изменений, если не учитывать пару выдранных волос сестры. Собирался только Тэхен взять новую карточку, как Чонгук выплеснул: — Козел. Все в недоумении обернулись к младшему, как бы не понимая, за что он так Тэхена, но, когда Ким показал всем карточку и вернулся в объятия своего кресла, все вдруг затихли. Ещё около минуты все пилили двоих взглядом, пытаясь разгадать безжалостную хитрость. — Они… — подняла бабушка острый палец, голос ее бы подошёл в дубляж персонажу-удаву. — Они соулмейты. Шалость не удалась. Композиция окончилась, родители нахмурились, Джейсон по-прежнему не втыкал. Никто в этой семье соулмейтов не жаловал — слишком многое отсылало к миру оборотней. Мама с папой — всё же светские люди: они не оборачивались в мохнатых тварей; не прыгали по лесу, собирая грязь и ветки. А разъезжали на Бэ-эм-вэ икс-шесть и Хендай палисад с кондиционером и беспроводной зарядкой в салоне, пили из хрустальных бокалов, а не из луж и речек. Дана с Хосоком повторили родительский жест: брови тянулись к переносице, а руки складывались на груди. Выглядело то, стоит заметить, немного абсурдно, но Чонгука это волновало в самую последнюю очередь. Сейчас он думал лишь о том, как можно избавиться от собственной речи. Животным ведь она не нужна. Как же это чертовски удобно. Он просто решил немного повыделываться, но снова не продумал ситуацию на несколько шагов вперёд. У матери Чонгука уже совсем немного трясло руки, с каждым сюрпризом идей «как спасти вечер» становилось всё меньше. Единственное разумное решение, которое пришло ей в голову: — Давайте пить. Все невольно согласились. — А вы, — она обратилась к Тэхену, — оставайтесь, выпили ведь. В спальне Чонгука вам постелю, — мать перевела взгляд на сына. — Ты ляжешь на пол. — В собственной комнате? — возмутился Чонгук. — У тебя ведь гость. — Ничего, — заступился Ким, опустошая наконец свой бокал, — я лягу на пол. Дана демонстративно фыркнула и увела, зацепив того за рукав, своего жениха. Тот мило всем покивал и ушел за невестой. — Ба? — спросил Чонгук, наклоняясь к засыпающей старухе. Все уже медленно рассасывались по спальням. — Что? — спросила она, не открывая глаз. — Допустим, чисто в теории, — робко начал он, как если бы спрашивал о чем-то жутко непристойном. — Вообще без каких-либо вариантов того, — он всё сжимал пальцы в кулачок и разжимал их вновь, — что это могло бы произойти в реально… — Да говори ты уже, — рявкнули на него. — Как лечатся ранения, оставленные соулмейтами? Ее глаза приоткрылись и посмотрели на парня с хитрым блеском. — К ним надо приложиться, — она улыбнулась. — Губами. Нет, нет, нет, этого Чонгук делать не будет. Только не к тому месту. Не хватало еще припадать своим ртом к Тэхенову паху. Он уже терзал в пальцах край своей одежды, а бабка все улыбалась, наблюдая за тем, как медленно заливалось красным лицо ее внука. — Чонгук, — позвал его старческий голос. — Ты должен быть осторожен. Сейчас у оборотней неспокойные времена. Похищения тут и там. Говорят, даже подключили комитет, чтобы вычислить контрабандистов. Чонгуку предостережения бабушки казались далекими и ненастоящими. Это проблемы тех, с кем они происходят — так он думал, говоря: — Хорошо.⋆ 𓃮 ⋆
В спальне Чонгука Тэхен рассматривал фотографии и постеры каких-то безвкусных ситкомов, по которым Чон тащился в начале пубертата. Взгляд его зацепился за фото, на котором Чонгуку около семи, а Хосоку девять — тогда еще без шрама на лице. Его рука вполне дружелюбно располагалась на плече младшего. — Что у вас случилось? — спросил Ким у вошедшего Чонгука. — А тебе всё расскажи, — тот закрыл за собой дверь. — Почему нет? — Потому что ты о себе ни черта не рассказываешь. — Я постараюсь, — пообещал Тэхен, на нем уже какая-то старая домашняя одежда брата. — Чуть позже. Чонгук присел на край своего рабочего стола, который в детстве казался большим и высоким, а теперь уменьшился, потеряв всякое достоинство, и был готов к любому вниманию со стороны хозяина. Комната в целом выглядела чертовски крохотной. — Это вышло не более, чем случайно. Банальная ситуация, — Чон посмотрел на свои руки, но, поморщившись, отвернулся. — Я очень рано в первый раз обратился, вот и контролировать себя мог с трудом. Мы играли, кажется, в прятки, только Хосок намеренно сдавал меня Дане. Это произошло один раз, второй, третий. Но, когда его сдал я, он жутко разозлился. Дана ещё масло в огонь подливала, и с отцом я тогда поругался… В общем, я не выдержал, — он сделал глубокий вдох, голова отчего-то закружилась. — Хотел просто ему пощёчину залепить, но прямо в полете и обратился. В доли секунды. Я даже не успел ничего понять, как всё уже заливало кровью Хосока, и Дана визжала, будто это ее резанули. Орала: «Боже, Чонгук, ты что наделал?», а в больнице назвала меня монстром, — Чонгук на Тэхена не глядел, так проще. — Родители, видимо, решили, что теперь у нас у всех будут разной степени травмы и комплексы неполноценности… Начали над каждым отдельно чахнуть. Вот мы и не сходимся никак, вечно то одно, то другое. Хосок единственный, кроме меня и Кибома, кто в семье умеет обращаться, но после этого он решил поставить крест на обращениях. Мной мама занялась, а Хосоком отец. Дана из-за того, что меньше получала ещё большей язвой стала. Тэхен выглядел хмурым и на фотографии больше не смотрел. Он будто был… Разочарован. Ничего, Чонгуку не впервой. — Поэтому, — начал Ким, он на Чонгука тоже не смотрел, — у нас держат отдельно тех, кто только-только обратился. Они долго и упорно учатся себя контролировать. Не обязательно кому-то давать Чонгуку оценку, он с этим и так справляется на ура. — Да, Тэхен, — он встал со стула, говорить уже не хотелось. — У вас все по-другому. Я это уже понял. — А что ты хочешь, чтобы я сказал? — спрашивает Тэхен, заметив обиженный взгляд Чона. — «Не беспокойся, Чонгук, это не твоя вина. Бывает, всё в порядке»? Ты человека мог инвалидом сделать, а все из-за беспечности. Тэхен говорил спокойно, не намереваясь кого-то обвинить или ужаснуться. Но, стоит признать, Чонгук, действительно, хотел услышать хоть какую-то поддержку. В семье не принято об этом говорить, словно… Забыли вовсе, а шрам на лице Хосока — это просто неважная случайность. Ком недосказанности всё накапливался и накапливался. Пока оказался до ужаса неподъемным. Вот и произошел обмен искренностей. Чонгук открыл дверь на веранду и, стараясь особо не заполнять себя размышлениями, вдохнул как можно больше бодрящего воздуха. На фантомных когтях все еще ощущение мягкой плоти. На невидимой шерсти все еще капельками скатывается чужая кровь. Для чего он только пришел в Яму? Сейчас бы спрыгнуть с балкона, приземлившись на лапы; в мгновение перестать ощущать этот противный холодок, что так и ползет по позвоночнику. — Войди, заболеешь, — послышался усталый голос Кима из-за спины. — Не заболею. — Зябко слишком. На плечи опустился небольшой старый плед. Чонгук уже давно атрофировался от одного лишь слова «забота». Он дернулся, и плед упал на кафельное покрытие. Как из этого выпутаться? Вот бы Чону кто-то подсказал. — Мне этого не надо, — сказал он, борясь со слезами. — Ты ведешь себя как ребенок, — произнес Ким, расценив его интонацию совсем иначе. Тэхен только и делал, что брал на себя роль взрослого, подчеркивая, что воспринимал поведение Чонгука не иначе, как детское. Ким хотел видеть рядом с собой такого же зрелого партнера. Тоже ведь не в полном восторге. Дверь за Тэхеном закрылась. Чонгук остался стоять на этой веранде. Было холодно и совсем всё как-то непонятно. К чему только ночь сводит незнакомцев? Зачем? Когда Чонгук вернулся, Тэхен уже спал. Сопел на полу среди его детских подушек в мелкую крапинку.⋆ 𓃮 ⋆
Утро наступило незаметно, где-то во дворе распевали свои привычные дифирамбы птицы, небо привычно голубело, Чонгук сидел привычно хмурый и был готов разголубиться. Голова раскалывалась, как если бы по ней хорошенько приложились молотком. Каждое движение отдавалось порцией угловатой боли, которую Чонгук топил в кружке крепкого кофе, надеясь, что никому не придет на ум его донимать с утра пораньше. Хосока уже не было. Чон бы не удивился, скажи кто-нибудь, что брат уехал посреди ночи. Дана размешивала геркулесовую кашу, та не выглядела ни привлекательно, ни, на худой конец, съедобно. Родители завтракали, а Чонгук пил свой кофе, рассматривая с кухни второй этаж и дверь, за которой Тэхен, скорее всего, одевался. — Ты ведь с просьбой, — напомнила мать, отхлебывая чая. Чонгук взбодрился. — Мы конечно все понимаем, но дело ведь не в Тэхене? — Мне… — что «понимали» его родители, Чонгук осознавал слабо, — деньги нужны. — На что? — На свои расходы. — Конкретнее, — попросил отец, не отрываясь от планшета, разделяющего пространство между ними. — На собственное жилье, — он выпрямился и сложил ладони в замок. — Давайте конструктивно: в чем заключается обмен? — Деньги в обмен на, — мама для вида почесала большим пальцем подбородок, — твоё решение быть с этим… Нет, — она неровно заулыбалась, — мальчик прекрасный, но соулмейты, Гуки, ты же понимаешь. Чонгук бы прыснул, но наличие духовной связи с Тэхеном ему сейчас было выгодно как никогда. Все так же испытывая головную боль, он довольно потянулся: — Принимаю. Дана оторвалась от своей несчастной каши: — Помнишь, у нас была родственница по имени Ханыль? Половник, которым до этого сестра размешивала кашу, теперь упирался прямо Чону меж глаз. Девушка смотрела на брата с прищуром. — Нет, — Чонгук искренне не понимал, что от него хотели. Он всего-навсего мечтал допить свой кофе в тишине и без лишних родственных связей уехать к… куда-нибудь. — У неё ещё мужа звали Хонджун. — Неа. — Еще дети остались: два мальчика, — не сдавалась сестра. — Вообще, хоть убей, не помню. — У нее еще нос был, — Дана коснулась своего носа, — как выгнутый огурец. — А-а, — наконец протянул Чонгук, — та Ханыль. Помню, да, — он обмяк. — Она же погибла. — А от чего именно ты помнишь? — Сердце остановилось. После смерти мужа. — Они были соулмейтами, — сестра с трепетом вознесла половник к потолку. — У них, говорят, души связываются. Кружка Чонгука опустилась на свое блюдце, смысл которого он никогда не понимал, и теперь совсем осталась без внимания. Ким как раз вышел из спальни и медленно, с аккуратностью, свойственной лишь ему, прикрыл за собой дверь. Чон смотрел на Тэхена, уже не слыша примеров, которые так упорно приводила ему сестра. Он не хотел помирать сразу после Тэхена. Ему, старику, того глядишь, уже немного осталось.⋆ 𓃮 ⋆
С Тэхеном прощались радостно. По некоторым причинам. Все друг друга благодарили, обменивались какими-то до жути милыми любезностями. Руки Тэхена уверенно пожали снисходительную отцовскую ладонь. Тот позволил себе еще какое-то время смотреть Киму прямо в глаза. Чонгук же ни с кем не прощался, просто кивнул как-то неопределенно и, сопротивляясь солнечным лучам, вышел по направлению к автомобилю Тэхена. В салоне он растирал лицо, моля богов о прощении за свою повышенную самоуверенность. Что угодно, лишь бы не ощущать этот раскаленный шар в своем черепе, и теперь, к тому же, в горле. Так они проехали, наверное, кварталов пять: Чонгук безрезультатно растирая лицо, Тэхен на него с опаской поглядывая. — Чего молчишь? — спросил он. — Вечно Чонгук должен что-то рассказывать, — пробурчал Чон, звуча при этом, как сломанная газонокосилка. — Вечно Чонгук чешет языком, а Тэхен смотрит на него с осуждением. Совсем умом тронулся о себе в третьем лице разговаривать. — С голосом что? — Горло болит. Тэхен устало вздохнул, как вздыхают матери одиночки с опытом повышенной выдержки, и вопреки навигатору на дисплее телефона, завернул куда-то в неизвестном направлении. — Я же говорил, заболеешь, — жаловался он. — Сейчас в аптеку заедем. — Мне не нужны лекарства, — сопротивлялся Чонгук. Планы снова откладывались, никак Чонгуку в его намерении сепарироваться не благоволя. Какие можно принимать решения, когда ощущаешь себя разваренной сосиской? Автомобиль все же остановился у аптеки. Ким Тэхен все же уперто в нее зашел. Лекарства против даже собственной воли оказались куплены. Кто его, Чон Чонгука, вообще слушает? Запахи ощущались с трудом, пространство тоже. В тумане он пересек чужую квартиру и упал лицом прямо в подушку, на которой спал Ким. Если сделать очень сильный вдох, то можно ощутить нечто приятное и убаюкивающее. Чонгук вдыхает. И почти ненавидит себя за это. Выглядит со стороны, наверное, как маньяк. Просто конченый на всю голову. Для остальных он тихушник, который потек, как масло на горячем тосте, от их молодого сексуального преподавателя. Он нежелательно много думал, совсем не контролируя о чем и по какому каналу пускал свои мысли. — Потек, значит? — спросил Тэхен. Все, на что хватало сил — поднять в воздух средний палец. Чон не понял, точно ли его показал и показал ли вообще, как на постели оказался поднос с чем-то дымящимся. Кости ломило, словно Чонгука, по меньшей мере, пытались уместить в спичечный коробок. Дыхание было горячим, а мозг медленно выливался наружу через нос. Тэхен что-то упрямо ему скармливал, на голову опускались разной температуры компрессы. — Легче? — Нихрена, — признался Чон. Тело уже настолько ослабло, что он не заметил, как медленно обратился, не понимая, что стало с одеждой. Он лишь ощущал кончиком хвоста ворс ковра под кроватью, а на языке — острый привкус какого-то бульона. Он же, видимо, и стыл на подносе. Леопард всегда легче справлялся с человеческими болячками. Разве он не прелесть? — Прелесть, — согласился Тэхен, в голосе слышалась улыбка. Рука его при этом опустилась на переносицу, она мягкая… как персик. — Отчего персик? — посмеялся он. Просто персик. Тэхен отстранился, и на макушке вдруг стало непривычно и неприятно холодно. В темноте сверкнули два сапфировых огня и воздух вдруг стал плотнее, словно где-то рядом разгорелось пламя. «Что-то в твоих глазах было так манящее, Что-то в твоей улыбке было так волнующе». Чонгук отмахнулся от чего-то в воздухе, думая, что так прогонит строчки песни, но замер. Ему словно на живот уместили глыбу льда. — Это поможет, — произнес Ким уже на другом уровне, языком разглаживая шерсть на Чоновом пузе. Даже органы, казалось, покрылись мурашками. Язык шершавый, но в повторениях было что-то успокаивающее, будто его, Чона, расчесывали мягкой расческой. Он чувствовал себя легендарной фигуркой, которую очищали от грязи и пылинок. И волна, которая Чонгука безжалостно топила, вдруг начала мельчать, стекая с его тела, словно, на самом деле, слизанная Тэхеном. Веки тяжелели, а в ушах слегка шумели, как после вкусного алкогольного коктейля. Если он сейчас не пьян, то Чонгук не знает, как можно описать его состояние. Как вообще можно назвать то, что между ними происходит? Он просто поддается течению. Он болеет, ему можно. Никакие лекарства и не понадобились, как Чонгук и говорил. — Давай на фестиваль сходим? — спросил Ким, перемещаясь от груди к шее. — В честь чего? Тэхен что-то ответил, но Чонгук его уже не слышал. «Что-то в моём сердце Сказало мне, что у меня должен быть ты». Синатра всё пел прямо в голове Чона. Поселился там после своей смерти и хотел донести свою романтичную истину.⋆ 𓃮 ⋆
«День рождения смайлика», — вот что кричали транспаранты и выкрикивали случайные гуляки в толпе. Казалось, весь Сеул стянулся сюда на день этого несчастного. Тэхену и Чонгуку даже не приходилось идти самостоятельно, толпа сама вела их по площади без какой-либо конкретной цели. Он все еще под легким дурманом. С самого утра. Болезнь испуганно капитулировала. Они с Тэхеном просто проснулись в обнимку, просто позавтракали, просто приехали на праздник и шли теперь мимо пестрых костюмов, китайских игрушек и всякого прочего, назначение чего Чонгук определить не мог. Тэхен шел медленно, ни о чем, как могло казаться, не переживая. Ветровка цвета хаки, бежевые брюки и солнцезащитные очки смотрелись на нем как-то иначе. Никто не носил столь простые вещи с таким изяществом. Чонгук отвернулся. Намдэмун был полон людей, еще немного — и улица могла лопнуть по швам. От концентрации людей рябило в глазах. Размещенная в кармане чонова ладонь вдруг дрогнула, совсем не понимая, что от нее требуется. Указательный палец Тэхена полз по ней, желая сплестись с чоновыми. — Знаешь, — начинал Тэхен, — ты можешь остаться. — Чонгук позволял ему держать свою руку, толпа галдела, Ким подбирал слова. — Мне просто не так одиноко, когда ты дома. Чонгук чувствовал на себе взгляд Тэхена даже за темным стеклом. Его что, действительно разрывало на части? Он словно находился на мосту, связывающем два очень важных клочка суши. В кармане вдруг завибрировал телефон, надвигалась толпа нетрезвых туристов, звуки усилились. Выбор нужно было делать быстро и оперативно. Впрочем, Тэхен ведь не задавал вопросов. Не задавал же? Чонгук сбегает в карман и принимает вызов. Из дебрей сотового слабо доносится высокий женский голос. — Вообще ничего не слышно, — закричал Чон в трубку и поставил девушку на громкую связь. — Здравствуйте, я звоню с сайта приобретения недвижимости, — орала она в ответ, подстроившись под ситуацию. Казалось, она тоже где-то на фестивале. — Завтра я буду рада показать вам квартиру на Мёндоне, которую вы добавили в избранное. — Ага… — Чонгук поднял взгляд к Тэхену. — Спасибо. Их ладони расцепились. Спасибо, дамочка из телефона. Какое-то время они просто смотрели друг другу в глаза. Чонгук захотел обратиться в жука, чтобы его тут же без жалости раздавили высоким каблуком. — Это что? — спросил наконец Ким. — Я съезжаю. — А деньги откуда? — Родители дали. — Вот оно как… — Теперь было неясно куда и на что он смотрел, будто осознав смысл вчерашнего мероприятия. — Ты то так, то эдак. Не скажет же Чонгук теперь: «Ладно, я останусь»? Ему ведь, если трезво подумать, будет некомфортно каждую ночь. Да и… Чонгук что, обязан быть лекарством от чужого одиночества? — Так будет лучше, — произнес он. Но отнюдь не был в самом деле уверен — лучше ли. Он ведь этого и хотел. Нельзя пудрить себе мозги. Как минимум надо начать, а уже потом он свыкнется, вернет себе свою былую… Понятную обыденность. Тэхен кивнул Чонгуку или своим каким-то домыслам и сделал шаг назад. Его словно всосало в титаническую воронку. Толпа медленно, но усердно уносила Кима за собой. Руки Чонгука просто опустились вдоль туловища, и несколько секунд он просто внюхивался в попытке понять, куда за Кимом двигаться. Только вот… Ким Тэхен изменил свой запах. Пункт номер три из интересных фактов о пантерах: черные пантеры обладают уникальной способностью изменять свой запах, что позволяет ей обманывать свои жертвы. Чонгук ведь понимал, что с ним, взрослым мужчиной, ничего не случится. Все вокруг — это простые, разве что немного подвыпившие люди. Тэхен — зрелый человек, и сейчас, наверное, где-то тоже двигался в потоке. Да, наверное, немного расстроенный… Вопреки всему голова Чонгука крутилась как обезумевшая не в силах зацепиться за привычный силуэт. — Тэхен, — звал он, но люди лишь в недоумении оглядывались на него тут и там. Ему нужны не они. — Тэхен! Паника накатывала лавиной из разноцветных футболок, бумажных корон и множества перьев. Чонгук судорожно вдыхал запахи, пытаясь уловить тот самый — грабинника и барбариса. Он ведь так от него бежал, а теперь вылавливал в парфюме каждого прохожего. Их смеси пота и резких одеколонов — неприятные. Даже рядом не стояли с нежными нотками барбариса. Чонгук ощущал себя брошенным ребенком. — Я у фонтана, — услышал он в голове и тут же ощутил вернувшийся запах. В нем же Чонгук чувствовал… Вину. Ноги заметно обмякли от облегчения. Он подцепил упавшую часть чужого костюма и подошел к Киму. Несколько ангелочков за спиной того держали исполинскую чашу, из которой лилась пенистая вода. А Тэхен… сидел. На краю фонтана. — На, это твое, — произнес Чон, протягивая бумажную корону, края которой местами затупились, а где-то и вовсе отсутствовали. — Король драмы. Тэхен корону принимать не стал, отчего Чону стало дискомфортно вдвойне, словно он принёс ему какой-то кусок застывшей рвоты. В человеческом мире после такой немой сцены диалоги, надо заметить, формулируются с отдельным трудом. — Мёндон? — спросил Тэхен. В его глазах читалась усталость, он будто ждал этого момента и ничего, ни малейшего слова против сказать не мог. Проще было пробежать тринадцать километров, чем пытаться понять тонкости людских взаимоотношений. Может, действительно, не заслужил? — Там прикольно, — глупо сказал Чон. Он поджал губы, они сами, на самом деле, и просто отвернулся куда-то к фонтану. На дне лежали поржавевшие монеты и металлический мусор. — Всё, получается? — спросил Ким. Чонгук словно ждал от него каких-то других слов… Может, чуть более искренних. Но всё выглядело так, будто так быть и должно. Неужели Чонгук хочет, чтобы его остановили? Вдруг всё это оттого, что он теперь, получается, идёт в противовес родительской просьбе? Желание противостоять миру Чон Чонгука когда-нибудь, определенно, погубит. Тэхен, определенно, не тот человек, который будет что-то навязывать. Чонгук, определенно, не тот человек, который будет на что-то напрашиваться. — Мы будем видеться в университете и на боях, — бросил он. Мимо пронеслись дети, сжимая в руках конусы сладкой ваты. Она, разрываясь на тонкие розовые паутинки, разлеталась по воздуху. — Я больше не буду в них участвовать, — Тэхен следил за тем, как вата падает на асфальт и покрывается грязью. — Твой долг закрою и всё. Чонгук ощущал себя этой самой ватой: — Может, оно и к лучшему. — Может.